beautiful ones

give me back my innocence cos I wish to dream again like I never outgrew my old playground poets of the fall — given and denied

      Время шло.       Уже наступил октябрь, и осень наконец-то вспомнила, что она осень: постоянно шли дожди, а если не шли, то было ненамного легче — везде были огромные лужи. Такая сырая погода и похолодание заставляли всё свободное время сидеть дома, литрами пить чай, делать те домашние дела, до которых руки не доходили, и, конечно же, думать о том, во что превратилась твоя жизнь. Этим Тарья и занималась и даже спросила о последнем Туомаса, когда в один из немногих пасмурных дней без ливня они шатались по городу, кутаясь в уже более тёплые куртки и наступая кедами прямо в лужи — да, осенние куртки и промокшие лёгкие кеды, всё как всегда. С кем ещё в такую погоду гулять, как не с Туомасом? — Хороший вопрос, — хмыкнул тот. — У меня есть получше: а была ли она вообще когда-то нормальной?       Зажглись фонари, но светлее особо не стало.       Тарья пожала плечами, садясь на лавочку и глядя на многоэтажный дом, где в некоторых окнах горел свет. А действительно: когда всё было нормально? Точнее, когда всё было проще? — Лавочка мокрая. Отморозишь себе всё, — предупредил Туомас, но, не дождавшись ответной реакции, сел рядом. Да, Тарья прекрасно чувствовала, что лавочка мокрая и холодная. Но какая разница? — Почему в какой-то момент всё становится не таким? — спросила она. — Ты живёшь, никого не трогаешь, а потом что-то вдруг меняется и тебе уже не нравится то, что происходит, а все окружающие ждут, что ты будешь что-то делать, и у каждого свои ожидания, а ты вообще не представляешь, куда тебе ехать, чем заниматься, в каком направлении двигаться и как в принципе жить. И ты вроде и рада что-то изменить, делать то, что тебе хочется, и при этом не разочаровать никого, но сама не знаешь, что тебе нужно. — Не знаю, Тарья, — покачал головой Холопайнен. — Не знаю. Я чем старше становлюсь, тем больше людей вокруг считают, что мне нужно перестать жить в своём собственном мире, завести больше друзей и ходить на вечеринки, а не гулять одному по лесу или где-то там, где поменьше людей. Но ни моя семья, ни Марко никогда не осуждали меня за это. Думаю, поэтому я и остаюсь собой. — Везёт, — заметила Тарья. — Нет, у меня отличная семья, они меня любят и всё такое, но… — она задумалась. — Знаешь это чувство, когда вроде всё хорошо, но если ты вдруг отступишь от того, что от тебя привыкли ожидать, то тебя уже не будут так поддерживать? Ну вот что-то такое я и чувствую. Но я всё равно понятия не имею, что делать, поэтому буду просто ждать, пока что-нибудь не решится само или пока у меня не поедет крыша, — Тарья нервно рассмеялась. — В детстве всё было проще. — Было, — кивнул Туомас. — В детстве ты не задумываешься о том, чего хочешь от жизни, и этого от тебя никто не требует. А ещё ты не переживаешь из-за того, что впервые тебя может не понять твоя семья и лучший друг, если узнают некоторые вещи о тебе. Ладно если ты там кружку разбил или вы поругались из-за мелочи, это быстро проходит. А вот моя ориентация что-то не проходит. — Может, всё не так плохо? — предположила Тарья. — Вдруг они не гомофобы. Или ты вообще тоже нравишься ему. — Да ну, бред, — усмехнулся Туомас. — Ну… Помнишь, я говорил, что когда к нам перешла Флор, то пошли слухи, что она лесбиянка, но быстро прекратились? Я тогда спросил Марко, как он относится к ЛГБТ, и он относится нормально, а до слухов ему не было дела. А насчёт родителей не знаю. Мне трудно представить, что мы можем из-за чего-то настолько сильно поссориться, но когда живёшь здесь одиннадцать лет, то перестаёшь во что-то здесь верить. Просто ждёшь, когда сможешь уехать в другой город, но при этом лично мне здесь даже нравится. Здесь тихо, мало людей и много природы, а ещё много хороших воспоминаний, родители… Короче, я тоже не очень понимаю, как жить и что делать. Ладно, вообще не понимаю. — Будем надеяться, что потом всё как-нибудь станет проще, — Тарья положила голову на плечо Туомаса, оглядывая двор, который из насыщенного синего стал чёрно-оранжевым из-за фонарей, и ёжась от холода. Туомас же положил свою голову на её. — Да, — добавил он. — Будем надеяться. Здесь, наверное, никто не знает полностью, как жить. Но, в отличии от них, мы будем надеяться.       