Ваша Ники Окава.
***
Теперь Дазай ясно дал понять, что ему все равно, поженились бы они с Чуей на пустом, грязном складе или перед всей портовой мафией в их самом роскошном банкетном зале. Главное, только чтобы они поженились с Накахарой. Его единственной просьбой было, чтобы рыжик носил вуаль. Когда Чуя чуть не убил его за то, что он попытался нацепить на него роль невесты, Осаму просто заявил, что хочет этого только потому, что думает, что парень будет выглядеть в этой роли красиво, и ему нравилось, когда рыжик выглядел симпатично. И хорошо. Это был в значительной степени конец спора. Вот так Накахара оказался в своей раздевалке в день своей свадьбы, пытаясь успокоиться, с вуалью, которая соответствовала цвету его глаз, накинутая на его волосы. — Рю, ты думаешь, нам следовало подождать? — с тревогой спросил он, поднося большой палец ко рту, чтобы грызть ноготь от нервов. — Я имею в виду, что если он не готов? Что если я не готов? Что если мы сделаем это, а потом поймем, что ненавидим друг друга? — Что, если ты, блядь, придурок? — мягко спросил Акутагава, оттягивая руку Чуи ото рта. — У вас было десять с половиной лет, чтобы понять, ненавидите ли вы друг друга. Если вы этого не сделали, то и не собираетесь делать. — он протянул руку, поправляя галстук Накахары и разглаживая лацканы. — Это ничего не меняет между вами, кроме статуса. Вы прожили вместе более десяти лет. Ты любил его половину этого срока, он любил тебя последние три года. Вы спали вместе, целовали друг друга и являлись отвратительной ванильной парой последние полгода. Ты любишь его, он любит тебя, и это ничего не испортит. А теперь иди, выходи замуж за твою тупую мумию, чтобы я мог съесть торт. Парень засмеялся над ним, на секунду затянув брюнета в объятия. Они могут быть очень близки, но Акутагава не был большим поклонником прикосновений кого-либо. Тем не менее, рыжик был слишком благодарен за присутствие здесь другого человека и вообще в своей жизни, чтобы выразить это словами. — Хорошо. — твердо сказал Чуя с возбужденной улыбкой на лице. — Я пойду и выйду замуж за любовь всей моей жизни, а потом ты будешь выступать с большой искренней речью на приеме и смеяться над нами, и тогда мы все сможем съесть вкусный торт. Как это звучит, мистер Шафер? — Звучит хорошо, я хочу свой торт в ближайшее время. — кивнул Рюноске и улыбнулся так ярко, как только мог. — Они готовы, ждут только тебя. Накахара вытянул руки, пытаясь избавиться от волнения, бурлящего в его венах, и вышел из комнаты. Кое стояла в конце коридора в красивой мантии, подходящей для императрицы, пока она ждала его. Мори хотел провести его по проходу, исполняя роль отца, так как он наблюдал, как растет рыжик, но Озаки остановила это едва заметным взглядом. Накахара чуть не заплакал, когда она взяла его за руку и обняла, повернув к большим двойным дверям. — Я так горжусь тобой, Чуя. — тихо пробормотала она, задыхаясь. — Ты вырос невероятным молодым человеком, и я так счастлива быть здесь с тобой сегодня. — У меня больше никого не будет кроме тебя, Ане-сан. — честно сказал ей парень. Ее глаза были слезящимися, когда она повернулась, чтобы взглянуть на него, с мягкой улыбкой на лице, когда она поцеловала его в щеку. — Ты готов? — тихо спросила она, сморгнув слезы. — Определенно. Он был готов, он действительно был готов. Это было то, что он хотел, о чем он молча мечтал и никогда не думал, что получит. Он был готов официально получить себе Дазая, и готов был официально принадлежать Дазаю, и готов провести остаток своей жизни с ним вместе. Озаки накинула вуаль на его лицо, посмотрела на него долгим, счастливым, почти слезным взглядом и открыла двери. Чуя не видел ничего, кроме Осаму. Шатен, стоя в передней части комнаты, уставился на него с отвисшей челюстью и слезами на глазах. Мужчина в самом потрясающем костюме, который когда-либо видел Чуя, так идеально подходил к линиям его тела, что Накахара почти не хотел снимать его с него. Дазай находился прямо перед ним после того, как Кое-довела рыжика и отпустила с легким поцелуем в его щеку. Осаму всхлипнул, протянув вперед трясущиеся руки и откинув вуаль, прежде чем взять руки Чуи в свои. И да, мужчина должен был сделать это во время поцелуя, но