Πλήρωμα

      Сплошная завеса пещеры охотно расходилась перед Аракано. Расстояние до выхода, некогда казавшимся настолько далёким, что и помыслить о свободе не было ни сил, ни желания, становится равным вытянутой руке. Он выползает из узкого, темного алькова, пересекая неведомую доселе для живых грань, но столь отчётливо-ясную для него.       Мягкая материя обволакивает и нежно обнимает его измученную хроа, когда эльда вываливается из душного лона земли. Он чувствует как Мрак становится густым, жидким, осязаемым, подобным эрухини в своем виде и изменчивости. Сотни лиц и тысячи рук принимают свою форму, которая все ластится, и ластится, и ластится к нему одному... Изломанным телом, горькими от соли губами, сломанными пальцами. Чёрное месиво материи подхватывает упавшего Аракано у самого пола и аккуратно разворачивает. Оно помогает ему сначала, как червю, проползти, а потом и уверенно встать на ноги, чтобы сделать первые шаги в Её сторону. Он двигался неуверенно, дерганно, вновь привыкая к забытому чувству... целостности, отринутой полноценности.       По Их общей воле тени принимают форму плотной одежды, которая словно верная броня, была готова принять на себя любую атаку. В этот час и в этом месте такого не могло произойти: создания Бездны прятались и жалко скулили в норах от страха перед Их присутствием. Они знали переменчивость Их настроения и воли, поэтому едва ощутив опасность, оседали в самых низинах, не смея приближаться хоть сколько-нибудь близко к эпицентру Их взора. В исключение лишь входили: Их Чемпионы, великие черви, балроги и могучие майар Моргота. Слишком разные сущности, разные уровни влияния и понимания.       Отчаянные вопли раздаются в котловане, и эльф хмурится, вслушиваясь в голоса внутри него. Падшая же не замечает его присутствия, сжираемая изнутри огненной яростной бурей того, чего не в состоянии сдержать: смятение, боль, страх, ненависть — все смешалось в этой мешанине чувств, готовой взорваться, как гнилой помидор. Его спаситель медленно сходил с ума.       Непонимание, отсутствие ориентира, вековые блуждание в одиночестве, наполненном чужими воспоминаниями и ненавистью, которые она охотно приняла, не являясь и хоть каплю осознанной, и присутствие внутри бóльшего, чем она была в своей искаженной форме. Было достаточно её лишь немного сбить с толку, показать кусочек его света, который затронул внутри невидимые струны, и сразу толкнуть к первобытным темным инстинктам, ключом к которым стал страх. Так он думал и чувствовал, однако Голоса внутри спорили и видели в этом иное... Сколько же они ведали ему, столько же не знали сами. Они тоже стали причиной безумия Темной.       Нечто такое, что зиждилось в самой её сути фэа... разрушение и одновременно созидание — пробудилось и засияло, не скрываемое мерзкими слоями хитина и кожи. И все Они радовались происходящему в этот миг. О, да, тот свет из-под её пластин брони был им всем знаком. Тьма взывала к ней, резонировала и влияла, пытаясь пробудить и открыть миру эту силу... Все это время, с того самого момента как она умерла и воскресла вместе со смехом сонма, под шум топота рогатого гиганта.       Сейчас же Заблудшие-во-Тьме запустили беспощадный механизм судьбы, столкнув множество путей и дорог в единую линию. Им пришлось лишь пожертвовать меньшем — Чемпионом. Незначительная пешка, меньшая плата за Новую Судьбу.       Тьма была непостоянна и изменчива в своих желаниях. Она плодила чудищ, скрещивала их, убивала и отправляла на поверхность, дабы напомнить о своем присутствии всем живым. Смотря на прошлое и настоящее, становилось ясно, что сонм страстно возжелал одного: заложить начало Пути, что уже превратилось в явь. Теперь ничего не имело смысла для них, покуда они это Аракано, его воля — Их воля, его жизнь — Их жизнь. И судьбу всех падших душ определял уже не Рок.       Связаны воедино Пути тех, кто пал в Тень Его и ужаснулись.       Челюсти Охотницы смыкаются на чужих костях, сплетённых с остатками гниющего мяса. Они ломаются с лёгким хрустом, как ветки под ногами путников. И нет в этот миг никакой материи, что не разрушится под напором её силы, которая мощными, освобожденными от разума, волнами обрушилась на мир. Камни крошатся, стены идут трещинами, а воздух вскипает в таком же яростном пламени, в котором горит она сама.       