Разлом

1

— Я пришел, — Хосок аккуратно заходит в комнату Чонгука, немного удивленный тем, что дверь не то, что не захлопнута, а даже слегка приоткрыта. Младший альфа обездвижено лежит на своей постели, отвернувшись лицом к окну, открывающему вид на холодную улицу. Никаких признаков жизни не подает, но переживать из-за того, что с Чонгуком что-то не то, нет смысла: он либо уснул, либо просто пытается осознать всё произошедшее сегодня с ним. А то, что произошло — любого повергнет в шок. Как минимум, сделает для психики огромную встряску. И после такой встряски нужен покой, умиротворение, которые Чонгук сейчас, видимо, и получает. — Хей, сопляк, ты живой? — Хосок усаживается на не занятый большим телом Чонгука край постели и касается открытого плеча младшего. Тот не обращает внимание, рассматривает отражение люстры в темном окне, разглядывает тень от тела Хосока, что нежно успокаивает, словно мягкое одеяло, как объятия папы в детстве. Ладонь друга на плече, как ладонь Сынге, — теплая, слегка шершавая, и хочется сжать ее, как сжимал в детстве ладонь Сынге в трудные минуты, когда держаться рука об руку, плечом к плечу было единственным выходом, чтобы хоть как-то разделить наказания отца. Чонгук помнит, как Сынге защищал его, как прикрывал младшего братика собственной спиной, а после не мог наклониться, потому что было больно. Отец никогда не разделял — альфа, омега, ребенок, собственные сыновья — для него все были равны, и удары были всегда одинаковые, что для него, еще маленького, что для Сынге, который был немного постарше. — Да, всё нормально, — с трудом выдавливает из себя Чонгук. В груди вязкой массой растекается мерзость, от которой никуда не избавиться, никуда не убежать. Хосок вытащил их из такой передряги, что Чонгук ему теперь по гроб жизни обязан. Если бы не Хосок, неизвестно, что бы стало с ними во время боя с Хищником Икс. — Хосок… — в горле комок, а в мыслях только негатив, Чонгук из него на девяносто процентов состоит, другие десять процентов — благодарность. Хосок отвечает коротким мычанием, давая знак, что всё еще здесь и всё еще слушает, что рядом, несмотря ни на что. — Из меня вышел дерьмовый напарник… Прости за сегодняшнее, — Чонгук поднимается, усаживается на другую сторону большой кровати, потирая виски пальцами и виновато опустив ладони с избитыми костяшками. — Я не знаю, почему так сильно запаниковал, и мне нет оправдания… — Э, ты! — Хосок со средней силой толкает Чонгука в спину, выпячивая глаза в удивлении и приподнимая брови. — Не развози тут сопли! Ты — альфа, пилот, в конце концов, или всё еще тот мальчишка, который со страхом бежал от кайдзю? Ты — альфа, пилот, или всё еще тот пацан, который первый раз вышел на ринг с другим курсантом? Это точно ты, Чон Чонгук? Тот парнишка, который не испугался подойти к самому генералу, чтобы просить? Мне о тебе другое говорили, я тебя другого полгода наблюдаю, — Чонгук обращает всё свое внимание на сидящего позади него Хосока, разворачивается к тому лицом и ждет, что он скажет дальше. — Так что вытри свои слезы и слюни, собери своё дерьмо, отдохни пару дней, восстановись, а после снова за тренировки. Ясно тебе? — Хосок с легкой улыбкой, ему совсем несвойственной, но такой воодушевляющей и солнечной, что жизнь сразу приобретает совсем другие краски, кладет руку на плечо Чонгука, сжимая и немного покачивая. Чонгук кивает молчаливо. — Я не слышу, — старший Чон щурится, поворачиваясь ухом и тыча пальцем в мягкую розовую проколотую мочку. — Ясно, пилот, — четко проговаривает Чонгук, вдобавок для убедительности еще и вымученно задирая край своих губ. Улыбка сейчас дается тяжело, как и осознание того, что жизнь на данном эпизоде, на первом провале, не заканчивается. — Все ошибаются, Чонгук. Но у всех есть право на исправление своих ошибок. Ты еще молод слишком, рос в тепличных армейских условиях лагерей. Тебя ждёт еще очень много дерьма, ты свершишь еще миллион ошибок: и мелких, и крупных — но никогда не забывай, что кого-то эти ошибки учат чему-то, кто-то из них опыт извлекает, а кто-то по незнанию и по своей сущности продолжает вляпываться в одно и то же, собирает одни и те же грабли, до тех пор, пока они не расквасят им лицо в мясо. Выбирай, на какой стороне ты, Гуки, — Хосок поднимается с насиженного места, сует руки в карманы, шаркает по куртке. Будто ищет что-то важное. Он выуживает из одного из внутренних карманов крохотный сверток, неаккуратно заклеенный скотчем, выпрошенным, наверное, у Джина. — На, — протягивает он руку младшему. Чонгук непонимающе смотрит на сверток перед собой. — Да что ты пялишься? Бери. Не ссы, не убьет. Только не открывай до того момента, пока не придет время, а когда придет, сам почувствуешь, — Хосок подкидывает сверток с легкостью в воздух, тот летит в Чонгука, он перехватывает, сжимая его в ладони. Что-то жесткое, будто какой-то обломок или осколок. — В общем, в физическом плане с тобой всё отлично, значит будем работать над твоей головой, — подмигивает старший Чон, покидая комнату Чонгука. — Всё, бывай.

