Сращение

      Он приходит в себя медленно, будто тёплая волна выталкивает его на берег, а откатываясь, утягивает обратно, но с каждым разом он оказывается всё дальше и дальше на отмели, и наконец…       Наконец Вэй Ин открывает глаза.       Он лежит на постели в плохо освещённой комнате, где пахнет сыростью и гнилью даже сквозь аромат благовоний. Он поворачивает голову и видит огни свечей и тёмную фигуру, склонившуюся над бамбуковой книгой. Короткое движение пальцев и планки тихо щёлкают, сдвигаясь.       Вэй Ин делает глубокий вдох и тут же чувствует неприятное натяжение в низу живота, которое к концу вдоха превращается в боль. Он должен посмотреть, что там! Посмотреть прямо сейчас… Он хватается за край грубого покрывала, и на шорох ткани оборачивается Вэнь Цин.       Она сразу оказывается рядом и берёт Вэй Ина за запястье, останавливая:       – Нечего смотреть. Там повязка, лучше не трогать лишний раз.       Вэй Ин вырывает руку из жёстких пальцев Вэнь Цин и тут же замирает.       Он должен быть таким же слабым по сравнению с Вэнь Цин, каким недавно был Цзян Чэн по сравнению с ним, а он так легко сумел освободиться. Вэй Ин сосредотачивается: он чувствует, что тело наполнено духовными силами, чувствует течение ци в меридианах и, что совсем невозможно, чувствует горячую тяжесть золотого ядра в дяньтяне.       – Что ты… – пытается спросить Вэй Ин, но горло и губы до того пересохли, что раздаётся лишь беспомощный и злой хрип.       Вэнь Цин тут же подносит к его губам чашку с кисло пахнущим отваром:       – Мой брат сейчас принесёт тебе фруктов. Но пока много есть нельзя.       Вэй Ин пьёт, а потом возвращает чашку в заботливые, но неласковые руки Вэнь Цин.       – Что произошло? У тебя не получилось?! Дева Вэнь, пожалуйста, не молчи!       Вэнь Цинь разжимает плотно стиснутые губы:       – Получилось, – говорит она. – Но не вполне то, чего ты хотел.       Она снова замолкает, и Вэй Ин уже решает, что ему так и придётся вытягивать из неё каждое слово, как она продолжает:       – Когда я начала извлекать ядро, то поняла, что его нужно вырезать, пока человек находится в сознании. Я пробовала менять снадобья, избавляющие от боли, но оказалось, что все они влияют на золотое ядро. Может быть, лекари, что написали трактат, знали другие средства, а может, они извлекали ядро, не усыпляя, – я не знаю, описания недостаточно подробные. Суть в том, что ты должен был быть в сознании.       – Ты должна была разбудить меня! – от разочарования, от злости к глазам Вэй Ина подступают жгучие слёзы. Он скидывает с себя одеяло. – Я бы вытерпел! Я бы точно вытерпел, потому что…       – Сначала дослушай, молодой господин Вэй, – прерывает его Вэнь Цин. – Конечно же, я подумала об этом, но сначала решила посмотреть, что с Цзян Ваньинем. Я сделала надрез, изучила, насколько он пострадал, что сделалось с его меридианами… То же самое: чтобы ядро не рассеялось, пока я вживляю его и соединяю с каналами внутри тела, он должен быть в сознании. Я ничего не могла поделать.       Вэй Ин кивает: Цзян Чэн не позволил бы, не принял, не согласился. Он слишком честен для этого и слишком горд.       Он кладёт руку на живот, на плотную повязку. Боли почти нет.       – Где Цзян Чэн?! – Вэй Ин пробует спустить ноги на пол, но они не слушаются. – Он знает? Раз ты сделала надрез, то он знает… Что мы ему скажем? Что «саньжэнь Баошань» не сумела вернуть ядро?       