Тарья промолчала.       В ещё одном окне многоэтажного дома зажёгся свет.         — Нет, всё-таки я гуманитарий! — констатировала факт Хелена, падая на кровать и прикрывая глаза тетрадью по алгебре и геометрии сразу. — Я не создана для математики, провалю экзамены, буду бомжевать под мостами и ни о чём не пожалею! Наверное.       Тарья вздохнула. Уже второй час она пыталась объяснить Хелене новую тему по алгебре, но то они отвлекались на её собаку, то начинали обсуждать сегодняшнюю драку семиклассников в школе, где одному разбили нос, то Хелена отказывалась учиться и говорила, что математика — это не её. Как будто её комната с светло-коричневыми обоями и ярко светящей люстрой на контрасте с ливнем за окном была создана для того, чтобы пить горячий шоколад из огромных кружек, объедаться печеньем, тискать собаку и говорить о всякой чепухе, но никак не для учёбы. Однако, кажется, у Хелены были и другие причины, по которым она не могла сконцентрироваться. Периодически она залипала в стену или потолок с улыбкой, будто не могла перестать думать о чём-то хорошем. — Что-то произошло? — поинтересовалась Тарья. Хелена сделала недоумённое лицо, выглядывая из-под тетради. — В смысле, ты выглядишь такой… счастливой, и явно не от математики. Или мне кажется? — А! Да, произошло, точно, я ж забыла рассказать! — Хелена вскочила, отбрасывая тетрадь и случайно попадая в пса. — Прости, Фрэнк, — неловко улыбнулась она. — Так вот. Родители разрешили поступать в Берлин на ветеринара! — чуть ли не прокричала она, схватив Тарью за руку. — Вау, поздравляю! — порадовалась Турунен. — Но ты говорила, что не знаешь, на кого будешь поступать… — Говорила, — кивнула Хелена. — Я с детства хотела быть ветеринаром, но год назад влезла в историю, ну, не влезла, а просто угнала машину родителей и случайно разбила её. Они очень долго орали на меня, а потом лишили карманных денег на месяц и запретили поступать на ветеринара. Сказали, чтобы я шла на экономический, но я ни за что не стала бы туда идти. Они очень сильно разозлились тогда, хотя это логично, и я много раз пыталась их переубедить, но не выходило. Поэтому я и не знала, куда мне поступать, потому что больше никуда не хотела, кроме как на ветеринара. Но сегодня я опять с ними говорила и они разрешили! — она широко улыбнулась, ероша каштановые кудри, которые только недавно перестала выпрямлять. — Правда, при условии, что я буду хорошо учиться и больше не творить ничего, но ради ветеринарки я на многое готова. Блин, я всё ещё не могу поверить… — Это очень круто, — искренне сказала Тарья, улыбаясь. — Я правда очень рада за тебя. — А ты куда хочешь поступить? — поинтересовалась Хелена. — Я вроде уже спрашивала, но забыла. — На дизайн в Голландию, — без всякого восторга ответила она. — На весенних каникулах в моём вузе как раз будет день открытых дверей, может быть, поеду туда на пару дней и посмотрю, что там и как. — А ты точно туда хочешь пойти? — недоверчиво прищурилась Хелена. — Или этого хотят родаки?       Вот откуда она всё знает? Тарья неопределённо пожала плечами. — Лучше пару раз с ними поругаться и добиться своего, чем потом жалеть о потерянных четырёх годах, а то и больше, — заметила Хелена. — Не предавай свою мечту. — Да если бы я знала ещё, о чём мечтать, — хмыкнула Турунен.       А она знала. Но нет, это однозначное «нет». Она станет дизайнером интерьера и не будет приносить лишних проблем. Хватит думать о невозможном, ей же не пять лет.       Как вообще так вышло, что если Хелена будет вести себя нормально, то поступит туда, куда хочет, а Тарья при тех же условиях — с точностью до наоборот? — Так, ладно, предлагаю вернуться к… — Хелена огляделась в поисках тетради по математике, тут же замечая её в пасти собаки. — Блин, Фрэнк! Фу! Не ешь матешу!              