Я горд!.. прости! люби другого, Мечтай любовь найти в другом; Чего б то ни было земного Я не соделаюсь рабом. К чужим горам под небо юга Я удалюся, может быть; Но слишком знаем мы друг друга, Чтобы друг друга позабыть. Лермонтов
— Я так рада за тебя, Глеб, хотела увидеться в галерее, но там какой-то переполох, говорят, зеркало разбилось, потом ты куда-то пропал, такой ажиотаж, просто ужас, так что я решила сразу сюда, — донеслись до Тани торопливые фразы, — ну, рассказывай, что случилось? Ей захотелось провалиться сквозь землю от стыда, ну или хотя бы спрятаться, потому что она вдруг осознала, что стоит в квартире Глеба полуголая, будучи девушкой совсем другого человека, да ещё к тому же сюда явилась ни кто иная как… — Жанна, — подтвердил ей догадку голос Бейбарсова, — я ждал тебя чуть позже. — Я же говорю, пришлось поменять планы, тебя не было в галерее, так что я купила кучу пиццы и… Оу, женская обувь под порогом, у тебя гостья? — тон Жанны сразу приобрёл удивлённо-угрожающий оттенок. — Да, здесь Таня. — Какая Таня? — Таня Гроттер. После этой фразы стало так тихо, что Тане показалось, что она слышит, как на город опускаются сумерки. Она сделала несколько шагов на цыпочках, думая, как бы ей пробраться в ванную и одеться, когда вдруг услышала жужжание замка и поняла, что Жанна, скорее всего, снимает куртку. Стукнула обувь, прошелестели пакеты, Тане оставалось два шага до заветной двери. — Ну, так давай же отметим твою выставку вместе, раз всё таким волшебным образом сложилось, — услышала она зазвеневший напряжением голос Жанны из-за самого угла прихожей, а через пару секунд столкнулась с ней самой нос к носу. — Здравствуй, Жанна, — поспешила отреагировать первой Таня внезапно осипшим голосом. — Здравствуй, Таня, — откликнулась Жанна, окидывая её взглядом с головы до ног. На её бледной коже тут же явственно выступил румянец, медленно доползая аж до корней пылающих рыжих волос, Гроттер отметила, что за то время, что они не виделись, Жанна похорошела и даже, видимо, избавилась от привычки «глотать» согласные. — Ты знаешь, Глеб, я тут подумала, какая редкая встреча, сходи, пожалуйста, купи шампанского, мы просто обязаны отпраздновать этот день как следует, — как можно лучезарнее улыбнулась Аббатикова. Однако стоящая в паре метров от неё Таня вдруг заметила, как листья стоящего рядом с Жанной на полу фикуса начинают высыхать и скукоживаться с одной стороны, будто их опаляет пламя. — Ты уверена? — с сомнением поинтересовался Глеб. — Абсолютно, — подтвердила Жанна таким тоном, которым можно было забивать гвозди. — Таня?.. — обратился к ней выглянувший из-за угла Бейбарсов. Гроттер заметила брошенный Аббатиковой «только-попробуй-сказать-нет» взгляд и торопливо закивала. — Что ж… — вздохнул Глеб, начиная собираться, — Спорить с вами, мои дорогие дамы, я бессилен. Шампанское так шампанское. Когда мы ещё с вами так соберёмся. — Да ладно, брось. Это твоя первая и не последняя выставка, поводов будет много, — преувеличенно бодро затараторила Жанна, пока Таня наблюдала, как с еле уловимым шелестом на пол опадают засохшие листки фикуса, и размышляла, испепелит её Аббатикова сразу или сначала будет пытать. — Не скучайте тут без меня, ладно? — бросил Глеб взгляд на Гроттер, — И, Жанна, чур, не обижать Таню, сегодня она моя желанная гостья. Дуэль взглядов между Жанной и Глебом продолжалась несколько секунд, но в итоге Аббатикова криво улыбнулась уголком рта и кивнула. — Разумеется, Глеб, — как можно миролюбивее подтвердила она, — я не испорчу тебе праздник. Дверь за Бейбарсовым захлопнулась с грохотом гробовой крышки. По крайней мере, именно так это ощутила для себя Таня. Жанна выразительно и громко молчала. Даже если бы она сейчас начала кричать на неё и сыпать проклятьями, то это бы возымело куда меньший эффект. — Жанна, не знаю, что ты успела подумать… Нетерпеливым взмахом ладони Аббатикова явно попросила её замолчать. — В гостиную. На диван. Не