Внутри поднимается волна страха. Вэй Ин не умеет так бояться за себя – только за других.       Он так хорошо всё придумал. Всё можно было исправить. Почему ничего не вышло? Почему же, почему? С тех пор, как он вернулся в Пристань Лотоса, беды сыпались одна за другой, словно сами небеса были против них, ревниво наблюдали за каждым шагом и на каждом ставили препоны.       – Я же сказала, дослушай! – Вэнь Цин пытается уложить его обратно в постель. – Я сделала нечто другое. То, что могла сделать, пока вы оба без сознания. То, о чём мы думали сначала и о чём написано здесь, – она поворачивается и указывает на книги, которые лежат перед ней на столе.       Они такие древние, что бамбуковые планки местами рассохлись и чуть не половина скрепок рассыпалась от старости. У них не было новых скрепок под рукой, и Вэй Ин наскоро связал планки толстыми нитками. В этих книгах описан другой способ.       – С Цзян Ваньинем всё хорошо, – говорит Вэнь Цин, губы у неё чуть подрагивают от волнения и от радости, которую она не хочет показывать.       – Где он? Ты уже сказала ему? И как, как мы скажем… – Вэй Ин замолкает.       Он именно поэтому отказался от второго способа пересадки: Цзян Чэна нельзя было бы обмануть, сказка про саньжэнь Баошань не сработала бы. И это был не единственный недостаток.       – Не знаю как, – отрезает Вэнь Цин. – Ты это задумал, тебе и объяснять. Я решила, что… Он верил в неё, в саньжэнь Баошань. В его глазах было так много надежды. Если бы он так и остался без ядра, это сломало бы его окончательно. А раз ты готов был остаться и вовсе без золотого ядра, то такие мелочи, – Вэнь Цин болезненно усмехается, – тебя точно не напугают.       Вэй Ин кивает. Конечно, не напугают, хотя остаться без ядра и лгать Цзян Чэну всю жизнь казалось даже легче, чем то, что ему предстоит теперь.       – Он спит. Вон там, – Вэнь Цин указывает на кусок ткани, который разделяет комнату на две половины. – Я специально сделала так, чтобы ты проснулся раньше. Когда будешь готов, просто вынь у него иглы.       Вэнь Цин поднимается на ноги и уходит.       Этого всего не должно было быть: ни убогого домишки, ни Цзян Чэна, спящего за куском грязной ткани, ни золотого ядра… Цзян Чэн должен был прийти в себя на поляне в лесу, а Вэй Усянь должен был исчезнуть.       Вэй Ин усмехается про себя. Всё не так уж и плохо, если подумать.       Он неожиданно легко поднимается с постели и идёт в другой конец тёмной комнаты. Дощатый пол чуть пружинит и поскрипывает под ногами.       За занавеской так темно, что он едва различает Цзян Чэна. Хорошо видны лишь его бледное острое лицо и сложенные на животе ладони. Вэй Ину вспоминается зима в Пристани Лотоса много лет назад. Она была очень тёплой и влажной, гиблой. Люди болели: кто лихорадками, кто язвами, кто мучился от выворачивающего лёгкие на изнанку кашля. Пришли хвори, которых не помнили даже самые старые из адептов ордена, и лекарям пришлось доставать старинные книги, чтобы найти рецепты снадобий. Детям не разрешали выходить за ограду резиденции, но от заразы так было не спастись: она плыла по воде, оседая на листьях лотосов и кувшинок, липла к пальцам и одеждам слуг. Вэй Ин не помнил, сколько лет им было тогда, но никто из них ещё не сформировал золотое ядро до конца. Цзян Чэн заболел. К нему не пускали никого, кроме родителей и лекарей, даже шицзе – её духовные силы были слабыми, и Юй Цзыюань боялась, что они не защитят её от болезни. Вэй Ин всё равно пробрался к нему: дождался ночи, проследил, в какой из покоев проводили целителя, убедился, что все оттуда ушли, даже Юй Цзыюань, и тогда забрался через приоткрытое окно.       