Разлом

1

Множество искр осыпается с плеча огромного робота, куда рабочие стоянки приваривают последние детали на свое законное место. Начищенная почти до блеска титановая панель на груди отливает золотым блеском. Губы Чонгука трогает детская улыбка радости. — Знакомься, Чонгук, это Фолгор — наш итальянский брат. Теперь он и твой, — Хосок хлопает младшего по-дружески по плечу, слегка сжимает, с некой скорбью во взгляде обводя наивно радостное лицо своего второго пилота. Хосок привел Чонгука сюда всего несколько минут назад, сбежав ото всех во время ужина. Официальное представление Чонгуку егеря должно было произойти только в ближайшие дни, но Хосок ждать не мог. Его красавец должен был увидеть своего нового пилота сразу же, сверкнуть блеском сварки, якобы подмигивая. Чонгук с открытым ртом, сидя на небольшом балкончике, переходя с одного уровня стоянки на другую, разглядывал внимательно детали. Повсюду шум, гам, звуки непрекращающейся работы и незатихающих инструментов. Чонгук поддевает палочками тушеное мясо из одного отсека подноса, отправляет его в рот и закусывает недоваренным рисом, отчего слегка морщится. — Нравится? — с воодушевлением интересуется повторяющий те же действия рядом Хосок. В тусклом свете огромного помещения он пытается разглядеть мужественные черты лица Чонгука, что полностью раскрывались во время сражения, но сейчас перед ним находился ребенок, которому только что добрый дядя вложил в руку конфету. Он смаковал ее, съедал по кусочкам, отделяя один слой вафли от другой. Чонгук не мог насмотреться на Фолгор, что пленил его своей красотой. Грозный, с выдающимся выражением лица, будто бы настроенный на победу воин, он глядел прямо на своих пилотов, ждал момента, когда они все, втроем, сольются в единое целое. — Очень, — коротко, полушепотом проговорил Чонгук. — Когда-нибудь входил в дрифт с машиной? — отвлеченно расспрашивает Хосок. Чонгук замолкает на несколько секунд, печально опускает взгляд на почти опустевший поднос, вытягивает ноги вперед, свесив их с края балкона и опираясь на ладони немного назад. — Никогда, — кивает он отрицательно. — Какого это? Что чувствуешь в этот момент? Хосок усмехается, направляя всё свое внимание на младшего друга, пока что не ставшего братом, но обещавшего им быть. — Будто бы вся власть мира в твоих руках. Ты один палец вверх, и он за тобой. А человек рядом не нуждается в том, чтобы кричать ему, что ты собираешься сделать, он вот там, — немного пугающий, но такой увлеченный и влюбленный в свое дело Хосок тычет указательным пальцем в свой висок. — У вас одно тело на всех, один разум, и внутри будто уверенности в стократ больше. Это вызывает зависимость. Не у всех, но я из таких, поэтому и просидел здесь месяц без пилота, — Хосок подтягивает к себе колени, водружает на них локти, пронзительно вглядываясь вперед, рассматривая, как аккуратно рабочие прикручивают к Фолгору каждый болтик. — На будущее, никогда не позволяй влезть кому-то в свой мозг просто так, если не почувствуешь, что это тот самый человек. Эта связь, она невообразима, но ты ее ощутишь сразу, как только посмотришь в глаза своему товарищу. Чонгук только кивает понимающе, перебирает скучающими пальчиками край своей куртки. — А разве не страшно, когда кто-то знает все твои мысли, все твои воспоминания, всю твою жизнь? — поднимает он блестящие глаза на Хосока. — Как только выходишь из дрифта, забывай обо всем, что ты там увидел. Не фокусируйся на воспоминаниях — это главное, — улыбается старший Чон. — То, что у того человека в голове — не твое дело, твое дело — войти с ним в крепкую связь ради боя. Тем более система дрифта устроена так, что, если ты не будешь стараться запомнить, всё исчезнет в первые полчаса после разрыва. Но, я надеюсь, проблем у нас с тобой в этом не будет? — Хосок резко поднимается, несколько раз предварительно хлопнув Чонгука по бедру. — Не ссы, малой. Всё у тебя получится. — Я не ссу, — открыто улыбается в ответ Чонгук, вцепляясь в протянутую сверху руку и поднимаясь с пыльного железного пола. — Да не бреши мне тут, — обнимает его за плечо Хосок, трясет и прижимает к себе. — Ты та еще целочка, но ничего, мы из тебя мужика за неделю сделаем. Чонгук смеется, Хосок смеется в ответ, поднимает с пола оба подноса. — А теперь быстро метнулся и отнес это дерьмо, куда надо.

