Так уходят в холод, болезнь и смог. Так уходят из дома, в котором Бог. Так уходят, себя проклиная: «Убог, убог». Так уходят, когда тебя любят, а ты не смог. Екатерина Султанова
Время замерло. Неровный шар упавшей слезы Жанны повис в воздухе. Остановилось пламя в печи, перестал блуждать внимательный и печальный взгляд Сарданапала, замер Ваня, держащий обмякшую Таню за плечи, Медузия с вытянутой рукой и остывающим перстнем, Лена, сидящая на полу, струйки дождя, сбегающие по стеклу, и сам дождь. Режущая уши тишина воцарилась в доме в тайге, окружённом бушующей стихией. В углу воздух вдруг пошёл рябью как вода, и из него вышагнул человек: высокий сухощавый мужчина с покрасневшим лицом и будто опалёнными бровями и ресницами, выдававшими в нём тартарианца. У него был неприятный цепкий взгляд разноцветных глаз: левый был белёсо-серым, будто слепым, а правый тёмно-карим, почти чёрным. К поясу у него были приторочены два коротких клинка. Поцокав языком, он осмотрелся, и решительно приблизился к Бейбарсову. — Как вовремя, молодой человек, как вовремя… — протянул он, и приблизил руку к груди Глеба. Дверь в дом распахнулась без единого звука, и на пороге возникло двое златокрылых: один постарше, с тронутыми сединой висками, другой – совсем юный, оба с флейтами наизготовку. — Какие вежливые… — фыркнул тартарианец, — Ещё бы постучались. — Ты не имеешь права на эйдос этого человека, — низким грудным голосом, кажущимся совсем неуместным для такого хрупкого создания, сказал младший златокрылый. — Некромага, — исправил его страж мрака, — это эйдос некромага, и у света ему места нет, с каких пор вы вдруг считаете его достойным вечности в этих своих райских эдемских кущах? — С тех самых, как он пожертвовал своей жизнью во имя любви, — прогудел страж света, крепче сжимая флейту в руках. — А чем он занимался до этого, история должна умалчивать, а? — недобро сощурил глаза тартарианец, медленно протягивая правую руку к клинку. — Прекратите! — вмешался старший златокрылый, — Споры не приведут ни к чему, пусть он был некромагом, но перед смертью он искупил всё, что было до этого, своим поступком и, кроме того, напоминаю, что сейчас он всего лишь смертный, и он совершил достаточно благое для смертного деяние, чтобы его эйдос перешёл свету. — И что? Доставить его эйдос — личный приказ Лигула. — А у нас — личный приказ Троила, — горячо возразил младший страж. — Какая нехорошая патовая ситуация, даже не знаю, как мы будем из неё выходить… — тартарианец криво улыбнулся пожелтевшими зубами. — Нас двое. — И у меня мечей тоже два, какое совпадение… Ещё и эти люди и маги вокруг, такие невинные, такие беззащитные, как грустно было бы случайно задеть кого-то из них… Вот ты сколько стражей мрака убил, мальчик? А я, Фаррёр, — он театрально поклонился, — златокрылых за свою жизнь, дай-ка подумать, хм-м, четверых, — рука стража мрака легла на рукоять. — Мне девятнадцать тысяч лет! — Катон, остановитесь оба! Все мы знаем, что в любом случае, при любом исходе боя, ты, тартарианец, умрёшь. Да, забрав кого-то из нас двоих, но потеряв свою жизнь и свои накопленные эйдосы. Что, готов отдать Эдему свой дарх с трофеями? — старший страж оставался всё так же невозмутим, лишь повёл безупречно белыми крыльями, от которых, казалось, разливался свет. Все трое замолчали, ожидая действия с противоположной стороны. — Допустим, — нервно моргнул, скосив глаза на цепочку своего дарха, страж мрака, — допустим, я признаю, что биться с вами мне не слишком… м-м-м… выгодно, но что тогда? Предлагаете оставить такой эйдос пропадать? — Мы просто вернём его к жизни. — Что? — одновременно поинтересовались тартарианец и Катон. — Мы вернём его к жизни, и пусть у него будет время, отведённое ему судьбой, тогда он сам решит, на какую сторону склонить чашу весов, и кому достанется его эйдос в конце пути. В сущности, что такое несколько десятилетий? Лишь пара капель в клепсидре вечности, — пожал плечами страж света. Все трое выжидающе переглянулись. — Интересно… — заключил тартарианец, — Как всё интересно выходит. Он звонко хлопнул по коленям, отчего златокрылые тут же прижали флейты к губам. — Да не пугайтесь так, я согласен на ваше предложение, — осклабился он, — только вот хочу поучаствовать в вашем концерте, давайте, играйте, хочу убедиться, что вы меня не дурите, и не приберёте к рукам эйдос, как только я исчезну. Стражи переглянулись и синхронно шагнули вперёд, пробираясь к кровати, на которой лежал Глеб. Тартарианец сделал пару шагов