глядя на неё, Жанна пронеслась мимо. Таня не посмела с ней спорить и послушно засеменила следом, а потом уселась на диван, на котором ещё минут десять назад позировала Глебу и считала, что момента лучше в её жизни уже никогда не случится. А вот момент хуже вполне себе. И это подтверждала вставшая спиной к огромному окну Аббатикова и взиравшая на неё сверху вниз. Догорающий закат превратил её волосы в окровавленное золото, и на миг Гроттер почудилось, что они зашевелились как змеи на голове Горгоновой. — И ч-ч-ч-што это я вижу? — как некстати прошипела она, заставляя Таню буквально вжаться в подлокотник. — Это не то, что ты подумала… — начала Таня, её голос предательски дрогнул. — Вот как, — не мигая всмотрелась в неё Жанна, — ну, давай, рассказывай, время пошло. — Утром я услышала по зудильнику про выставку Глеба и решила, что раз с ним нам лучше не видеться, то я слетаю и просто посмотрю на картины. — Ты была там?.. — Да, и зеркало действительно… Впрочем, неважно. Суть в том, что Глеб тоже оказался там, я совершенно это не предвидела и не ожидала, ну и он позвал меня зайти в гости, а я… — В гости, значит… — хмыкнула Жанна и отвернулась, вызвав у Тани облегчённый вздох, ей казалось, что некромагесса просверлит в ней взглядом две сквозных дыры. — И если ты задаёшься вопросом, почему я в халате, а я этим вопросом тоже, кстати, задаюсь, то ответ лежит в папке вон там, Глеб просто меня рисовал, потому что… Потому что… — Таня не могла найти слов, чтоб описать тот импульс и всё, что случилось потом, — Я предложила, а он согласился. Всё. Конец истории. Аббатикова подошла к столу и положила ладонь рядом с папкой, о чём-то задумавшись. Гроттер с ужасом осознала, что если она сейчас посмотрит на этот злополучный рисунок, то, наверное, точно убьёт её прямо здесь и сейчас. И о чём она только думала? Зачем она предложила? Зачем он согласился? Зачем она вообще начала слушать этот чёртов зудильник, как ей пришла в голову эта сумасшедшая мысль, которую она тут же кинулась осуществлять? Почему она просто не может жить спокойно? На фоне её паники Жанна вдруг глубоко вздохнула и покачала головой, убрав ладонь. — Глеб никогда не разрешал нам касаться папки с рисунками, на ней была руна проклятия, которая слепила любого, кто до неё дотронется, кроме её нарисовавшего, до следующего новолуния. Будет нечестно теперь поступать с ним так только из-за того, что у него нет магии. После этих слов Таня задумалась, каково теперь жить Лене с Жанной, оставшись с даром лишь вдвоём? Аббатикова села на другом конце дивана и потупилась, сложив руки на коленях и нервно переплетя пальцы. — На самом деле я очень хочу сейчас стереть тебе память и выгнать, чтобы ты забыла дорогу сюда и никогда больше не вернулась, — холодно призналась она, — но я дала Глебу слово, и я его выполню, поэтому скажу так… Глеб всегда был самым сильным из нас. И я сейчас говорю не только о даре. Когда мы только очутились у старухи, он был тем, кто утешал нас с Леной, когда мы ночами плакали от ужаса и тоски по дому, хотя я знаю, что он боялся и тосковал не меньше. Он был тем, кто сплотил нас, кто поддерживал нас, и убеждал в том, что снова наступит завтра, и когда-нибудь мы будем свободны и счастливы… Её голос дрогнул, она встала и начала метаться перед диваном как загнанный зверь. — Глеб гордый и непреклонный, он всё может пережить. Он пережил старуху, пережил все испытания, в которые ввязался сам же из-за своей глупой гордости, он выбрался из лап смерти, пережил потерю дара, даже из лап Зализиной вырвался, в которые, я напомню, он угодил из-за тебя! — повысила голос Жанна. — Мне… жаль, что я тогда так поступила, — проглотила Таня комок, подступивший к горлу. — Но ты, ты, Гроттер, его почти сломала! — негодующе продолжила она, — Своими играми, своими кознями, своими внезапными милостями и жестокими отпорами, поэтому, когда в итоге Глеб решил отказаться от тебя, когда он наконец-то