2

3 года спустя

Полное спокойствие. Умиротворение. Дыхание ровное, конечности расслаблены, вокруг шум работы базы, а в ушах глубокая убаюкивающая тишина. Кровь по венам течет медленно, пульс отзывается размеренными ударами в ушах, а сердце бьется в ритм дыханию. Чонгук вытягивает руки в стороны, пытаясь, не прикладывая усилий, отпустить мысли в сторону, не напрягаться и приподнять одну ногу. С каждым днем, с каждым месяцем у него стало получаться всё лучше. Различные духовные практики, разговоры с сенсеями, три месяца работы со старцами в монастыре у подножья Фудзи дали свои плоды. Все нечеловеческие усилия окупаются. Ни одного выпадения за последние три года сражения, нахождения в эпицентре урагана. В бою младший Чон стал сосредоточен, нацелен лишь на победу, и на другие мысли внимание перестал обращать абсолютно. Боевые искусства в руках Чонгука расцветали новыми красками, создавали свою индивидуальную, словно неподвластную всему миру стихию, которой распоряжаться мог только лишь сам Чонгук. За три года кайдзю от рук Фолгора и его умелых пилотов гибли, как мухи. Тринадцать монстров за три года — это внушительный результат. Уважение каждого альфы, омеги, беты чувствовалось на собственной шкуре, в деталях повседневной жизни было нескрываемым. Чонгук из птенца превратился за три года в молодого гордого орла, у которого крылья еще не такие сильные, крепкие, как у Хосока, но могли уже позволить взлететь так же высоко, парить какое-то время на пике. Но, к сожалению, держаться на этом уровне было немного сложно, ведь опыта еще не так много, но уже вполне достаточно. Чонгук делает очередной глубокий вдох, а после него с легкостью выдыхает, меняя позу и вытягиваясь, словно цапля. Хосок рядом выполняет те же движения, но уверенности в нем больше, как и устойчивости. Тренировки у них всегда парные, два солдата всегда вместе. Их мысли за три года ежедневного взаимодействия стали перекликаться, дружба окрепла, обрела почти братские узы. Два поломанных человека нашли друг друга в бою, и каждый раз показывают всему миру, всей галактике, что еще дадут жару, что еще нескоро кайдзю сотрут эту планету в пыль. На Тэпхедоме с каждым годом всё меняется, и лишь в лучшую сторону. Новое оборудование, новейшее оружие, егеря оснащаются новым боевым арсеналом, они обретают очередное преимущество в бою. И каждый пилот это чувствует, программа на пике, переживает свой лучший этап, цветет, как сакура за окнами огромного, разросшегося уже почти на половину берега залива корпуса. О японском Тэпхедоме слышали уже повсюду, а о некоем егере с именем «Фолгор» слагают легенды, пишут рассказы, выпускают целые серии комиксов, в которых егерь борется с ненавистными кайдзю. О нем говорят так, будто бы это людская фантазия, но Фолгор реален, Фолгор действительно бьется на смерть каждый раз, оказывается поломанный, как и его пилоты, в ремонте, но каждый раз вновь выходит в бой. Самый сильный егерь Тэпхедома, самая сильная машина за все время производства. За три года в Соединенным Штатах и в России выпустили несколько егерей четвертой категории, но все они находятся в местных базах. Азиатская база пока что сражается только за счет имевшихся ранее егерей, но и это еще не конец. Весь мир ждет выхода новых егерей, как во времена до войны ждали выхода новых коллекций великих кутюрье. Времена меняются, и приоритеты у людей меняются. После таких трагедий появляется новый смысл у всего человечества. Каждый раз, когда народ оказывался на грани вымирания, природа брала свое, люди объединялись в единое целое для общей борьбы, для того, чтобы выжить, с какими бы трудностями на пути к лучшей жизни не сталкивались. Проблема личности важна, безусловно и безоговорочно, но проблема целой планеты важнее в сто крат. Поэтому, подстраиваясь под новые условия, люди учились и учатся до сих пор искать пути выхода, учатся занимать свою жизнь чем-то, только бы удержаться в этой расшатанной пробитой лодке. В прошлом году Чонгук на задании умудрился сломать руку. Перелом был тяжелым, восстановление было ничуть не легче. Но с каждым месяцем кость срасталась, мышца укреплялась, и сейчас он уже может себе позволить стоять на руках. Кровь приливает в мозг, тело слегка покачивается. Легкая ноющая боль напоминает о травме, и Чонгук через спину ставит ноги на пол и усаживается на колени, разглядывая всё еще сосредоточенно выполняющего свое упражнение Хосока. —Что-то не так? Что случилось? Рука? — Хосок падает нелепо на пол, и от былого спокойствия не остается и следа. Атмосфера в комнате сразу же приобретает небольшую напряженность. — Да нет, так, пустяки, — Чонгук разминает руку и возвращается к выполнению упражнений, но уже меняет позу. — Чонгук, слушай, — прищуривается Хосок. Какой-то странный вопрос мучает его. — А у тебя омега когда-нибудь был? — В смысле? Их целая база ходит… Чимин и Джин… Но они же не… — Не, в плане, ну… — Хосок указывает на пах младшего и посмеивается, наблюдая, как взгляд Чонгука из непонимающего превращается в ошарашенный. Чонгуку сразу становится страшно неловко. Он задумывается о своей невинности и впервые чувствует за нее неприятный стыд, и тот почему-то заставляет его глупо ляпнуть: — Конечно! — Да ну? — прищуривается Хосок. Чонгук вскакивает с насиженного места, собирает за собой коврик и относит ко всему инвентарю. Хосок выдыхает, заметив, что Чонгук не желает продолжать эту тему. Малой непорочен до мозга костей, небось даже себя не трогал никогда, не то, что омегу. Но то не так важно, сражается он на славу. Парни заканчивают тренировку и направляются в зону столовой, посмеиваясь, как всегда, и пошучивая над персоналом Тэпхедома, над прибывшими новобранцами, которые здесь начинают мелькать каждые три месяца. Когда-то Чонгук и сам был таким, их даже по лицам можно определить: слишком открытые, в глазах слишком много доброты и веры. Альфы заходят в огромное помещение, ищут глазами своих друзей, которые небольшой кучкой уже ждут их с полными риса и овощей подносами. — Неплохо, Чиминчик, — Хосок запрыгивает на лавку рядом с омегой, обнимая и благодаря, а после тянет к себе свой поднос и сразу же с голодом зверя набрасывается на ужин. Чонгук садится рядом, поприветствовав сначала Джина, Чимина и Шону, напарника Чимина, который иногда появляется в их компании, как дополнительный элемент. Альфа, прекрасно сложенный, с лицом Аполлона, темными густыми волосами и темно-зелеными глазами, любящий себя сильнее, чем кого-либо на свете, и совершенно этого не скрывающий. Хотя нет, есть один омега, ради которого он готов упасть к ногам — Чимин, только почему-то на протяжении множества лет все скрывает, надеясь, что тот в дрифте, случайно увидев воспоминание, не запомнит, не обратит внимание и не отреагирует. С виду хороший, но скрытный и погруженный в себя. Про таких обычно говорят «в тихом омуте», да вот только Шону совсем не тихий омут. Своего пристрастия к рюмке и к сигарете даже не скрывает, и любовь эта вполне объяснима. Его природный аромат — такой же по запаху, как и табак, которым он каждый день убивает свои легкие. Смесь различных сигарет, усиливаясь с природным ароматом, многих отпугивает, но Чимин настолько сильно уже привык к нахождению Шону рядом, что даже ждет каждый день, что услышит этот запах, что своими легкими вдохнет этот яд, и временами от блаженства прикрывает веки. А потом перед глазами догорающая спичка и чувство, будто прикладом по голове. Чимин выглядит сегодня каким-то угрюмым, макияжа даже не наложил, а ресницы на лисьих глазах опущены вниз, добавляя грусти его взгляду. У Чимина такое бывает, но все близкие уже давно выучили, в какие моменты. Когда генерал выбрасывает какую-то очередную токсичную выходку в сторону омеги, тот сразу превращается в нечто, на себя самого не похожее. Генерал почему-то обладает непонятной силой, которая способна непоколебимого омегу сломать. — Что у тебя с лицом? — жует рис, причмокивая, Хосок и обращается к Паку. — А что у меня с лицом? — тот безобидно ковыряется в своем обеде, надеясь, что альфа по правую руку заткнется и даст ему насладиться своими страданиями. — Что-то не так? — Да на лице написано всё, — не замолкает Хосок. — Намджун чего-то выкинул? — Тебе какое дело? — поворачивается к нему омега, с недовольством расстреливая взглядом. — Значит с ним, — усмехается Чон. — Хосок, хватит, — замечает Чонгук, глядя пристально на Хосока, от которого его отделяет только слишком угрюмый и серьезный Чимин. — Слухи есть, — начинает переключать тему омега. — Говорят, что генерал готовит какую-то операцию, что-то вроде спуска к разлому. Хотят исследовать состав почвы, но собрать на подводных лодках почему-то не могут. Хотят отправить кого-то из егерей, — Чимин заканчивает свою трапезу и речь одновременно, откладывает в стороны палочки, ожидая реакции друзей, но получает совсем не то, на что рассчитывал. — Ну, наверняка Тэнгу пошлют, — бросает, будто невзначай, Хосок, вкладывая в свои слова очевидные нотки презрения. Незамеченным это не остается. Чимин поворачивается к нему, чувствуя, что терпение сегодня не к чертям. — И почему же нас? — Чимин чувствует, как Шону поднимает свой взгляд, видя назревающий конфликт. Два разъяренных быка готовых друг на друга наброситься в любую минуту, совершенно не видящих границ в общении. Вот такие они, но всегда потом мирятся, будто бы их ссоры и драки — пустяки. Но сейчас Чимин почему-то совсем не улыбается, с сарказмом отвешивая Хосоку оплеухи изящными словами. Он с гневом вдыхает воздух, а ладони уже почти сжаты в кулаки. — Да забей, вас всегда на всякую херню отправляют… — с улыбкой отворачивается от него Хосок. Чимин глядит на него еще несколько секунд, ожидая, что тот продолжит, но альфа молчит. — Это всё? — Пак демонстративно поднимается, агрессивно хватая свой поднос. После недолгой тишины и направленных на него взглядов друзей он пытается удалиться, но, не сделав и два шага, слышит: — Ну, если вы разрешаете мне доебаться, то… А тебе генерал эти слухи бормочет, когда ты ему дрочишь? Или уже после? — Хосок самодовольно растягивается на лавке, ожидая взрыва, наблюдает, как цепи, держащие весь гнев Чимина на подобные фразы, ломаются одна за другой, и это зрелище приносит нескончаемое удовольствие. Гневный Чимин — картина на миллион, даже немного возбуждает, хоть и Хосока конкретно этот омега сексуально совсем не привлекает. Чимина рвет изнутри. Поднос с приборами летит на бетонный пол, со звоном приземляется, а остывшая еда рассыпается по его поверхности. Чимин сжимает кулаки, до крови вгрызаясь ногтями в собственную кожу, после чего разворачивается, пересекая расстояние до стола в два шага, и налетает на Хосока. Он хватает его за ворот военной куртки, тянет за грудки к себе, почти касаясь его улыбающихся губ собственными, чувствует заражающее азартом дыхание альфы. Сидящий рядом Чонгук вскакивает сразу же, пытаясь оттянуть Чимина к себе, но у омеги, маленького и хрупкого с виду, сила немерянная. Он отбрасывает руки Чонгука со своих плеч и продолжает с ненавистью, проснувшейся впервые в душе, убивать Хосока, нашептывая ему в губы. — Если я еще раз услышу, что ты своим поганым ртом что-то о моих отношениях с генералом бормочешь, потому что, видимо, не дрочишь, я пойду к Киму и выложу ему всю ту херню, которую распускают по Тэпхедому, обвинив в этом тебя, — Чимин дергает загоревшегося Хосока на себя. — Он выпрет тебя на улицу, будешь в Гонконге милостыню просить, стоя на коленях, либо же травой торговать, если не найдешь способный защитить тебя член, — выделяет он последние слова слишком очевидно. Хосок сразу же меняется в лице. — Ты же не хочешь повторения прошлой истории? — язвящий и довольный собой Чимин, вновь проснувшийся после всплеска эмоций и гнева, показывается наружу, раскрывается по-новому в глазах Хосока. — Сученок, — отпихивает Чимина с силой от себя Хосок. Прошлой ухмылки и след простыл. Чимин отходит в сторону, поднимает с пола опрокинутый поднос — он же не свинья за собой такое оставлять — и, не глядя даже в сторону озадаченного Хосока, удаляется с места почти случившейся драки. Чонгук непонимающе разглядывает Хосока, не скрывая заинтересованности в том, что бросил на эмоциях Чимин. — В чем твоя проблема, Чон? — слышится как всегда спокойный, но в то же время до жути разочарованный голос, что режет льдом. — Чего ты докопался до них с генералом? Почему твой нос лезет постоянно не в свои дела? Какого хера тебе надо от Чимина? — Шону поднимается со своего места и забирает с собой все свои вещи. Он равнодушен внешне, внутри мечтает убить одного из Чонов. — Отвали уже от него, а? Хосок смотрит на разочарованно следящего за уходящим Шону Чонгука и замечает в его наивных глазах слишком много боли и стыда. Такого от Хосока он не ждал. Чонгук, как никто другой, знает, что Хосок действительно ими всеми дорожит, что действительно любит их всех, и такие выходки для него — дикая странность, но что более странное — необъяснимо резкая реакция Чимина. Видимо, случилось что-то действительно плохое, а Хосок его попросту добил. — И в чем дело, Хосок? — спрашивает Чонгук. — Тебе заняться больше нечем было? — Еще и ты меня осуждать будешь? Мне ваше осуждение в хуй не уперлось, — грубо отвечает Хосок. — Извинишься перед ним потом, ты не прав, — Чонгук следует примеру двух парней до него, оставляя Чон Хосока совершенно одного со сказанными последними словами. Они и сами крутились и у того в голове, но Чонгук, уже чувствуя Хосока всем своим нутром, сказал то, на что начинала наталкивать старушка совесть. Стало стыдно.