назад, выжидающе глядя на них исподлобья. Всё так же синхронно они поднесли к губам мундштуки и начали играть маголодию. Звуки её были настолько поразительны и ни на что не похожи, что были уже не музыкой, а чем-то другим, самим дыханием жизни, самой тканью мироздания: последним вздохом умирающего и первым криком младенца, дуновением ветра и тишиной штиля, шелестом волн и раскатами грома, торжественным безмолвием первого выпадающего снега и неведомым уху человека звуком первого распускающегося по весне цветка. Чутко вслушивающийся тартарианец на несколько секунд отвёл взгляд, чтобы не было видно собирающейся в уголке карего глаза слезинки. Звуки маголодии болью отозвались в глубине его сущности, напомнив о том, что однажды, в былой жизни, его звали иначе, и был он человеком, влюблённым и любимым, который одной рукой обнимал свою жену, в огненных волосах которой так красиво играл закат, а другой — сына, тоже поцелованного солнцем и усыпанного веснушками как лес листвой по осени. Маголодия замерла на какой-то недосягаемой ноте и исчезла. Все трое не смели пошевелиться, не сводя взгляда с тела Бейбарсова. Казалось, что ничего не происходит, и Фаррёр уже было вернул своему лицу былую ехидную ухмылку, когда Глеб вдруг хрипло вдохнул и сел в постели, озирая всех блуждающим невидящим взглядом. — Н-н-надо же, волшебные дудки таки сработали, — протянул страж мрака, покачав головой. Бывший некромаг ошалело уставился на него, а затем прижал ладонь к груди, где остались багровые разводы, которые тянулись ниже. Сама рана пропала, будто её и не было. — Глеб Бейбарсов, стражи света вернули тебя к жизни, чтобы ты сумел доказать то, что даже некромаг способен прожить жизнь достойно света, — встрял старший светлый страж. — Ага, несказанно тебе свезло, малец, смотри-ка, не профукай свой шанс, а то дядюшка Фаррёр в следующий раз заберёт тебя с собой в уютный тёплый Тартар, — страж звонко хлопнул Бейбарсова по плечу, хмыкнул и, отступив на пару шагов, исчез в ряби, оставив после себя лёгкий запах серы. — Я жив… — в неверии наконец-то заключил Глеб, с трудом шевельнув онемевшими губами. — Жив, — улыбнулся Катон, — и будешь жить ещё долго и счастливо, если сам того захочешь, но это, впрочем, уже совсем другой разговор, который со смертными заводить не велено. Осознав, что делать им здесь больше нечего, златокрылые неловко переступили с ноги на ногу, стараясь не задеть никого крыльями, а затем развернулись к выходу. — Постойте! А… а делать-то мне теперь что? — спохватился Глеб, вскочив на ноги и пошатнувшись. Стражи переглянулись. — Жить, Глеб, — коротко бросил старший, — в этом, увы, мы тебе помочь не можем. Он склонил голову на прощание, и они покинули дом. Через некоторое время, в которое Бейбарсов, прижав руку к груди, прислушивался к биению своего сердца и чему-то ещё, что пока боялся осознать, вновь зашумел дождь. Капли бойко застучали по стеклу. — Не-е-э-эт, — долетел очередной крик Жанны. — Быть не может, не может, не… — сбивчивое бормотание сидящей на полу Лены. — Бедная девочка… — вздох Медузии. — Что с ней будет? Она выживет, акаде… — начало фразы Вани, который резко замолчал, вдруг заметив, что Бейбарсов, мгновение назад бездыханно лежащий на постели, теперь твёрдо стоял на своих двоих по ту сторону и смотрел на Таню. - М-м-м… — глубокомысленно протянула Аббатикова, зажимая рот руками, чтобы остановить рвущиеся всхлипы. Со звоном каких-то упавших со стоящей рядом тумбы и разбившихся флаконов поднялась на ватных ногах Свеколт. Сделав несколько шагов, она замерла перед Глебом, всматриваясь в его лицо, затем крепко, до побелевших костяшек, схватила его за плечо, чтобы снова не упасть. — Ты, — констатировала она. — Я, — согласился Глеб. И тут она отвесила ему звонкую тяжёлую пощечину. — Никогда не смей нас так больше пугать, бессердечная ты скотина! — вывела она всех из оцепенения своим криком. — Да вроде теперь снова «сердечная», — потёр Бейбарсов багровое пятно между рёбер, — постараюсь, но ничего обещать не могу, сами знаете, — слабо улыбнулся он. — Но… как? — нахмурила брови Горгонова. — Если я вам расскажу, то вы мне всё равно не поверите… — вздохнул Глеб, и, отметив на себе пять пронизывающих взглядов, исправился, — Но я расскажу.***