2

Чимин берет глубоко, поднимает свои лисьи глазки вверх, пошло глядя на генерала, откинувшегося на спинку своего большого, удобного и мягкого кожаного кресла. На столе — упаковка от лекарств, бутылка не распитого бренди и хрустальный стакан, что наполовину пуст благодаря одному омеге. Властная рука генерала, которой еще двадцать минут назад он подписывал важные договоры, зарыта в русых густых волосах, сжимает их со всей силой и давит на затылок, чтобы еще глубже, еще тщательнее и увереннее. Чимин слушается. Как учили, как любят его Высочество генерал. Король, Бог в глазах Пака. Парень насаживается глубже, растягивая стенки своего горла до боли, осознавая, что рвотный рефлекс начинает подступать, и с характерным чмоком и громким нетерпеливым вздохом поднимает голову. Изо рта к красной пульсирующей головке тянется тонкая ниточка слюны, после чего аккуратно опадает, растекаясь по спущенной штанине генерала. — И почему ты сейчас не на тренировке, Пак? — гортанно выговаривает Намджун, возвращая Чимина на свое законное место. Тот вкусно облизывает член, обводит своим мягким розовым язычком каждую венку, с удовольствием помогая ладонью, подмахивающей вверх. Маленькие пальчики едва ли обхватывают влажную плоть, рвущуюся к разрядке, но Чимин медлит. — Потому что вы, господин, пригласили, — Чимин растягивает блестящие губы в обворожительной улыбке падшего ангела, вновь беря в рот член альфы. Он будто для него и создан, помещается почти полностью, особенно когда Чимин набирается уверенности, опускается ниже, причмокивая и не позволяя самому себе слезть. Доставить удовольствие любой ценой. Он омега, он умеет. Маленькое горлышко зажимает в себе член альфы, отчего тот в приближении к пику сводит брови, Чимин начинает двигаться то на долю секунды мучительно задевая зубками орган, то отправляя его за щеку, где мягко и нежно, как, впрочем, и во всем теплом рту Чимина. Намджун двигает его головой, регулируя скорость движений. Воздух становится слишком горячим, огненным, а у Чимина его вообще — недостаток, полнейший, смертельный. Легкие начинает сводить, но Пак продолжает с наслаждением сосать, как лучший на свете леденец, самый сладкий, самый любимый. — Глубже, — стонет альфа, и Чимин выполняет, потому что не выполнить себе позволить не может. Он — собственность Намджуна на данном этапе жизни, хоть и противоречит это всем его принципам, паттернам поведения. Но Чимин повинуется. Намджун подмахивает бедрами, изливаясь прямо в рот Паку. У того в глазах темнеет, но он до последней капли принимает всё в себя, проглатывает, после отстраняясь, грязно и похотливо вытирает уголки своего почти порванного рта. — Что это сегодня с тобой? — усмехается генерал. Он тянется к бутылке бренди, подливая во второй стакан немного, после чего натягивает на себя белье и брюки, оставив пока что в расслабленном положении только блестящую бляшку ремня. Чимин фокусируется на этом привлекающем взор объекте, как ворона, что летит на сверкание, и усмехается вымученно. Его собственный член стоит, больно упираясь в штанину, но зато генерал удовлетворен, зато Намджун счастлив. — Всё для тебя, — полушепотом отвечает он, не в силах встать с колен. Неожиданно раздается громкий стук, Намджун испуганно переводит взгляд на массивную дверь своего кабинета, в которую резко входит молодой омега. — Ой, генерал, простите, извините, — Джин сразу же прикрывает свое смущенное лицо не исчезающим из его рук планшетом и пятится назад. Он закрывает за собой дверь, отпускает ее ручку, тяжело дыша, и с ненавистью к себе жмурится, ругая самого себя за то, что не подождал разрешения войти.  — «Идиот», — шепчет он сам себе, прислонившись к холодной стене спиной и прижимая незаменимую досочку к своей груди. Джин не хотел быть свидетелем того, как генерал, его серьезный и строгий генерал, с расстегнутой на несколько пуговиц рубашкой, сквозь которую открывается вид на загорелую подтянутую грудь, держа в руке наполненный янтарной жидкостью стакан, этот постоянно не показывающий своих истинных эмоций альфа, закусывающий изнутри щеку, когда злится или нервничает, сидел с распахнутым ремнем, а в его ногах обездвиженный Чимин… Видит Бог, Джин не хотел. Лучше бы не видел. Лучше бы забыть поскорее этот ужас, от которого и стыдно, и мерзко, и ничего положительного, ничего хорошего после такого не ждет. Омега делает несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться, как дверь рядом с ним распахивается, и Чимин, со злобой во взгляде коротко бросив частицу своего внимания в сторону слившегося с цветом стены Джина, выбегает из кабинета. Парень угрожающе притягивает пальцы к своему рту, проводя от одного края до другого, застегивая на замок. — Если ты кому-нибудь… Тебе конец… — хрипло рычит Чимин. — Я тебя понял, — испуганно кивает Джин, не давая договорить быстро удаляющемуся Паку. — Я могу… зайти? — указывает он пальцем на дверь, но его не слышат. — Войдите, — слышит за своей спиной Джин, на трясущихся ногах делая шаг в