Нет средства вернуться...

      Приехав в РУВД после посещения отдела кадров, Леонид Николаевич поднялся к себе в кабинет. По пути здороваясь с коллегами и починенными, Кораблев размышлял, чем следовало заняться сейчас в первую очередь: просмотром новых отчетов человечка, следящего за Шиповым, и анализом информации или зайти к Курочкину и Платонову, проверить, чем заняты, а заодно убедиться, что вчерашнему оппоненту не лучше, чем самому подполковнику. Уже подойдя к своему кабинету и достав из кармана ключи, Леонид все же выбрал второе. Прошел по коридору, завернул за угол и остановился возле двери, прислушиваясь — из-за двери доносились мужские голоса, судя по количеству, опера кого-то допрашивали. Решив, что ничего интересного он не прервет, Кораблев вошел в помещение. Олег и Федор действительно допрашивали мужчину лет сорока неприятной наружности, но в приличном костюме. Позже выяснилось, что это был профессор Чижов, подозреваемый по делу об отравлении в лаборатории. Дело, кстати, ведет Швецова, поэтому Кораблев решил остаться и дослушать допрос.       Вальяжно развалившись на стуле возле стола Курочкина, начальник убойного отдела осмотрел кабинет и присутствовавших в нем оперов. На первый взгляд ничего необычного: светлый кабинет, два сейфа, два рабочих стола, на столах компьютеры, какие-то бумаги, контейнер с бутербродами на столе Фёдора, кипа дел на столе Платонова. «Кстати, почему не в сейфе?» — подумалось Кораблеву. За своими столами сидят мужчины: один — не выспавшийся из-за недавно родившейся дочурки, весь помятый, но явно довольный, тем, что слинял наконец из дома — Курочкин; второй — подпирающий рукой голову, сидящий в обнимку с бутылкой, с фингалом под глазом и ссадиной на переносице и скуле — Платонов. Видя побитое, в прямом и переносном смыслах, состояние последнего, Кораблев довольно ухмыльнулся; голова стала гудеть меньше, да и в целом настроение значительно улучшилось.       Спустя полчаса, когда все показания подозреваемого были запротоколированы, допрос был окончен. Курочкин взял с профессора подписку о невыезде и отпустил оного восвояси. Только за мужчиной закрылась дверь кабинета, как подполковник решил, что обязан призвать к дисциплине подчиненных:  — Так, товарищи офицеры! Я все никак не возьму в толк, почему так распустились? Курочкин, почему на рабочем столе неуставные предметы? У нас здесь убойный отдел, а не столовая! — начал отчитывать майоров начальник, — Платонов! Какого черта во время допроса подозреваемого на столе лежат уголовные дела?! Где они должны быть?  — В сейфе, — нехотя, отозвался Олег.  — Так почему они на столе?! И вообще, почему ты еще не сдал их в архив?  — Виноват, не успел вчера их сдать, — попытался оправдаться майор.  — Значит нажраться, как свинья, и подраться ты успел, а дела сдать — нет?! — разошёлся Леонид. Майор молчал. Олег до сих пор чувствовал стыд за самого себя: как это так получилось, что он, взрослый здоровый мужик, сначала напился, а потом получил люлей от «собутыльника». Последний, кстати, старше лет на 15 и пил не меньше, чем он сам, а навалять ему успел основательно. «Стыдно, товарищ майор!» — пронеслась у него в голове мысль.

