Сбежавшая невеста.

      — Што творишь, окаянный?! — гневный окрик, разнёсшийся по двору, вспугнул голубей, гревшихся на солнышке под самой крышей.       — Я, чё… я — ни чё, — бормоча что-то невнятное, виновник утреннего переполоха неловко пытался приладить на место покосившуюся дверь курятника.       — И што тебя туда понесло?! — продолжая браниться, пышнотелая кухарка кинулась ловить кур, бросившихся врассыпную. Пеструшки и белые леггорны — гордость хозяина «Мудрой черепахи», кудахча, метались по двору, не зная куда бежать и где спрятаться от Чернявки и Безухого, задравших не одну их сестрицу. — Ах, ты — бестолочь! Ну, как же, как же?! — причитала Гертруда, прижав очередную пойманную беглянку к груди. — А если убегут? А если не поймаем? А если нестись перестанут с испугу-то?! Чем гостей кормить будем?! А?!       — Не перестанут, — неуверенно возражал горе-плотник, воюя с дверью.       — А перестанут?! Где я на всех яиц напасусь-то?! Ты шоль снесёшь?!       — Я ж не курица!       — Не курица он! А головёшка соображает похуже куриной! А ты што встала? Помогай, давай! — это уже было сказано крестьянке, с любопытством созерцавшей «охоту». Девица, недоумённо взглянув на Гертруду, наклонилась и неожиданно шустро ухватила пеструшку, бежавшую прямо на неё.       — Куда нести? — хмуро спросила она, неловко держа вырывающуюся птицу.       — Туда, к Густаву! — кивнула Гертруда в сторону курятника.       Тяжко вздохнув, Джон Грапп, в прошлом капитан «Мудрой черепахи», а сейчас хозяин процветающей гостиницы, названной в честь корабля, когда-то бывшего ему домом, начал неторопливый спуск с галереи, с которой он наблюдал за переполохом во дворе.       Джон, как и его отец, и дед, и дед его деда, был родом из Сигарда — города-порта, построенного для защиты Речных Земель от железнорождённых. Вся его семья испокон веков ходила в море. Так делал и Джон, пока в один из штормов не ударился головой, да так, что оглох на правое ухо и больше не смог стоять ни на чём, кроме как на твёрдой земле. Стоило чему-то под его ногами зашататься, как всё шло кру́гом, а тошнило так, что хоть вынь внутренности и выкинь. Он, наверное, спился бы с горя, если б не верная Жанетта, ждавшая его на берегу. Взявшись за мужа, она быстро привела его в разум, пока всё накопленное добро не пошло по миру.       Погоревав по прошлой жизни, Джон решил, что коль моря ему отныне не видать, то «и ви́деть он его не может», и продал «Мудрую черепаху», решив переехать в Добрую Ярмарку, что на Синем Зубце. Городишко был хоть и мал, зато стоял на реке и был вполне пригоден для жизни. Жанетта, намётанным глазом дочки хозяина постоялого двора, тут же определила, что «место хорошее, торговля здесь бойкая — день и ночь по Зубцу баржи идут, по дороге купцы едут, а вот где путнику переночевать — особо заведений и нет». Они долго сомневались, но всё же рискнули пустить всё вырученное с продажи корабля в дело. А дело, задуманное Жанеттой, было серьёзным — выстроить из старого заброшенного дома добротную гостиницу.       Когда-то, на подъезде к Доброй Ярмарке, один удачливый купец решил поставить себе дом. Да не просто дом, а замок в три этажа с башенками, переходами, галереями, конюшнями и всем, чем полагается быть настоящему за́мку. Даже стену вокруг возвёл, ров прорыл, мост через него соорудил и ворота с решёткой. Да только вот довести до ума не успел — разорился, а «за́мок» его так и остался стоять недостроенным. Большой дом, недоделанный внутри, оказался никому не нужен, кроме как нищим да бродягам.       Переговорив с кем надо из Доброй Ярмарки, Джон и Жанетта споро взялись за дело. Нашли плотников, мастеровых, прикупили камня, леса и всего, что потребовалось на переделку старого дома. Так, на удивление всем, пугавшая горожан развалюха превратилась в гостиницу с гордым именем «Мудрая черепаха». Как и положено в настоящих замках везде был герб — черепашка, на панцире которой витиевато сплелись «Д» и «Ж». Герб красовался на воротах, на флюгере и даже был вышит на простынях. На первом этаже Жанетта придумала разместить трактир, выделив в нём два зала — для господ и простого люда. Второй этаж сплошь состоял из комнат с непритязательным убранством, а вот третий был с покоями побольше, для высокородных лордов и богатых купцов, коли такие пожелают заглянуть в «Мудрую черепаху».       