Разлом

1

— Он точно знает о совещании, я лично ему сообщил вчера, — Джин взволнованно кусает губы, не силясь поднять стыдливые глаза на Намджуна, темнее тучи возвышающегося над ним. Их разделяет пара покрытых темно-синим ковролином ступенек просторного зала для совещаний, но лучше Джину не приближаться к маршалу, прищурившемуся и по-хозяйски положившему свою тяжелую загорелую ладонь на один из деревянных краев трибуны. — Позвоните ему, напишите, хоть что-то, — Намджун запускает пятерню в слегка влажные после полуденного душа волосы и нетерпеливо переминается с ноги на ногу, рассматривая носы собственных начищенных до блеска дерби. Он нетерпеливо поправляет очки на переносице, поглядывает едва заметно на стройную фигуру капитана, убивая тем самым время в ожидании единственного опаздывающего — Чонгука, конечно же, — и неловкости от последнего их с омегой разговора. С противоположной стороны зала слышится звук открывающейся стеклянной двери, сбитое дыхание прерывает непринужденные разговоры и отвлекает на себя всё внимание сидящих за огромным кругообразным столом солдат. Чонгук врывается в зал, разбавляя спокойную атмосферу ожидания совещания своими нервными флюидами — от него буквально пышет — вероятно, бежал со всех ног. На его плечо закинут старый потертый темно-синий рюкзак, волосы взъерошены, а военная куртка-бомбер с символикой Тэпхедома, той же, что красуется прямо под подсвечивающимся голубым светом куполом по центу стола, распахнута и спадает с другого плеча. Чонгук, раскрасневшийся то ли от стыда, то ли от быстрого бега, проводит взглядом по смотрящим пристально на него солдатам и тормозит на опустившем голову Джине, рядом с которым злобно сверкает взглядом маршал. Глаза омеги зажмурены в разочаровании, а все его напряженное тело так и кричит: «Ты только что меня подвел, Чон Чонгук, и с рук тебе это не сойдет». — Простите, — мямлит Чонгук, вытягиваясь и ожидая короткого грозного кивка от Намджуна, позволяющего ему сесть на один из мягких кожаных стульев с металлическими изогнутыми ножками. Он терпеливо ждет, не сталкиваясь глазами с пожирающим его ядовитым взглядом Намджуном. Инстинкт самосохранения у Чонгука всё еще какой-никакой, но есть, а там огромными жирными буквами: «Не лезь! Убьет!». — Проходите, пилот Чон, мы вас заждались, — коротко и равнодушно, не подавая вида, что раздражен, отвечает Намджун и становится за трибуну, одним только жестом давая Джину знак того, что пора начинать. Он поворачивает микрофон удобнее в свою сторону, нажимает на пару кнопок где-то за трибуной, и тусклый теплый свет во всем зале окончательно исчезает. На замену ему прямо в центре стола загорается голографическая объемная карта — непонятной формы бирюзовая фигура, расчерченная сеткой и похожая на трубку, расширяющуюся по краям. Схема представлена со всех сторон и под каждым углом — в проекции, в развороте, сверху и внутри. Куча непонятных Чонгуку и большинству здесь присутствующих формул и чисел вводят только в еще большее смятение и заблуждение. Чонгук, пригнувшись, чтобы обращать на себя как можно меньше внимания — хоть и привык уже к повышенному интересу к своей неоднозначной персоне, но оно ему сейчас надо? — медленно и бесшумно огибает несколько занятых стульев, глазами ищет свободное место и, ехидно улыбнувшись, оседает грозовой тучей рядом с Тэхёном, который с прищуром и неподдельным интересом изучает записи в своем планшете и лишь тяжело вздыхает в момент, когда куртка Чонгука шелестит по правую руку. — Приветствую вас всех, — слышит на фоне холодный голос маршала Чонгук, погружаясь в собственные мысли, за которым следует громкое приветствие всех присутствующих солдат. — Впервые за долгие годы поводом для сегодняшней встречи послужила не победа в очередном бою с кайдзю и даже не поражение. — Часы на твоем запястье созданы именно для того, чтобы сообщать время, — Чонгук замирает. Мягкий голос Тэхёна врывается, заглушая вмиг весь шум вокруг и заставляя сконцентрироваться только на адресованных ему словах. Тембр Тэхёна как всегда спокойный и чуточку равнодушный. Он из-под ресниц задумчиво следит за моделью прямо по центру стола и вращающимися вокруг нее дополняющими схемами. Одна его ладонь смирно покоится на твердой поверхности столешницы, а другая скрыта под ней. Мягкая челка разделена по правому краю и прикрывает блуждающий где-то совсем не здесь туманный взгляд черных, как смоль, глаз. Тэхён непроницаемый, впрочем, как и всегда, и достучаться до него кажется невозможным. Чонгук усмехается собственным мыслям, вспоминая, как испуганно от него убегал Тэхён. Наверное, в тот момент он был наиболее уязвимым, в тот момент его твердая броня дала трещину. — В мыслях о тебе времени не замечаю, — улыбается в ответ Чонгук, улавливая то, как Тэхён в секунду едва заметно вздрагивает и сжимается, пытаясь сделать расстояние между ними двумя хотя бы на миллиметр больше. — За последние несколько месяцев кайдзю заметно эволюционировали, приспособились к новейшему оружию, и теперь, когда они адаптировались, их удары по прибрежным городам становятся всё сильнее и сильнее, — такой же ледяной, но отдаленный голос