3

Сидя на коленях у Намджуна, Чимин немного успокаивается, но впервые обида на Хосока настоящая и сильная. Он позволил себе слишком много, перешел все границы, которые было возможно, и списать здесь всё на характер уже нельзя — это именно наглость, безрассудство и вседозволенность в словах и действиях. Изначально Чимину вообще захотелось, как маленькому омеге, нажаловаться Намджуну на такое поведение Чона, но после недолгого мыслительного процесса, он пришел к выводу, что генерал скорее Чимина обвинит в произошедшем, или в очередной раз скажет что-то в сторону омеги, чтобы рот поменьше открывал, или типа того, нежели накажет Хосока, показывающего такие великолепные результаты. Чимин слышит ровное сердцебиение своего альфы, в его объятиях так тепло и уютно, что покинуть их кажется равно возвращению в ад, в самое его пекло. — Правда, что планируется операция? — Чимин немного приподнимается, глядя на розовые губы альфы, трепетно держит расслабленный ворот его рубашки. — Да, — Намджун где-то не здесь, будто витает на других планетах и думает о чем-то другом, но услышав вопрос Чимина, возвращается. — А что? — Да так, интересно, — поджимает губы Пак. — А что за операция? Когда проводить? — Когда придет время, всё узнаешь. Я не хочу, чтобы это стало достоянием общественности, как и… — генерал чувствует, как непозволительно для себя и своего положения сбалтывает лишнего, но хотя бы вовремя замолкает. Чимин чувствует этот проскользнувший холодок, но сегодня держать в руках себя он не может. Истеричная натура рвется наружу, как никогда. Омега поднимается с удобных коленей альфы, проводя мягкими кончиками пальцев по его оголенной шее, словно оставляя этим жестом порезы на прощание. Кожа к коже, но уже не горячие. Вмиг перед ними бездна. Намджуна этот недовольный взгляд Чиминов, этот почему-то задранный выше обычного подбородок, являющийся открытой демонстрацией протеста, дико начинает раздражать. Омега всегда с ним был покладистый, никогда характер не показывал, а сейчас сам встал с коленей, смотрит как-то разочарованно и с ненавистью. — Какие же у тебя секреты, генерал? — усмехается Пак. Намджун молчит несколько секунд. — У меня их много. — Так расскажи хоть один, — Чимин смаргивает начавшую образовываться пелену слез на глазах. Альфа не стремится вернуть его, прижать к себе, а продолжает холодно покручиваться в своем кресле, даже не глядя в сторону Чимина. Неуважение, нелюбовь. Чимин чувствует себя использованной игрушкой. Раньше эти действия Намджуна казались обычными. Он же генерал, он всегда держит себя под контролем. Но всё тепло, которое он давал, было лишь телесным. Из души были только холод и пустота. Намджун же, оказывается, никогда и особого интереса к жизни Пака не проявлял. В таких ситуациях, когда чувствуешь, что человеку на тебя плевать, что для него ты — лишь нужное на определенном жизненном этапе внимание, чтобы не скорчиться от одиночества, наверное, стоит уходит, разворачиваться спиной и уходить, не оглядываясь, как можно быстрее и дальше. Но Чимину, глупцу, нужно услышать то, что окончательно добьет. Он выйдет из этого кабинета и в следующий раз зайдет сюда уже не для того, чтобы отдать свое тело альфе, а только лишь для того, чтобы получить указания, выполнить свой служебный долг. — Пилот, всё, что касается вашей службы, вам обязательно и своевременно сообщат, — Намджун, будто бы ища источник уверенности в самом себе, подтягивается к краю стола и ставит на поверхность локти. — Значит так, генерал? А как же: «Чимин-а, зайди сегодня ко мне», «Чимин-а, ты трахаешься, как Бог!» — Чимин вымученно улыбается, стараясь сдержаться и не закричать на весь кабинет от боли. Генерал, его любимый альфа, так резко стал ледяным, недосягаемым, будто играет он сейчас, в этот конкретный момент, а не тогда. Да он сам себя, вероятно, обманывает. Думает, что не любит, а на самом деле — влюблен по уши. Да он просто боится принять свои чувства. Он же такой важный человек, ему ни в коем случае нельзя показывать свои эмоции. Чимин кричит внутри, потому что так сильно любит… А его нет. После отрицания наступает агрессия, и она разрывает Чимина. — Пилот, — грубо произносит генерал, поворачивает голову к Чимину. Его еще немного пошатни, упадет. Слишком слабый и уязвимый, но Намджун принял решение, неотвратимое. Пора заканчивать их эту игру. Слухи дошли до пункта назначения, слишком долго длилась эта история. Сразу было ясно, что Чимин не для Намджуна, а Намджун не для Чимина. Омега перестрадает, а альфе он и не нужен вовсе, совсем. — Как раз в этом и дело. Мы просто трахались. Ты не мой омега, а я не твой альфа, — слова режут больно, но так надо. Так будет лучше для всех. Чимин бросает последнюю усмешку, последний полный чувств взгляд на человека, который к нему равнодушен. Он без слов разворачивается и осознает, что ноги совсем не ватные, в теле сила, гнев, который хочется выместить либо на боксерской груше, либо на чьем-то лице. Омега, с гордо поднятой головой, хоть и унизили его до самого плинтуса, скрывается за дверью, громко хлопнув. — А ты тут чего забыл? — по ту сторону люди, которые смотрят заинтересованными в новых сплетнях глазами, скорее бы пустить свои языки в пляс и перемыть кости высшему начальству. Один из всех, прикрывающий лоб иссиня черными прядями, зажимает свой проклятый планшет, как всегда опустив забито голову вниз именно в те моменты, когда Чимин выходит из кабинета генерала Кима. — У генерала свободно, — Чимин уже было собирается уходить, но почему-то сучья натура решает, что рано, и последнее слово, не сказанное Киму, должно быть сказано именно Джину, совершенно ни в чем не виноватому, но постоянно принимающему удар на себя. — Проси у него, что хочешь, я ему сейчас так отсосал, — в удовольствии Пак закатывает глаза. — Он явно в хорошем расположении духа, — улыбка с лица сходит. — Ебанутый день, — омега с изящно прямой спиной и шикарным фигуристым телом привлекает на себя все взгляды. А ему это, собственно, и на руку. Генерал еще увидит, кого потерял. Чимин отомстит.