он не хотел, чтобы даже эта полупрозрачная преграда мешала его взгляду на красивое лицо Накахары. В голубых глазах, которые были широко открыты, стояли слезы. Рот был слегка приоткрыт. Но куда больше внимания привлек блестящий, счастливый румянец на очаровательной переносице. Во всяком случае, это выглядело хорошо с его рыжими волосами. Чуя мог чувствовать края повязок Дазая под пальцами, почти скрытые рукавами его костюма. Но он едва мог даже заметить мягкую ткань на коже Осаму. Не тогда, когда он смотрел на него так, как будто Чуя являлся всем его миром, просто стоя прямо перед ним. Что касается шатена, это действительно было так. — Ты прекрасен. — благоговейно выдохнул мужчина, сжимая руки рыжика, словно стараясь убедиться, что все это реально. — Да. — сказал Чуя, затаив дыхание, отвечая скорее взаимностью, чем согласием, потому что Дазай выглядел слишком ошеломляющим, чтобы выразить это словами. Он высунул язык, когда Осаму засмеялся над его ответом, но у него не было времени сделать намного больше, прежде чем чиновник начал говорить. А потом все было просто пятнами света: глаза Дазая смотрели на него так мягко, с любовью, с такой сильной привязанностью, что ему пришлось сдерживать слезы. Часть Накахары все еще ожидала, что он проснется с похмелья на их диване и узнает, что все это было просто мечтой. Но это не было мечтой, это было реально, это было действительно реально. У него был Осаму, а у шатена был он, и ему больше не нужно было задавать вопросы или скрывать что-либо. Чуя должен быть счастлив. Он должен сделать этого мужчину счастливым. Прежде чем он обдумал все, Дазай открыл рот, и все снова сфокусировалось лишь на нем: — Чуя, — начал Осаму дрожащим голосом. — С тех пор, как мне исполнилось пятнадцать, у меня было только четыре вещи, которые я когда-либо считал своими, и к которым у меня была хоть какая-то эмоциональная привязанность. Первая — книга, вторая — пистолет, третья — прицел, а четвертая — я сам. — шатен крепко сжал руки Накахары, глубоко вздохнув. — У меня никогда не было ничего, что имело бы значение, я никогда не хотел требовать чего-то другого для себя. А потом пришел ты, потянув за мою куртку и согласившись принять все мое дерьмо, даже в десять лет. Прежде, чем я понял это, ты проник в мое сердце, а потом ты рос и находил другой способ заставить меня любить тебя. — Карие глаза приобрели водянистый блеск, и мужчина продолжил. Его голос становился все более ломким. — Я не жалею, что ждал тебя, и я бы подождал еще десять лет, если бы мне пришлось, но я так благодарен, что не буду это делать, потому что я могу просто так свободно забрать тебя себе. Ты единственная вещь в моей жизни, которую я когда-либо так сильно хотел. Единственный человек, которого я когда-либо любил таким образом, и единственный человек, которого я когда-либо буду. Поэтому я хочу, чтобы ты был… — единственная слеза скатилась по его щеке. — Ты был пятой вещью, которую я когда-либо назову своей, и единственной, которая действительно имеет значение. Слезы Чуи текли куда более свободно, чем слезы Дазая, пропитывая его щеки, когда он прерывисто дышал, отказываясь отрывать свое размытое зрение от Осаму. Рыжик сделал несколько долгих, успокаивающих вдохов, но его дыхание все еще прерывалось, когда шатен надел на палец простую серебряную полоску кольца, наблюдая, как она ловит свет и мерцает. — Я люблю тебя. — Накахара задохнулся, его сердце сжалось в груди. — Я тоже тебя люблю. — ответил мужчина, звуча так же разбито. Хорошо, вернемся к сценарию. Чуя глубоко вздохнул, вытер слезы и как можно крепче сжал руки Осаму: — Дазай, когда мне было десять лет, ты был моим героем. — сказал он, улыбаясь, вспомнив, как крепко прижался к шатену в ту первую ночь, чтобы удержать его рядом с собой. — Когда мне было тринадцать, ты был моим наставником. Когда мне было пятнадцать, ты был моим другом. Но ты был и моим первым увлечением. К тому времени, когда мне исполнилось шестнадцать, ты официально был моим партнером по работе, а также моей первой любовью. Когда мне было семнадцать, ты был моим лучшим другом. Когда мне было девятнадцать, ты был недосягаемым, но все еще единственным человеком, которого я любил, и все также лучшим