В комнате было душно от целебных трав, которые жгли в курильницах, и ещё от какого-то нездорового липкого запаха. Лицо Цзян Чэна было мертвенно бледным, словно обтянутым бумагой, – как сейчас. Вэй Ин тогда испугался, что Цзян Чэн умер, и хотел бежать за дядей Цзяном или шицзе, как вдруг губы Цзян Чэна дёрнулись, и он хриплым, неузнаваемым голосом произнёс: «Мама!»       Вэй Ин сначала хотел броситься за госпожой Юй, но остановился – она точно его отругает и назначит наказание. Поэтому он подошёл к Цзян Чэну и взял за руку. Рука была влажной и холодной. Цзян Чэн снова позвал маму, а Вэй Ин держал его за руку и смотрел в его лицо. И больше всего на свете боялся, что Цзян Чэн умрёт.       Он потерял маму и папу, но потом нашёл дом, а теперь смерть пришла и сюда. Вэй Ин смотрел на безжизненное бумажное лицо Цзян Чэна и обращался к смерти, притаившейся за этой белой маской.       – Не смей его забирать! Я не позволю. Не отдам тебе шиди.       Вэй Ин легко знакомился и находил друзей. Среди учеников ордена и просто мальчишек из Пристани Лотоса друзей у него было не меньше четырёх десятков, а то и больше. Но таких, как Цзян Чэн, больше не было. Даже если госпожа Юй не позволяла так говорить, Цзян Чэн всё равно был ему как брат.       Пальцы Цзян Чэна никак не согревались. Вэй Ин подышал на его ладонь, а потом прижался к ней щекой. Он так и задремал, сидя на полу возле кровати.       Юй Цзыюань нашла его там, схватила за ухо и выволокла из комнаты, шипя ругательства сквозь зубы, чтобы не разбудить больного сына.       Вэй Ин точно так же боится разбудить Цзян Чэна сейчас. Во сне его резкое, напряжённое лицо смягчается, и наверняка многие сказали бы, что Цзян Чэн сейчас необыкновенно красив, но не для Вэй Ина. Ястреб, спящий, подвернув голову под крыло, мил, но по-настоящему он хорош только в полёте. Цзян Чэн с его чуткой настороженностью, гордо поднятой головой и пронзающим насквозь взглядом напоминает Вэй Ину хищных птиц.       После того, как Вэнь Чжулю сжёг его ядро, Цзян Чэн походил на ястреба с перебитым крылом. Вэй Ин видел такого однажды, в тот единственный раз, когда госпожа Юй согласилась взять его в поездку в Мэйшань Юй, её родной орден. По дороге они остановились в поместье какого-то другого ордена, названия которого Вэй Ину было сейчас и не вспомнить. Находилось оно в узкой горной долине, и старший сын главы ордена показал им, как охотиться с ястребами. Молодая птица, не рассчитав высоты, ударилась о скалу и упала. Дети нашли её потом со сломанным крылом и принесли хозяину. Он сказал, что даже если удастся залечить рану и выходить птицу, долго она не проживёт, зачахнет без неба и без полёта.       Цзян Чэн как та птица – такой же яростный и обречённый взгляд и мучительная скованность движений того, кто только что парил в небе, а теперь ползёт по земле. Вэй Ин не может на это смотреть; он понимает, что без золотого ядра и без мести Цзян Чэну не жить.       Сам он был другим. Утки, гуси, да и фазаны с покалеченными или подрезанными крыльями быстро приспосабливались и нисколько не страдали.       Вэй Ин не считал себя гусем, наверняка он тянул на птицу покрасивее, тоже быструю и стремительную, но потеря крыльев его бы не убила.       