Всё было основательно, добротно и удобно в этом новом доме со старым именем, который построил Джон. И кухня, и конюшни, и скотный двор, и огородик, откуда Гертруда брала наисвежайшую зелень. Дело Джона процветало — гостиница никогда не пустовала, заслуженно обретя славу достойного места, где без опаски можно было поесть и провести ночь.       Не далее, как вчера его жена вместе с дочкой укатила навестить своего отца в Сигард. А сегодня самый нерасторопный из их слуг устроил утренний куриный переполох. Особого значения случившемуся Джон не придавал, в отличие от Гертруды. Его больше волновало, чтобы крики не достигли ушей постояльцев, ещё спавших в своих постелях в столь ранний час.       Когда Джон спустился во двор, с поимкой кур было уже покончено. Провинившийся Густав успел куда-то ретироваться, а Гертруда, всё ещё ворча, набрав корзинку яиц, вознамерилась идти на кухню, чтобы готовить омлет тем, кто пожелал его на завтрак. Крестьянка, явившаяся в гостиницу поутру, продолжала стоять у курятника, переминаясь с ноги на ногу.       — Как тебя звать?       — Нэн…       — Нэн? — переспросил Джон, подходя поближе. Девушка была невысока ростом, с серыми глазами и тёмными прядями, выбившимися из-под платка. Видно было, что её одежда когда-то была чистенькой, но, не выдержав испытания дорогой, изрядно поистрепалась и испачкалась. — Откуда ты?       — Из Мейденпулла.       — Из Мейденпулла? А что умеешь?       — Я?       — Ну не я же! Тебе ведь нужна работа? За этим явилась?       — Да… мне нужна работа.       — Ну, так что ты умеешь?       — … Я всё умею, — зыркнув серым глазом, после паузы ответила «Нэн из Мейденпулла».       — Вот и хорошо! Ступай вместе с Гертрудой на кухню — будешь стараться — оставлю в «Мудрой черепахе»! Ну, ступай, ступай! — глядя во след странной крестьянке, вовсе не обрадовавшейся редкостной удаче, благодаря которой у неё появились еда и кров над головой, Джон лишь покачал головой. Ну, ничего, Гертруде нужна помощь, да и девушки, отвечающие за уборку гостевых покоев, вдвоём не справляются. Пусть пока поработает, а там уж Жанетта разберётся — подходит она им или нет.       Оказавшись на кухне, Арья огляделась. Просторная, с двумя огромными столами и полками вдоль стен, на которых разместились тарелки, кружки, кувшины, она производила впечатление места, за которым трепетно следили. Над одним столом была палка, на которую были нанизаны крючки, державшие всевозможную утварь — от огромных ложек до сковородок. Отдельно на доске были выложены ножи — строго по размеру, от бо́льшего к ме́ньшему. В очаге пылал огонь. Чуть поодаль стояли две лохани и пара вёдер. Из корзин, выстроенных рядком, задорно свисали пучки петрушки, укропа, базилика и какой-то неведомой Арье травки. Тут же была свежевыловленная рыба, ещё продолжавшая шевелить хвостами и беспомощно ловить воздух открытым ртом. В углу стоял шкаф с одной приоткрытой дверцей, позволявшей увидеть отмытую до блеска посуду.       — Эй, што встала?       — А? — обернулась Арья к хозяйке царства котлов и ножей.       — Бери репу, да чисть давай! — поджав губы, кухарка протянула Арье небольшой нож и указала на угол, где рядком стояли скамеечка, три ведра и большая миска. — Всё уж готово, только сесть, да делать!       Как ей и было велено, Арья прошла к вёдрам. Одно из них было с водой, в другом были клубни с хвостиками, похожие на желтовато-серые камни, в третьем, на самом дне, скручивалась змейкой одинокая срезанная кожурка.       