Однажды во вторник, когда Туомас и Марко после школы, как обычно, пошли в кафе, где работал отец последнего, Тарья увязалась за ними. Дело было в том, что родители уехали по каким-то делам, дома есть было нечего, а тут ещё и бесплатно можно поесть, если прийти с Туомасом… ладно, парни просто её позвали, а она была не против. Сейчас они наблюдали, как Марко о чём-то спорит с отцом, размахивая руками, и просто ждали. Спустя пару минут он вернулся к ним и залпом выпил полбанки колы. — Я даже догадываюсь, о чём вы сейчас говорили, — заметил Туомас. Тарья промолчала. Она не догадывалась. — И правильно догадываешься, — кивнул Хиетала. — «Марко, музыка — это не дело», «Марко, ты и так все свои деньги тратишь на концерты», «Марко, ты же умный парень, зачем тебе такая профессия», Марко то, Марко сё! — он допил колу, резким движением сминая банку. — Заебали. — И что думаешь делать? — спросила Тарья. — А что делать? — пожал плечами Марко. — Будем ссориться, если они смирятся — отлично, если нет — ну потом когда-нибудь поймут, возможно. — А я вот не знаю, что выбрать, — поделился Туомас. — Вроде я биологию люблю и думал поступать на неё, а вроде музыка как-то ближе, что ли… Хотя если я пойду на биологию, то будет меньше тупых вопросов. — Тупые вопросы будут всегда, куда бы ты ни решил поступить, — уверенно сказал Марко. — Если выберешь музыку, можем вместе поступать. — Было бы классно, — улыбнулся Холопайнен. — Тарья, а ты? — На дизайн, — ответила та, без особого интереса разглядывая вилку. — Дизайн — это хорошо, — отметил Марко и с тоской уставился в окно, подперев щеку рукой. — Когда уже дожди закончатся?        — Флор? — позвала Тарья, прекратив разглядывать боксёрскую перчатку. — А куда ты после школы пойдёшь? — Домой, — отозвалась Флор, не отрываясь от своего занятия — она лежала на полу, закинув ноги в розовых носках на стену, и рисовала что-то в блокноте. — А что? — Нет, я имею в виду — после выпуска, — объяснила Тарья. — Куда будешь поступать?       Флор пожала плечами. — Спасибо, — искренне поблагодарила Турунен. Флор даже отложила блокнот, непонятно как выворачивая шею и недоумённо глядя на неё. — Хоть один человек не знает, что делать после школы, и не переживает. — На самом деле никто не знает. Просто не все в этом признаются, — предположила Янсен. — Но все переживают. Кроме меня. А ты знаешь, куда пойдёшь? — Знаю, — уверенно кивнула Тарья, а потом, подумав, добавила: — Или не знаю, но не признаюсь. Да, кстати, а что ты делаешь после школы — в смысле, например, завтра? Может, погуляем или типа того? — Прости, у меня дела, — покачала головой Флор, поднимаясь на ноги и бросая блокнот и карандаш в сторону своих вещей. — И да, я сейчас спешу, так что если ты ещё что-то хотела… — Нет, ничего. Я пойду. Пока, — Тарья сразу же вышла из зала в раздевалку. В этот раз она не стала переодеваться, а просто надела куртку и ботинки поверх спортивной формы. Всё равно до дома идти три минуты, главное — за эти три минуты не заболеть и не попасться на глаза родителям, которые обязательно прицепятся, чего это она в такой холод пошла налегке. — Тарья?       Турунен обернулась, вставая со скамейки, на которой обувалась. Флор стояла в дверном проёме, словно обдумывая что-то. — Может, у нас найдётся время погулять в Амстердаме, — всё же сказала она. — Туда в основном едут те, с кем я не общаюсь, но ещё едешь ты. — Было бы хорошо, — Тарья радостно улыбнулась. — Ну, я пошла. Да, давай, до встречи, — она направилась к выходу из здания, не переставая улыбаться. До конца четверти оставалась неделя, а до Амстердама — чуть больше, ведь они едут в середине каникул. И то, что только что сказала Флор… Скорее всего, они пару раз поболтают на экскурсиях или за ужином и по возвращению будут лишь немного лучше общаться, но что бы там ни было, Тарья шла домой, думая о предстоящей поездке.       А на улице клонящееся к закату солнце впервые за неделю с лишним вышло из-за туч, отражаясь в многочисленных лужах.