4

Джин аккуратно заходит в кабинет генерала. Тот, склонив голову над бумагами, о чем-то размышляет. О чем-то, явно не связанном с новым заданием. В голове куча догадок, но, учитывая то, с какой истерикой вышел из этого помещения только что пилот Пак, всё становится на свои места. — Джин? В чем дело? — Намджун, услышав шаги по мостику, ведущему к своему столу, сразу же поднимает голову. Лейтенант настороженно идет, держа в руках какие-то конверты и, конечно же, свой планшет. — Что-то срочное? Просто я сейчас не… — Сегодня утром пришло сообщение из корпуса Соединенных Штатов. Пометка — лично генералу Киму в руки, — Джин кладет перед Намджуном запечатанное в шелестящую бумагу бежевого цвета письмо и задерживается, ожидая дальнейших распоряжений. Намджун, ничего не подозревая, тянется к письму, затем распечатывает, но, увидев только первые буквы и имя того, о ком пойдет речь, сразу же вытягивается в струнку. Он подозрительно поднимает взгляд на Джина, а после продолжает внимательно читать послание. Минута молчания, и генерал откладывает письмо себе в стол, невзначай посылая Джину простой вопрос: — Как у вас дела, лейтенант? Ни на что не жалуетесь? Джин, озадаченный таким порывом босса, не скрывая вопросительного тона, странно отвечает: — Всё в порядке. В комнате повисает долгое молчание. Намджун осматривает, кажется, в самый первый раз Джина с ног до головы, будто оценивающим взглядом, что-то обдумывая в своей голове, что-то действительно серьезное и касающееся лейтенанта. Намджун резко выходит из своих мыслей со словами: — Можете идти, — и возвращается, как ни в чем не бывало, к своим делам. Джин удивлен, но приказ выполняет и лишних вопросов не задает. Неизвестная улыбка поселяется на его губах.

5

Очередные испытания егерей, к которым Чимин морально совершенно не готов, но кого это, вообще, волнует? Взял себя в руки, наложил тонну макияжа на лицо, чтобы выглядеть хотя бы немного свежим, нацепил на лицо улыбку, как у Джокера, скрывающую желание убить всех и каждого, и пошел сражаться за планету. В последнее время как-то слишком тяжело. У Чимина проблем, как у альфы омег в гон — по одной в день. Истощенность, усталость уже видны на коже, отражаются в синяках под глазами, как бы омега не пытался весь этот ужас, обвалившийся, скрыть. Но Чимин свою жизнь, эту старую, не совсем добрую старушку, знал, как никто другой. Если подкинула что-то незначительное — скоро жди кромешного ада. — Шону, там держатели подкосились, выправи, — Чимин указывает пальцем за спину альфы и дальше принимается поправлять свой шлем, сегодня странно неудобно сидящий на голове. Красный перламутровый костюм, созданный специально для пилотов егеря «Тэнгу», так же идеально, как и у пилотов Фолгора, повторял форму тела альфы и омеги, описывая каждый изгиб, отчего тела их становилось чертовски сексуальными именно в этом одеянии. Для Шону каждый заход в Тэнгу становился всё сложнее, но брать себя в руки он научился, поэтому сейчас, мельком поглядывая на подтянутые бедра омеги, покрытые сияющим алым материалом, почти никаких особых чувств не испытывает. — Чимин, у тебя всё нормально? С дрифтом проблем не будет? — Шону встает на свое место, ожидая, пока механизм выполнит свою работу и нейропроводящий гель заполнит отсеки костюма своей массой. — Не будет, — коротко отвечает омега. — Если хочешь, расскажи, я же всё равно сейчас всё узнаю, — пытается разрядить обстановку альфа. Начинается обратный отсчет. — Ты через секунду ко мне в голову залезешь. Хотя бы в душу не пытайся, а, — недовольно бросает Чимин, прикрывает глаза, и на счет «один», вновь и вновь погружается куда-то далеко, где уже был множество раз, но каждый, как дома. У Шону в воспоминаниях всегда так, в них омега объят заботой, теплом и счастьем.

6

Общие испытания егерей завершены успешно, впрочем, как и всегда, но сегодня после них пилотов Фолгора собирают в одном помещении, где их уже ожидает генерал Ким. Чонгук с Хосоком усаживаются на свои места за круглым столом маленького конференц-зала. У них только один вопрос: «Зачем их здесь собрали?» Чонгук садится рядом с Хосоком, который немного загружен мыслями о том, что наговорил Чимину вчера утром. Весь прошлый день он провел в осмыслении своего поступка и пришел к выводу, что действительно должен попросить прощения у омеги. Хосок виноват, он это знает. Теперь он будет работать над своими эмоциями. Но что действительно обрадовало, так это то, что с Чонгуком особых проблем не было, ни сегодня в дрифте, ни в их взаимоотношениях в общем. Чонгук, вообще, — наиценнейший в этом чертовом мире человек. Лучший из всех. Он никогда не будет осуждать, но его невинное выражение лица скажет все мысли за своего обладателя. Чонгук умеет вкладывать свои мысли в другого человека, даже не приложив для этого никаких усилий. Хосок так сильно благодарен судьбе, что его напарник именно он. Такой душевный порыв заставляет Хосока повернуться к Чонгуку и странно улыбнуться, как обычно улыбаются папы, горделиво рассматривая своего ребенка, поющего на сцене, подбадривающим и вселяющим уверенность взглядом. — Ты чего? — усмехается Чонгук. Но Хосок не успевает ему ответить, свою речь начинает генерал. — Добрый день, пилоты! — альфы в один голос отвечают почти той же самой фразой. — Рад вас всех видеть, — делает недолгую паузу Намджун. — Перейду сразу же к делу, не буду тянуть резину. Вы здесь, потому что сегодня отправляетесь на задание. Задание нетипичное для егерей, но нужное для дальнейшего развития программы, — Намджун зажимает кнопку у себя в ладони, и в центре стола загорается голографическая карта, на которой полностью расписана и проиллюстрирована сегодняшняя операция. — Мне нужно, чтобы вы подошли к разлому как можно ближе, взяли образец материи, из которой он состоит, а также образец грунта. Опуститься на такую глубину исследовательская группа не смогла, а в егере давление ощущается не так сильно. Почему Фолгор? У вас хорошие показатели по сражениям в водном пространстве, поэтому, если вдруг неожиданно появится кайдзю, у вас есть все необходимые условия, чтобы защититься. Надеюсь, суть вам ясна, если есть какие-то вопросы, задавайте, — обращается в основном к Чонгуку Намджун. Но тот с загоревшимися вмиг глазами рассматривает голограмму и кивает, что всё понял.

