***
— Дисперсия света представляет собой явление разложения луча белого света на цветные лучи. Это происходит при прохождении света через трёхгранную призму и… — бесстрастный, но мягкий голос учителя был похож на спокойные прибрежные волны далёкого моря. Какаши Хатаке, молодой мужчина с пепельными волосами и скучающим лицом, был учителем естественных наук, монотонно, но интересно рассказывающим материал. Некоторые ученики пришли, но забыли проснуться, поэтому сейчас мирно посапывали, спрятавшись за учебниками, кто-то тихо разговаривал или просто игнорировал всё происходящее, иные не пришли вовсе, и только несколько лиц на самом деле слушали лекцию. Дейдара пытался абстрагироваться или отвлечься. Ага, пытался. Его мысли, неожиданным штурмом ворвавшиеся в голову, складывались в бесконечные спирали и стеклянные мозаики, переплетались паутинами и запутывались морскими узлами. Утренние рассуждения, недавно прочитанные книги, вчерашний спор с Джирайей из-за грязной посуды, слова песен, которые так некстати всплыли, дисперсия света… Он хотел громко заорать или прострелить висок, только чтобы не слышать это проклятое пчелиное жужжание в черепной коробке. Он думал обо всём сразу, стараясь не думать ни о чём вовсе. — Эй, всё нормально? Мгновение. И тишина. Дейдара повернул голову налево, встретившись с нахмуренными бровями и изучающим взглядом. Нагато слегка сжал плечо блондина, тем самым заставив его обратить на себя внимание. Красноволосый чувствовал напряжение соседа, который выглядел, словно туго натянутая струна, и решил спросить о его состоянии. «Он странно на меня влияет», — подумал на секунду Тсукури. И правда: брюнет тремя словами смог усмирить вакханалию мыслей, заставил сердце успокоится, а сорняк из винограда, обвивавший страшным ожерельем его тонкую шею, почему-то сейчас душил не так крепко. От Нагато исходило загадочное холодное тепло, словно от полуночной яркой луны. Он грел и успокаивал одним своим присутствием. — Да, наверное… — Дейдара заметно расслабился, но его голос всё ещё был дрожащим и неуверенным. Этот нестандартный диалог, состоящий на данный момент всего из пяти слов, смешил блондина, но и дарил некую воздушность, беззаботность, воодушевлённость, что не царапали внутренности, а по-детски гладили их чем-то пушистым, точно перьями, вызывая приятную щекотку где-то в районе живота. — Тогда отлично, — у Нагато в груди расцвело стойкое чувство выполненного долга, будто у психолога, спасшего человека от суицида. Он убрал руку, и вместе с ней с плеч Тсукури упал многотонный титановый груз. Красноволосый сдержанно, но светло улыбнулся и продолжил конспект темы. Мимолётная благодарная улыбка в ответ тронула губы Дейдары, но Нагато этого уже не видел. Прозвенел звонок.***
Секундная стрелка медленно очерчивала циферблат. Напряжение неимоверным гнётом село каждому на плечи. В висках стучало, а на лбу появилась испарина. Миновала ещё минута, но казалось, что прошла маленькая вечность. — К доске пойдёт… Голос учительницы набатом раздался в классе, а за ним снова последовала гробовая тишина. Ожидание смерти страшнее самой смерти. — …Учиха Итачи. Облегчённый выдох всего класса было слышно на другом конце города. Только два ученика не чувствовали угрозы, нависшей пару мгновений назад. Дейдара не раз перечитывал произведение, знание которого учитель собрался проверять, поэтому мог спокойно выйти, а Итачи просто не мог не подготовиться к литературе — единственному предмету, который он ненавидел меньше остальных. Отец Учихи, Фугаку, требовал идеального знания всех предметов, но особенно придирчиво относился к гуманитарным. Итачи давно возненавидел учебное заведение, и если бы не друзья и музыка, он бы вздёрнулся. Парню нравилось учиться будучи в средней школе, когда его мотивацией были страсть и любопытство, но сейчас, в старшем звене, они сменились злобой и сухой зубрёжкой, так как его отцу стали нужны лишь отличные оценки, комплименты учителей и золотая медаль, а не сияющие от интереса глаза сына. Литература и математика стали его спасительницами. Такие противоположные, но одинаково для него дорогие, они поддерживали его на плаву: технический предмет забивал голову и хорошенько отвлекал, когда в душе были бури, а гуманитарный помогал с рефлексией и внутренним порядком. Он погружался в проблемы вымышленных героев, чтобы забыть про свои, и решал задачи, чтобы головная боль заглушала сердечную. Учительницей литературы была Куренай Юхи — добрая и привлекательная женщина тридцати лет. Она задавала вопросы Учихе, на которые тот развёрнуто и знающе отвечал. Слова брюнета складывались в витиеватые композиции и легко лились в относительной тишине класса. Тсукури с неким наслаждением слушал Итачи. Тот говорил складно и грамотно, без лишних пауз и вводных слов. Начитанность в сочетании с мелодичным певческим голосом заставила Дейдару на мгновение забыться, потеряться в окутавшей кабинет речи. Куренай спокойно кивала на каждый ответ ученика, а тот слегка полуулыбался будучи полностью уверенным в своих знаниях. — На следующий вопрос я хочу услышать не мнение писателя, а твоё. Парень немного стушевался. Он привык отвечать заученными объективными фразами, особенно на гуманитарных уроках. Делиться с кем-то, кроме друзей, своими мыслями было для него нонсенсом. В песнях он писал абстрактно и метафорично, чтобы придуманное понимали только он и самые близкие люди. И сейчас совершенно чужой человек пытался добиться от него непозволительных