Присев, Арья с сомненьем потянулась за репой. Ей, конечно, приходилось бывать на кухне Винтерфелла, и она видела, как Анна готовила еду, но никогда особо не смотрела, что именно и как та делала. Выходит — зря. То, что репу полагается чистить, Арья догадывалась, подозревая, что сама она не лишится своей кожуры и не станет белой, ароматной, какой её обычно подают на стол. И чистят её, судя по всему, срезая верх тонкой лентой, такой, какая осталась с прошлого раза, прилипнув ко дну ведра.       Вытащив репину, Арья поудобнее захватила нож, пытаясь сообразить, как получше снять кожуру. Нож то и дело соскальзывал, и вместо тонкой полоски получались неровные кружки с добрым слоем белой сердцевины. Стиснув зубы, Арья пыталась строгать по ровнее, так, словно она затачивала наконечник для стрелы, но получалось всё равно криво.       — Батюшки-светы?! Ты што творишь-то, непутёвая?! — стоявшая за её спиной Гертруда, вытаращив глаза, прикрыла рот пухлой ладошкой. — Это кто ж тебя так научил-то?! А вода! На кой я тебе водицу-то поставила?! Ты по што грязь разводишь? Репочку-то помыть сначала надобно! А ну дай сюда! — и, присев рядом на корточки, она забрала из рук Арьи нож, ополоснув его в воде вместе с многострадальной репой. Ловко вложив её в ладонь, совсем не так, как это делала Арья, кухарка принялась срезать кожуру.       Закусив губу, Арья смотрела, как из-под лезвия свешивалась длинная спираль, которая становилась всё больше, пока не улетела в ведро. Дочистив репину, Гертруда положила её в миску.       — Вот как надо. Не уж то, первый раз нож в руки взяла? — полюбопытствовала Гертруда, глядя на Арью сверху вниз.       — Не первый, — пробурчала Арья себе под нос. Вряд ли её «учителя» обрадовало бы то, что их новая служанка до сего дня метала ножи во дворе собственного замка, а не трудилась ими на кухне.       Остаток утра Арья постигала науку чистки репы. Под конец у неё даже стало что-то получаться, но Гертруда, покачав головой, была непреклонна:       — Вот непутёвая! Ты што столько срезаешь? Из чего кошеварить-то? Её для людей растили, а не для свиней! Ты ж почти половину на очистках оставила! Што я на стол подам?       Арья хотела было возразить, что она старалась, как могла, и для первого раза вышло неплохо, но Гертруда, отвернувшись, уже орудовала котлом, пристраивая его над огнём.       Потом Арье было поручено резать лук и петрушку, следить, чтобы в супе не выкипела вода, подкладывать дрова в очаг и много чего ещё. В итоге лучше всего, по мнению кухарки, она справилась с мытьём посуды. Так ей и пришлось бы весь день простоять, купая поочерёдно в двух лоханях тарелки, вилки и ножи, пока глиняная плошка, не выскользнув из её мокрых рук, не упала прямиком на каменный пол и не раскололась пополам.       — Да шоб тебя! — в сердцах воскликнула Гертруда и отослала неумеху прочь «с глаз долой».       Дело уже было к ночи и Арья, с трудом переставляя гудевшие с непривычки ноги, доковыляла до каморки, находившейся под самой крышей. Рухнув на кровать, она тихонько застонала. О боги, как же всё у неё болело! Она и представить не могла, что простоять весь день, склонившись то над ведром, то к очагу так тяжело! Казалось, что к её спине привязали камень и ещё парочку к ногам! А на волдыри, натёртые башмаками, ей даже смотреть не хотелось! Да и руки были не лучше — какие-то морщинистые, красные от воды, в которой она перемыла гору посуды, с парой неглубоких, но мерзко саднивших порезов. Пекло! Назавтра у неё точно что-нибудь отвалится — руки, ноги или спина!       — Ты чё там подвываешь?       — А-а? — протянула Арья, не в силах пошевелиться.       — Не стони, говорю тебе — спать мешаешь!       Не желая отвечать, Арья прикрыла глаза.       