7

Переговоры с генералом заканчиваются через час, долгий час, во время которого Чонгук будто бы вновь побывал в школе при лагере. Появившееся в службе разнообразие заметно радует, но операция показалась Чонгуку слишком простой для выполнения. А что, собственно, сложного? Спуститься на дно океана, соскрести с края разлома немного материала и вернуться назад на базу. Что может пойти не так? Воодушевившись предстоящей битвой и отмененными на сегодня тренировками, Чонгук решает вернуться в свою комнату и насладиться немного свободным временем, подготовиться к операции, настроить и свой мозг, и тело на нужный лад. В коридоре, ведущем к комнате Чона, странно тихо для этого времени дня. Слышится лишь легкое эхо главного зала стоянки, где во всю идет подготовка Фолгора, его красивые конечности натираются до блеска. Чонгук медленно шагает, не обращая внимания на всё вокруг, в мыслях только предстоящее задание. Он уже представляет, как с успехом вернется на базу. Но вдруг из мыслей выбивает шум падения, будто кто-то навернулся прямо за углом. Альфа поворачивается в сторону поднявшегося шороха, который кажется громким из-за акустики коридора. Из-за поворота к комнатам других номеров выкатывается мяч. Интерес берет верх и Чонгук идет к нему, но не успевает. Незнакомый ему мальчик, лет пятнадцати, худой и высокий, с угольно черными волосами, челкой, свисающей на глаза, испуганный взгляд которых врезается в фигуру Чонгука, заставляет альфу остановиться. Мальчишка стоит несколько секунд, смотрит так, будто бы его поймали за чем-то запрещенным, боится и шага ступить к своему мячу. Чонгук делает несколько шагов до мячика, поднимает его и, немного покрутив, бросает в руки мальчику. Тот ловит, крепко прижимая предмет к груди, но продолжает стоять и смотреть на Чонгука, не проронив и слова. — Ты кто? Тебя как зовут? — спрашивает Чонгук, глядя прямо в черные глаза, в которых отражаются звезды. Чонгук их не видел уже многие годы, эти самые глаза. Папины глаза еще до того, как отец начал пить, избивать и издеваться над ними. У папы глаза сияли миллионом галактик, были такими же черными и глубокими. Слишком худые и длинные ноги, которые будто бы сломаются сейчас от одного резкого движения, резко срываются на бег. Мальчишка, сверкая пятками, со всех своих сил несется куда подальше, а сраженный этим взглядом Чонгук продолжает глупо смотреть на его удаляющуюся фигуру и подлетающие, словно в старом черно-белом фильме длинные волосы, когда мальчик, уже почти скрывшись за очередным поворотом лабиринта Тэпхедома, бросает последний взгляд космоса своих глаз. Пугающие, опасные воспоминания накрывают с головой. Чонгук чувствует, как в сердце всё сжимается, мышцы сводит. Он на всю жизнь запомнит, как с лица этого мальчишки слетают закрывающие красоту волосы, как они зависают на секунду в воздухе, а после исчезают вместе с обладателем, как тело Чонгука пронзает разрядом в двести двадцать, и больше не отпускает, до тех пор, пока внутри всё не выгорит. Такое не забывается.

