Открытая позиция

Лука думает, что слегка попугать Ивана — дело святое. Иван очаровательно пугается, демонстративно морщится, надувает щеки. Привычная игра-прелюдия. Невозможно устоять. — Думаешь, почему мы с Чарли в «Тоттенхэме» часто брали общий номер? Не уследишь — и сначала в комнату вползают туманные белые струйки… Лука замолкает. Они не брали общий номер, гостиницу заказывал менеджмент, просто сползались вместе к вечеру. Он с Чарли в одну комнату, Нико со Стипе в другую. Нико постоянно снились кошмары. У Стипе с его яростной верой получалось их отогнать, успокоить Нико — страшно даже подумать было, что может породить сон его разума. А они с Чарли стерегли друг друга. Балканские мальчики, с детства знающие: когда туман стелется — это ведьминское варево по земле расползается. Не уследишь — пропитаешься паром от этого варева, как губка впитаешь колдовское зелье, и в кого превратишься — не угадать. В Англии часты туманы, в Англии ведьм не дожгли, в Англии и другой своей нечисти — три дюжины существ на квадратный фут; кипит котел Дагды, наполненный ядом, и нет копья Луга, не дается оно в руки выходцам с Балкан, чужакам на английской земле. И вползают сначала туманные белые струйки, как окна ни закрывай, находят щелочку, и только и загораживать друг друга от этих туманных щупалец, отбиваться старыми деревенскими наговорами, хорошо, за стеной Стипе со своими искренними молитвами, краешком — да доносятся. А то послышится сквозь белесую пелену отзвук битвы — это племена богини Дану опять вышли на бой; а вы, чужаки на туманной земле, ждете, кто вынырнет из тумана, кто окажется перед вами. Везло, если туман сгущался и превращался в водного духа с удивленным лицом. С волос стекала вода, и Лука или Чарли аккуратно хлопали духа по обнаженному плечу: «Гарет, тебе опять приснился дурной сон, ты опять бродил во сне, иди к себе досыпать…» Иногда — не везло. Яд из котла Дагды, сваренный под зелеными холмами, проникал в легкие, расползался по телу, оборачивал то одного, то другого в чудовище: внешний вид не важен, если отравлена душа. В каждом тысячи ликов понамешано. Чарли-Томерль врезался в память Луки навеки. Девять голов, в каждом рту трубка дымит, плащ скрывает тело. Книга смерти в руке, в другой — перо; если выпустить его из номера — пойдет в книгу имена записывать одно за другим, держи, Лука, держи, не выпускай, команда передохнет — с кем играть будете? Его самого Томерль не вписывал в книгу никогда. Чуял: Лука — свой. Сам Лука помнит от своих превращений немного, отзвук названия, почему-то по-гречески, «калликантзарос», привкус земли во рту, мозоли на руках, желание распиливать все окружающее на части. «Ты рвался пилить мировое Древо, — пожал плечами Чарли после первого отравления Луки английским ведьмовским туманом. — Считал его ветвями и корнями конечности живых людей». Вспоминать страшно. Иван смотрит выжидающе, ждет продолжения фразы. — Туман, говорю, струйками вползал, — откашливаясь, говорит Лука. Пугать Ивана почему-то больше не хочется. — Впрочем, забей. Я это вычитал где-то у Кинга.