Вдох

      Таня успела позабыть, как это, когда вокруг много людей, снуют машины, возвышаются здания, пахнет свежей выпечкой из булочной, дикой смесью ароматов из парфюмерного магазина, розами и пионами из цветочного, и вокруг кипит жизнь, кажется, будто закроешь глаза и услышишь сердцебиение города в стуке каблуков спешащей прохожей. Глеб оставил в музее куртку, и Таня одним взмахом руки материализовала её в воздухе, а он не сказал ей ничего против и не посмотрел с укором, утверждая, что мог бы вернуться за ней сам, и это было замечательно. Дом, где Глеб снимал квартиру, был похож на кусок медовых сот: золотистый, отсвечивающий на солнце, причудливо сотканный из огромных окон. И людей в нём, наверное, жило как пчёл в улье. — Здесь окна почти во всю стену, отличный свет для работы, — прокомментировал Глеб, заметив, как Таня, задрав голову, рассматривает здание. Миновав стойку с улыбающимся консьержем в выглаженной до безупречности рубашке, они зашли в лифт, и Таня скептически рассматривала своё отражение с всё ещё взъерошенными после перелёта волосами и обветренными губами в зеркале. Она так и не придумала, почему она согласилась пойти с Глебом, что она будет делать в его квартире, и насколько неприемлемым это решение выглядит со стороны. — Тринадцатый этаж, — беспристрастным голосом донеслось из динамика, и двери разъехались. — Не страдаешь от суеверий? — поинтересовалась Таня, глядя на крупные золотые цифры «тринадцать» напротив выхода из лифта. — Я не страдаю, я ими наслаждаюсь, вся моя жизнь — чехарда неудач, но от этой квартиры я пока получаю только хорошее, хотя бы потому, что в неё зашла ты, — возразил Глеб, звеня ключами в замке сто тринадцатой квартиры, и Таня непроизвольно усмехнулась. — Но ведь я ещё не зашла, — возразила она. — Так чего же ты ждёшь? — Бейбарсов гостеприимно распахнул дверь, жестом руки приглашая её войти первой. Непонятно, что Таня ожидала увидеть в квартире бывшего некромага: алтарь для жертвоприношений, клетки с диковинными зверями, зомби-дворецкого? Но это была обычная светлая квартира с маленькой прихожей и большой гостиной с окном от пола до потолка и видом на город, которая была чистой и внезапно белой почти в каждой детали, Глеб был в ней единственным сгустком темноты. Прислонившись к стене плечом, он с самым ехидным видом наблюдал как Таня, словно осторожничающая кошка, обходит комнату и даже принюхивается, замаскировав это под шмыганье носом. — И чем пахнет? — Сигаретами и лимоном, — ничуть не смутившись, ответила она. — Говорят, что от запаха лимона люди считают, что в помещении чище. — Тут и так чисто. Ничего подозрительного, даже обидно. — К следующему твоему визиту спрячу где-нибудь труп и сделаю инсталляцию из кровавых разводов на стене, — с максимально серьёзным выражением лица ответил Глеб. Таня ничего не сказала, пытаясь распробовать фразу «следующий визит». Придёт ли она сюда ещё раз когда-нибудь? — Я могу угостить тебя кофе и… чем-нибудь к кофе? — предложил Глеб. — Не откажусь, — без раздумий согласилась Таня, обрадовавшись тому, что у неё появится повод выпить кофе и уйти. Кухня всё-таки оказалась чёрной. Таня улыбнулась. Белое и чёрное. Чёрное и белое. — Дизайн придумывал не я, я лишь скромный арендатор, но не могу сказать, что интерьер мне не импонирует, — словно читая её мысли, пояснил Бейбарсов. — Наверное, обходится в целое состояние, — в тайге, летая за продуктами, Таня вспомнила и ощутила сполна, что в лопухоидном мире есть деньги, жизнь без которых становится весьма проблемной. — Ты не поверишь, сколько люди готовы платить за мои картины, — пожал плечами Глеб, — иногда мне даже стыдно, что кто-то отдаёт такие деньги за то, что я считаю своим глупым хобби. Хотя кого я обманываю. Мне не стыдно. Я рад. Деньги творят чудеса и без магического перстня. — Прости за то, что… — начала было Таня. — Нет, — резко оборвал её Глеб, — ты ни в чём не виновата. Картины, на которых есть ты, я, кстати, не продал, если тебе вдруг интересно. — Я… я не запрещаю, ты можешь распоряжаться ими, как хочешь, — неловко замолчала Таня, наблюдая как Глеб