8

Превозмогая поднявшуюся и сегодня бурю, Фолгор, сбрасывая кислород, погружается под воду, закрывая все отсеки и отверстия, через которые жидкость может попасть в жизненно важные части тела. У альф уже испарина на лбах от того, как же было тяжело передвигаться на поверхности. Но чем ближе Фолгор приближался ко дну Тихого океана, тем легче становилось передвигаться. В голени переставали врезаться штормовые волны, непреодолимый ветер больше не задувал в пробоины в корпусе робота. — Все системы исправны, до разлома полтора километра, — сообщает бета в микрофон, и звук разносится по всей кабине управления Фолгора. — Оно и видно, — усмехается Чонгук. Фолгор шагает вперед, поднимая вокруг себя облако песка, но на горизонте уже виднеется зарево — разлом. Температура с приближением к жерлу становится выше, а вода подсвечивается оранжевым огненным светом. Разлом — как готовящийся к извержению вулкан. От него пышет, он огромен и нетерпелив, лава в нем бурлит. Подойдя немного ближе, когда до объекта остается совсем немного, метров триста, температура за корпусом егеря становится еще выше. Отключенные на время системы вентиляции сейчас могли бы сделать большую услугу, потому что по спине Чонгука уже начинает стекать неприятный пот, хоть и костюм полностью старается поддерживать микроклимат, условия вне него — опасные для жизни. — А здесь жарковато, нас об этом не предупреждали, — усмехается Хосок. Фолгор останавливается в сотне метров от разлома. Хотя бы на секунду насладиться картиной, быть первыми, кто когда-либо увидел это творение, порождение самого сатаны. Он будто парит в воздухе, потому что на краю, откуда лишь ступить шаг, и неизвестное человечеству вещество. Оно словно облако, только бурлящее, пузырящееся, и красоты неописуемой. Будто в эпицентре пожара, но от дыма не режет глаз, Хосок с Чонгуком, замерев, рассматривают это распространяющееся по океану зарево. Сам разлом по форме — две широкие линии, которые пересекаются, а в центре них — огромная бездонная дыра, откуда, видимо, и выходят кайдзю. С краев, будто водопадом, безустанно продолжают падать облака огня. — Неописуемо, — вместе произносят пилоты. Их голоса доносятся до сидящих на базе управляющих технической частью задания. Все замершие, даже генерал Ким в ступоре разглядывает голограмму того, что удается рассмотреть на расстоянии ста метров Фолгору. Но времени медлить больше нет, да и ждать чего-то незачем. — Фоглор, приступайте к выполнению задания, — произносит генерал, и егерь послушно делает шаг вперед. Подойдя к краю разлома, альфы замирают. Непонятная тяга, либо сильнейшее магнитное поле манят прямо в жерло, но Чонгук первым приходит в себя, сопротивляясь, будто затягивающему в воронку водовороту. — Хосок, давай скорее возьмем это дерьмо и вернемся на базу, — кричит он товарищу. Хосок кивает в ответ. Сегодня он странно молчалив. Фолгор наклоняется, выпуская специальные ковши из кистей, собирает нужный материал. Тишина вокруг, словно и нет без устали работающей машины, будто бы вода перестает поддаваться течению, а разлом замолкает, словно испугался руки человека. Искры, летящие из бурлящих красных облаков, повреждают немного корпус егеря, но для того это всё — легкие царапины. То, что случается после, — намного страшнее. — Генерал, зарегистрировано движение. Кайдзю третьей категории, один, — бета испуганно жмет по кнопкам, показывающим форму разлома, и со страхом глядя на Намджуна, сообщает новость. Все находящиеся в помещении ждут от генерала дальнейшего указа, а у него внутри сердце замирает. Намджун смотрит на приближающегося к выходу из разлома монстра, но что сказать не знает. — Генерал, нужно убираться оттуда и отправлять им помощь, — тараторит бета, возвращаясь к работе. Парень сразу же запускает механизмы, связанные со сражением, и от Хосока с Чонгуком это не остается скрытым. — Генерал, до выхода две минуты. Что нам делать? — бета откидывается на спинку стула и нервно запускает пальцы в волосы. — Фолгор, вы слышите меня? — берет себя в руки Намджун. — Забирайте материал и срочно уходите оттуда, как можно быстрее. Хосок с Чонгуком, уже закончившие собирать образцы, с испугом смотрят на панели, где красным светом сигнал о приближающемся кайдзю третьей категории. О нем ничего не известно, совершенно, но монстр уже близко, еще несколько секунд и сражаться будет поздно. Необходимо хотя бы отойти от края разлома, чтобы, в случае чего, магнитное поле не затянуло в воронку. — Сбросить обороты! — громко выкрикивает Хосок. Чонгук сразу же тянется к нужным кнопкам, и Фолгор, разворачиваясь почти на сто восемьдесят градусов, опасно стоя к разлому спиной, начинает медленно удаляться. — Ускорители! — Хосок сам вводит нужные комбинации. Фолгор, сотрясая собой дно, начинает ускоряться, постепенно переходя на размеренный бег. Но не успевает. Несколько метров, и позади слышится рев, от которого по телу у обоих пилотов пробегают мурашки. Фолгор не останавливается, надеясь оказаться хотя бы на какое-то время на мели и получить фору. Имея над собой воздух, сражаться будет гораздо проще. — Кайдзю вышел из разлома. Фолгор, двигайтесь немедленно ближе к береговой зоне. До ближайшей земли три километра на север. — Приняли, — отвечают вместе Хосок с Чонгуком, ускоряясь, насколько это возможно в таких нестандартных условиях. Кайдзю становится от них всё дальше, робот получает необходимое время. Но неожиданно монстр начинает плыть в сторону егеря, становясь намного быстрее, чем сам робот. — Черт его дери, у него скорость в два раза выше нашей, мы не успеем добежать до берега. У нас нет выбора, нам придется биться, — говорит Хосок базе. Намджун закусывает изнутри нервно щеку. Такого исхода событий он не ожидал. Но подвергать Фолгор риску и заставлять сражаться под водой — лишь только в крайнем случае. — Отставить! — резко выговаривает Намджун. — Бегите до тех пор, пока кайдзю вас не настигнет, мы высылаем подмогу, — Намджун бросает опасный взгляд своих карих глаз на какого-то бету, и тот сразу же принимается сообщать пилотам других егерей, чтобы те начинали подготовку. — Но генерал, при всем уважении, мы не успеем. Тварь нападет со спины, и шансов будет мало, а если мы остановимся и сможем перевести дыхание, то попробуем хотя бы… — произносит Чонгук более спокойно, чем бы это сделал сейчас Хосок, передвигая ногами и чувствуя, как дыхание начинает сбиваться от постоянно мешающих бегать потоков воды. — Я сказал отставить! — повышает голос генерал, впиваясь в стол перед собой пальцами. Ситуация будто бы безвыходная. Слишком опасная и рискованная, и от решения Намдужна зависят жизни двух пилотов, совершенно не рассчитывающих на бой сегодня. Просчет Намджуна, его ошибка, его вина в произошедшем. Хосок с Чонгуком переглядываются друг с другом и одновременно кивают, потому что думают об одном и том же. Жизни других людей и собственные гораздо важнее, чем указ генерала. Фолгор начинает замедляться, а кайдзю становится всё ближе и ближе. Егерь с трудом тормозит, по инерции проскальзывая еще несколько секунд и поднимая за собой песок со дна океана. До так сильно необходимого сейчас воздуха всего ничего осталось, но времени на бег больше нет, его критически мало. Хосок и Чонгук успевают только развернуться и принять боевую стойку, как огромный кайдзю врезается прямо в бедро своим огромным, торчащим из лба рогом, со вкусом и наслаждением проделывая глубокую дыру. Жирный монстр с длинным телом, обтянутым чешуйчатой кожей, жесткой и скользящей до такой степени, что кисти Фолгора попросту соскальзывают и не успевают зацепиться за плечи, чтоб оттолкнуть от себя кайдзю. Альфы громко кричат от дикой боли, Чонгук чувствует, как одна нога почти полностью отнимается. Фолгор, чудом удерживающийся еще на ногах, старается переместить центр тяжести на другую ногу, но на секунду отстранившийся кайдзю не дает такому произойти. Животное пронзает плечо в левой стороне, той самой, где находится Хосок. Чонгук чувствует, как почти вся левая сторона немеет, но его боль несравнима с болью Хосока, на которого приходится весь основной удар. Страх в глазах напарника впервые настолько пугающий. У Хосока взгляд сейчас такой жалкий, такой слабый, он молится в душе, вопрошает о помощи. Чонгук преисполняется ненавистью вновь и вновь, она застилает белой пеленой глаза. Чонгук становится слеп, он не видит ничего перед собой, ни сантиметра. В мыслях всплывают картинки того дня, когда он на руках из школы вытаскивал детей с точно таким же взглядом, когда с точно такой же безысходностью молил солдата, сказавшего, что брат мертв, чтобы тот опроверг свои слова. Чонгук пытается разглядеть наполнившиеся слезами черные глаза друга и видит другие. От этого страшнее, от этого еще хуже. Ночной небосвод в этом сиянии, тысячи мыслей в голове, неконтролируемым потоком принизывающие сердце. Все воспоминания, будто поднятые со дна колодца, перемешиваются, норовясь разорвать душу. Боль телесная смешивается с болью воспоминаний. Фолгор не может дать отпор, впервые в жизни. Хосок почти без сил, он травмирован, но что для кайдзю? Монстр валит робота на землю, наконец убирает свой клинок, Хосок, чувствуя только одну свою руку, начинает было сопротивляться, а Чонгук тупо смотрит куда-то вдаль, совершенно не двигаясь. — Генерал, нейронный импульс случайного типа, спровоцированный сильным выбросом адреналина, у Чонгука. У него выпадение! Хосок сейчас на пятьдесят процентов один ведет бой. Повреждение систем левого бедра и левого предплечья, — информирует бета, будто бы Намджун и сам не видит, насколько всё плохо. Его потерянный взгляд мечется от одной сигнатуры к другой, от одного красного пятна к другому. В ушах поднявшийся звук сирены, за окном кабины управления, где страшная картина — два егеря, готовящихся к выходу на помощь. Намджун не знает, что сказать, кажется, впервые. Контроль над разумом потерян, потому что картины предупреждающего Ыну, все те мысли, которые на подсознании каждую минуту каждого дня твердили, что Чонгук опасен, что может выпасть, накатывают ударной волной. У Фолгора сейчас нет выхода, кроме как держаться, не умереть, превратиться для кайдзю в грушу для битья, потому что в таком состоянии, когда один пилот наполовину потерял свои возможности, страдает от дикой боли и на ногах и в разуме удерживается только лишь другим пятидесяти процентам — процентам Чонгука. У него есть возможность выбраться из западни собственных мыслей, но вероятность того, что это случится, крайне мала. Чонгук видит папу, накрывающего на стол. Почему он здесь? Как он тут оказался? Это их дом? Да, кажется. Солнечный свет через маленькую щель между старыми потертыми шторами с цветочным узором попадает на начищенные до блеска приборы, подсвечивая пылинки. Чонгук бросает взгляд на папу, он с заботой хлопочет вокруг стола, а после идет к духовке, открывает крышку, немного обжигаясь, и морщит носик. Чонгук, как будто бы привидение, следит за картиной отстраненно, незамеченный. На невысоком стуле сидит еще совсем маленький он, стучит по столу ложкой, вопит о том, как сильно хочет есть, как он голоден. Папа прихватками достает противень из духовки. От блюда идет прекрасный аромат. Чонгук его не чувствует, но в этом уверен. У папы еда по-другому не могла пахнуть, так же, как и он сам. Всегда тепло, всегда с любовью. Вдруг папа замирает, словно почувствовав, что в комнате есть кто-то другой. Чонгук осматривает помещение маленькой кухни, где раньше было светло и солнечно, а потом стало слишком пусто и одиноко. Папа, не успевший еще снять прихватки, оборачивается в сторону Чонгука, не маленького, а взрослого, и глаза его наполняются слезами. Звезды загораются ярко, утягивая в свою бездну, в которой Чонгук уже почти тонет. Помещение превращается в пыль, только глаза всё те же. — Папа, — кричит Чонгук, — постой, прошу, — Чонгук пытается поймать хотя бы частичку этого прекрасного воспоминания. Он ловит моменты, жадно глотая раскаленный воздух. Вмиг темнота вокруг. Мальчишечье лицо, испуганные омуты, смотрящие прямо в душу, угольные развевающиеся на ветру пряди, длинные пальцы, держащие в руках ветку сакуры, и пухлые губы, которые произносят: — Очнись, ты нужен сейчас, — они неизвестным глубоким голосом просят. Чонгук чувствует, как будто со спины кто-то касается его шеи нежно, обвивает, но пальцы напротив всё еще зажимают ветку, не выпуская. Смерть. Она пришла забрать, она убаюкивает и зазывает, обнимает крепче, заполучая душу в свои лапы. А худенькое тело недвижимо, статично, и блестящие губы вновь раскрываются. — Прошу, очнись. Чонгук открывает глаза. Вокруг только красный свет, почти обессиленный Хосок, всё еще пытающийся что-то нажать. По его губе из носа течет кровь, а значит, мозг Хосока перегружен. Чонгук испуганно бегает взглядом, начиная осознавать происходящее, но Хосок его будто бы не видит. Острая, ноющая боль возвращается в тело. От былого тепла нет и следа. Осознание того, что Фолгор повален на спину, приходит не сразу. Окончательно в рассудок приводит громкий рык. Чонгук с Хосок смотрят на мерзкую пасть перед собой, огромные кровожадные зубы и подрагивающий язычок в горле. От рыка этого вода поднимается волнами на поверхности. Чонгук шокировано смотрит на картину перед собой, ощущая, как Хосок окончательно теряет сознание. — Хосок, последний рывок! Мы сможем! — Чонгук с ревом выставляет здоровую руку Фолгора вперед, пытаясь оттолкнуть кайдзю. Ничего не делать надоело. Кайдзю с неохотой и недовольным рыком, разъяренный еще больше тем, что робот начал оказывать сопротивление, отплывает в сторону, и за это время Чонгуку удается подняться на одно здоровое колено. — Заряди плазменное ору… — Хосок не успевает договорить. Кайдзю вонзается своей пастью в шею робота, травмируя левую сторону еще сильнее. Рог задевает щеку и пронзает кабину управления со стороны старшего. — Хосок! — кричит Чонгук. Невыносимая боль в голове, спазмы по всему телу. Захлестывает, затягивает в бессознательное болото. Слезы вперемешку с потом скатываются, оказываясь на стекле, отделяющем Чонгука от мира. Он кричит, сам уже не понимает почему. От физической ли, от моральной боли? Хосок расслабляется и повисает обездвиженный на держащих еще его проводах и опорах. На внутренней стороне стекла его шлема появляются яркие красные капли. — Хосок! — чуть тише воет Чонгук, еще находящийся в дрифте с машиной. Кайдзю продолжает раздирать бездушно корпус, но, опираясь на правую ногу, Чонгук, превозмогая судороги в конечностях, преодолевая страдания, убийственные для человека перегрузки, поднимается, левой стороной удерживая отдирающего от робота куски железа кайдзю. Ту сторону уже не спасти. Хосока уже не спасти. Нужно хотя бы уничтожить эту тварь. Отомстить за друга. — Фолгор, что у вас там происходит? Вы теряетесь! — сосредоточенный на сигналах бета пытается вернуть хотя бы какой-то контроль над ситуацией, но он уже потерян. Он неожиданно замирает. — Хосок отключен. Чонгук управляет в одиночку, — почти шепотом произносит он. Намджун в последний раз смотрит на неудовлетворительные результаты, уже потеряв окончательно веру в то, что Фолгор можно спасти, делает несколько шагов по платформе, удаляясь от панели управления. Позади слышатся несколько последних залпов плазменного орудия. За ним следует оповещение о прекращении работы всех систем Фолгора. — Сигнал потерян, — почти шепотом, трясущимися от стресса руками пытаясь сделать хоть что-то, произносит бета. — Генерал, какие указания? — он оборачивается, не предпринимая пока что ничего, следит за спиной генерала. Намджун закусывает щеку с внутренней стороны, неотрывно глядя вперед. Он облажался. Очень сильно.