кабинет. До Намдужна несколько тяжелых шагов по деревянному холодно-коричневому матовому покрытию мостика. Под ним — вода, небольшой пруд, элемент декора кабинета генерала. На воде — нераспустившиеся еще лотосы и кувшинки, а там, в конце длинной тропы, — уже совершенно другой альфа, каким его и привык видеть Джин, каким его и привыкли видеть все. — Генерал, простите, я… — Вы ничего не видели, — быстро поднимает Намджун глаза на прибившего к полу взгляд Джина. — Что у вас? — альфа поудобнее усаживается в кресле, а на столе уже нет и намека на бренди. Только легкий аромат напитка и аромат самого Намджуна — запах спичек забивается в ноздри Джину и слегка дурманит, но тот сразу же берет себя в руки и раскладывает перед своим боссом бумаги. — Полная информация по Чонгуку готова, доктор Чха подтвердил информацию о выпадении и его вероятность. Доктор Чха резюмировал итоги обследования и рекомендовал отстранить Чон Чонгука от операции «Егерь», — по уставу Джин докладывает генералу все переданные через него слова, коротко и по фактам объясняет Намджуну суть всего дела, но тот всё равно заглядывает в папку с документами в то время, пока Джин пытается окончательно вернуть свое самообладание. Запах альфы, запах генерала слишком яркий, слишком мучительный, взывает куда-то глубоко в душу, отчего низ живота начинает немного тянуть истомой. — Я понял, вы можете быть свободны, лейтенант Сокджин, — не отрываясь от бумаг, отвечает Намджун. Но омега в ступоре разглядывает изгибы шеи альфы, то, как его скулы напрягаются с каждым словом, и Джин бы хотел растянуть это удовольствие, дать своим глазам насладиться этой картиной еще дольше, и чтобы тот Намджун, с раскрытой грудью и румяными щеками, был его, а не того омеги, пилота Пака. Но… — Вы можете идти, лейтенант, — повторно вырывает Джина из потока собственного сознания громкий и четкий голос старшего Кима. Омега теряется, опускает планшет к животу, прикрывая стыд, который вот вот покажется наружу от этого чертовски нужного запаха, аромата, который должен быть ближе, должен окутывать всё омежье тело. Джин со страхом от собственных мыслей и неожиданности настигшего порыва срывается, как обожженный, к выходу. Только идя по длинному коридору к своей комнате, молодой человек приходит в себя. Того, что случилось с ним сейчас, доныне никогда не происходило, и происходить не должно было. Скорее всего это всё из-за приближающейся течки, никак иначе. Джину обязательно нужно обратиться к доктору Чха за подавителями, поскольку старые, видимо, перестали работать. Джину никак нельзя подвергаться этой слабости своей сущности. Ему не позволено. У него нет альфы. Нет права на утехи. Как у Чимина.

3

Резким рывком вперед Чонгук делает выпад, но не успевает сориентироваться, как неожиданно по его ребрам прилетает тяжелый удар чужой голени. На этом месте уже несколько знатных синяков, но Хосок, словно нашел слабое место, каждый раз заставляет младшего Чона держать планку проигравшего именно этим конкретным приемом. — Соберись, Гугу, — с надменной, но доброжелательной ухмылкой на лице отступает Хосок, позволяя младшему отдышаться. — Прекрати так меня называть — тяжело дыша, смеется в ответ Чонгук. — Но тебе так идет, — возвращается в стойку старший, выставляя перед собой руки в нужной позиции, преграждающей нападающему Чонгуку путь к лицу и печени. — Маленький Гугу, — дразнит Чон, вновь побеждая Чонгука простым захватом, и валит на мягкий пол спортивного зала. — Ты не здесь где-то, Гук, — наклоняется над ним Хосок, улыбается своей самой открытой и нежной улыбкой, озаряя как первый луч солнца, рассеивает тяжелый нависший над крышами города мрак. Чонгук открывает глаза, смотрит на протянутую ему дружелюбную ладонь, что тычется в плечо, зазывает подняться со спины и вновь тренироваться. Чонгук смотрит на это озаренное светом бриллиантов лицо, в котором и намека на гнев никогда не присутствует, не то что его проявлений. Кожа Хосока изнутри сияет добротой. Хоть временами он и кажется немного угрюмым, погруженным в свои мысли и задумчивым американцем с корейскими корнями, стоит ему только начать говорить, стоит проронить хотя бы слово — все предрассудки и предубеждения в эту же секунду разрушаются. Чонгук любуется его лицом, на котором черным по белому написано только расположение, которое не таит за собой скрытых мотивов и секретов, тайн. В минуту, когда хочется замереть, в глазах Чонгука появляется подозрительный блеск. Блеск от счастья, переполняющего сердце, готового разорвать на кусочки. Кто мог подумать, что всю свою жизнь он только и делал, что терял, чтобы потом обрести такого напарника, такого человека, который всегда будет рядом, несмотря ни на что. Чонгук в это верит, и этого ему достаточно. — Вставай давай. Развалился, — Хосок вновь тыкает Чонгуку в плечо, и тот сразу же приходит в себя, поднимается, пыхтя от боли в ребрах. — Ну что, продолжим? — весело начинает Чонгук, подскакивая на месте от загоревшегося в душе огня энтузиазма.