откровений. — Можно ли оправдать самоубийство? — Нет, — сказал парень. — Да, — послышалось с предпоследней парты. Весь класс притих и уставился на Тсукури, что так уверенно ответил на вопрос, который ему, собственно, не задавали. — Дейдара... — Куренай тяжело вздохнула и почти закатила глаза, предвидя жаркий спор. Об уроках, сорвавшихся по вине этого парня, знала уже вся школа, и Юхи не желала терпеть беспорядок ещё и у себя. Слово вылетело быстрее, чем Тсукури успел сообразить. В этот момент им двигало лишь желание высказаться, отстоять свою точку зрения, а не устраивать глупые сцены ради публики. Блондин прочитал много больше книг, чем Учиха, и мог также красиво говорить. Единственное отличие — хриплый, прокуренный, а не мягкий, звучный голос. А Итачи хотелось, чтобы всё это скорее закончилось. Он не хотел разговаривать на такие темы перед кучей посторонних людей и боялся осуждения со стороны учителя за неправильные взгляды. Брюнет переживал за общественное мнение, которое о нём складывалось. В отличие от своего оппонента он не мог допустить предрассудков, слухов и нелестных комментариев о своей персоне. Самый умный и ответственный ученик, самый видный и красивый парень. Безупречность — главное качество. Только спрашивал ли его кто-нибудь, каких комплексов и стресса это стоило? Он уже привык убивать себя перфекционизмом. Учиха надел маску высокомерия и с видом человека высоких моральных норм сказал: — Нельзя оправдать смерть, особенно свою. Он насмешливо-колюче улыбался и снисходительно глядел на блондина, будто отец, которому приходится объяснять ребёнку простую истину. Он старался подавить тошноту от внутреннего страха, пытаясь защититься. Итачи пытался не замечать горящих немигающих глаз Дейдары, но у него не получалось. Некогда мягкий цветочный взгляд сейчас холодно обжигал и пронизывал, словно острый бледно-голубой ропак. Он смотрел пристально, серьёзно, уверенно, и казалось (или нет?), что парень видит все внутренние тайны, всю правду, слабое, уязвимое, но вместе с тем и простое, живое лицо под презренным и немощным оскалом. В данный момент эта хладнокровная и величавая проницательность пугала и интересовала Итачи сильнее всего на свете. Блондин гордо смотрел в обволакивающий взгляд вороньих глаз. Раньше он тонул в этой глубине, а теперь трезво дробил её на пороки в перемешку с искренностью. Дейдара увидел всё, что хотел скрыть Итачи, и лишь громче и увереннее продолжал говорить. — Можно! Притворство Учихи трещало по швам. Он предпринял последнюю попытку защиты: — Чем? — Жизнью, — голос блондина был твёрже алмаза. Итачи непонимающе на него посмотрел. — Смерть оправдывается насыщенной жизнью. Если ты добился великого, на твой взгляд, достижения, то можешь смело закрывать свой журнал побед. Жизнь — это дорога, и, дойдя до конечной, нет резона идти куда-то ещё. — Дороги созданы для странствий, а не для конечной цели. Учиха открылся. Маска осыпалась пылью. Сейчас он стоял с оголённой душой, будто необлагороженный камень. Некогда певучий голос звучал резко и серо, выдавая всю подноготную. Итачи смотрел вымученным взглядом на Дейдару и извиняющимся на учителя, словно оправдываясь в своих словах. Куренай с неким удивлением посмотрела на ученика, которого вызвала, и разрешила ему сесть. Прозвенел звонок.***
В кабинете было пусто. Итачи лениво подметал класс, оставшись дежурить после уроков. Сейчас в его голове была полнейшая неразбериха. Он прекрасно разбирался в математике, но один пример, которому он дал название "Странный блондин", у него никак не получалось решить: эпатажное поведение не складывалось с бездонно-глубокими, умными глазами, а случай, невольно произошедший на задней парте пару недель назад, совершенно не тянул на слагаемое, а лишь превращал простейшее выражение в уравнение с кучей неизвестных, усложняя ситуацию ещё больше. Итачи невольно сопоставлял с Дейдарой Кисаме, которым дорожил так же сильно, как и своим младшим братом Саске. Из-за привлекательной внешности Хошигаки пользовался спросом у противоположного пола, но обладал весьма посредственным умом. У Итачи язык не повернётся сказать, что ему скучно с другом, ведь тот мог поддержать любую тему, даже в которой ни черта не смыслил, и рассмешить одной шуткой, но иногда Учихе не хватало серьёзных разговоров. Кисаме не был поверхностным, но и не был настолько глубоким, насколько требовал Итачи. Они рассуждали о жизни, о будущем, о некоторых чувствах и, несомненно, это значимые темы, но Учихе хотелось опустить конкретику и объективность, уходя в безликие философские образы. И почему-то после одного небольшого диалога он посчитал, что именно Тсукури сможет его понять.***
Дейдара вышел на улицу и глубоко вздохнул, впуская ласковый свежий воздух в свои лёгкие. Парень вскинул голову и прикрыл глаза, позволяя нежным солнечным лучам целовать его веки. Он ощущал приятную вязкую тяжесть в теле и слабое головокружение. Сегодня с ним произошло слишком много, но это его не обременяло. Нагато оказался не мрачным и враждебным, как парень считал до этого, а радушным и внимательным. «Думаю, когда-нибудь, я смогу назвать его своим… другом?..» Даже раздражение от Учихи сменилось… лёгкостью? Тсукури за один урок сказал больше, чем за весь месяц да ещё и кому — парню с ювелирным взглядом, который теперь привлекал блондина не только глазами. Он шёл домой с сигаретой и плохо скрываемой улыбкой, неожиданно заметив, какая погода сегодня всё-таки замечательная.