Вэй Ин нащупывает концы игл в основании шеи Цзян Чэна, но в последний момент отводит руку. Он откидывает занавеску, подходит к столу, где стоит кувшин с отваром, что дала Вэнь Цин, и наливает полную чашку.       – Это чтобы ты мог поорать на меня от души, Цзян Чэн, – улыбается он. – О, тебе захочется…       Другая занавеска, отделяющая эту комнату от соседней, сдвигается, и входит Вэнь Нин. У него по миске в каждой руке.       – Молодой господин Вэй! – неуклюже кланяется он. – Вы очнулись! Я так рад.       – Вэнь Нин, – Вэй Ин забирает у него из рук миски, которые тот не знает, куда пристроить. – Спасибо. Я не поблагодарил твою сестру, просто растерялся. Передай ей.       – Собираетесь разбудить молодого господина Цзяна? – настороженно спрашивает Вэнь Нин, заметив, что ткань, скрывавшая постель Цзян Чэна, отдёрнута.       – Да, – кивает Вэй Ин. – Так что вам с сестрой лучше держаться подальше. Он будет в бешенстве.       – Мы уже собрали вещи. Сестра знала, когда вы придёте в себя… Простите, что не нашли вам лучшего жилья, но сейчас…       – Хорошо, что нашли это, – обрывает его Вэй Ин. – Я многим вам обязан и никогда не забуду.       На щеках Вэнь Нина проступает яркий румянец.       – Духовные силы молодого господина Цзян пока невелики, – говорит Вэнь Нин. – Но они крепнут с каждым днём. А когда он начнёт ими пользоваться, от циркуляции в меридианах они… – Вэнь Нин крутит в воздухе рукой, не зная, как объяснить. – Они будут развиваться… Просто пока он не пользуется своим… то есть, не своим… а ядром, которое теперь…       В соседней комнате что-то падает и рассыпается. Вэнь Нин, совсем запутавшись в объяснениях, с облегчением пятится к двери:       – Мне надо… Я пойду, молодой господин Вэй.       Он уходит, а Вэй Ин откусывает кусок от принесённого Вэнь Нином яблока.       Всё не так уж и плохо. Цзян Чэн, конечно, взбесится, но потом он поймёт.       Вэй Ин наугад читает несколько строк из книги, которая так и лежит на столе. Единственная книга, которую Вэнь Цин ему оставила, и одна из самых бесполезных. Она отыскала её в библиотеке Знойного дворца, когда писала свой труд о перемещении золотого ядра.       «О горных вершинах, что сокрыты за облаками» – так называется книга.       Вэй Ин возвращается наконец к Цзян Чэну и убирает иглы. Он внимательно следит за тем, как движутся глаза под веками, как Цзян Чэн размыкает пересохшие губы и облизывает их. Его тонкие брови сходятся, а пальцы сжимаются, ухватив край одеяла.       Он распахивает глаза – огромные, удивлённые, как у ребёнка, – и смотрит перед собой. Он шевелит пальцами, словно проверяет, движутся ли они, а потом закрывает глаза и застывает.       Вэй Ин знает, что он делает – вслушивается.       На губах Цзян Чэна на мгновение появляется улыбка, но лицо у него такое, будто он сейчас заплачет.       – Силы восстановятся со временем, – говорит Вэй Ин. – Надо подождать.       Цзян Чэн разворачивается к нему, только сейчас заметив, хватает за руку:       – Вэй Ин! Это правда! – Его осипший голос едва слышно. – Она вернула моё ядро, она вернула его! Ты… Ты был прав, она…       Их пальцы сплетены, и там, где кожи касается кольцо Цзян Чэна, колются сотни крошечных искорок. Это не больно, скорее щекотно, и по позвоночнику бегут мурашки.       Вэй Ин улыбается и суёт в руки Цзян Чэна чашку с отваром:       – Выпей.       Цзян Чэн послушно пьёт. В глазах его неверящая, изумлённая радость.       – Я ведь не верил тебе, Вэй Ин! Не верил! – торопливо говорит он, едва только опустошает чашку. – Я думал… Я не знаю, что я думал. Я думал, всё кончено, а теперь… Ты не представляешь, что значит снова чувствовать это… – в глазах у него стоят слёзы.       Вэй Ин смотрит на него, и язык не поворачивается сказать правду. Вэй Ин по пальцам может пересчитать те случаи, когда не мог вымолвить ни слова; этот – как раз такой.       – Цзян Чэн, – говорит он. – Мне надо кое-что сказать тебе, кое-что важное.       Он видит, что Цзян Чэн не слушает его, он слишком поглощён своим счастьем и переменами: он то замирает – чтобы вновь прочувствовать успокаивающее тепло внутри себя, – то смотрит на Цзыдянь, который, если только подумать о нём, искрит лиловыми вспышками. Потом он задирает рубашку и осматривает повязку на животе, острожно надавливает.       Его лицо вдруг меняется, хищно прищуренными глазами Цзян Чэн глядит на Цзыдянь. Кольцо потрескивает и рассыпает искры, а потом с него срывается тонкая молния длиной в локоть. Даже она выглядит пугающе, столько в ней ярости.       – И сколько ждать? – спрашивает Цзян Чэн. – Когда восстановятся силы? – Он смотрит на Вэй Ина, и только тут до него доходит: – Где мы? Я был на горе… Ты принёс меня сюда?       – Нет, не я, – отвечает Вэй Ин. У слов, готовых сорваться с губ, горький и жгучий привкус беды. – Я обманул тебя, Цзян Чэн. Я не знаю, где гора Баошань. Я придумал это всё, чтобы от…       – Но ядро здесь! – Цзян Чэн прижимает руку к животу. – Я же чувствую. Оно слабое, но оно есть!       – Это… другое ядро, – говорит Вэй Ин, опустив голову. – Всё должно было быть не так, ты ничего… – Он спохватывается, понимая, что лучше Цзян Чэну не знать, что был способ лучше. – Просто ты иначе не согласился бы.       – Согласился на что? – Цзян Чэн сводит брови. – Да что с тобой? Что ты там бормочешь?!       – Ты не согласился бы взять моё ядро, – Вэй Ин наконец говорит громко. – Вернее, не взять, а разделить.       – Твоё ядро?! – Цзян Чэн хватает Вэй Ина за плечо и встряхивает. – Как твоё ядро… Как?       – Есть старинный трактат, где описывается такая операция. Ядро можно разделить на двоих, и оно даже не теряет...       – Вэй Усянь, гуй тебя раздери, ты пьян? Что ты несёшь?! – Цзян Чэн просто не может в это поверить. – Разделить ядро?!       – Это правда, – Вэй Ин прикусывает уголок губы, сдирает сухую кожу так, что идёт кровь. – Я бы не сказал тебе, если бы не одна вещь. Это ядро, твоё и… То есть, наше с тобой ядро, оно всё же одно, одно на двоих. – Вэй Ин не сводит глаз с Цзян Чэна: взгляд у того едва ли не безумный. – Оно одно и не может оставаться разъединённым долго. У всего этого есть длинное и скучное объяснение, но если попросту: через несколько месяцев золотое ядро начнёт терять силу, но это поправимо. Всё не так уж сложно: совместная медитация, общий путь, сам знаешь… Совместное самосовершенствование. При достижении определённого уровня происходит что-то вроде слияния духовных сил и золотое ядро восстанавливается.       Вэй Ин с облегчением выдыхает, когда наконец выкладывает всё, что нужно.       Цзян Чэн сидит неподвижно. Он не может поверить, но ему придётся.       – Но если это правда, то… – Цзян Чэн в возбуждении мнёт и дёргает угол одеяла. – То мы…       – Да, Цзян Чэн, нравится тебе это или нет, но мы должны быть вместе, иначе утратим духовные силы. Но мы ведь так и так должны были быть вместе. Два героя Юньмэна, ты помнишь? – он заглядывает в глаза Цзян Чэна, надеясь увидеть в них хотя бы злость, но они нечитаемо пусты.       – Ты сделал это… ради меня? – нерешительно произносит Цзян Чэн.       – Ради тебя, да… А ещё ради дяди Цзяна, ради всех, кто погиб в Пристани Лотоса. Мы сможем отомстить за них, – Вэй Ин наконец-то ловит в глазах Цзян Чэна яростный отблеск и поэтому продолжает ещё увереннее: – Не все из ордена погибли, мы найдём их, и они пойдут за тобой против клана Вэнь! У нас хватит сил! Мы найдём этих подлых псов: Вэнь Чжулю, Вэнь Чао – мы найдём их всех и заставим заплатить.       – Но ты не спросил меня! – вдруг ожесточённо бросает Цзян Чэн. – Ты снова никого не спросил! Ты просто обманул меня, засунул в меня своё ядро и даже не спросил, хочу ли я! Да, Вэй Усянь, конечно, я хочу, чтобы у меня было ядро, но… но… Но я не хочу быть тем, кто взял чужое! Я не хочу быть… быть вот этим! Не хочу быть обязанным ни тебе, ни кому-то ещё! Не хочу быть ничтожеством, которое даже золотое ядро присвоило чужое!       – Ты не присвоил, – Вэй Ин чувствует, как гневно колотится в висках кровь. Он знал, что так будет: Цзян Чэн вспыльчив и со злости может наговорить что угодно – но всё равно эти слова хлещут, как пощёчины. – Я сам тебе отдал.       – Да, ты сам! Кто бы сомневался?! Ты же самый благородный. Всех спасаешь, всем помогаешь, даже если платят за твою помощь другие!       – Я заплатил сам, – сквозь зубы говорит Вэй Ин и поднимается на ноги. – На этот раз сам.       – И даже жалкого Цзян Чэна ты спас! – кричит Цзян Чэн с постели, когда Вэй Ин уходит. – Кто я без тебя? Ничтожество, пустое место!       Вэй Ин доходит до стола, где лежит книга, собирает её и зажимает в кулаке. Хочется уничтожить проклятые деревяшки, изломать, сжечь, хотя они и не виноваты… Никто не виноват, а он сделал всё, что мог. Он сделал бы для Цзян Чэна больше, но не получилось.       Цзян Чэн ничего больше не говорит, но Вэй Ин слышит его злое, сбивчивое дыхание. Слышит обиду, разочарование, беспомощный хрип уязвлённого самолюбия, и даже робкую, смущённую благодарность тоже слышит. Цзян Чэн ненавидит быть кому-то обязанным, а сейчас он обязан всем, что у него есть.       – Нужно дня два, чтобы шрамы окончательно зажили, – подчёркнуто равнодушно говорит Вэй Ин, не поворачиваясь к Цзян Чэну. – Потом мы пойдём дальше.       – Куда? – голос Цзян Чэна враждебный, холодный, как нож.       – В Мэйшань к шицзе, как и собирались. Можно попробовать найти наших людей или кого-то из Гусу Лань, – но Вэй Ин понятия не имеет, где и как их искать.       – Мы пойдём в Старую Пристань. Те, кто выжил, отправятся туда.       Когда-то Пристань Лотоса находилась на берегу одного из южных рукавов реки, но это русло постепенно мелело и заболачивалось, пока не стало непригодно для крупных судов – торговля в пристани остановилась, да и просто добраться туда по воде в жаркую пору стало невозможно. Один из глав ордена решил отстроить новую резиденцию на берегу того русла, которое стало основным, и перенёс Пристань Лотоса туда. Город на обмелевшем русле постепенно обезлюдел, потому что из-за болот простому народу стало тяжело туда добираться и по суше тоже. Старую Пристань тем не менее поддерживали в относительном порядке из уважения к десяткам поколений клана Цзян, живших там. Цзян Фэнмянь регулярно посылал туда доверенных людей проверить, всё ли в порядке и подлатать здания и стены, если они начинали разрушаться. Там хранилось кое-какое оружие и даже артефакты, которые Цзян Фэнмянь не хотел держать поблизости от семьи.       