Ваня стоял под дождём. Капли заливались ему за шиворот, но ему было плевать. Подставив пылающее лицо бушующей стихии, он мечтал только об одном: чтобы всё закончилось. Чтобы всё снова вернулось на круги своя, некромаги разлетелись по своим углам, Сарданапал и Медузия вернулись в Тибидохс, а Таня снова лениво просыпалась по утрам, пританцовывала, стоя у печи, от того, что пол холодный, а она босая, и пыталась пожарить яичницу так, чтобы она не подгорела. Без магии. Так как было раньше, в эти несколько месяцев, когда их никто не трогал. В доме все слушали чудесную историю спасения Глеба и Тани. На это ему тоже было наплевать. Тане помог не он, не тот, кто обычно выручал её из любой ситуации и был готов ради неё на всё. Ироничная некромажья улыбка уголком губ вызывала у Вани только одно желание — ударить. А потом ударить ещё раз и попросить, нет, заставить его исчезнуть из их с Таней жизни. Чтобы побороть это навязчивое желание, Валялкин и подверг себя добровольному изгнанию под ливень. Конечно, можно было остаться на крыльце, под навесом, но так ему нравилось больше. Тем более что из-за заклинания Таня не могла очнуться в ближайшее время. Неизвестно сколько он так простоял, успокаивая клокочущие эмоции и пытаясь образумить себя, но тут за спиной скрипнула дверь, возвращая его обратно. На крыльце стояли Аббатикова и Свеколт. Выглядели они гораздо лучше, чем когда только прилетели. На щеках Аббатиковой проступил румянец, а по лицу Свеколт блуждала загадочная полуулыбка. — Скоро Таня очнётся, — многозначительно бросила Жанна, и Ваня удивился тому, как она за это время избавилась от привычки «глотать» согласные. — Я пока не буду заходить, — упрямо насупился Валялкин, наконец-то ощутив, что он промок до нитки, и в ботинках у него отвратно хлюпает. — Простынешь, — отметила Лена. — Себя уж вылечить смогу, — парировал Ваня. Получилось злее, чем он ожидал. Девушки озирались, всматриваясь в темноту или искоса поглядывая друг на друга, и упорно игнорируя присутствие Валялкина, что создавало у него ощущение, будто от него что-то скрывают. — С Таней всё в порядке? — уточнил он. — В полном. Когда она очнётся, с ней поговорят Сарданапал и Медузия. Всё объяснят. Будет как новенькая, — Свеколт изобразила крайнюю заинтересованность в отсыревшей доске крыльца, ковыряя её носком туфли. — А этот? Заночует тут? Гостевого дома у нас не предусмотрено, хочет спать — пусть идёт в баню, в прямом смысле, — выпалил Ваня. — У этого есть имя, — грозно свела брови Жанна, — и смею напомнить, этот спас твою ненаглядную Татьяну ценой собственной жизни, а вот как она угодила в такую ситуацию, наверное, вопрос, который стоит задать тебе?.. — Задай, давай, — внезапно разозлился Ванька, — это же Глеб — герой, а я так, всего лишь ветеринар из глуши, который помог бы Тане и так, без ваших некромажьих приблуд. — Оу… — повторно скрипнула дверь, и на крыльце объявился предмет ожесточенной дискуссии, всё ещё растрёпанный и бледный, но вполне живой и ехидный, — и как бы ты спас её? Мазью от клещей? — Здесь академик Черноморов и доцент Горгонова, думаешь, без твоих ритуальных самоубийств не обошлось бы? — сделал шаг ему навстречу Валялкин. Бейбарсов сошёл с крыльца под дождь, и Жанна с Леной последовали за ним, образуя привычный треугольник. Частые капли дождя так и не дотянулись до них, стекая по невидимому куполу, который как зонтик закрыл их. Ванька пропустил их, а сам поднялся, заслоняя спиной дверь. — Если думаешь, что сможешь забрать с собой Таню, то зря, она останется здесь, — скрестил руки на груди он. Свеколт и Аббатикова обеспокоенно переглянулись. Глеб медленно расплылся в улыбке. Небо над их головами внезапно расчертила ослепляющая молния, стоящий неподалёку дуб с оглушительным треском раскололся, вспыхнул и почти тут же погас под струями воды. Некромаг вытянул в его сторону руку, и через несколько секунд в неё скользнуло вытянутое древко из сердцевины расколотого дерева, которое прямо на глазах меняло форму, пока не стало похоже на трость, обугленную на конце. По пальцам Глеба скользнула голубоватая искра. Запрокинув голову к небу, он устремился взглядом к внезапно выступившей из-за туч луне. Его чёрные глаза, казалось, вбирали её рассеянный свет, и если бы он сейчас по-волчьи завыл, то Ванька бы даже не удивился. — Ты же понимаешь, что я тебя сейчас одним движением пальцев могу убить?.. Как я мог это сделать сотню раз ещё в наши школьные времена, — склонив набок голову, поинтересовался Бейбарсов, — Так уж вышло, что мне вернули жизнь в изначальном её состоянии, а к ней прилагался мой врождённый дар. — Так чего же ты ждёшь? — подзадорил его Валялкин, — Таню ты получишь только через мой труп. Или это и был весь твой план? Запудрить ей мозги как обычно, вернуть