Коморку она делила вместе с тремя девушками-служанками. Имён она их не запомнила, знала только, что две из них убирались в гостевых комнатах, а одна была при трактире. Ниже была ещё одна точно такая же комнатка, в которой жила Гертруда и ещё две женщины, работавшие в «Мудрой черепахе». Мужчины жили в другом крыле. Насколько Арья уяснила, дело здесь было поставлено на широкую ногу — всё было основательно продумано. Эта гостиница больше напоминала ей Винтерфелл, чем постоялые дворы, в которых она успела побывать. Но как бы хороша́ она не была, долго здесь задерживаться Арья не намерена. Вот заживут ноги, и она двинется дальше. Куда именно дальше — Арья не представляла, но остаться на всю оставшуюся жизнь судомойкой и «мастером репы» она не хотела!       Следующий день были ни чуть не лучше первого. Как и второй. И третий. Выяснилось, что талантов, чтобы стать хорошей прислугой, у Арьи было мало. Лучше всего она справлялась с чисткой котлов. Разместившись у самого входа, она с утра до вечера скоблила, оттирала, начищала до блеска гордость Гертруды — пузатые чаны с крепкой ручкой и без, которые, словно братья, походили один на другого, и, как и положено братьям, были разными по росту и ширине. «Младшенький» был размером с мужской кулак и в нём готовились пряные настойки и соусы, которыми сдабривалось мясо. А в «старшем» можно было сварить целиком козу.       Прерываясь лишь для того, чтобы сменить воду или выполнить очередное мелкое поручение Гертруды, Арья оттачивала навыки чистильщика котлов. Девицы, с которыми она делила каморку, смотрели на неё косо, то и дело потешаясь над «неумехой». Но Арье было всё равно. По вечерам, ни с кем особо не разговаривая, она отворачивалась к стенке и тут же проваливалась в сон без сновидений...       Вскоре, солнечная погода, установившаяся над Речными Землями, сменилась, как это часто здесь водилось, затяжными дождями. С севера наползли тучи, и стало заметно прохладнее. Дождь, принявший накрапывать с самого утра, днём разошёлся не на шутку, заставляя путников сворачивать в сторону «Мудрой черпахи», чему её хозяин был несказанно рад. Гости прибывали один за другим, слуги сбились с ног, а Гертруда металась меж котлов и сковородок, как ужаленная, гоняя Арью то за «лучком, то за базиликом, то за яичком». Мысленно проклиная дождь, Арья бегала туда-сюда, натирая очередную мозоль, и, то и дело, налетая то на Шенни, то на Лотту, то ещё на кого из девушек. Те, переругиваясь, сновали по коридорам и «нумерам», жалуясь на гостей с их грязными сапогами и придиру-хозяина требовавшего «чистоты на палубе!». Дурная погода испортила настроение всем, кроме Джона Граппа, с довольным видом прохаживавшегося по галерее.       А ночью случился небесный потоп. Лило, как из ведра, а под утро полило и с потолка их коморки. Как только дождь прекратился, Густав принялся латать крышу. Стук молотка быстро сменился треском ломающихся досок и руганью горе-плотника, свалившегося прямо на Лотту. В итоге, великий погром сменился великим переселением, в результате которого все девушки переехали в комнатку этажом ниже, где Арье места не нашлось.       Джон Грапп обходя, свои владения, хмуро выслушивал одну дурную весть за другой, то и дело обещая всех дармоедов, у которых «руки не из того места растут, а голова тиной набита», пустить «крабам на корм!». Две комнатушки для прислуги были непригодны для жилья. В одном из гостевых покоев образовалась течь. Не убранное вовремя бельё сорвало ветром, и постояльцы лишились свежих простыней. И вновь разбежались куры. Густав, свалившись на Лотту, повредил ей руку и та несколько дней не сможет работать.       Остановившись у лестницы, Джон провёл ладонью по перилам. Намокшая древесина пахла совсем не так, как он привык. Не солью, и не морем. А просто сырым поленом. Простыни, вытягиваемые милашкой-Шенни из грязи, были подобно парусам судна, выброшенного бурей на берег. Всё вокруг чавкало, а с неба то и дело срывались крупные капли. Солнце прорываясь сквозь лохматые тучи, освещало потрёпанную и от того грустную «Мудрую черепаху».       