4

Фолгор, готовый и начищенный до блеска егерь, в суматохе собирающихся на стоянке людей кажется даже немного меньше, чем он есть на самом деле. Перламутровые красные полосы контрастно выделяются на фоне холодного серо-синего оттенка стального корпуса машины. Повсюду вокруг героя сегодняшнего вечера лестницы с рабочими, добавляющими последние штрихи, дабы довести сие создание человечества до идеала. — Внимание! — ровный программный голос, оповещающий о приближающемся начале первых в истории проб синхронизации самого Фолгора с людьми. — Все механизмы готовы к апробации, — все, кто занимался до этой секунды своим делом, вмиг отвлекаются. В огромном зале стоянки, буквально забитом народом, с интересом толпящимся для того, чтобы увидеть собственными глазами начало молнии, убийственного и не останавливаемого механизма, воцаряется гробовая тишина, которую разрушает лишь звук работы огромной базы. Собравшиеся в кабине управления пилоты других егерей и верхушка всего общества Тэпхедома с готовностью и пробегающими по телу мурашками от ожидания спуска пилотов в центр управления роботом смотрят в огромное огнеупорное стекло, сквозь которое великолепным сиянием по всему корпусу их приветствовал лучший егерь своего времени. С гордым пафосом, скопившимися слезами на краях глаз, они рассматривали свое собственное дитя.

5

Немного сонный, но полный сил и энтузиазма Чонгук, идет рядом с воодушевленным и уверенным в своих силах Хосоком. На напарнике темно-синие брюки-карго, военная широкая куртка с вышитой на спине надписью «Фолгор», черная военная футболка. Чонгук семенит рядом, как неуверенный и боязливый мальчонка, идя по длинному узкому коридору в помещение, где, оказавшись в первую секунду, млеет. — Не обоссысь от радости, — с доброй усмешкой на губах Хосок скидывает с себя куртку, вручая ее бережно в руки вмиг подбежавшего ассистента, юного беты. Чонгук оборачивается по сторонам, разглядывая светлую комнату, в середине которой на двух небольших подиумах белоснежные металлические костюмы привлекают к себе всё основное внимание двух пилотов и всех перемещающихся по сияющему стерильному пространству людей. Они разговаривают, будто на своем собственном языке, обсуждают исправность и готовность костюмов, в точности описывающих человеческое тело, каждую мышцу, каждую косточку и выступ. Для каждого — индивидуальный набор, необходимый для полной и глубокой синхронизации. Не успев вдоволь насмотреться окружающим его пространством, Чонгук сразу же оказывается облепленным бетами, ведущими его к костюму. Они сразу же начинают его раздевать, а Чонгук, уже знающий теоретическую часть, слышащий рассказы других пилотов о том, как происходит процесс погружения человека в егерь, с небольшой дрожью на кончиках пальцев то ли от холода, то ли от нервов, в боевой готовности следует указаниям окруживших его людей. Чонгук остается в одном нижнем белье, и только тогда все от него отходят. Стараясь не разрушать зрительный контакт испуганных глаз с Хосоком, который рядом, руку протяни — поддержит, Чонгук становится на подиум, и костюм, еще секунду стоящий позади, благодаря умелым и быстрым движениям мастеров своего дела, облепляет его тело. Массивные металлические ботинки с прорезиненной подошвой, проводящие специальные кабели, присоединяющиеся к многочисленным проводам в самой голове егеря, утяжеляли ноги в несколько раз, но стоять в них было комфортно и весьма удобно. Мягкая ткань внутри костюма, с проведенными нейроузлами по всей поверхности, плотно прилегала к телу, создавая невидимый узор. Каждое из ответвлений этого узора является мощнейшим связывающим нейрозвеном целой системы. Благодаря именно этим узорам, описывающим тело внутри костюма, пилоты могут кооперироваться в движениях, передавать друг другу сигналы и выполнять одинаковые действия, посылаемые мозгом. Но самым главным во всей этой симфонии был нейропроводящий гель — специальная жидкость, что подобна ртути и по цвету, и по агрегатному состоянию. Она распространялась по всему костюму, заполняла каждый сосуд системы двух разных людей, которые соединяла через специальный металлический позвоночник, трубы между ним и шлемом пилота. Системы лишь на несколько часов объединялись в единое целое во благо всего человечества. Чонгук чувствует, как сзади в спину слегка вонзаются зубчики позвонков, связывающие две спинные части костюма. Теперь он полностью повторял форму тела парня, и каждое нейронное