себе магию под видом благого поступка, а потом с помощью очередного артефакта или некромагического трюка украсть у меня невесту? Или даже она тебе уже не нужна? Всё ради того, чтобы снова обрести дар? Глеб некоторое время смотрел на Валялкина, всё дальше и дальше расплываясь в улыбке как чеширский кот, а потом внезапно мягко рассмеялся. — Знаешь, когда-то я бы тебя за такие слова вызвал на дуэль, — отсмеявшись, ответил он, — но то, что ты думаешь, что у тебя можно украсть того, кто тебе даже не принадлежит, и то, что ты считаешь Таню своей невестой — это просто уморительно. — Рад, что повеселил тебя, а теперь, не мог бы ты оставить нас в покое, раз уж ты получил, что хотел? — воинственно поинтересовался Ванька, демонстративно подперев спиной дверь. — Без проблем. Знаешь, я раньше думал, что локон Афродиты — самое верное средство, чтобы завоевать сердце Тани. Но я ошибался. Всё гораздо проще. Так что расслабься, ничего я делать не буду. Ты всё сделаешь сам, — Глеб протянул ладонь Лене, — давай сюда, нам пора. — Ты уверен? Твоя сила только-только вернулась, — встрепенулась безмолвно наблюдавшая Свеколт. — Больше, чем когда-либо, не вам же одним всё делать. Лена достала из кармана куртки и вытащила из чехла небольшой серебряный нож, его лезвие хранило на себе багровые следы. — Какое совпадение, что дом, наш милый непрошеный дом, не так далеко отсюда, всегда приятно вернуться к корням, чтобы обрубить их, — негромко сказал Бейбарсов, сжимая в ладони лезвие, пока между пальцев не засочилась кровь, — Ну и так, прощальное напутствие, Валялкин. Знаешь, почему ты так сильно терпеть меня не можешь? Потому что благодаря зеркалу Тантала ты знаешь, какой я на самом деле. И ты знаешь, что я достоин любви. Кровь с руки некромага закапала на землю, пока Ванька смотрел на него пылающим неприязнью взглядом. — Слишком много твоей крови проливается за сегодня, — неодобрительно пробубнила Аббатикова. — Так пусть же сегодня и больше никогда, — разжимая ладонь, ответил Глеб. — Береги себя, — вдруг бросила Валялкину Свеколт, пока тот наблюдал за происходящим. — А что, мне… — начал было Ванька, но все трое внезапно растворились во влажном тяжёлом воздухе как по волшебству. Собственно, волшебство это и было. Выждав некоторое время для верности и окончательно продрогнув, Валялкин шмыгнул носом и скользнул обратно в дом, к уютно трещащей поленьями печи, ароматам таёжных трав и Тане, сидящей с ногами на стуле и слушающей академика. — И когда нам вдруг кажется, что мы знаем о магии всё, и она больше не в силах нас поразить, то происходят удивительные, никем не предполагаемые вещи, как та, которую мы имели честь наблюдать, — воодушевлённо вещал Черноморов, пока его усы, проникшись важностью момента, в кои-то веки не дрались, а смиренно покачивались в такт, — ах, Ваня, вот ты где, присаживайся, мы обсуждаем вопросы природы волшебства. Ваня приютился у печи, скинув промокшие ботинки, и краем глаза уловил взгляд Горгоновой. Ему на миг показалось, что он услышал неодобрительное шипение.***
— Не провожайте, Татьяне нужно отдыхать, — жестом остановил Черноморов вставших было Валялкина и Гроттер, — до Тибидохса мы уж и сами доберёмся. Тем более, что погода наладилась, а подышать свежим воздухом в моём возрасте полезно. Время было уже за полночь, ливень прошёл, и лес замер в состоянии сытого покоя. — Предложение с магспирантурой всё ещё в силе, — невзначай бросила Медузия, уходя, — да и твой тренер по драконболу будет счастлив в случае твоего возвращения. — Спасибо, доцент Горгонова, я обязательно подумаю об этом завтра, — ответила Таня. С их уходом повисла неловкая тишина. — Я пойду баню растоплю, тебе бы смыть грязь, да и одежду замочить, — нашёлся Ванька. Гроттер до сих пор была в той же одежде, в которой Валялкин дотащил её из леса, с одной стороны в грязи, с другой — в крови Бейбарсова. — Это хорошая идея, ещё надо снять постельное бельё, оно напоминает о… — осеклась Таня, взявшись за угол простыни, в которой Тангро когда-то прожёг дыру, теперь залатанную нелепым пёстрым лоскутом — к лешему, я просто очищу это магией, не могу больше ни секунды на эту лужу смотреть, — не выдержала она, вскинув руку и тут же растерянно замолчала. — Что случилось? — поинтересовался Ванька, между делом разливавший по чашкам ароматный мятный чай. — Перстень… — еле слышно выдохнула она, — Перстень пропал, я… Я не знаю, не понимаю, когда его потеряла. Что… что делать? Ведь дедушка… — Чш-ш-ш… — успокоил её Ванька, протягивая чашку, — Я уверен, что он либо здесь, либо в лесу на месте… падения, с утра первым делом сходим и найдём его, хорошо? И контрабас заберём. В темноте сейчас мы всё равно ничего не сделаем. — Ещё и контрабас… Взяв в руки чашку, Таня провела пальцем по сколу на краю. Сейчас она казалась себе такой же. Неполной. Неполноценной. Надломленной. Всё, что связывало её с отцом и дедом, она умудрилась потерять за один вечер. — Я посплю на печи, ладно? Никогда больше не хочу ложиться в эту кровать. А завтра найдём перстень и контрабас, и я улечу. — Хорошо… — их любимым фальшивым словом откликнулся Валялкин.***