Почувствовав на себе чей-то взгляд, Джон обернулся. Позади, прислонившись к перевёрнутой бочке, стояла Нэн. Буравя его серым взглядом, она словно ждала от него чего-то. Ну, что за девица! Джон уже сто раз пожалел, что взял её. Вроде делает, что скажут, а проку — нет! А уж как посмотрит! Не нравилось ему, когда она на него смотрела. И с девочками не ужилась. Вон ведь — все сразу нашли к кому пойти, а ей места не нашлось. И куда её девать? Всех удалось распихать, только эта горемыка осталась. Ну не в свинарник же её?! И не в конюшню!       — Пойди сюда! — строго сдвинув брови, велел Джон. Отлипнув от бочки, Нэн прошествовала в его сторону, вздёрнув голову так, словно родилась под сенью замка, а не в деревенской хибаре.       Поглядывая по сторонам, Джон направился в сторону гостевого крыла. Во дворе было пустынно. Постояльцы, испугавшись дождя, сидели по своим комнатам, да в трактире. Задрав голову, Джон посмотрел на людей, посланных им на крышу — там уже во всю кипела работа. Удовлетворённо кивнув, он подумал, что если снова не польёт, то может всё ещё и обойдётся.       Поднявшись с девицей на третий этаж, Джон отпер дверь пострадавшего от воды «нумера». Здесь уже успели навести порядок, вытерев лужу, и только пятно на потолке свидетельствовало о прохудившейся крыше. Стол, стулья и кровать во второй комнате покоев, к счастью, не залило. Всё остальное выглядело — хоть сейчас принимай гостей — полы чистые, что палуба после мытья, беленькие занавески на окнах раздуваются кливерами, подсвечники и заклёпки на дубовом сундуке поблёскивают не хуже крепежа на фоке.       Обернувшись, Джон вперил свой самый суровый взгляд в Нэн:       — Останешься здесь, пока всё не починят. Спать будешь на тюфяке. Возьмёшь его в чулане. И смотри, на кровать — ни-ни! Уяснила?       — Уяснила.       — Ну и хорошо. И только попробуй мне что-нибудь этакое … выкинуть! Крышу быстро залатают, и сразу к себе вернёшься! А пока — приходить затемно, вставать — засветло, с первыми петухами! И чтоб ни один гость тебя не видел! Дверь держать запертой! Всё поняла?       — Всё.       — И, да, ты теперь Шенни помогаешь! Пока Лотта не поправится, будешь на этаже убираться!       — А как же Гертруда?       — Будешь делать всё, что она скажет! Не маленькая — справишься!       — Угу, — хмуро кивнула девица.       — Ну, всё, — огляделась, так закрывай дверь, тряпку в руки и вперёд — драить палубу! — скомандовал Джон.       — Что? — встрепенулась Нэн, вскинув голову.       — Полы подтирать. Вон, Шенни тебе всё покажет!       Глядя в след удаляющейся служанке, Джон покачал головой. Не задержится она у них! Точно, не задержится! Жанетта, как вернётся, сразу прогонит её вон. Ей нравятся покладистые и расторопные. А эта хоть и не дерзит, а словно колючка. Прогонит её Жанетта! Как пить дать прогонит!       До вечера дождя больше не было. На следующий день выглянуло солнце, и жить сразу стало веселее. Опасения Джона не оправдались — никто из постояльцев не заметил, разрушений, причинённых «штормом» «Мудрой черепахе». Одни гости съехали, другие прибыли. Купцы засели в трактире, потягивая эль и обсуждая недавнюю сделку. Переговариваясь, они поминали добрым словом гостиницу и её хозяина, что грело сердце старого морского бродяги лучше любого огня.       Прошло три дня, и Джон окончательно выдохнул. Крыша была, где залатана, а где перекрыта заново. Он лично лазил, перепроверяя всё за Густавом. Разгуливая по самому верху, Джон был почти счастлив, подставляя себя солнцу и ветру, как это бывало раньше, на той, другой «Мудрой черепахе». Копошащиеся внизу люди задирали головы, тыча в него пальцами и дивясь тому, как он ходит по самому гребню. Заприметив Нэн, прошествовавшую на кухню, Джон усмехнулся. Не долго ей осталось гостить в гостевых покоях — скоро дыра, сотворённая Густавом при его падении, останется лишь в воспоминаниях, и обитательницы каморки под крышей вернутся к себе.       Покончив с уборкой, Арья направилась к Гертруде. Помогать Шенни оказалось не так уж и сложно. Гораздо проще, чем начищать котлы. Всего-то сменить простыни, когда требуется, да взбить подушки. Пару раз взмахнуть тряпкой, да отнести посуду в кухню.       