окончание внутри плотно касалось кожи. Хосок рядом находился на той же самой стадии, стоял с вытянутыми в стороны руками, вокруг которых несколько бет что-то прикручивали. В одну секунду на них обоих по команде надели шлемы. Тяжелое дыхание, резкий недостаток кислорода на несколько секунд и темнота, расплывающаяся по сознанию Чонгука с поразительной скоростью. Он с волнением открывает глаза — а перед ним только одна она. Ни шума, ни какого бы то ни было звука, которого прежде было более, чем достаточно. Теперь пустота, спертое в жаре дыхание и одиночество. На секунду становится страшно, воспоминания накатывают страхом. Чонгук бегает испуганным взглядом черных глаз по замкнутому пространству, в котором оказался. Это его новый микрокосмос, его микровселенная, которая принадлежит только ему. Чонгук оставляет частичку ДНК в этом костюме, отдает ему свою душу и сердце. Теперь он в этой небольшой вселенной, когда есть лишь секунда между появляющимся между ним и стеклом шлема светом, один глубокий вдох, шумом отзывающийся в ушах, а после вновь жизнь, кипящая и суетная, находит себя собой. — Пилоты Фолгора готовы к спуску в кабину пилотирования, — отчет где-то в стороне, за спиной, и Чонгук, коротко бросив взгляд на улыбающегося ему Хосока, делает шаг тяжелой ногой вперед. — Уступаю тебе правую руку, сопляк, — подмигивает Хосок перед выходом. — Сам такой, — задиристо скалится младший, но признательно благодарит одним только уважительным кивком. Справа у Чонгука и правда получится лучше, он за силу поручится может хоть собственной жизнью, а вот тактика — здесь Хосоку нет равных. Парни устанавливают поочередно стопы в специализированные для этого отделения. Машина сразу же со скоростью уносит их обоих вниз, аккуратно с амортизацией приземляя в небольшую кабину, где все вокруг — уже расписано голографическими рисунками и схемами, загрузками и подготовкой егеря к работе и синхронизации. С раскрытым ртом Чонгук разглядывает место, что в корне отличается от того, что было в симуляторе. Здесь всё настоящее, реальное, ощутимое собственными пальцами. До всего хочется дотронуться, но за спиной куча проводов, соединяющих его тело с роботом. Хосок с упорной уверенностью жмет куда-то в невесомость, налаживая машину под себя, та отвечает каждой его манипуляции. Чонгук следует его примеру, но на секунду забывает будто бы всю инструкцию, которую вызубрил от корки до корки. — Ну как вы, рейнджеры? — Чонгук слышит знакомый, но более мягкий и добрый голос генерала в ушах и с улыбкой, вмиг окрасившей его лицо, отвечает. — Отлично, генерал! — Тогда готовность три минуты, скоро начинаем, удачи, — более серьезным тоном заканчивает Намджун и кивает сидящему за пультом управления бете, чтобы тот продолжал проводить настройки нейромоста. Осознание того, что буквально через несколько минут случится самое важное событие в жизни, бьет по Чонгуку неожиданно, резко, пугает слишком сильно. Хосок замечает каждую изменившуюся черту лица Чонгука, не упускает из внимания его эмоциональное состояние, потому что чувства брата важнее его самого. — Не зацикливайся на воспоминаниях, и самое главное — не волнуйся, — будто прочитав мысли младшего, говорит Хосок. — Позволь им пройти через себя, не фиксируй их в своей голове, не старайся рассмотреть. Просто пропускай через себя как пленку киноленты. Забудь о том, что стыдно, что неприятно, что я могу увидеть что-то непозволенное. Я забуду сразу же, как выйду из дрифта. Будь наблюдателем. Всё со стороны, — Хосок нажимает последнюю кнопку, после чего весь салон окрашивается в различные оттенки доброжелательного голубого, временами только перебиваемый зеленым и красным цветом. — Готовность десять секунд, — произносит он вслух, отворачиваясь от Чонгука, который тут же выполняет то же самое. Ладони не потеют, колени не трясутся от стресса. Всё тело обвили узлы, что через секунды свяжут его с мозгом Хосока. Чонгук смотрит вдаль, видит перед собой неживую картину того, что мог бы видеть собственными глазами, будь таким же огромным, как Фолгор. Этот красавец встречает его радушно, с распростертыми объятиями принимает в свои владения. Чонгук не чувствует сопротивления в этом боевом ангеле, только лишь невидимую связь, тянущуюся тонкой ниточкой между ним и егерем, будто бы сопровождающую его всю жизнь. — Три, два, — программа начинает обратный отсчет, Чонгук расслабляет конечности, позволяя физике сделать свое дело. — Один. Запуск