Упершись лбом в колени, Гроттер обречённо сидела на крыльце бани. Контрабас вместе со смычком, целый и невредимый, снятый с пушистой еловой лапы как с перины, стоял рядом. Только вот без перстня он был абсолютно бесполезен. Разве что сыграть на нём… А она и не умела. Весь день они вдвоём обыскивали сначала дом, потом место падения, потом шли по следам, по которым Ванька тащил Гроттер на импровизированных носилках, потом повторили всё ещё раз, а затем и ещё раз. Ни-че-го. День клонился к вечеру. Таня клонилась к отчаянью. Она осталась здесь. Снова. Пообещав улететь. Её снедала злость на себя за беспомощность и злость на Бейбарсова за то, что он пришёл спасти её, чтобы снова уйти. Почему он не дождался? Почему не забрал с собой? — Не переживай, я знаю, как мы поступим, — прервал её тягостные мысли Валялкин, присаживаясь рядом, на некотором, впрочем, расстоянии. — Не терпится услышать, — севшим голосом ответила Таня. — Позвони Ягуну, пусть прилетает, один Хап-цап, одна искра — и перстень у тебя, — как можно более бодрым голосом сказал Ваня. — И то верно, — просияла Гроттер, — как хорошо, что зудильнику перстень не нужен. Едва не срываясь на бег, она прошла к рюкзаку, где лежал зудильник, и несколько звонков спустя уже могла наблюдать розовеющее лицо внука Ягге и его отчего-то пылающие уши. — Знаешь, тут такое дело, давай через пару денёчков? — заговорщическим шёпотом ответил он, выслушав тираду Тани. — А что случилось? — в тон ему шёпотом спросила Гроттер. — Понимаешь, после всей это ситуации, ну, с тобой и… с Ваней… — замялся драконбольный комментатор, — Я подумал, что жизнь — такая короткая и непредсказуемая штука, что надо ловить её за хвост, покуда не улетела… — Ну и?.. — Ну и ты-то чего шепчешь? — А ты?.. Ягун приблизился к зудильнику почти самым носом. — Я решил, что пора сделать Кате предложение руки и сердца, только не… — Ничего себе! — в голос воскликнула Таня. — … кричи! Вот поэтому я и не хотел говорить, тихо, вдруг кто услышит, это должен быть сюрприз, между прочим! — Оу, о каких сюрпризах тут идёт речь? — раздался женский голос из-за спины Ягуна. — О сюрпризах Тани, о которых я рассказать не могу, поэтому мы попрощаемся с Таней на пару дней во избежание недоразумений, чтобы никто о её тайных сюрпризах не узнал, правда, Таня? Надо хранить сюрпризы в тайне. Привет Ваньке, чмоки-чмоки, — протараторил Ягун и тут же исчез. Гроттер обречённо вздохнула. Подождать пару дней звучало вполне осуществимым планом. Быть может, вперёд Ягуна за ней бы успел прилететь Глеб?..***
Ни Ягун, ни Глеб не прилетели ни через два дня, ни через три, ни через неделю. Катя Лоткова сказала "да", после чего они с Ягуном полетели отмечать помолвку на Лысую гору, где он несколько дней не отвечал на звонки, чтобы потом очень сильно извиняться перед Таней за это и за то, что снова не сможет прилететь, потому что они запланировали свадьбу на последний день августа, и ближайшее время им придётся готовиться, выбирать наряды, рассылать купидонов с приглашениями и "мамочка-моя-бабуся-сколько-дел". Закончился май, и начался июнь, превратив тайгу в такое буйство оттенков зелени, для которого в словарном запасе девушки даже не хватало слов. Таня училась готовить что-то, помимо подгорелой яичницы, ухаживать за огородом, топить баню без магии, и делать всё, только как простая смертная, в принципе. Слово "лопухоид" претило ей. Лопухом она себя не чувствовала. По вечерам она задумчиво проводила пальцем по зудильнику, лёжа на печи, которую уже больше не было нужды круглосуточно держать тёплой, и отгородившись шторкой. Ей хотелось связаться с Глебом. Попросить его забрать её отсюда, найти её перстень, проводить в Тибидохс. Она замирала в нерешительности и понимала, что если бы он хотел это сделать, то уже сделал бы. Быть может, после всего этого, не так уж она была ему и нужна?.. Но с другой стороны, если бы ему было всё