На кухне, как всегда, что-то булькало, шкварчило и бурлило. Из низенькой дверцы, ведущей в глубокий подвал, сначала показался широкий зад Гертруды, обтянутый шерстяной юбкой, а потом и сама кухарка с корзинкой яблок. Выбравшись из кладовой, повелительница очага протянула корзину Арье:       — Вот, держи! С прошлой осени остались, но, вроде, хорошие! На пирог в самый раз пойдут! Ты их помой, перебери. Разрежь на четыре части, сердцевину, хвостики и жопки — отдельно, а само яблочко — вон в ту миску. Да смотри, чтоб гнильцы не было! Всё поняла?       — Поняла, — кивнула Арья, радуясь тому, что ей предстояло простое и чистое дело — всего лишь порезать яблоки на пирог.       — Ты с наружи сядь! А я тут тесто раскатаю. Вместе как раз и управимся.       — Ага, — не заставив дважды повторять, Арья подхватила ведро, миску, нож и корзину и вышла на улицу, где под навесом был ещё один стол.       Расположившись на скамеечке, она, как и было сказано, вымыла яблоки, сразу выкинув те, которые показались ей подозрительными и принялась отделять «сердцевинки, жопки и хвостики».       Время близилось к полудню. Благодатное тепло, разлитое в воздухе, наполняло тело истомой, а голова сама собой клонилась вниз. Борясь со сном, Арья то и дело потирала глаза. Местный дворовый пёс, по кличке Безухий, пристроившись рядышком, дышал ей прямо в ногу. Где-то позади неё на крыше орудовали плотники. Пара постояльцев, вышедших во двор, готовилась уехать, проверяя, крепко ли приторочены седельные сумки. Речь их была тиха и размеренна, словно и она пропиталась дрёмой, окутавшей всё вокруг.       Цокот копыт, внезапно ворвавшийся в сонное, полуденное царство, был непозволительно громок. Нарастая, он приближался, становясь всё звонче и звонче.       Подняв голову, Арья лениво посмотрела в сторону ворот. Из-под арки показался всадник на белом коне. Алый росчерк плаща, поделивший его доспехи пополам — от правого плеча к левому бедру, меч, с рукоятью, сверкавшей в солнечных лучах, стальные перчатки с наручами, ботфорты, светлые, непокрытые волосы.       Забыв про яблоки, Арья уставилась на странного гостя. Вот — всадник осадил коня. Вот — оглядел двор. Вот — обернулся, чтобы что-то сказать людям, въезжавшим следом за ним — все как один в доспехах цвета переспелой вишни и алых плащах.       С появлением незнакомца и его эскорта, дремоту со двора «Мудрой черепахи», как ветром сдуло. Тут же всё вокруг наполнилось шумом и гомоном: подскочив, залаял Безухий, ему завто́рил Полкан, а Грапп уже спешил к новому гостю:       — Коня, примите коня у лорда Тайвина Ланнистера! — запыхавшись, прокричал он конюху, стоявшему разинув рот.       «Тайвин Ланнистер?!» — глаза Арьи изумлённо распахнулись. Вытянув шею, она смотрела на того, кто «гадил золотом», предал огню Королевскую Гавань и бросил к ногам короля Роберта «тела детей Таргариенов». И приходился дедом наследному принцу Джоффри.       Не обращая ни на кого внимания, Тайвин Ланнистер раздавал указания, двигаясь размеренно и неторопливо. Едва заметно поводя головой вверх, он что-то говорил сопровождавшему его человеку, а тот, уже готовый сорваться выполнять приказ, тянулся в струну, смешно таращил глаза и что-то бормотал в ответ. На мгновение взгляд лорда Тайвина встретился с глазами Арьи. Скользнул вниз. Задержался на её руках, державших нож и яблоко. Прошёлся по грубо сколоченному столу и отчего-то опустился ещё ниже, где вытоптанная земля дышала зноем, а клубившаяся пыль оседала на всём подряд — помойном ведре, башмаках Арьи и её ступнях, гревшихся на солнышке. Окончив обозревать «поднавесную» часть кухни и её работницу, Тайвин Ланнистер, утратил интерес к происходящему на задворках Гертрудиного царства и, отвернувшись, что-то сказал хозяину Граппу. Грапп что-то ответил, покосившись на Арью. А у самой Арьи появилось стойкое желание забраться под стол. Или сбежать на кухню. А ещё лучше — сразу в лес.       