Эру видит, что это чудо, что сам Владыка твердыни Ужаса не направил свой взор на то, что находилось у него под ногами. Сие лишь следствие случайности, ибо восстающие-в-мощи люди Востока беспокоили его сейчас куда больше.       Чудовище кричит и мечется, испуская пагубные для всего живого и неживого потоки силы. Только вот Свет — всегда был и будет — следствием Творения, покуда жив этот мир.       Аракано видит и ощущает как тонкие отростки, выросшие из тени, неглубоко проникают в Его плоть, пуская заветный ихор по его пальцам, который каплями опал на землю.       «Священна кровь Бога», — протекает незначительная мысль какого-то человека внутри. Она цепляет Аракано своим темным видениями прошлого, — «И в жадности, и в разорении мы все испили по чаше горькой сладости, дабы возжелать богатств ещё больших, чем нам было нужно...»       Человек показывал как пал его род, как они повелись на блага Моргота и как попали под его влияние... Кровь стала платой за падение.       Черное Пламя знает его вкус. Она знает как ощущается его спокойное присутствие, поэтому для обретения равновесия в себе она должна получить его частичку вновь.       Так Они решили.       Эльда делает шаг вперед, сжимая окровавленную правую ладонь и следует видениям и шепоткам внутри. Когда Темная неестественно выгибается, в безумии своём порождая из глотки очередной вопль, её глаза накрывают мягкие и теплые руки, переполненные успокоением и блаженной тьмой. Тугие теневые веревки охватывают изуродованное тело и рвутся с звонким криком очередной пропащей души. Все её давление обрушивается на Них. Они вздрагивают и едва не отступают, застигнутые врасплох.       Сладкая знакомая жидкость окропляет её губы и проникает в саму суть, напоминая о минувшем. Один незначительный миг заставил вехи времени оцепенеть в трепете этого моменте. Полукровка осознав что-то ясное лишь ей, затихает и расслабляется, поглощенная Их присутствием.       Аракано ничего не чувствует внутри себя, кроме смутного тягостного смирения и пустой нежности, тянущийся из самых глубин Их сущности. Будто отец впервые взял на руки своего ребёнка и, о, диво, тот улыбнулся!       Истинно, ничего отныне не имело значения, кроме Неё.       Эльда обнимает дитя Моргота, переполняя изувеченное внутренними ранами тело своим непоколебимым и знакомым присутствием. Склоняет её назад и заставляет пасть на его крепкую грудь, прямо как когда-то она поймала его в свои объятия и подарила шанс на жизнь. Изломанную, но правильно искаженную судьбу.       Раненая рука с тихим шипением заживает. Боль не беспокоит его ныне. — Аталантэ, — медленно и раскатисто произнес сын Второго Дома Нолдор, вслушиваясь в отголоски собственного голоса в потемках пещер. Впредь язык и вид речи не имели значения для них обоих, связанных узами крепче чем мифрил и наполненных высшим пониманием вещей, — Исстари Дети Его не несут ответственности за то, что они есть, а Власти Его за то, кем являются, ибо таков Его замысел. Отныне ты властна выбрать пути и отречься от них, ибо ты переплетение всех их. Мы начнём с малого, очистив тебя от стороннего и дав облик новый и ясный.       Все вокруг в трепете замолкло. На миг ему показалось, что даже машины и печи Ангбанда остановили свою работу, когда плотный мыльный пузырь оградил Охотницу и Одержимого от иного мира, реального и жестокого.       То была сила сильнейших духов и младших майар, павших во тьме и соединившихся с ней в единое целое. Эта сила и мощь стала такой естественной и понятной, как дыхание и сердцебиение для Аракано... Их голоса, советующие, кричащие, молчащие или шепчущие находились так близко и так далеко одновременно и противоречиво. Пожелай он услышать и получить силу того или иного воплощения — тотчас получит желаемое. И лишь он один властен над своим телом по праву Рождения.       