Половинки

Жаклиния протирает бокалы. Работа такая. Бокалы протирать. Она наблюдает за немногочисленными посетителями, в основном лениво отдыхающими перед настоящим рождественским бухаловом и легко улыбается. Бар «Долли Джолли» для этого и существует — бухать тёмное, нюхать чистое и расслабляться до последней косточки. Жаклиния очень старается, что всё так и оставалось. И протирает бокалы. Хлопает дверь. Зандер вваливается в бар, не разбирая дороги. Ёбаный арктический пиздец вместо зимы действует ему на нервы, и Жаклиния это чувствует. У него прямо на роже написано: «Заебался по жизни», и это она тоже прекрасно видит. Работа такая. Основная изюминка «Долли Джолли» в том, что он придуман и работает исключительно для демонов. Сюда не пускают людей, ангелов, хуесосов и ничего из себя не представляющих бесенят. А демоны — это, скажем так, ребята особенные, заёбываются редко. Так что Жаклиния реально заинтригована. — Два по двести, — Зандер падает за стойку и растягивает худощавые руки с по-паучьи длинными пальцами на полированном дереве. Через час, предположительно, полировку распидорасит пьяной потасовкой, но Жаклинию это не волнует, поэтому она лениво наливает два шота классического виски со льдом. Жаклиния видит Зандера впервые в жизни, но ей это совершенно не мешает быть улыбчивой, фамильярной и доёбчивой. Работа такая. Выглядеть как ебучий слащавый лучший дружочек, готовый выслушать любого пидораса забесплатно. К счастью, Жаклиния — достаточно наглая, безответственная сука, которая вполне способна на вечерочек притвориться милашкой-обаяшкой. — Плохой день на работе? — она скалится дружелюбно-острозубо и бочком подбирается поближе к Зандеру. — Работа тут ни при чём, девчуля, — отвечает он ей в рычащей манере, с заметным отвращением принимая правила игры в добренькую барменшу и уставшего мужика. — Не год, а пиздец. — Ничего, ничего, он скоро кончится, — Жалкиния продолжает скалиться и облокачивается о стойку, как порно-звезда на выгуле. — Новый год дня через два. — Ебать, серьёзно? — Зантер смотрит на неё так, как будто услышал божественное откровение и очень этому не рад. — А я-то не заметил. — Это сарказм или ты правда настолько заебался? — участливо спрашивает она. Добренькой и культурной физиономией тут уже отмахаться не получится. А ей, между прочим, интересно! — Сама-то, блядь, как думаешь? — Зандер опрокидывает в себя первый шот. — Здесь, блядь, ничто не устаёт напоминать, что скоро всепланетный бухач, а этот ебучий мешок с говном в красной шапке жало лыбит мне прямо в окно с рекламы. — Ой, да ладно тебе, Санта может и пидорас продажный, но детки его любят, — Жалкиния звеняще смеётся. — Бесенята так точно. После второго шота Зандер роняет голову на стойку. Жаклиния удивлённо моргает — неужто ему хватило четыреста, чтобы упиться? Осторожно наклоняется ближе — а, нет, действительно просто заёбан во все физиологические дырки работой и жизнью. На роже написано. — Повторить? — Валяй. На стойку приземляются ещё два шота. Зандер поначалу не реагирует, но потом утыкается в алкоголь, как жаждущий — в оазис. Жаклиния тихонько смеётся. На заднем плане кто-то уже начинает отмечать Новый год заранее, и она приглядывает одним глазом за возможными зачинщиками барных боёв без правил. — Не пробовал взять отпуск? — спрашивает она, продолжая наяривать бокалы до кристального блеска. — У меня сестра на той неделе укатила на Багамы, счастлива, что пиздец. — Багамы тут уже не помогут, — бубнит Зандер в стакан. — Тут уже, блядь, ничего не поможет, Господь, жги. — Ну, ну, не надо так радикально, — Жаклиния ненавязчиво, но нервно хлопает его по спине. — Работа не может настолько заебать, чтобы аж выжигать. — Тебе когда-нибудь стыдно было? — Зандер поднимает на неё глаза. Жаклиния невольно отмечает, что с алкоголя они начали посвёркивать красным. — А за что тебе стыдно? — она склоняет голову набок. Зандер меряет её взглядом и недовольно хмыкает. Раскрывать тематику стыда ему перед навязчивой барменшей, у которой на ебальнике написано «мудачка», в сомнительном баре ему явно не особо хочется, и Жаклиния это прекрасно понимает. Поэтому продолжает приставать. — Вот помнишь бойню в прошлом году на пятой? — Допустим. — Вот за неё не стыдно, — он кивает своим мыслям. Жаклиния задумчиво почёсывает щёку. — А вот в этом году я реально проебался, — он допивает залпом шот и жестом просит повторить. Жаклиния послушно наливает, заинтригованная. — У меня в начале года задание было — уломать пиздюка из Нового Орлеана на грех. А я что сделал? Привязался, блядь! Он, сука, улыбчивый, умный, как стадо шаолиньских монахов, и сказки любит. — Ой, ты почувствовал себя папочкой? — Жаклиния умиляется. — Ебабочкой, — огрызается Зандер. — Забрали у меня пиздюка, я моргнуть не успел. А он, сука, захерачил дебила, которого вместо меня послали, и жалуется теперь, что друга проебал. — И тебе стыдно, что ты его не совратил? — Мне стыдно, что я не могу вернуться. Проебал всё блядкое доверие начальства, в жопу их драть мало. Зандер допивает последний шот, а Жаклиния усердно думает. Конечно, история не нова — за то время, что она работает в «Долли Джолли», она не раз и не два слышала, как демоны привязывались к человечкам. Но обычно это были какие-нибудь шлюшки суккубные, а не нормальные мужики с нормальными системами ценностей. — Лох ты печальный, — вздыхает Жалкиния. — Но у меня есть отличное средство от стыда. — Это какое же? — Зандер косится красным глазом. Вместо ответа Жаклиния грохает на стойку две бутылки чистой водки и от уха до уха скалится. — Наебениться в хлам и порвать пару глоток. Только шторы не запачкай. Зандеру, судя по оскалу, идея по душе. А Жаклиния периферийной мыслью понимает, что ей по душе его оскал.