А тем временем суета во дворе продолжалась. Гости, высунувшись из окон, пялились на вновь прибывших, коих оказалось человек двадцать — солдат, рыцарей, кого-то похожего на купца и мейстера, выделявшегося среди всех серым одеянием и цепью.       Раздавшееся за спиной Арьи ржанье, отвлекло её внимание от Ланнистера и его свиты. Совсем рядом с ней, в каких то паре шагов, белоснежный скакун ожидал пока для него подготовят стойло. Конюх, державший его под уздцы, раздувался от гордости, в то время как его помощник бегал, таская новое сено. Прядая ушами, красавец-миэринец бил копытом, словно подгоняя несчастного Кита, который и так носился, как угорелый.       Со своего места Арья не могла рассмотреть доспехи Тайвина Ланнистера, его меч, хотя она и не сомневалась, что они были самыми лучшими, которые только можно было купить за золото, но бесспорно все они уступали его коню. Конь у Ланнистера был каким-то чудом! Даже лучше чем тот, на котором король Роберт приезжал в Винтерфелл. Белоснежный, тонконогий, черноглазый — он был такой, такой, такой… Арья не могла подобрать слов, какой это был конь. Вот бы ей такого! Тогда ей ничто и никто не страшен! Она уехала бы далеко, далеко! А если бы с ней были её Игла и дублет, ничем не отличающийся от настоящего доспеха ...       Позабыв обо всём на свете, Арья потянулась к коню, а конь потянулся к ней…       — Ты што воро́н считаешь?! — кто-то прошипел ей в самое ухо.       — А? — словно вынырнув из сна, в котором были рыцари в доспехах, сверкающее оружие и боевые скакуны, Арья уставилась на Гертруду, не совсем понимания, что та от неё хочет.       — Тесто уже готово! Начинка, начинка где?! — бушевала кухарка, понизив голос.       Спохватившись, Арья вывалила «жопки, хвостики и сердцевинки» в ведро для свиней, а в миску смахнула то, что было уже нарезано.       — Ах, бедовая твоя голова! Ну што ты творишь?! Што?!       — Что? — моргая, Арья не могла понять — в чём дело. Схватив со стола миску, она протянула её Гертруде: — Вот!       — Что, «вот»?!       — Яблоки в пирог!       — Это… яблоки?! Ты этим предлагаешь кормить гостей?! — скатившись до едва слышного шипения, Гертруда, аж вся затрясшись, выпучила глаза.       — Да, а что.., — начала Арья и тут же осеклась. В протягиваемой ею миске аккуратной кучкой возвышалась гнильца, вперемешку с «жопками, хвостиками и сердцевинками». Не веря своим глазам, Арья оглянулась в поисках ведра, для свиней. Ведро было там, на месте. Ведро, в которое уже опустил голову невероятный конь Тайвина Ланнистера.       — А ну, прекратить! — процедил сквозь зубы Грапп, незаметно оказавшийся рядом. — Вы что, с ума сошли — перед кем склоку устроили!       — Я…       Грапп не дал договорить Арье:       — Вот и славно! Думаю, конь лорда Тайвина любит яблоки! — чуть громче произнёс «в никуда» хозяин «Мудрой черепахи». — Ну-ка, милочка, порежь ещё!       — Надеюсь, ваших гостей ждёт не менее достойная встреча, чем их лошадей? — раздался совсем рядом низковатый голос. Обернувшись, Арья замерла. На неё в упор смотрели зелёные глаза, в глубине которых таинственно поблёскивали золотистые искорки.       — Всё самое лучшее! Всё самое лучшее для наших гостей! Особенно, для таких особых! — тут же нашёлся Грапп.       — Хорошо! — кивнул Ланнистер. И вновь вперив взгляд в Арью поинтересовался. — Она при конюшне?       — Нет! При кухне! Очень расторопная и смышлёная! Плохих мы не держим!       — Хорошо! — второй раз кивнул Тайвин Ланнистер. — Мне нужен виночерпий.       — Как скажете, милорд, — склонив голову, протянул Грапп, косясь на Арью, сжавшую миску так, что у неё побелели костяшки пальцев.       — Надеюсь, комнаты для меня готовы?       — Да, милорд!       — А для моих людей?       — Да, милорд!..       Грапп и Тайвин Ланнистер уже ушли, а Арья всё так и стояла у стола, вцепившись в миску, пока Гертруда не отобрала её у неё и не подтолкнула в сторону кухни …