Смоляные руки, появившиеся из земли, крепко, но безумно аккуратно, схватили тело Охотницы и мягко уложили на колени Первородного. Эльда склонился над её окровавленным лицом и заглянул в пустые от разума глаза, потемневшей кожей ладоней проводя по рубцам и наростом на её шеи и голове, где под слоями грубых наростов и брони скрывались спутанные волосы и человекоподобное лицо. Резко эльда застыл, сраженный глубиной наполненного светом взгляда. Она ясно смотрела на него.       Пламенный янтарь, теплый свет возжигающегося Лаурелина и множество всполохов чистейшей черноты, не наполненной страхом и ужасом, как тьма Врага мира, но отражающей благородство и силу стихии, где в Пустоте и Хаосе был рожден Всесоздатель. Все это поднималось из ее естества, выходя наружу под Их влиянием. Таковы её глаза, отражающие хаотичную душу, совмещающую разные грани воплощений Детей и Творений Эру.       Дрожь прошлась по её телу, одновременно с судорожным вдохом-выдохом эльфа, вырвавшимся из его грудной клетки. Сонм проникся благоговейным трепетом, который эхом шепотков прошелся по всей его сущности. Они молились Ей и проклинали её, ибо она была создана Морготом, но и несла их Судьбу.       Аракано не понимал сколько прошло времени, пока он погружался в этот свет... И таял, таял, таял... Это была форма давно забытой Тьмы, которую когда-то, ещё в более древние времена, никто не боялся. Он вложил в Аталантэ первобытный мрак, окружающий звезды, но исказил его своим угнетающим и всеобъемлющим присутствием, здесь, под своими ногами. Они желали избавить ее от излишков и грязи. Глаза её, отражение фэа, сияли на фоне этой завораживающей сущности Пустоты и Темноты. Она закрыла их, и морок, наконец, спал с завороженного эльфа, отчего он лишь смог судорожно вздохнуть и сдержать дрожь в сердце.       Живая материя плавно заструилась вокруг кокона тишины, созданного младшими духами и майар. Движение потока все ускорялось и ускорялось, вместе с течением бесконечного времени, но эльда смотрел только на неё, не подвергаясь течению стихии вокруг. Ныне безмолвный, но все еще стойкий перед лицом сил бóльших чем он сам, как и весь его род.       Энергия проникала в неё волнами и также волнами покидала, медленно успокаивая и меняя всю искалеченную структуру тела. Теневые путы, удерживающие её, более не рвались. Держать их дольше положенного не было никакой необходимости и эльда распутал их своим лёгким желанием.       Через ведомое лишь Всесоздателю время, тонкие почерневшие от влияния Тьмы пальцы начали невообразимо медленно погружаться сквозь вязкую жижу оплавленной Их силой плоти Аталантэ. Ему казалось что прошли десятилетия прежде чем это произошло.       Она крепко впала в стазис, остановив все физиологические и мыслительные процессы: новый этап изменения начался, и остановить его никто бы не посмел. Единственное, что её успокоило перед началом изменений, было присутствие эльфа, его покровительство и наставничество в потоках силы. Охотница ощущала это всей своей сущностью, как он вел её к чему-то... важному, родному, как менял её, делая сильнее.       Он доверял и охранял.       «Почему?» — она отчаянно хочет спросить у него, но в глотке будто застревает комок пыли и грязи, не позволяющий даже выдохнуть, не то чтобы позволить сказать что-то. Он понимает её, но не теряет времени на пустые ответы на вопросы: впереди у них вечность, чтобы дать ответы или найти их вместе.       Его руки проникают внутрь неё, сквозь вязкую пленку черноты. Они дотрагиваются до её сияющей жизнью сути, и эльда хмурится, ощущая как жижа Искажения нехотя соскальзывает и стекает на землю, будто теплая смола, где сливается с Тьмой. Слой за слоем приходится аккуратно соскребать мутную массу с её рук, ног, туловища, головы, высекая мраморную форму кожи...       Сонм душ приходит в движение резко и необузданно даже для переполненного их присутствием Аракано. Наполненные идеями и мыслями, они резко вырываются тысячами тёмных потоков, наполняющих своим присутствием километры шахт и троп отстойника Ангбанда в поисках знакомых некогда мест. Они наконец-то смогли воплотиться в ту невообразимую мощь, которой являлись, благодаря единому сосуду.       