другом, которого я мог когда-либо попросить. Когда мне исполнилось двадцать лет, ты отнес меня обратно в нашу квартиру и слушал, как я изливаю тебе все свои чувства о том, как сильно я тебя люблю. — он засмеялся над собой, его глаза снова стали влажными, когда он увидел, что Дазай делает то же самое. — На следующее утро ты приготовил мне завтрак, ты впервые поцеловал меня и сказал, что не собираешься терять свой шанс на меня, что ты меня тоже любишь. Ты обещал беречь меня. — Чуя не удержался, поднеся одну руку Осаму к губам, чтобы нежно поцеловать ее. — Ты избаловал меня, дорожил мной и сделал меня самым счастливым человеком в мире. Ты дорожишь мной каждый момент, когда мы вместе. Я вижу, как сильно ты меня любишь, я вижу, как сильно ты веришь в меня. Ты причина, по которой я стал таким сильным, таким смелым, таким умным, почему я тот, кто я есть. — глаза Накахары снова наполнились слезами, размывая лицо шатена, но он продолжил. — Когда мне было десять лет, ты был моим героем. Мне сейчас двадцать, а ты все еще мой герой. Я хочу быть рядом с тобой всю оставшуюся жизнь, высмеивать тебя и заставлять тебя есть что-то кроме крабов, и я хочу портить и лелеять тебя так же, как и ты меня. Я люблю тебя, Дазай Осаму, и ты очень хорошо использовал свой шанс получить меня, потому что ты никогда не избавишься от меня. Шатен чуть не потянул его в поцелуй прямо сейчас, слишком разбитый, чтобы думать о чем-то ином. Его сердце было слишком взволнованно, чтобы работать должным образом. Ему повезло, так повезло, и он позволил слезам упасть, когда он с благоговением уставился на Чую. Они сгустились, когда он почувствовал, как Накахара надевает на его палец кольцо. Позже они оба были бы очень благодарны за то, что пригласили всего лишь горстку людей, с которыми они действительно были близки в мафии, ограничив число тех, кто видел, как они плачут словно дети. — Дазай Осаму, ты принимаешь Накахару Чую своим мужем и клянешься ли оставаться с ним в радости и печали, болезни и здравии, в богатстве и бедности, любить его и оберегать ваш союз до конца жизни, пока смерть не разлучит вас? — Конечно, да. — задохнулся мужчина, сжимая руки рыжика почти достаточно сильно, чтобы причинить ему боль, пытаясь найти хоть какую-то опору, чтобы не начать рыдать прямо тут. — А ты, Накахара Чуя, принимаешь ли Дазая Осаму своим мужем и клянешься ли оставаться с ним в радости и печали, болезни и здравии, в богатстве и бедности, любить его и оберегать ваш союз до конца жизни, пока смерть не разлучит вас? — Да. — с трудом выдохнул тот сквозь свои тихие рыдания. — Обязательно. — Тогда властью, которой наделил меня район Канто и город Йокогама, я объявляю вас мужем и мужем. — крикнул чиновник. — Теперь вы можете поделиться своим первым поцелуем друг с другом. Дазай и Чуя потянулись друг к другу, прежде чем разрешение даже начало падать с губ чиновника. Крошечные, отчаянные, мокрые от слез поцелуи разделялись между ними, когда они тихо тряслись в объятиях друг друга. Это был такой восторг, как будто они никогда не могли ожидать подобного, парили между ними: — Я люблю тебя. — прошептал Дазай в губы рыжика. — Я тоже тебя люблю, так сильно. — всхлипнул Накахара. — Хей, Чибикко? — спросил Осаму со слезной улыбкой. — Разрешено ли мне называть тебя моим мужем? Ты получил кольцо, так что я могу так тебя называть, верно? Чуя засмеялся, обвивая руками шею Дазая и притягивая его к еще одному поцелую. Это был томный, ленивый и настолько великолепный поцелуй, что Осаму мог попробовать язык парня. Он не сомневался, что тот чувствует то же самое. — Учитывая, что теперь это даже официально, да, я думаю, ты можешь, мумия. — поддразнил Накахара, взглянув на свое кольцо через плечо шатена. — Тогда я люблю тебя, муж. — повторил мужчина, фиксируя свои слова, когда он снова поцеловал Чую. Дыхание того застыло у него в груди. Боже, это было действительно реально. — Я тоже тебя люблю, муж. — задохнулся Накахара, смеясь в губы Осаму. — Что ты думаешь на счет того, чтобы мы заперлись в моей раздевалке для быстрого секса? — Я говорю, что ты великолепен. — улыбнулся шатен. — И что я собираюсь побаловать своего мужа немного, прежде чем я потворствую нашему желанию получить торт.