увидел, кто ты есть, и что это всё сплошная дорога в никуда, то я вздохнула с облегчением. От каждой брошенной фразы Таня вздрагивала как от пощёчины. — И когда я обрадовалась, что Глеб нашёл смысл своей новой жизни, что у него всё налаживается, что он как феникс собрал себя из кучи пепла и зажёг заново, явилась ты… Перстень на Танином пальце внезапно завибрировал, и ей померещилось, что воздух вокруг Жанны темнеет и густеет, будто в нём роится мошкара. — Почему… ты… просто не можешь… оставить его… в покое! — всё-таки сорвалась в конце на крик она, и по квартире будто пронёсся порыв ветра. — Потому что я люблю Глеба, — призналась Таня. — Поклянись или никогда больше не смей произносить это вслух! — Я люблю Глеба Бейбарсова, Разрази Громус! — перстень выплюнул искру, Таня осталась цела и невредима. Она не колебалась ни секунды. Жанна замерла, поражённая, а потом тихо рассмеялась. Для девушки, владеющей магией смерти, у неё был на редкость чистый и светлый смех, будто звенел колокольчик. — Я вдохнула пыльцу многоглазки, которую мне дал Ваня, и мои чувства прояснились, так я поняла, что люблю его, — добавила Таня, — и выяснилось, что он — это вовсе не Ваня. Аббатикова обессиленно рухнула на диван рядом с ней и посмотрела на неё как на круглую дуру. Таня была полностью солидарна с её взглядом. — И Валялкин знает? Таня отрицательно помотала головой. — А когда ты планируешь ему рассказать? Когда вы проживёте вместе десять лет, поженитесь, заведёте пару детишек? Тогда ты скажешь ему, что, дескать, прости, Ванечка, так и так, но все эти годы я тебя не любила? — А как я должна ему была это сказать? — вскипела на этот раз уже Таня, — Перед тем, как он шёл насмерть биться со Сфинксом? Прости, Ванечка, но мне всё равно, выживешь ты или умрёшь, потому что я тебя не люблю? Или когда он изломанный лежал в магпункте, то мне надо было бросить его страдать в одиночестве? Или когда он только вернулся в тайгу к жизни теперь уже без магии? — Как забавно выходит, — горько усмехнулась Жанна, — что все вокруг твердят о том, что свет сильнее мрака, что Валялкин упорнее, благороднее и крепче, но вот Глеба при этом можно бросить утопать и выбираться самому, а с Ванечкой надо носиться как с писаной торбой, чтобы он не пошёл ко дну без твоего чуткого надзора. Они обе надолго замолчали, каждая погружённая в свои мысли, глядя, как сумерки наполнили комнату, и сделали всё серым и безжизненным. Таня ощущала себя ровно так же. Пустой и безжизненной. Слова Жанны глубоко зацепили её, словно крючья, и рванули, обнажив то, в чём она старалась себе не признаваться. — Я не буду вмешиваться в то, что происходит между тобой и Глебом, — прервала тишину Жанна. Она внезапно придвинулась к Тане и сжала в своей ладони её ладонь до боли, глядя в глаза. — Но если ты посмеешь причинить ему такие страдания ещё раз, то я найду тебя, где бы ни была, и сотру в дорожную пыль, а потом развею по ветру. Таня испуганно перевела взгляд вниз, ей казалось, что ладонь Жанны сейчас оставит ей ожог. И тогда она увидела страшный шрам на её запястье и вспомнила. «… его или ничья» Жанна жила как Ваня. Верный друг и соратник, который бросится за тебя из огня в полымя, но уже никогда не добьётся твоей любви, глядя, как ты достаёшься кому-то другому. Она перевела взгляд на лицо Аббатиковой, и та что-то прочла в её глазах, отдёрнув руку и натянув рукав свитера. — Не смей жалеть меня. Я себя жалкой не чувствую. Таня уже было открыла рот, чтобы что-нибудь сказать, но тут в замке заскрежетал ключ, и Жанна наклонилась к Таниному уху. — Если он действительно дорог тебе, то будь добра, притворись, что ты рада за него, для него важно, даже если он этого не показывает, особенно если он этого не показывает. — Но я правда рада, — прошептала Таня в ответ. — Тем более. Они отправились к входной двери, где Бейбарсов звенел бутылками. — Не знал, что вы захотите, поэтому взял всего понемногу, — оправдался он, — о, смотрю, тебе