Камни мнутся под их осознанным давлением, обнажая свои богатства: сияющие кристаллы, ценные и благородные минералы. Так глубоко, где никогда ещё не рыли землю орки... Все оказывается не тем, на поиски чего они так несдержанно отправились, но многое они все же жадно собирают и притаскивают к Ней. Они ищут одно из самых дорогих и редких на свете богатств, но то будто насмехаясь, ускользает от них. Они чувствуют что время окончания ритуала неумолимо приближается, как и время, когда они смогли бы воплотить задуманное.       И там, у самой кромки Бездны, где Великие Черви жрут и обгладывают мантию земли, они находят искомое.       Сколько же времени потребовалось чтобы обхватить всю бездну, чтобы найти то, что почти исчерпали машины и рабы этих темных гор? Сколько потребовалось месяцев и лет на изменение её сущности? Сколько же времени он уже здесь находится? А они? Те кого неизменно становится больше в Его Тени?       Вихри силы закружились и обрушились на мягкий камень и прочнейший из известнейших металл, не вредя последнему абсолютно ничем.       Мифрил...       Они хотели чтобы у неё была лучшая защита и лучшая корона, среди Достойных, поэтому многие, осознающие себя в сонме, были готовы вновь начать творить здесь, во тьме.       Аракано на секунду не мог поверить, когда увидел собственными глазами, что нашли падшие души. Он смог сосредоточено продолжить магическое действие, приобщив к нему могучий металл, нагретый и изменённый под силой падших майар и мастеров эльфов, не забыв про прозрачные бриллиантовые камни, усыпавшие землю вокруг мелкой звёздной росой.       Ужасающе прекрасна красота Тьмы и Пустоты перед Их глазами.       Тонкие линии теней медленно очерчивали худое бледное тело, опоясанное смоляными волосами, частично сцепленными липкими остатками плоти — сошедшего с неё Искажения. Тонкие мифриловые наросты, переплетенные алмазами и солнечными самоцветами, гордо выглядывали из-за волос, как грубая жестяная корона. Пожалуй, лишь эльфийские уши своей немного полукруглой формой выдавали человеческие корни Аталантэ. Несмотря на все не принадлежащее эрухини, она была по-дикому красива.       Эльда беспокойно осматривает девичье лицо, обхватив то ладонями столь аккуратно, будто держал в руках беззащитного детёныша, чувствительного к любому воздействию извне. Одержимый вглядывался в притягательные черты, думая лишь о том, как она себя чувствует и сколь долго будет находиться в забытье, или же то мысли не его, но Их?       Падший устало выдыхает, опустошённый силами и неопределенным временем, потраченным на мистический обряд. Суть его все ещё частично оставалась для него необъяснимой загадкой: Аракано вело нечто настолько необъятное, что казалось будто Тьма в нём была незначительной и мелкой. Под давлением такой мощи он не страшился и не дрогнул, но изнемогал от продолжительного давления и внимания Судьбы, что и привело его к грани душевной усталости, которая накатывала бесконечной болезненной апатией.       Эльда отпускает податливое тело обратно к себе на колени, позволяя рукам медленно распутывать волнистые локоны. Он не чувствует боли, вызванной одной позой, лишь благодаря своему происхождению. Он знал, что потребуется достаточно большое время на неё пробуждение.       Тьма протягивает свои ладони к Охотнице, очищая от грязи, оставшийся после изменения. Они медленно стягивают на ней плотное полотно материи, образуя одежду: темные брюки и кафтан, прикрывающий руки до локтей, без каких-либо вычурных узоров и витков, без обуви и перчаток.       Им хочется прикасаться к ней, чувствовать её, совсем другую, но такую по-странному знакомую... Что-то тянуло Их к ней после изменения. Многие не стали сдерживаться, гнусной мутью ластясь к открытым участкам её плоти. Аракано приходилось сдерживать Тьму, отбрасывая ту в глубь теней. Он испытывал к ним отвращение, хотя сам, не ведая этого, желал почувствовать её.       Первородный не смыкал глаз, впав в спасительный медитативный транс. Эльфы умели спать, но предпочитали входить в подобие сна, чтобы хоть немного отдохнуть. Он все еще находился полностью в себе и осознавал происходящее вокруг, когда земля вокруг зашипела, почернев ещё больше. Неисчислимое множество фигур восстало вокруг него, облекая различные формы: молодые и красивые женщины, смелые мужчины, невинные дети, мудрые старики.       Они ждали, когда их освободят, но также когда им дадут возможность отомстить.