выуживает из шкафа чашки и воюет с негодующе пищащей кофемашиной. — Ч-ч-чш-ёрт, — прошипел сквозь губы Бейбарсов, — надо вычистить лоток и засыпать зёрна, железяка нелепая! Может, ты пока сходишь в душ, если это предложение не покажется тебе слишком безнравственным? Тебе ещё по пути обратно мёрзнуть сколько, три часа, четыре? Хоть согреешься. Таня уже открыла рот, чтобы возмущённо отказаться, но вспомнила, как отчаянно мечтала о горячем душе с утра, и решила, что если согласилась прийти сюда и согласилась остаться на кофе, то это будет лишь очередной отметкой падения на уровень ниже, а она уже провалилась уровней на пять-шесть, так что нестрашно. — Там даже халат есть, возможно, тебе подойдёт. И полотенце. Розовое, — улыбнулся уголком рта Бейбарсов, глядя на её смятение. — Л-ладно, — несмело согласилась Таня, чувствуя, как к щекам приливает кровь. У Глеба в ванной висит женский халат, и навряд ли он ждал своего звёздного часа ради неё. Она торопливо вышла из кухни, чтобы не задать вопрос о той девушке, которая уже побывала в душе этой квартиры и, наверное, тоже пила кофе. Поколебавшись, она закрыла дверь ванной на замок изнутри. И дело было не в недоверии к Глебу, скорее она не доверяла себе и убеждала не совершать глупостей. Забравшись в душевую кабину, повернув кран и нажав наудачу несколько кнопок, Таня оказалась под таким потоком воды из-под потолка, будто она стояла под тропическим ливнем, и, подняв голову, она позволила себе на несколько минут расслабиться, чувствуя, как из тела уходит напряжение. Халат действительно висел на крючке и был определённо женским, а ещё, к смущению Тани, он был великоват ей в груди, и ей пришлось проявить фантазию, запахивая ворот поплотнее. По пути обратно на кухню она решила краешком глаза заглянуть в спальню и обнаружила там в углу мольберт. На недописанной картине была изображена лежащая на диване девушка с тёмными длинными волосами в подобии тернового венца на голове. Это единственный элемент одежды, который присутствовал на ней, и Таня с толикой зависти окинула взглядом выразительные изгибы её тела, полную грудь и чувственные губы. Дама была бесспорно хороша. — Алина. — Так и до смерти напугать можно! — резко обернулась на голос Глеба Таня. Бегло окинув её взглядом, он протянул ей дымящуюся ароматную чашку. Таня торопливо сделала глоток, чтобы скрыть неловкость, но лишь обожгла губы, и ойкнула. — Не волнуйся ты так, не съем я тебя, — ухмыльнулся Бейбарсов. — И когда ты закончишь… Алину? — сгорая от стыда и кляня себя за неуместное любопытство, поинтересовалась Таня, ощущая, как внутри что-то начинает саднить. — Никогда, — лаконично ответил Глеб, — как выяснилось, я совершенно не умею и не хочу рисовать людей, которые мне безразличны, какими бы прекрасными и вдохновляющими они ни были, поэтому Алина ушла, а халат и незаконченный рисунок остались. Занятая кофе Таня что-то невразумительно промычала в ответ, но ей хотелось радостно прыгать на месте и хлопать в ладоши, потому что её потенциальная соперница осталась ни с чем. И тут же она осадила себя, напомнив, что она не соперничает ни с кем, потому что не имеет на это никаких прав. Они просто давние знакомые. Которые глубоко и искренне любят друг друга. И никогда не будут друг другу принадлежать. — Пойдём, я нашёл шоколад и печенье. Отметим нашу прекрасную случайную встречу с размахом, — прервал её размышления Глеб, кажется, заметив что-то в её выражении лица. — Никакой крови вепря? — глупо пошутила Таня, тут же отругав себя за это напоминание. — Нет, — грустно улыбнулся Глеб, — только кровь несчастного художника, если тебе очень хочется. — Пожалуй, я пас. Устроившись на стуле, Таня с удовольствием захрустела печеньем. Блага цивилизации заставили её позабыть обо всём, что произошло с утра. — Как поживаешь, уехав туда, откуда я каждую ночь мечтал выбраться с одиннадцати лет и до самого переезда в Тибидохс? — как нельзя кстати напомнил ей Глеб. — Обживаюсь, — как можно бодрее ответила Таня. — Уже нашла дерево, под которым захоронишь свой дар? — Нет, пока как-то не нашлось внушающего доверия