нейросинхронизации. Всё пространство вмиг сосредотачивается в маленьком шарике, в котором сменяются кадры из воспоминаний самого Чонгука. Его мысли — небольшая сфера прямо в центре вселенной. Пространство бесконечное и светлое, сразу же заполоняется чем-то новым, неизвестным. Чонгук видит черно-белые картины сражений, видит огромных кайдзю, после них лицо омеги, который заботливо поглаживает его по голове, лицо альфы, отдающего леденец. Школьные воспоминания, интегралы и логарифмы, множество различных символов, все они смешиваются в один, разлетаются в пространстве, всё это сгущается прямо в районе переносицы, но не давит, наоборот позволяет отпустить собственные горести жизни, свои тяжелые, наполнившие сознание мысли. Словно кто-то залез в душу и вытащил оттуда часть боли, невыносимой, разрывающей на части. Но залезли не в душу, залезли в самый мозг, в самые его потаенные уголки. Неожиданно все картины, собравшиеся в один ком, вновь возвращаются в эту крохотную сферу, и Чонгука словно вырывает из мира спокойствия и равновесия, где всё упорядочено, систематизировано. Он смотрит вокруг, оглядывает свои руки, совершенно не замечая, что стоящий рядом Хосок делает то же самое. Свое собственное «я» куда-то испарилось. Словно одно целое, трио из двух молодых людей и огромной ожившей машины, выполняют одинаковые действия. — Как идет? — резко поворачивает голову в сторону Намджун, увидев, что егерь слегка приподнял правую руку, с интересом опустив свою огромную металлическую голову, рассматривает напичканную оружием ладонь. — Всё стабильно… Но, генерал. У Чонгука неполное вхождение. Девяносто девять процентов, у Хосока все сто. Они совместимы, но… — Отлично, дайте им еще пару минут, проинструктируйте и заканчивайте. На сегодня это все указания, — непоколебимый Намджун с заглушенным в черноте уверенности сомнением, скрывая собственные глаза, в которых всё это читается слишком открыто, покидает помещение. Бета послушно возвращается к своей работе, начиная объяснять в небольшой микрофон перед собой пилотам то, что им необходимо сделать. Машина повторяет всё, что от нее требуют, ни больше, ни меньше. — Испытание пройдено успешно, — делает заключение сидящий за пультом управления человек, перекатывается на стуле в другой конец огромной приборной панели и рисует легкими движениями руки доску, на которой огромными буквами начертано «Закончить», касается невесомости, после чего все системы внутри Фолгора затухают. Народ заходится в овациях. Все как один, будто бы в дань известной традиции американских выпускников, подбрасывают вверх свои бейсболки.

6

В огромном отсеке столовой хаос. Все солдаты радостно кричат, кто-то, нагло положив свои массивные берцы на стол, жует куски оставшегося на подносе хлеба. Шум и гам вокруг мешают более спокойным служащим наслаждаться ужином. Сегодня на Тэпхедоме праздник. Новый егерь, сам Фолгор, наконец, получил своих пилотов в полной мере. Машина одобрила, как в древнейших обрядах, проводившихся язычниками, позволила Хосоку и Чонгуку стать единой с ней системой. Фолгор сегодня чествуется, как новый брат каждого егеря планеты, Хосок с Чонгуком сегодня воспеваются, как главные виновники торжества. Чонгука трясет за плечи какой-то неизвестный ему альфа, огромный и пугающий, с кудрявой рыжей бородой, отчего он слегка тушуется, захватывая губами зеленый горошек из подноса. — Поздравляю, малец! — треплет он его по макушке, сопровождая всё это буйство своим грубейшим басистым голосом, льющимся из самого центра груди. Какой это по счету солдат, Чонгук уже сбился. Но все сегодня почему-то подходят к ним с Хосоком, уставшим и вымотанным, но таким радостным и открытым всему миру, поздравляют с синхронизацией и первым в истории дрифтом Фолгора. Неожиданно в зале воцаряется такая тишина, что сквозь тяжелые придыхания альф можно расслышать стук каблуков начищенных омежьих ботинок об пол. — Чо затухли? — громко и уверенно произносит парень, жуя свою губу. Уверенной походкой Чимин спускается по небольшой вымощенной из грубой сетки металла лестнице. — Продолжайте тусу, — подмахивает он тонкими, но жилистыми ручками, отправляя капну русых волос назад, с вызовом и диким прищуром рассматривая столы и свободные места за ними. Прицел в его глазах фокусируется на сидящих за одним столом Чонгуке, Хосоке, Джине и на скопившихся вокруг них пожирающих заинтересованным взглядом альфах. Все вокруг возвращаются к своим делам, будто бы