очень приглянулся халат Алины? Можешь забрать себе, не думаю, что она придёт когда-нибудь заявлять свои притязания на него. — Ой… — только и сумела ответить Таня, змейкой скользнув в ванную и торопливо переодеваясь. Когда она вернулась, то на кухне уже почти был накрыт стол. Глеб и Жанна как слаженная команда расставили коробки с пиццей и тарелки, блестели высокие бокалы, Бейбарсов неожиданно умело справился с пробкой шампанского, которая поддалась с еле слышным хлопком, и начал разливать напиток. — Всё остыло, пока мы тебя ждали, — упрекнула его Жанна, — заталкивай-ка еду в свой ящик для воскрешения еды. — Никто никогда ещё так не оскорблял микроволновку, — прыснул со смеху Бейбарсов. — Зато я вспомнила одну историю про воскрешение, которая произошла, когда нам было по пятнадцать… — тоже начиная хихикать начала Жанна. — Это та история, про которую я думаю? Та, где фигурируют Лена и лось? — О-о-о, да-а-а… — протянула Аббатикова. Они заговорщически переглянулись, и Глеб внезапно рассмеялся. Таня поняла, что впервые в жизни видит его искренне улыбающимся и смеющимся. Как и в случае с Жанной у него был неожиданно приятный и лёгкий смех, и широкая улыбка, от которой в уголках его глаз собирались мелкие морщинки. Они наконец-то заметили присутствие Тани, и Глеб, продолжая неподражаемо улыбаться губами и глазами, протянул ей бокал. На душе у Гроттер вдруг стало тепло и приятно, будто в груди замурчал котёнок. — Даже боюсь спрашивать, что это за история… — протянула Таня, принимая искрящийся бокал из рук Глеба. — Твой страх вполне обоснован, — согласился он, — чтобы понимать всю прелесть той истории нужно иметь чувство юмора некромага, у всех остальных, боюсь, это вызовет только приступ тошноты. — Согласна, — поддержала его Жанна, — а теперь… тост? Аббатикова бросила на Таню вопросительный взгляд, и Таня, памятуя об их разговоре, решила, что надо взять инициативу на себя. — Я хочу поздравить тебя, Глеб, — несмело начала она, — мне кажется, что ты совершил большое дело, и твои картины замечательны, я желаю тебе успеха… Гроттер замешкалась, не зная, стоит ли говорить всё то, что было у неё на душе, но бывший некромаг и будущий успешный художник смотрел на неё, с интересом склонив голову, и позволив себе в очередной раз беспечно утонуть в его чёрных глазах, где зрачок сливался с радужкой, она решилась. — Когда ты был ранен и потерял дар, я не знала, что произойдёт дальше, и как ты будешь жить здесь, в Нижнем Новгороде, но сегодня я поняла, что ты справился лучше, чем кто-либо ещё на твоём месте. Ты достойно выдержал это испытание, превзошёл все ожидания, открыл свою первую и точно не последнюю чудесную выставку, и ты сам, Глеб, ты… ты чудесен и неповторим, — голос Тани дрогнул в конце. И вспомнив слова Жанны о том, что нельзя бросить Ваню, но можно его, она задумалась, смог бы Валялкин, будучи в одиночестве, добиться чего-нибудь похожего. Ваня есть Ваня. Он бы и не захотел добиваться чего-то, потому что тихая мирная жизнь на отшибе мира уже была пределом его мечтаний. В повисшей тишине Глеб поднёс свой бокал к Таниному, и они звонко стукнулись краями, через пару секунд к ним присоединилась Жанна. — Спасибо… — тихо сказал Глеб, — Правда, спасибо. И отпивая шампанское, Таня заметила, как незаметно одобрительно кивает ей Аббатикова.***
Доедая последний кусок щедро облитой соусом барбекю пиццы, Таня поняла, что если добавит ещё чуть-чуть, то контрабас не выдержит, и с ней случится маленькая авиакатастрофа где-нибудь над лесом. Эта мысль заставила её посмотреть в окно, где уже полноправно вошла во владение ночь, и девушка тяжко вздохнула. — Уже пора? — будто услышал её мысли Глеб. Гроттер молча обречённо кивнула. — Там уже совсем темно, может, останешься переночевать вместе со мной? — обратилась к ней Жанна. Больше всего на свете ей хотелось остаться здесь, в этой квартире, в этой комнате, проболтать до рассвета обо всём и ни о