кедра. — Прости… — после паузы сказал Глеб. Он сел напротив, и Таня смотрела, как его пальцы медленно очерчивают край чашки, которой только что касались его губы. Ей вдруг захотелось ущипнуть себя так сильно, чтобы это наваждение прекратилось, но она знала, что это всё бесполезно. У этого кошмара не будет конца, и эти ненужные липкие мысли о губах Бейбарсова и том поцелуе во дворе никуда не исчезнут. — Просто я хочу, чтобы ты была хотя бы счастлива, пусть даже и не со мной, — продолжил он, — ты не обязана проживать свою жизнь в соответствии с чьими-то ожиданиями, ты не обязана поступать так, как ждут от тебя другие, ты можешь делать всё, что подсказывает тебе сердце. Сердце, Таня, а не совесть и чувство долга. Она набралась смелости и взглянула в его тёмные бездонные глаза, чувствуя, как всё труднее становится сдерживать подступающие слёзы. Она совершенно не знала, что делать. Она не могла просто взять и уйти сейчас, и мозг лихорадочно перебирал варианты, которые позволили бы ей остаться, остаться хотя бы ещё на пять минут, чтобы просто молчать и смотреть на него до тех пор, пока этот образ не впечатается ей в память настолько, чтобы она видела его, стоит только сомкнуть веки. Чтобы унести частичку Глеба с собой навсегда, потому что следующая их встреча может случиться никогда. — У тебя ещё остался тот терновый венец? — сорвалось с её губ прежде, чем она додумала эту дикую мысль. — Что?.. — Что? — эхом откликнулось что-то внутри неё, но она сама уже не знала, что. Она только знала, как. — Этот венец с рисунка, он здесь, ты можешь его найти? — торопливо продолжила она, чувствуя, как ускоряется сердцебиение, и боясь, что ещё чуть-чуть и она позорно струсит. Глеб медленно кивнул не сводя с неё глаз. — Нарисуй меня, — голос Тани дрогнул, и она нервно облизнула губы. — В терновом венце и?.. — Так же как ты пытался нарисовать Алину, — попросила Гроттер, старательно избегая слова «обнажённой». Некоторое время Таня слышала только гудение холодильника и собственный безумный стук сердца, потому что Глеб растерянно смотрел на неё, склонив голову набок. Сейчас он рассмеётся. Или выставит из квартиры и попросит больше никогда не возвращаться. Или скажет, что такие картины пишут с красивых, а не с Тани, и вообще она же видела Алину, какое тут может быть сравнение. — Ты уверена? — спросил он после этой пугающей тишины. Таня закивала так энергично, что в шее что-то жалобно хрустнуло. — Тогда жди меня в гостиной на диване. Сейчас я всё принесу. Путь обратно в гостиную казался Тане дорогой на эшафот, и слушая, как Глеб гремит ящиками где-то в спальне она напоминала себе, что ещё не поздно отказаться и уйти, но ноги будто упрямо приросли к полу, и она знала, что не сдвинется с места, пока не исполнит задуманное. Вернувшийся Бейбарсов поставил спинкой к окну стул, приготовил лист бумаги, планшет и карандаши. — Думаю, у нас нет времени на несколько сессий и полноформатную картину, так что я сделаю карандашный набросок, а уже по нему сделаю всё остальное, — прокомментировал он, — ах да, венец. Он подошёл к ней и убрал с лица несколько мешающих прядей, пока Таня сдерживалась от желания прижаться к его ладони щекой. Бережно водрузив ей на голову венец, он ещё раз поправил волосы под ним и критично оглядел её с разных сторон. — Не Алина? — поинтересовалась Таня. — Не Алина, — согласился Глеб, — поэтому ты и здесь. Отступив на шаг, он выжидающе посмотрел на неё. — А… — дошло до Тани, и она нервно вцепилась пальцами в ворот халата. — Я спрошу ещё раз: ты уверена? Дрожащими пальцами Таня распустила пояс халата, замешкавшись в нерешительности и думая, как снять его наименее вульгарно. — Я отвернусь, — смиренно вздохнул Глеб. Запутавшись в рукавах и с усилием стянув одежду, Таня бросила халат на стоящее рядом кресло и зябко поежилась, затем нервно переступила с ноги на ногу, подумала и стянула трусики, убедив себя, что если она идёт на это, то идёт до конца. — Ложись на бок, головой к креслу, обопрись на локоть, — всё так же, не оборачиваясь, проинструктировал Глеб. Расположившись как можно удобнее, Таня медленно