ничего и не случилось, а Чимин поправляет спавшую на плечо синюю куртку, дразня оголившейся частью ключиц. Слишком пошло, слишком сексуально и вызывающе для армии. Но Чимин, он такой. Чонгук оборачивается на звуки, разглядывает шагающего прямо по направлению к их столу молодого омегу. Невероятно красив, с точеными бедрами, налитыми розовыми губами и острыми, но в то же время нежными чертами лица. Чимин, подойдя к краю столешницы, на котором надменно восседает альфа, одним лишь взглядом дает тому понять, кто здесь настоящий босс. Альфа тушуется, сразу же освобождая место для омеги, и тот запрыгивает легким движением на стол, подтягивая одну ногу к себе. — Поздравляю, Хосок-и, — наклоняется он, своей обольстительной улыбочкой одаривая всех, как высшим даром небес. Чимин переводит взгляд на то и дело отводящего в сторону взгляд Чонгука. Молодой альфа, задавливаемый энергией, что через края сочилась из Пака, выливалась через края огромного чана, внемлет его движениям. Сидящий рядом Джин с пугающей настороженностью поглядывает на происходящее, действия Чимина не внушают доверия. Если с Хосоком Пак действительно хорошо общался, то с ним и, тем более, с Чонгуком, нет. Хотя, по разлетевшимся со скоростью распространяющегося по деревянной крыше огня слухам именно Чимин был инициатором того, чтобы младший Чон стал пилотом Фолгора. Чонгук требовал особой защиты, как один из самых невинных новоприбывших, к тому же генерал уделял ему отдельное внимание, что не оставалось в стороне от чужих глаз. Именно поэтому Джин с недоверием относился к действиям Пака. Выглядывал в его словах и поступках скрытый подтекст, которого, как оказалось, и не было вовсе. Голос Чимина превратился из высокомерного в обычный, мягкий и трепетный. Взгляд стал добрым, глаза едва ли не наполнились слезами, он соскочил со своего места и подлетел к Чонгуку. Тот от неожиданности и обрушившегося на него омеги слегка отстранился, подскочил на месте. Но Чимин набросился на него с крепкими объятиями, прижался к мускулистой груди альфы, будто бы самому себе нашептывая: — Добро пожаловать в команду, ты теперь часть дома. Часть нас всех. Недоуменное выражение лица Чонгука сразу же сменилось трогательной улыбкой, а рука по велению самого сердца опустилась на плечи вжавшегося в него Чимина. Тот будто хотел закопаться в мягкой, приятно пахнущей груди Чонгука. Джин сразу смягчился, Хосок в удивлении раскрыл глаза, ведь таким Чимина можно было подловить редко, но моменты эти полны искренности и бесценны. И почему все так рады прибытию Чонгука? И почему он вписывается, словно заключительная частица цельного пазла, в котором не хватало лишь одной детали? — Добро пожаловать, — скопившиеся на глазах слезы Джин мигом убирает, пытаясь скрыть смущение жестом, заправляя иссиня-черные пряди за ухо. Хосок положительно кивает, глядя на то, как Чонгук нежно укладывает свой подбородок на плечо Чимина, такого мягкого и податливого сейчас. «И правда, Чонгук, добро пожаловать». Мысли. С языка не слетают.

7

Глубокий вдох, после него легкий выдох. Чха Ыну грациозно поднимает руки наверх, соединяя ладони в едва видимом невооруженному взгляду касании. Длинные пальцы его тонких рук тянутся выше, позвонки растягиваются, создавая ровную осанку. Доктор поднимает одну ногу, сгибает в колене и, не колыхнувшись, как ветвь камыша в безветренную погоду, стоя уверенно и твердо, прислоняет голую стопу к внутренней стороне бедра, чувствуя, как растягиваются одна за одной мышцы. В просторном помещении спортивного зала тишина, разрываемая легким спокойным дыханием Ыну. Бета, который уже несколько дней спал по три часа, слишком сильно устал. Организм буквально отказывался функционировать, глаза закрывались на каждом новом пациенте, и даже литры кофе помогать переставали. Ыну еще раз наполняет легкие спертым воздухом зала, нога, что твердо находится на полу, предательски покачивается, и Ыну заваливается вперед. — Черт, — в себя выругивается он. Из равновесия он выбит. Странно, но из-за этого страшного для беты недосыпа, всё идет не так, как должно быть. Даже привычная йога превращается в муку. Двухчасовой перерыв на сон тратить — бессмыслица, только процент мелатонина в организме увеличится, спать захочется еще сильнее, а йога могла бы расслабить. Должна была, по крайней мере. Доктор собирает всё свое оставшееся терпение, вновь поднимает руки, соединяя их, приставляет одну ногу к бедру, но чуть пониже, пытается