чём, то и дело бросая взгляды на Глеба и исподтишка любуясь им, слушая их с Жанной байки из юности. Ей словно вдели крючки в уголки губ, и невидимый кукловод потянул за них, заставляя улыбнуться через боль. — Я бы с радостью, но мне правда пора, дорогу я легко найду, да и я уже протрезвела. Глеб с Жанной изобразили синхронное понимающее кивание. — Улетишь со двора или сможешь с балкона? — поинтересовался Бейбарсов. — Смогу с балкона. Они сходили в коридор за вещами и контрабасом, и вышли на застеклённую лоджию, где было такое же огромное окно, которое Глеб открыл нараспашку. В лицо подуло свежим, начинающим пахнуть весной и слякотью, ветром. Мерцали огни города. Таня оделась, обулась, и сжала в руке смычок. — Погоди, я посмотрю в прихожей, не забыла ли ты чего… — вдруг выпалила Аббатикова и скрылась из виду. Таня с Глебом остались вдвоём и неловко переглянулись в нарушаемой доносящимися издалека гудками машин тишине. — Спасибо за вечер, — искренне поблагодарила Таня. — Взаимно… — Я очень хочу, чтобы ты был счастлив… — вдруг вырвалось у неё. — Со своей стороны могу сказать ровно то же самое, — хмыкнул Глеб. Таня не нашла в себе сил устоять и коснулась ладонью его скулы, отчего Глеб вздрогнул. Он несмело сжал её ладонь в своей руке, и Гроттер показалось, что сейчас он её уберёт, но вместо этого, не отводя глаз, он мягко прикоснулся губами к её запястью. — Мне всегда казалось, что я могу добиться чего угодно, если буду достаточно настойчив, — начал он, пока Таня жадно съедала взглядом это невесомое прикосновение, — но я усвоил свой жестокий урок. Иногда лучшее, что ты можешь сделать со своей судьбой — это отказаться от неё, и перестать биться лбом в дверь, за которой нет никого, чтобы открыть. — Может, там просто стоит кто-то, кто шёл на стук так долго, что теперь боится открыть?.. — еле слышно спросила Таня. И тут он выпустил её руку, а Тане показалось, что он выпустил её сжатое в пальцах сердце, и она беспомощно ощущает, как оно падает, падает, падает и с тонким звоном бокала разбивается вдребезги об пол, пока она продолжает, как ни в чём не бывало, стоять с дырой в груди. — Упс! — донёсся до них голос Аббатиковой, выводя из этого забытья. Тане не показалось, у ног Жанны лежала мелкая россыпь осколков бокала. А может быть и впрямь её сердца. — Я такая неловкая, простите, — вклинилась она на лоджию, — всё чисто, можешь лететь со спокойной душой. Таня выдавила ещё одну болезненную улыбку, стараясь не признаться в том, что её душа последний раз была спокойна в декабре до того злополучного вдоха. — Ещё увидимся, — как можно бодрее сказала она, сжимая коленями контрабас, и направляя смычок к небу. — До встречи, — в тон ей ответила Жанна. — Счастливого пути, — донёсся до неё голос Глеба, когда она уже выпустила искру и оторвалась от земли. И эта фраза в кровь царапнула её изнутри, как будто он не желал увидеть её вновь и даже допустить мысль об этом. Поборов искушение обернуться и в последний раз взглянуть туда, где стоял Глеб, Гроттер круто взмыла выше, к округлившейся луне, и проложила курс до хижины. Когда город остался у неё за спиной, а внизу мелькнула река, уже скидывающая ледяной покров и поблёскивающая свинцовой водой, то в голову Гроттер закралась шальная мысль. Что будет, если она сейчас выпустит из пальцев смычок? Контрабас будет падать и кружиться, повторяя вращение смычка, пока не столкнётся с дрейфующей льдиной? Или с плеском врежется в воду? Утонет ли она или уже будет мертва к тому моменту, когда над её головой сомкнутся льдины? — Какое красивое сегодня небо, просто на редкость… — внезапно выплюнул дребезжащим голосом деда перстень. — Ты же не можешь видеть, дед, в конце концов ты просто голос из кольца, — жёстче, чем ей хотелось, ответила Таня. Она встрепенулась и огляделась. Наваждение отступило. Вокруг неё словно расстилалась вечность и бескрайняя, испещрённая отблесками звёзд, тьма. У тьмы были глаза Глеба Бейбарсова.