***

      Язык неизменно немеет, перекатываясь во рту как склизкий кусок резины. Слова не формируются из пустоты мыслей, что не мешает ей инстинктивно осознавать происходящие в эмоциональной окраске понимания, медленно пробуждаясь из глубин забытья. Сила в окружившим Падшую коконе мерцает в зримом только ей диапазоне: она видит тонкие струны этого мира и захлёбывается пониманием их сущности. Кокон защиты распадается на миллиарды нитей пространства.       Она видела, видела... Это. Чудовищный коллапс сил и энергий, сплетающийся в единстве. Так мир был неизменно спет великими стихиями. Но само пространство, в котором зиждилось творение Валар и Айнур, создал Эру. Она... Она узрела эти тонкие грани, огромные сплетения с монолитным [пространством], и вдруг ослепла, потерявшаяся среди этого многообразия нитей и связей. Оглушающая истина.       Моргнув, Павшая вновь вернулась к привычному пониманию окружающего мира, но волны восторга от увиденного все еще накрывали полукровку благоговейным трепетом, не давая осознать и сотую часть глубоких сплетений паутины.       Когда Аталантэ пробуждается от необъяснимого катарсиса, первое, что она чувствует — это лёгкая вибрация воздуха, сплетающаяся в мягкие предложения и ясную речь Песни. Она тянется к его источнику, сжимает руками чёрную, льющуюся словно вода ткань на Нём, и зарывается лицом в чужих объятиях.       Что-то родное, непонятное, неизвестное? Нет, это... Это забытое, то, что она никогда не испытывала в своей единственной жизни, но то, что она не раз видела в прошлом Матери: руки мягко обнимают родителей; улыбка не сходит с их лиц ни на секунду; и вот чувство — будто когда они вместе, то все преодолеют.       Это была любовь. В разных её проявлениях. И теперь она была в ней и в нём.       Уже-не-чудовище, но несущая в себе его отражение, Его Пустоту и полноту Черноты, как и в равной степени осколки материнской памяти и судьбы эрухини. Но уже Она! Она... чистая от пороков и грехов. Без желаний, без страха, без границ, которым было бы невозможно преодолеть. Почти эрухини. — Не спеши, — сладко влился ей в уши чужой голос, — Чувствуй, осязай и привыкай, мы будем ждать тебя сколько потребуется.       Только время не ждет. Она знает это, поэтому старается быстрее изучить своё тело и новые ощущения. Аталантэ понимает себя: жесткость, стойкость, любознательность, любовь к миру; и не отрицает то, что ей не принадлежит: гнев, ненависть и алчность. — Победи сердце своё и гнев, ибо напрасен гнев бессильной, что дала тебе жизнь.       И... и ей становится легче, будто лопнул вековой пузырь напряжения внутри, когда её друг проводит по её голове рукой.       Аталантэ не знает сколько она не двигается, наслаждаясь равновесием в себе. Наконец-то познав уют и спокойствие, она вслушивается в слова своего защитника и понимает, что хочет остаться в таком положении навечно, лишь бы никто их не потревожил.       Эльда беззлобно смеётся (о, Эру! разве же он не забыл что такое смех? иль то смех Их, но не его?) над едва родившийся, уловив её настрой, и мягко гладит по голове существо, опасное для иных эрухини. — Ты ещё не познала свои силы: нет более змеиной брони, когтей и острых клыков, но ты также неизменно сильна и могущественна, ибо форма никогда не была важна для таких как ты, — он на секунду умолкает, снимая гипнотический транс с неё от его речи. Он видит как влияет на неё Он сам, не души и сила падших, но Аракано, эльда Второго Дома нолдор. Тот, кого она увидела первым из всех Детей. — Не хочешь ли ты познать мир? Увидеть не в воспоминаниях, а в реальности морскую траву? Почувствовать свет Анора на руках и услышать завывание ветра в горах?       