9

Шаркающий громкий стук ботинок ритмично отскакивает от стен коридора, ведущего к кабинету Ким Намджуна. Сидящий в приемной секретарь поднимается с места, увидев рвущегося к двери омегу. Чимин быстро передвигает ногами, с тяжелыми вздохами порываясь разнести здесь все к черту, если ему хотя бы кто-то преградит путь. Секретарь было собирается встать перед дверью генерала, но Чимин плевать на запреты хотел. — Если ты сейчас же не уйдешь нахуй с моего пути, я вырву тебе все волосы! — сквозь зубы произносит Чимин. — Съебался отсюда! — не выдерживает он и срывается на крик, отбрасывая мешающего бету в сторону. Резко забегая в кабинет, Чимин сначала тормозит, ища взглядом Намджуна у стола или же у панорамного окна, но, осмотрев комнату, находит фигуру альфы у бара. Чимин видит его спокойные руки, держащие стакан с коньяком, видит облачившегося в черный парадный костюм альфу, словно уже готового прямо сейчас пойти на похороны Чонгука и Хосока, в то время, когда поиски ведутся. Омега срывается с места, налетая на Намджуна. Он выбивает у него из руки стакан, и тот громко падает на пол, разбиваясь на сотни мелких осколков. — Ты совсем веру потерял? Да кто тебе давал право отправлять их к разлому? Ты мразь! Намджун, ты последняя тварь, слабак! Трус! Когда кайдзю раздирал их на кусочки, ты стоял и не отдавал никаких приказов! Они сами сражались, в одиночку! — Чимин начинает колотить Намджуна по груди, а тот, не пытаясь даже сопротивляться, выслушивает все претензии в свою сторону. Омега потерял друзей. Он имеет право на траур, но он за него поплатится чуть позже. — Ты виноват в том, что их сейчас не могут найти! Во всем этом дерьме виноват ты! Ты лишил меня самого дорого, что у меня было, лишил меня себя, лишил моих друзей! — Чимин задыхается. В груди словно раскаленный свинец. Омега находит силы отпрянуть от Намджуна, глядя на него с ненавистью и желанием стереть в песок. — За что ты так со мной? Скажи, — тише говорит Чимин. — Что я тебе сделал? Я тебя ненавижу, Намджун… — по щекам текут предательские слезы, да так, что даже у Намджуна начинает щемить в груди от потери. Он, кажется, уже давно потерял связь с человеческим, связь с тем, что называют чувствами, но эти слезы — они страшнее слез самого любимого человека. Когда ломают таких людей, как Чимин, нужно готовиться к худшему. Когда ломают таких людей, как Чимин, удержать бурю будет невозможно. Когда ломают таких людей, как Чимин, — их больше никогда не склеить. Они распадаются на атомы, на сотни миллиардов частиц, неспособные больше когда-то вновь оказаться единым целым. Таких людей нельзя ломать, иначе они сломают тебя. Намджун совершил страшнейшую в жизни ошибку, сломав Чимина. — Запомни мои слезы, запомни меня в слабости, генерал, — усмехается омега. — Запомни мои красные глаза, запомни меня таким, разбитым, преисполненным горем. Больше тебе никогда меня таким не увидеть, — Чимин поворачивается к бару, проводит, шагая мимо, рукой, отчего несколько бутылок выпадают и разбиваются. Горький алкоголь растекается по полу, смешиваясь с горькими слезами омеги. Его последними в жизни слезами. — Субординация, пилот Пак, субординация, — произносит Намджун сам себе, когда Чимин уже покидает кабинет. Альфа делает несколько шагов в сторону своего стола. Под его подошвой что-то хрустит: разбитая душа или стекло?