равно, прилетел ли он к ней на помощь? Пожертвовал ли бы собой? А если он действительно так любит её, то почему ушёл как только спас её? Она не успела увидеть его, поблагодарить, она бы сказала ему столько слов. С недовольным ворчанием Таня зарылась с головой под одеяло. Так много вопросов, так мало ответов. — Думаешь об этом... Бейбарсове? — С чего ты так решил? — Гроттер выбралась из-под одеяла, отодвинула штору и посмотрела на лежащего в одиночестве в кровати ветеринара. — Ты целыми днями вздыхаешь, а причин не так уж и много, и это явно не из-за перстня. Валялкин ни словом не напоминал ей о том, что между ними произошло, и снова пытался сделать жизнь Тани как можно легче и приятнее, как будто она была очень больным магическим существом. На душе у девушки от этого начали скрести уже не кошки, а целые мантихоры. Она ничего не ответила ему, лишь снова задёрнула штору, и отвернулась к стенке, вслушиваясь в далёкое уханье совы за окном, лишь бы снова не услышать свои слишком громкие и обречённые мысли. — Ты ведь тоже понимаешь, что если бы он хотел, то уже пришёл бы сюда? — продолжил Ваня. Не поддаваясь на провокацию, Таня зажмурилась и попыталась уснуть. — Но он не пришёл, не связался с тобой, даже не даёт о себе знать, потому что он вернул себе силу и… — Хватит! — воскликнула Гроттер, рывком вновь отдёргивая штору, садясь и свешивая ноги в разных носках с печи. — Многоглазка прекратила действовать после того, что случилось, и ты это тоже чувствуешь, правда? — глухо спросил Ваня, — Я больше не чувствую, что чувствуют другие, никакого чистого познания и прочих эффектов, но знаешь, что? Я всё ещё с тобой и… — Пожалуйста, Ваня! — заглушив срывающийся всхлип, попросила Гроттер. — Просто ты не можешь смириться с тем, что я был прав! Ему всё это время нужна была его сила, а не ты! И как только многоглазка перестала показывать ему, что он чувствует, если он это, конечно, чувствовал, в чём я очень сомневаюсь, ведь скорее он просто воспользовался твоей подвернувшейся любовью, он преспокойно наплевал на всю вашу великую запретную страсть ради своего ненаглядного дара и… — на полуслове Валялкин спохватился. Он вскочил с кровати, спешно оделся, скидал в рюкзак какие-то склянки и направился к двери. — Я прогуляюсь и доделаю кое-какие дела, которые надо сделать, пока темно, хочу подышать, скоро вернусь, — попрощался он и исчез во мраке за дверью, впустив в дом густой лесной запах и стрекотание сверчков. Рухнув обратно, Таня прижала ладонь ко рту, чтобы не разреветься. Ваня был прав и не прав одновременно. Ей не хотелось верить ему, но всё, что он говорил, подкреплялось фактами. Глеб пропал. Пропал как только вернул свой дар. Откуда он мог знать, что не умрёт? Как мог предугадать? Почему не связался с ней? Промаявшись около часа без сна и глядя сухими глазами в дощатый потолок, Гроттер вдруг поняла, что если не знает, как разобраться в ситуации, то всегда есть тот, кто найдёт ответ. — Татьяна? — тонкие брови Шурасика поползли вверх, как только он близоруко сощурился и понял, кого видит в зудильнике, — У вас же уже ночь, что вынуждает тебя связываться со мной в столь поздний час? — Она самая, только можно пропустить все вежливости и вопросы про дела, дела не очень, — сразу же взяла быка за рога Таня, — мне нужно найти мой перстень. Без перстня. Как это сделать? Воцарилась минутная тишина, во время которой Шурасик усиленно морщил лоб. — То, что у тебя нет перстня, не равняется тому, что у тебя нет магии, так? Мы можем попробовать прибегнуть к старинному, дедовскому так сказать, способу, и сделать ставку на примитивную, назовём её так, магию… — Шурасик, Древнира ради, давай сразу без вводной части, — прервала его Таня. — Возьми прут, тонкий и не очень длинный, такой, с которым раньше воду искали, сконцентрируйся на том, что ищешь, и иди, куда тебе покажет. Должно сработать, — пожал плечами магспирант Магфорда. — Ты просто золото, Шурасик! — облегчённо выдохнула девушка, — Привет Лене, если увидишь её. С меня шоколадка. — У меня от сладкого сыпь на лбу, — грустно выдохнул Шурасик. — Тогда с меня нешоколадка, — согласилась Гроттер. — Всё так сложно, понимаешь, мой обмен веществ работает по не слишком понятным мне… — начал было он, но Таня уже отключилась. Выскользнув во двор и зябко поёжившись, она нашла какой-то куст и, убедившись, что Валялкина поблизости нет, варварски отломила от него ветку и очистила от листьев. Покрутившись на месте и повернувшись к лесу, она сосредоточилась, стараясь