Охотница на секунду замирает и утыкается в грудь эльды, позволяет себе глубже вдохнуть его запах. Запомнить, высечь на сердце и понять, что такие теплые моменты могут произойти с ней, когда она того захочет. И нет границ его теплу и спокойствию. Это ли не безопасность?       Пересилив позыв остаться, она резко распахивает глаза и медленно встаёт, принимая помощь Аракано, следующим за ней, словно Тень. Сотни рук и тысячи лиц готовы в любой момент помочь ей, откликнуться на любой её зов, если такова будет нужда, но в этом нет необходимости: она уверено смотрит на мир и хаос вокруг, на смерть и жизнь чистыми глазами познания. И все они в трепете склоняются, тысяча тысяч.       Сила духа и отражение темной стихии струится по венам Падшей, отчего она крепко сжимает ладони и вслушивается. Ей нет необходимости учиться тому, как пользоваться тем, что является её частью. Она все еще творение Моргота от человека и эльфа, познавшие куда больше, чем могло осознать обычное существо.       Аталантэ понимала и иную свою форму: выточенная из мифрила чешуйчатая броня и острые как бритвы когти. Не животное отныне, а осознающее себя Дитя Всесоздателя, хотя жесткое и наполненное непреклонностью, но Арда приветствует любых Детей Его.       И первое что было в этом мире — Слово, которое она страстно желает произнести. — Я хочу увидеть мир, — её голос хлесткий и живой, но не глубокий, как у тысячелетних эльфов, заставляет Аракано окончательно принять все. Это было Предназначение.       И он хочет спросить у неё, желает ли она покинуть Бездну сейчас, но осознает, что знает ответ, поэтому лишь уловив её мягкость в глазах на бледном юном лице, подходит ближе и застывает.       Она меньше его ростом на полголовы, что не мешает ей смотреть своими янтарными глазами в его серый омут на равных. Осанвэ, обмен мыслями, мягким прикосновением сплетает их на сущее мгновение, но этого хватает, чтобы она поняла чего желают Он и Они, и чтобы он осознал к чему стремиться Она. Никаких слов вслух, когда их связь роднее, понятнее и честнее всех предложений и вязей живой речи. Они предназначены друг другу.       Аракано, третий сын Нолофинвэ, порывистый, но справедливый принц Нолдор, ныне забытый и считавшийся убитым орками в Ламмоте.       «Помню», — течение её воспоминаний показывают ему строки летописей и образы мыслей о будущем и прошлом. Он мягко сплетает её поток с воспоминаниями тех, кто попал в Его Тень совсем недавно. Лица его друзей и родных отдают печалью в его сердце, но больше всего боли и страданий в его сознании сосредоточено в воспоминании о Твердыни Ужаса и ее Жестокости. Она случайно задевает нечто внутри него и ощущает его боль, разрывающую уже её.       «Не нужно», — эльда отводит Аталантэ от вязкой паутины боли и отчаяния, от которых ему ещё предстоит долго искать благое спасение, (от неё не скрывается ничего: ни его боль, ни печаль, ни страх) и показывает Бездну. Её безграничные просторы, растянувшиеся на многие мили под горной цепью. Она видит то, что за всю её жизнь здесь никогда не видела: залы светящихся кристаллов, полные кладки жизни самых опасных из существ отстойника Ангбанда, зрелища борьбы за жизнь и рождение новых форм, когда-то нежно выведенных Тьмой.       