выдохнула и приготовилась. — Я готова, можно поворачиваться. — Хорошо, давай посмотрим, как падает свет, — Глеб осмотрел её слева и справа, не цепляясь, впрочем, за более интересные части, — ноги лучше положить немного по-другому. Он чуть подвинул её ногу, коснувшись щиколотки, и Таня едва не вздрогнула от этого прикосновения. Ей казалось, что она должна загореться от стыда, но на самом деле самым трудным было снять халат, а всё дальнейшее казалось ей совершенно естественным. — Давай повернём голову так, чтобы избежать тени, — Бейбарсов невесомо коснулся её подбородка, а затем щеки. — Так? — Да, отлично, теперь просто смотри на меня и старайся не шевелиться лишний раз. Глеб закрепил лист на планшете и начал увлечённо шелестеть карандашом по бумаге, время от времени пробегая по ней взглядом от макушки до пят. Потом пододвинул к себе журнальный столик и пепельницу и, заручившись одобрением Тани, закурил. Окончательно растеряв своё смущение, Таня любовалась тем, как свет обрамляет одетую во всё чёрное фигуру Глеба и растворяется в его волосах. Золотой час. Последний час перед закатом, когда всё вокруг утопает в приглушённом сиянии. Пересекающая лицо Глеба непослушная прядь, которую ей отчаянно хотелось заправить за ухо. Его округляющиеся при дымном выдохе губы, умиротворяющий скрип то одного, то другого карандаша, и неотрывный взгляд, лишённый всякой пошлости, внимательный и цепкий. Гроттер почувствовала, что то, что она переживает сейчас — наивысшая степень близости, которую ей не доведётся испытать больше ни с кем. Самое сокровенное и интимное. Грань, которую с ней никогда не мог переступить Валялкин. Она совершенно потеряла счёт времени, наслаждаясь этим новым чувством, и Глеб застал её врасплох. — Всё, мы закончили, — он отложил в сторону карандаш и бумагу. В окно уже начинал бить багряный закатный свет. Таня села на диване и со стоном размяла затёкшие плечи. Глеб целомудренно смотрел в сторону. — Спасибо, — выдохнула Таня и потянулась за халатом, торопливо накидывая его на плечи. — Тебе спасибо. Не знаю, что тобой двигало, но… Это сюрприз, приятный сюрприз. — Если бы я знала сама. Я просто хочу, чтобы… Я… Когда вижу тебя, то у меня внутри словно пружина сжимается, и я перестаю понимать себя, это… дико, Глеб, это всё совершенно неправильно и дико, — сбивчиво заговорила Таня, и внезапно для себя самой в несколько шагов подошла к Глебу . Он повернулся к ней, встал, и она уткнулась ему лбом в плечо, обхватив руками и ожидая, что сейчас он напомнит ей о том, что эта пытка должна прекратиться, но Глеб лишь положил ей ладонь на затылок. Сжимая в пальцах его свитер и вдыхая дымный запах, Таня ощутила небывалый покой, как будто вернулась домой после долгого путешествия. Наконец он мягко отстранил её, положив руку на плечо и вздохнув. Он поправил ворот халата, и затем его пальцы медленно заскользили по Таниной ключице, нырнув в выемку между ними, и заставив её вздрогнуть. Она не могла отвести свой взгляд от его, и почти перестала дышать, когда его пальцы вдруг переместились к её лицу, очертили подбородок и замерли на губах. — Пожалуйста… — шепнула она в его пальцы, потеревшись о них пересохшими губами, — Пожалуйста, только один раз, лишь один раз, Глеб… И я уйду. Больше ты меня не увидишь. И она закрыла глаза, чтобы не увидеть, как происходит прекрасно непоправимое. Она почувствовала его дыхание на своих губах, Глеб взял её подбородок в свои ладони, и она уже почти ощутила его вкус на своём языке, забывая дышать. — Это невыносимо… — шепнул он. И она ощутила невесомое прикосновение, вызвавшее у неё вихрь мурашек по позвоночнику. Звонок в дверь донёсся словно откуда-то издалека. Они замерли, соприкоснувшись губами, и не зная, что делать. Звонок повторился ещё настойчивее. — О, нет… — выпустил её из своих рук Глеб. Он отправился к двери, пока Таня, совершенно потерянная, с всё ещё неистово стучащим в груди сердцем и горечью его неоконченного поцелуя на губах, осталась стоять одна на фоне алых всполохов. Щёлкнул замок. — Гле-е-е-е-еб! — раздался радостный крик. И Таня поняла, что узнаёт этот голос.