игнорировать непонятный хруст из чащи и почти непроглядную темноту. — Давай же, деревяшка, ну! Перстень, помоги мне найти мой перстень! Ничего не происходило, и Гроттер уже засомневалась в своих мыслительных способностях, когда прут вдруг повело в сторону до тех пор, пока он не уткнулся в сторону дома. — Глупости, давай, палка, работай правильно! Там дед один без меня! Ситуация повторилась. Заинтригованная таким исходом, девушка мелкими шажками начала направляться к дому, пока не дошла до двери и не убедилась, что прут уверенно указывает, что ей нужно дальше. Потоптавшись на крыльце для пущей уверенности, она вошла внутрь, и не спеша пошла вперёд до того момента, пока прут не замер как вкопанный, а затем ужом, будто живой, выскользнул из пальцев и упал на пол. Отыскав поблизости свечку и спички, Таня осмотрелась. Она стояла в «кухонной» части дома, где она уже обыскала всё на несколько раз. — Дедовский способ, щас же… — со вздохом она наклонилась, чтобы поднять с коврика прут. Скрипнул пол. Вспомнив кое-что, Гроттер ногой сдвинула коврик. Под ним была дверь в погреб. Взявшись обеими руками, Таня с усилием отодвинула крышку, в лицо ей пахнуло сыростью. — Ладно, палка, так уж и быть, только чтобы оправдать твою загубленную жизнь, — обречённо вздохнула Таня, осторожно спускаясь по лестнице и держа перед собой свечу. Огонёк отразился во множестве стоящих вдоль стен банок с соленьями, вареньями и магическими смесями для лечения зверей. Перепуганный паук поспешил сбежать с паутины и юркнуть в спасительную темноту за мешки с картошкой. — Варенья хоть что ли себе в утешение взять, малинового… — задумчиво протянула девушка. — Лучше помоги своему деду, неблагодарная! — долетел до неё грозный приглушённый шёпот. Ойкнув, Таня вздрогнула и уронила тут же потухшую свечу. — Сколько дней я уже здесь, в сыром подвале, а если бы меня унесли крысы? Или ты думаешь, что мне было приятно делиться своими мудрыми изречениями с местными пауками? Наощупь Гроттер начала двигаться по направлению к звуку, раздвинула банки на одной из полок и обнаружила свёрток из полотенца. В полотенце лежал спичечный коробок, из которого ещё громче и отчётливее доносилось негодующее брюзжание. Выбравшись из погреба и подойдя к окну, девушка открыла коробок, облегчённо выдохнув. Перстень, казалось, сам прыгнул ей на палец, сев как влитой и брызнув россыпью зелёных искр. — Errāre humānum est*, я всё понимаю, многие поступки можно оправдать, но украсть меня у бессознательной внучки, поместить в это гнусное местечко и даже не навещать! Это уже подлость! — разогреваясь от избытка чувств, бурчал дед. — Украл? Кто украл тебя?.. — чувствуя, как сердце проваливается куда глубоко, спросила Гроттер, уже зная в душе ответ. — Кто украл, кто украл! Только это тебя и интересует, а не то, что твой дед испытал, будучи заключённым в своей темнице, да? — Дед! — тряхнула рукой Таня. — Как кто? Разумеется, я о твоём Ив… — замер, не договорив, перстень, израсходовавший свой запас на день. Сев на пол прямо где стояла, девушка несколько минут сидела в растерянности, пытаясь унять отдающееся в ушах судорожное сердцебиение. По щекам у неё побежали слёзы. Она плакала молча, лишь часто дыша. Решение, принятое ещё раньше, требовало осуществления. Сейчас или никогда. Встав, она нашла свой рюкзак и принялась складывать в него вещи, которых, благо, было не очень много. Без магии. Она пообещала себе, что уйдёт из этого дома на условиях его хозяина.***
Над верхушками деревьев уже начал брезжить рассвет. Проснулись первые птицы и наполнили лес щебетанием и свистом. Лёгкая дымка устилала траву, и Таня намочила росой кроссовки, пока ходила за контрабасом и готовилась к вылету. Сделав глубокий вдох, она окинула взглядом всё вокруг и поддела сползающие лямки рюкзака. Такое привычное и такое ей чуждое. — Решила улететь не попрощавшись? — прозвенел знакомый до боли голос. Ванька прошагал к крыльцу и остановился в паре метров, осматривая Гроттер, она знала, что выглядит плачевно: глаза всё ещё красные и опухшие, волосы растрёпанные, нос шмыгает. — Ну, давай, кричи, ругайся… — отведя взгляд, бросил он, поняв всё. Таня покачала головой. — Я даже спрашивать не буду, зачем. Лучше спрошу: за что?.. Валялкин хмыкнул и убрал руки в карманы джинсовки, из-под которой торчал край жёлтой майки. — Я хотел показать тебе, что есть другая жизнь. Без магии, без некромагов, без скандалов и искушений, без лишних страстей. Спокойная, мирная, в гармонии. Чтобы ты знала, от