удержаться. Сердечный ритм вновь замедляется, пухлые и бледные губы Ыну растягиваются в нежной умиротворенной улыбке. Неужели минута отдыха наступила? — Ыну? Не отвлекаю? — голос генерала врывается надоедливым грубым хрипом. Улыбка с лица доктора вмиг сходит. Пытаясь контролировать свое раздражение, мужчина недовольно опускает ногу, возвращает руки в их привычное положение и открывает глаза, глядя ненавидящим взглядом на Намджуна. — Извини… — Я не занят, генерал Ким, — парирует врач. — Вы что-то хотели? Что-то серьезное? — делая вид, что заинтересован, Ыну, не отрываясь от своего занятия йогой, ставит ноги на ширине плеч и, медленно наклоняясь вперед, упирается ладонями в пол, вытягивает спину, оттопыривая пятую точку выше и натягивая задние мышцы бедер. Боль, но приятная. — Я вновь по поводу Чонгука, — генерал складывает руки в карманы своих отпаренных брюк со стрелками впереди, делает несколько шагов к занимающемуся Ыну, разглядывает обтянутое спортивным нарядом тело доктора. — И что же на этот раз? — тяжело и безнадежно выдыхает Чха. — Как предотвратить выпадение? Меня пугает то, что произошло сегодня, их связь с Хосоком, она не настолько прочная, какая нужна пилотам, но Чонгук слишком хороший боец со слишком большим потенциалом, нам нельзя его упускать, — в голосе генерала безысходность. Надежды совсем мало на то, что с Чонгуком всё и вправду получится, что генерал не ошибся, что эта ошибка не будет стоить ему чьей-либо жизни. Ыну выпрямляется из предыдущей позы, выдыхает, поджав губы, и направляется к одинокому парапету, на котором его ждет полная бутылка воды. — Честно, никак ты это не предотвратишь, Джун, — Ыну усмехается, но разочарование в своем тоне не скрывает. Ему искренне не хочется говорить Намджуну слова, которые должен. — Либо ты отстранишь его, либо ищи ему другого пилота, а это практически невозможно. Ему может подходить любой, хоть весь Тэпхедом с ним в дрифт пусти — всё окажется бессмысленным. Мы только измучаем его мозг. В какой-то момент он просто откажется от того, чтобы в его голову вновь кто-то залез, — Ыну отпивает из бутылочки, заворачивает крышку и ставит ее на место. — Отстрани его, если не хочешь, чтобы в бою он как-нибудь вспомнил про свою семью и разорвал связь. Он, может, и вынесет, но Хосок — нет. — Но Чонгук нам нужен… — генерал расстроенно опускает загруженную мыслями голову, слегка покачиваясь, прикрывает глаза, потирая их пальцами у переносицы. — Он нам нужен… — Выбирай, кто тебе нужен больше, но с Чоном проблем ты огребешь, — Ыну возвращается к своим занятиям, расставляет широко ноги и одну сгибает в колене. Он вытягивает руки в разные стороны параллельно своим ногам, устремляет подбородок ввысь и пытается вновь отвлечься от только что обрушившего на него свои проблемы Намджуна. — Ты взрослый альфа, генерал целого Тэпхедома, в твоих руках каждый человек здесь. Твоя совесть решит всё. Прислушайся к разуму, не к сердцу. Оно тебе ответа не даст. Намджун поднимает голову на Ыну, который с закрытыми глазами изящно растянулся над глянцевой поверхностью пола. Его стопы упрямо упираются в дерево, налитые кровью вены взбухли от напряжения, но на лице, в руках и в ногах — ни дрожи, ни намека на то, что трудно. Он едва совсем улыбается, в мыслях где-то отдаленно слушая шум вокруг себя, не реагирует на внешние раздражители. И в этом его красота — в его спокойствии, равновесии, из которого, кажется, доктора выбить невозможно. — И почему не все омеги такие, как ты, бета? — с насмешкой в голосе интересуется Намджун. — Где вся эта мудрость в них? Почему ее в них нет? Почему в них нет всего того, что в тебе есть? — Это флирт, генерал? — улыбается, не обращая внимания на приблизившегося Намджуна, Чха. — Я бета, мне это неинтересно. Всё, чего я сейчас хочу — хотя бы один выходной, чтобы выспаться и провести день с собой. — У тебя не было выходного? — сразу же отвлекается от обтянутых глянцевой тканью ног Ким. — Уже неделю. Говорят, какие-то проблемы с докторами, — тихо бросает врач. — Понял. Завтра у тебя выходной, отдыхай, — Намджун кивает, будто бы сам себе, разворачивается и направляется к выходу. — Насчет омег, генерал, — Ыну распахивает сонные и воспаленные от усталости глаза, ждет, когда Намджун остановится и посмотрит в его сторону. — Не примите за грубость, но вы просто не на тех смотрите. Намджун смеется в ответ, оголяет розовые десны в улыбке, удаляется вдаль по коридору грязно-голубого цвета.