10

Джин, уже осведомленный о произошедшем, сегодня утром был вызван в кабинет к генералу. В срочном порядке. О том, что его там ждет, он даже и догадываться не может. Скорее всего, какие-то указания по поводу поисков пилотов Фолгора. Горе на Тэпхедоме у всех. Вся база погрузилась в траур. Даже небо над ней затянуто темными тучами. Вся работа будто приостановилась, все яркие огни потухли, прекратили свое существование во имя памяти павшим в бою солдатам. Такое происходит редко, но происходит. И каждый раз для всего мира — сильнейшее потрясение. Вся планета шлет свою поддержку Тэпхедому, вся планета бросилась на зов и оказывает посильную помочь, чтобы справиться с такой утратой. У Фолгора было тринадцать побед, а четырнадцатая была последней. Мертвого кайдзю нашли на дне Тихого океана ровно в том месте, где произошло сражение, но павшего егеря там не оказалось. Надежда на то, что Хосок и Чонгук еще живы, тешилась в сердцах людей, но вероятность этого была слишком мала. Скорее всего, после того, как сработало плазменное оружие, Фолгор потерял связь с базой, и Чонгук решил дойти туда самостоятельно. Но Чонгук управлял егерем в одиночку, а значит, спустя несколько километров, он отключился. Это невозможно для обычного человека, слишком большая перегрузка на нервную систему. Джин делает несколько вопросительных стуков, после чего, услышав одобрение, входит в кабинет. Сегодня генерал почему-то принимает не в главном кабинете, а в одном из тех, что поближе к его апартаментам. Вероятно, он всю ночь был напряжен поиском и переживаниями о Фолгоре, и поэтому слишком сильно устал, чтобы сегодня находиться где-то дальше. — Вызывали меня, генерал? — тихо спрашивает Джин. Генерал держит в руках тот самый конверт, неуверенно покручивая его в пальцах. — Да, здравствуйте, лейтенант. Садитесь, разговор будет долгим, — Намджун указывает на кресло в стороне от стола, ожидает, пока Джин усядется поудобнее, а после сам поднимается и идет к бару. — Может, воды, или вы пьете кофе? — галантно предлагает альфа. — Благодарю, — с улыбкой отвечает Джин. — Но откажусь. — Как знаете, — откладывает Намджун в сторону бутылку с коньяком, из которой собирался налить себе напиток. Пить алкоголь перед омегой — дурной тон, и Намджун было от стресса не нарушил свой принцип. — Зачем вы меня пригласили, генерал Ким? — Джин наблюдает, как Намджун садится напротив, будто бы это не деловая встреча, а дружеские посиделки, и сейчас он собирается попросить у него совета, нежели сообщить какую-то важную новость. — Лейтенант, на самом деле всё просто. Мне пришел запрос на вашу стажировку в Штатах, — Намджун протягивает Джину ранее взятый со стола конверт, и тот, открыв его, принимается внимательно читать. — Я в ваших способностях не сомневался. Но это было для меня неожиданно, что заметили именно вас. Я рад, но… И я, конечно же, дам согласие, но… Только если вы сами того хотели бы, — на самом деле Намджуну чертовски сильно не хотелось бы отпускать омегу за океан, он слишком ценный кадр, но после стажировки станет еще ценнее. Но при этом есть риск, что Джин решит остаться после повышения квалификации и звания в Америке, и больше никогда не вернется, а это альфу пугало еще сильнее, чем потеря его, как работника. — Я ошарашен, — удивленный Джин откладывает конверт в сторону, поднимая неуверенный взгляд на генерала. — Не думал, что… Мне всего двадцать лет, и стажировка в Штатах была бы отличной возможностью получить новый опыт, но… На Тэпхедоме сейчас всё хорошо с персоналом? — Джин, как и всегда, больше заботится не о себе, а о базе. Он родился не в том теле, из него бы вышел отличный бета. — У меня есть временная замена вам, — кивает Намджун. — Не беспокойтесь об этом. Я одобряю вашу поездку. — В таком случае я только «за» получить новый опыт и вернуться, чтобы совершенствовать программу в родном месте, — на лице Джина расцветает ослепительная искренняя улыбка, но глаза почему-то становятся блестящими. Ближайшие годы он не увидит Намдужна, не почувствует его запаха, не обнимет друзей… А друзей здесь и нет больше. После гибели Чонгука с Хосоком всё рухнуло. Никаких друзей больше нет. Джина на Тэпхедоме удерживает только запах сгоревшей спички, и тот не принадлежит ему. Джин принимает правильное решение — уехать, покинуть это место. Через годы оно обязательно еще расцветет, заживет новой жизнью. А пока что лучше оставить его залечивать раны. А с этим Тэпхедом справится и без омеги.

11

— Эй, поймай меня, — весело кричит красивый омега, перепрыгивая с одного камня на другой. Небольшие волны прохладного океана прибывают к берегу, но эти известные в их селе камни всегда видны. — Не поймаешь! — хохочет парень. Альфа за ним аккуратно шагает по скользкой поверхности камней, в душе молясь, чтобы омега не поскользнулся и не упал. — Осторожней! — подходит он ближе. — Да ничего… — омега наступает на камень, но резиновая подошва босоножек оказывается прямо на краю, и он почти летит назад. Альфа срывается вперед и чудом успевает перехватить тельце пятнадцатилетнего омеги. Молодой альфа разворачивает его к себе. С моря дует соленый ветер и доносится звук сигналящего судна. Парень наклоняется ближе, взглядом спрашивая разрешения, и, не получив сопротивления, нежно касается губ омеги. Тот перепрыгивает на один камень к альфе и крепко обнимает, неумело впиваясь в губы любимого. Легкая одежда разлетается в стороны от сильных порывов, волосы мешают процессу, но двух влюбленных заставить оторваться друг от друга не может ничего. Вой с океана становится все громче, и всё меньше уже становится похож на сигнал корабля. Омега первый отвлекается, разворачиваясь к водной глади, не веря своим глазам. — Это егерь? — одними губами произносит он, срываясь в сторону, потому что робот все ближе подходит к берегу. Скрипучий вой металла пугает, егерь тяжело делает шаги, будто бы пилотам уже невыносимо вести его. — Бежим! — выкрикивает омега, беря за руку альфу. Гигант выходит на берег, будто бы с облегчением выдыхает, а вращающийся в центре груди реактор начинает медленно прекращать работу. Егерь, тяжело волоча за собой левую ногу, обессиленно падает на одно колено, а после заваливается всем телом на землю, громыхая железяками и пугая пару. Он настолько изувечен, что, кажется, через секунду взорвется, подлетит на воздух. Омега с альфой, удивленные, но ничуть не испуганные, потому что знают, что это, в ожидании стоят, прижавшись друг к другу в стороне от робота. — Может подойдем, посмотрим? Может, там кому-то помощь нужна, — спрашивает омега своего молодого человека и обращает всё свое внимание на него. — Что? Что ты так смотришь на меня? — непонятливо мотает головой альфа. — Ты хочешь, чтобы я туда пошел? — выпучивает он глаза. — А что, я туда пойду? А вдруг оно начнет двигаться? Альфа мешкается несколько секунд, а после, неуверенно беря за руку омегу, делает несколько шагов вперед. Вместе они обходят лежащую на песке груду металла и, заметив дыру в щеке с левой стороны, тормозят. Оттуда слышится непонятное шипение и будто бы чей-то измученный стон. — Там кто-то есть, сто процентов! — омега пугливо дергает альфу за руку. Оба боятся подойти ближе, только наблюдают. Из выломанной части в лице егеря показывается фигура человека. Альфа почти выползает из кабины, но поднимается с трудом на ноги и делает несколько тяжелых шагов по песку. — Эй, с вами всё хорошо? — набирается смелости альфа, оставляет омегу позади и пытается подойти к вышедшему из егеря человеку ближе. Тот явно в шоке, ранен и сильно устал. Он еле двигает ногами, отчужденно разгадывает пейзажи местности, пытаясь найти хоть что-то в них знакомое, но ничего общего с берегом залива не видит, даже Фудзиямы нет. Чонгук снимает с головы шлем, отбрасывая его в сторону. Он вдыхает свежего воздуха, замечает рядом молодого парня, который боится к нему подойти. Бормотание и стоны становятся громче. — Хосок… Тэпхедом… Сообщите… Там человек, — Чонгук делает несколько шагов в сторону от лежащего робота, в котором его товарищ. — Сообщите на Тэпхедом о нахождении егеря, — громче и четче произносит он. На скуле Чонгука ссадина, из носа к губе тянется тонкая дорожка засохшей спекшейся крови. Он хромает, костюм поврежден в некоторых местах. Но понимание того, что случилось, и осознание вины превращаются в смесь, которая вселяет страх и позорную для Чонгука трусость. Ему хочется убежать, не хочется оставаться на месте и видеть, как его товарища выносят из егеря без сознания, мертвого. Этот удар Чонгук не выдержит. Очередная смерть на нем, на его судьбе. Чонгук делает несколько шагов в сторону и падает, потому что сил идти больше нет. Стресс берет верх. Омега подбегает к нему, берет лицо в руки и пытается задавать какие-то вопросы, которые Чонгук уже едва слышит, а лицо спасителя становится размытым, зрение постепенно уходит, как и ощущение реальности. Альфа отходит в сторону. Достает из кармана телефон и набирает номер, который должен набрать в подобной ситуации. С детства всех научили этому, как номеру полиции или службы спасения. Он разговаривает с диспетчером, а омега в это время пытается нащупать пульс на шее лежащего на песке молодого незнакомого альфы, пилота. Он шепчет в бреду о чем-то драгоценном под сердцем, а после отключается.