Эльда испытывает отвращение ко всему этому, с трудом контролируя грань своих и чужих воспоминаний, видя мерзость и искажение опаснейших из существ, но стараясь пропускать ненужное для неё. Он знает что должно ему показать все это.       Аталантэ мягко прекращает их связь, понимая, что эльде с трудом даётся любой контроль над собой и потоком навязчивых откликов сонма. Он страдает.       Ее переполнило сожаление. Она постаралась крепко обнять нолдо, давая ему ощущение опоры, хотя для неё непривычным был абсолютно любой контакт с живыми. И нужно ли было это ему? Аракано был достаточно стойким, чтобы пережить Палачей и не сломаться. Он видел, что она была другой: она не хотела ему зла... Падший знал, что она не навредит Эрухини, но может, если те захотят убить её или тронуть её владения. — Мы последуем за твоей тенью, — ответил нолдор, едва зарывается в её волосы. — Я знаю, что здесь для вас не все ещё кончено, — сразу прошептала она, едва отстранившись. Эльда лишь согласно прикрыл глаза, а сонм рокочуще затрепетал, — Но всему свое время.       Аталантэ посмотрела наверх: когда-то оттуда валились сотни тел мертвецов, среди которых выжил лишь её защитник. — Выход, который я так долго искала... — Прошло достаточно времени с того момента, как ты спасла нас. Орки вновь преподнесли Бездне свою жатву.       Эльда удручающе указал на гниющие тела самых стойких эльфов и поражённых болезнями людей. Изломанные, избитые и выплюнутые штольней вертикальной шахты несчастные существа, не заслужившие и сотой части настигнувшей их участи. Их тела никто не трогал, покуда Тьма не пускала никого к месту загадочного таинства. Лишь гниль медленно поглощала их хроа.       Падшая прикрыла глаза и услышала опередивший её вопрос ответ: — Они уже с нами, — сухо прошептал принц Второго Дома нолдор, всматриваясь в покрытый кровью камень наверху. Он совсем немного сжал руку своей Владычицы, от чего та почувствовала его благой жар. — Цикл не должен прекращаться... их тела должны дать новую жизнь другим.       Первородный прикрыл глаза и медленно кивнул, позволив Их силе сгуститься и соединиться в нём. Потоки теней устремились к единой точке. Их сущность была почти неизмеримо огромна, поэтому всегда находились падшие души, которые словно шлейф теней следовали за ним, но предпочитали не сливаться в целое. Это было единственным, что он не мог изменить своими силами, поэтому эльда мирился с неподконтрольными ему тенями и их жестокость, которая стала его частью.       Не чувствуя ничего кроме тепла её руки, он неспеша повел свою спутницу сквозь тесные пещеры и душные шахты на поверхность. Нолдо ведал, как скоро на тела несчастных эрухини набросятся тёмные твари, но лишь прикрыл глаза, приняв их участь. Души мёртвых ничего не говорили об этом, безмолвно следуя за ним.       Никто не встал у них на пути, хотя существовали в Бездне и те, кто готов был бросить вызов любым существам. Поэтому он вел их иной дорогой, достаточно короткой и безопасной       Аталантэ пылала внутри себя, медленно согреваясь. Никогда так ясно Охотница не понимала Тьму. Сонм следует за ней, ведая о том, как она восстанет и займёт свое место в далёкой битве. Такова её Судьба, но прежде чем она настигнет её, Охотница желала увидеть этот мир через призму собственных глаз. И пусть он окажется не таким каким она хотела бы.       Слова не складывались на их языках, но им не нужно было абсолютно ничего, кроме тишины присутствия друг друга. Им нужно было закончить ещё одно дело в Твердыне Ужаса, прежде чем покинуть его.