POV Платонов

      «Мда, Олежа, допился. Теряешь форму. Уже с начальством справиться не можешь. Хотя этот Кораблёв не так прост, как кажется на первый взгляд. Странно, что он с такими способностями до сих пор подполковник. Но с водкой и вправду надо завязывать. Чёрт, голова гудит, еще Кораблёв этот поорать прилетел. Неужто у него самого голова не трещит?! Кстати, выглядит он вполне неплохо после вчерашних похождений. Выдает его только пластырь на брови. Интересно, кто ему рубашки гладит? Говорят же, что он один живет. Странно. Неужто сам встал с утра пораньше после пьянки? Ай ладно, какая разница уже? Одно радует, не светит ему ничего со Швецовой.»       При последней мысли Платонов хищно ухмыльнулся, в тот момент, когда Леонид Николаевич отвернулся к Курочкину. Отпил из бутылки воды, встал из-за стола, взял куртку и уже направился было к выходу из кабинета, как его окликнул голос Леонида.  — Платонов, ты куда собрался? Я с тобой еще не закончил, — ядовито произнес подполковник.  — А я в Следственный Комитет поехал, нужно отчитаться Марии Сергеевне о проделанной работе, — проигнорировав последнюю реплику начальника, произнес мужчина, встав вполоборота к нему.  — Сдайте сначала дела в архив, товарищ майор, затем отчитайтесь мне, а уже потом я подумаю над тем, допускать ли вас к расследованию дела об отравлении, — зло ухмыльнулся Лёня.  — А я разве не допущен? — саркастично спросил Платонов.  — Вы заняты другими делами, и я принял решение о том, чтобы снизить нагрузку на ваши, — здесь он сделал паузу и, подойдя к Олегу, смахнул с его плеча невидимую соринку, язвительно продолжил, — хрупкие плечи.       Платонова передернуло от ненависти и желания прямо сейчас продолжить вчерашнюю драку и все-таки выяснить, кто здесь альфа-самец. Но сдержался, не желая снова угодить за решетку за драку с начальством, тем более при исполнении. Кораблёв же, наоборот, будто только и ждал, когда у майора сдадут нервы, ухмылялся и не боялся драки.       Атмосфера в кабинете накалилась до предела. Казалось, воздух между оппонентами можно резать ножом. Курочкин, молча наблюдавший за диалогом мужчин, размышлял, что лучше: остаться молчаливым свидетелем или вмешаться и, возможно, предотвратить назревающую драку. Фёдор дипломатично выбрал первое, понимая, что драка двух оперов маловероятна, учитывая, что один из них — начальник. Слава богу, ситуацию разрешил сам подполковник, предложив Курочкину прокатиться в СК по делам и приказав Платонову оставаться в отделе до тех пор, пока последний не сдаст дела.  — Счастливо оставаться! — распахнул дверь кабинета Кораблёв, — Фёдор, ты пешком?  — Нет! — всполошился наблюдавший за ними все это время мужчина. Курочкин быстро вскочил со стула и, зная характер старого друга, поспешил собрать все свои вещи, едва поспевая за начальником. Опера вышли на парковку возле РУВД, сели в синий «Форд», и машина сорвалась с места, как только дверь пассажирского места захлопнулась за Федей.       В салоне автомобиля повисло молчание, прерывать которое майор не решался, а подполковник, погрузившись в свои мысли, и не думал. Тишина угнетала Фёдора. Просидев так минут пять от силы, Курочкин все же осмелился задать так интересующий его вопрос.  — Лёня, а что происходит? — осторожно начал он, глядя на водителя. Леонид напрягся, сжимая руль так, что побелели костяшки пальцев. Но ответил, на удивление, спокойно и сдержанно.  — А что происходит?  — Ну, — подбирая слова, замялся Федя, — что это было в кабинете? И почему у тебя пластырь на брови? — упоминать имя Платонова мужчина все же не решился, во избежание новой вспышки ярости подполковника.  — А это, Федор, бардак! Простое несоблюдение устава и субординации! — попытался проигнорировать второй вопрос и уйти с темы Лёня.  — Леонид Николаевич, ты же прекрасно понял, о чем я, — не попался на уловку друга опер.  — Ну хорошо, — устал ругаться и увиливать Кораблёв. Он вдруг остро почувствовал необходимость поговорить с кем-то, — что именно ты хочешь услышать?  — Всё. И, желательно, по порядку.  — Всё, — горько усмехнулся подполковник, — ну что я тебе скажу. Не нравится мне этот Платонов. Мутный он какой-то. И к МарьСергевне клинья подбивает.       «Ах, вот в чем дело!» — вдруг осознал Курочкин, но вслух ничего не сказал, а дипломатично продолжил слушать.  — Проходил я тут, на днях, мимо вашего кабинета, и случайно, я повторяю, Фёдор, случайно подслушал его разговор с кем-то по телефону. Как я понял, тебя в кабинете не было. Разговор недвусмысленный, и явно о нашей с тобой, Федя, начальнице. Мне он не понравился, но я не придал этому значения. Поехал по делам. А вечером уже, проезжая мимо СК, увидел их вдвоём, — угрюмо продолжал мужчина, — в общем, приревновал. А потом решил позвать этого Олега в бар. Так сказать, поговорить по-мужски. В общем, рюмка за рюмкой, слово за слово, он мне и поведал, что хочет от МарьСергевны. Ну, а дальше, я думаю, объяснения не нужны?  — Да уж, натворили вы дел, — протянул Курочкин, уже представляя драку, — получается, это он тебе бровь рассёк?  — Ну получается так, — замялся Кораблёв. Федя замолчал на несколько мгновений, задумавшись: «Получается, что была драка. Но в Лёне ее выдает только разбитая бровь. А у Олега разбито почти все лицо. Хмм. Странно.»       Прошло еще несколько минут, и машина начальника отдела припарковалась возле Следкома. Мужчины вышли из авто, и Лёня сказал:  — Курочкин, ты иди к Швецовой, отчитайся по делу. А я пока схожу сначала к Шипову, а потом к Ковину надо зайти, разговор есть к нему, — распорядился он, понимая, что к Маше подниматься сегодня не станет. По крайней мере в присутствии Курочкина. Но вдруг одернул его, — МарьСергевне о том, что я тебе сейчас рассказал, ни слова.  — Конечно, Лёнь, я — могила! — заверил друга Федя.  — Ну все, иди! Работай, Фёдор! — в своей прежней манере скомандовал начальник и сам пошел в направлении входа в комитет. Курочкину ничего не оставалось, кроме как последовать примеру подполковника и войти в здание. Тяжело вздохнув, Фёдор Михайлович направился в сторону лестницы, на ходу придумывая, как бы ему помирить его лучших друзей. Стоило, наверное, намекнуть Маше об опасности, исходящей от Олега. Но она ведь уже взрослая девочка, сама должна головой думать.       Майор поднимался по лестнице и пытался отогнать странное предчувствие, которое будто дамоклов меч нависло над головой.