Другие ордена, да даже и простые жители Юньмэна не знали, что Старая Пристань до сих пор стояла в окружении надёжных магических барьеров. Она была слишком близко от Пристани Лотоса – час на мече, – но, может быть, это и было хорошо: псы из клана Вэнь даже не подумают, что враги обоснуются у них под носом.       Затрещав, гаснет догоревшая свеча, и становится заметно, что уже совсем стемнело.       Вэй Ин слышит шорох позади себя и оборачивается: Цзян Чэн чертит в воздухе знак света. Линии тонкие, тусклые, но знак всё же получился – он медленно плывёт к центру комнаты в голубоватом ореоле.       Цзян Чэн издаёт тихий звук, похожий на всхлип. Он смотрит на знак, и отражение дрожит в его огромных тёмных глазах.       У Вэй Ина сжимается сердце. Ему хочется обнять Цзян Чэна, но он знает, что его оттолкнут.       – Проверю, что там с едой, – Вэй Ин находит предлог для того, чтобы вырваться из комнаты, в которой тяжело дышать, как перед грозой.       Он идёт к двери, когда Цзян Чэн резко окликает его:       – Вэй Усянь!       Вэй Ин поворачивается. Цзян Чэн поднимается на ноги – ему приходится держаться за стену, но голову он держит высоко.       – Спасибо, – произносит он, словно через силу. Благодарность за дар, от которого он не может отказаться, сотрясает его, как судорога.       Вэй Ин только кивает в ответ и пытается улыбнуться, и улыбка выходит натянутой и жалкой. Он хочет уйти, но не может, ноги словно приросли к полу, а Цзян Чэн словно держит его своим пристальным взглядом.       – Ты сделал это ради меня, – Цзян Чэн повторяет сказанное ранее, но теперь в изумлении, словно не может поверить, что Вэй Усянь способен на такое.       – Я же сказал, что никогда не брошу тебя. Всё, что у меня есть, – твоё.       Он делает шаг вперёд, и Цзян Чэн одновременно делает то же самое. На расстоянии вытянутой руки друг от друга они останавливаются, а потом Вэй Ин всё же первым разрывает натянувшееся между ними смущение. Он обнимает Цзян Чэна, сжимает, не заботясь ни о его ранах, ни о своих.       – Два героя, – шепчет он. – Это наша клятва.       – Два героя, – повторяет Цзян Чэн. В его голосе больше нет озлобленности, он кажется почти счастливым. Почти.       Юньмэн захвачен орденом Цишань Вэнь, Пристани Лотоса больше нет, и, может быть, они двое – единственное, что осталось от когда-то великого ордена.       – Нас никому не одолеть, пока мы вместе. Просто не бросай меня больше, слышишь? – говорит Вэй Ин. – Ты сбежал тогда, и я поклялся поколотить тебя, когда найду. И вот теперь-то я это сделаю, только подожду, когда поправишься.       Цзян Чэн вздрагивает в его руках.       – Забыл о твоих ранах, – отпускает его Вэй Ин. Он и правда забыл, что у Цзян Чэна ещё и шрам от дисциплинарного кнута на груди.       Цзян Чэн отмахивается:       – Ну и не вспоминай больше!.. Лучше скажи, что там с совместным совершенствованием.       – Как раз займёмся, пока отсиживаемся здесь, – беззаботно заявляет Вэй Ин, закидывая в рот дольку яблока. На самом деле он не уверен, что всё будет так легко.       У других на это уходили годы, а у них с Цзян Чэном есть лишь три или четыре месяца. Но он верит, что они могут достичь невозможного. У них просто нет выбора.