чего отказываешься. Разве тебе было всё это время плохо? — Да, Ваня, было. Это я и пыталась безуспешно до тебя донести всё это время. Я не могу жить как ты. Хотела бы, но не могу. Ты считаешь, что забрав у меня перстень, ты забрал у меня соблазн, но ты просто забрал часть меня, всё равно что отобрал у меня руку, — сморгнув набегающую слезу, ответила Таня, — Я не хочу никаких скандалов. Я считала и считаю до сих пор, что ты хороший человек, ты всегда был моим светлым компасом, моральным ориентиром, но компас должен только показывать направление, он не должен тащить за собой человека волоком насильно. Гроттер решилась посмотреть Валялкину в лицо и увидела, как по его щеке тоже сбегает слеза. Его глаза, казалось, стали ещё ярче и чище как летнее небо в ясный день. — Вот как… Значит, это всё… — тускло улыбнулся он, утерев щёку, — Жаль, что всё так вышло. — Жаль… — эхом откликнулась она, — Прости… — И ты прости… Таня топталась на месте, не зная, улететь или ещё нет, понимая, что всё, что останется между ними сейчас недосказанного, останется таким уже навсегда. Она уходила. Бесповоротно. После стольких лет. И совершенно не понимала, как сделать это так, чтобы не было мучительно больно. Груз вины навалился на неё с новой силой, краска прилила к щекам. — Не мешкай, давай, улетай к нему, — отвернулся от неё Ванька. И тут плотину, которая последние месяцы сдерживала порывы Тани, наконец-то прорвало. — Эгоист! — крикнула она, вспугнув птиц, россыпью вспорхнувших с деревьев вокруг. Ошарашенный Валялкин развернулся, непонимающе нахмурив брови. — Вся твоя любовь вращается вокруг того, как я должна быть с тобой, потому что ты меня заслужил, отвоевал, был лучше остальных, был рядом дольше остальных. Отвоевал за моей спиной на дуэли у Пуппера, отвоевал, едва не лишившись жизни, у Бейбарсова, но я не военный трофей! Я живой человек! И нужно было просто позволить мне решить самой! — с бешено колотящимся сердцем крикнула она ещё громче, и эхо разнесло её слова по всему лесу. — Что на тебя нашло?.. Я смотрю и не узнаю тебя… — А видел ли ты когда-нибудь настоящую меня? Хотел ли увидеть? — накинулась на него Таня, — Видел ли, насколько важен для меня Тибидохс, драконбол, контрабас, перстень, старые знакомые? И раз уж я так дорога тебе, то почему это я должна была жертвовать всем, что имею, закапывать свою карьеру, и приезжать сюда? Почему не ты приехал в Тибидохс? Почему мы не могли, в конце концов, найти какой-то компромисс? — распалялась она всё больше. — Ту ли девушку вернул мне Бейбарсов, я даже не знаю, кто в тебя вселился, — покачал головой Ванька, отступая от неё всё дальше и дальше, — возможно, тебе и впрямь лучше уйти к нему. — И вот снова! Глеб ни в чём не виноват, как ты не можешь понять, он просто катализатор, всё рухнуло бы рано или поздно, с ним или без него, а ты беспокоишься лишь о каком-то своём мнимом проигрыше, но я ухожу не к нему, я ухожу от тебя! — и после этих слов ей на душе стало легко. Гроттер рассмеялась, пока Ванька стоял и смотрел на неё как на сумасшедшую. — Ты даже не представляешь, как долго я жила под этим гнетом, — отсмеявшись, ответила она на его вопросительный взгляд, — делать то, что от тебя ждут люди, вести себя так, как должна вести себя Гроттер, поступать так, как надлежит светлому магу, затыкать себе рот и не слушать своё сердце, быть хорошей девочкой и отвечать взаимностью хорошему мальчику. Никогда больше. Больше никогда. В повисшей тишине они стояли абсолютно потерянные. Казалось, даже птицы замерли, и ветер, бродивший в кронах, утих. Протерев глаза и тряхнув головой, Ваня первым нашёл в себе силы. — Надеюсь, что ты сможешь когда-нибудь понять меня, Таня. Я всегда желал только лучшего для тебя. — Надеюсь, что и ты однажды поймёшь меня, Ваня. Я сама знаю, что для меня лучше. Он подошёл и похлопал её по плечу, не сдержавшись, она уткнулась носом ему в плечо и быстро и крепко обняла его на прощание. Тут же оторвавшись от него, она пулей взлетела на контрабас, взмахнула смычком, полыхнув зелёной искрой, и резво взмыла ввысь. Валялкин смотрел вслед её удаляющейся фигуре до рези в глазах, пока она совсем не исчезла из виду, и продолжил стоять дальше, надеясь на что-то. Но Таня уже летела вперёд, не оборачиваясь, всё дальше и дальше, подставляя лицо лучам восходящего солнца и упругим порывам ветра. Внутри у неё всё пело, как будто камень свалился с души, и она стала легче в два раза без нужды волочить за собой маску. Таня летела в Тибидохс. Таня летела домой.