маршала. Чонгук удобнее усаживается в кресле, наоборот, расставляя локти и с ухмылкой сокращая расстояние между ним и Тэхёном. Тот не двигается, только плотная ткань рубахи на его груди подозрительно часто начинает приподниматься, скулы становятся более выразительными, а губы немного поджимаются, и розовый кончик языка скользит по их сухой потрескавшейся кожице. Совсем, что называется, беспалевно, Ким Тэхён. — Программа «Егерь» сейчас переживает не самые лучшие времена. Наше финансирование сократили, предугадать, когда кайдзю вновь появятся и какой они будут категории, смогут ли справиться с ними наши роботы, стало сложно, а наши шансы на победу становятся при этом всё более туманными, — Намджун обводит взглядом сидящих за округлым столом солдат и с досадой по привычке закусывает изнутри щеку, немного опуская голову и отдавая дань всем пострадавшим и погибшим во время последней атаки. — Люди гибнут, Земля умирает от ядовитых испарений, остающихся от умерших кайдзю, мы не успеваем восстанавливать города и территории, как новые монстры приходят и уничтожают их. Перспектива неутешительная, а ситуация накаляется. Их цель — уничтожить нашу планету, и пока что они решительно идут к ней. — Лучше бы твои мысли были заняты чем-то более важным и полезным, Чон, — Тэхён слегка поворачивает голову, прикрывается ладонью, дабы остаться незамеченным маршалом Кимом, и устремляет взгляд на профиль сидящего к нему боком Чонгука. Альфа подтягивается чуть повыше, сгибает колено и упирается каблуком тяжелых армейских ботинок в ковролин, наклоняется чуть ближе к краю стола, прикусывает нервозно нижнюю губу, отчего родинка на подбородке становится более заметна для не отрывающегося от его лица Тэхёна, и начинает сбивчиво втягивать носом воздух. Что-то не так, омега это чувствует. Волнение клокочет где-то внутри, а от былой уверенности и контроля над ситуацией не остается и следа. Тэхён инстинктивно повторяет движения Чонгука, даже и не замечает, как. Он отворачивается и вновь пытается сосредоточиться на рассказывающем о чем-то Намджуне. Что он вообще говорит? Тэхён, наверняка, это всё уже сотню раз слышал. — Мы словно ждем того момента, когда кайдзю станут хозяевами. При этом правительство не собирается что-то менять. Мы просто ждем, пока нас всех перебьют, — плюется словами Намджун, не сдерживаясь и повышая голос. Слушал бы Тэхён эту речь, у него бы по всему телу шли мурашки, а желание броситься в бой прямо сейчас било бы ключом. Но мысли совсем отказываются сфокусироваться на Намджуне и его высокопарных словах, на его дрожащих от нервов и плохого самочувствия пальцах, сжатых на тонких краях трибуны, и бегающем взволнованном взгляде. Маршал чувствует, как земля тихо ускользает из-под ног, и в глазах предательски темнеет. Почему именно сейчас? Почему в такой важный момент? Весь Тэхён, словно по щелчку, обращен к Чонгуку и всё его нутро тянется к нему. — Не могу выбросить тебя из головы, — так сладко поют только змеи, и Тэхёну требуется огромное количество сил, чтобы сделать тяжелый вздох, спокойный выдох и отпустить то, от чего сердце только что сделало смертельный кувырок. Оно вылетает из груди, грозясь лишить Тэхёна жизни. Клеймо на всю жизнь, а Ыну, наверное, так и напишет в заключении — умер от того, что Чон Чонгук не мог выбросить его из головы. Тэхён чувствует, как собственная ладонь предательски и бесконтрольно вздрагивает, и Чонгук сразу же обращает на это внимание, усмешкой отправляя омегу в нокаут окончательно. — Но мы… — голос маршала становится слабее. Непонимающий ничего Джин замечает неладное, задирает голову, чтобы лучше разглядеть, что происходит. Чон нагло и настырно кладет собственную руку на стол и медленно тянется к покоящейся ладони омеги. Тэхён опускает голову и разглядывает катышки на своих брюках, не подозревая, что через секунду его мизинца невзначай коснется Чонгуков. Что он аккуратно и осторожно, ощупывая почву и пробуя на вкус диковинку, соблазнительно проведет по внешней стороне ладони до запястья только кончиком пальца, а потом опустится, переплетая самовольно их тонкие мизинцы. Нежно, как с первой любовью, боясь подступиться. — Но мы дадим им бой, — собравшись, Намджун судорожно тянется к внутреннему карману своего пиджака, ощупывая трясущимися руками его на наличие известного уже металлического коробка с гремящими внутри таблетками. — Мы опустим в разлом ядерную боеголовку, таким образом уничтожив его и освободив весь мир от этих кажущихся бесконечными страданий. Неловкая пауза, маршал одной только рукой с трудом выуживает из коробка пилюлю и как можно незаметнее кладет ее на язык в тот момент, пока недоумевающие солдаты перешептываются между собой, недоверчиво косясь на маршала. Идея эта кажется большинству абсурдной. — Перед вами сейчас структурная модель разлома, — Намджун делает тяжелый вдох, из последних сил удерживая вес собственного тела. — Думаю, новый заведующий исследовательской группой Тэпхедома, профессор Мин, расскажет нам всем о нем подробнее, — он вяло кивает сидящему поодаль в полукруге присутствующих мужчине. Его растрепанные сухие пепельно-русые волосы прикрывают лисьи недоверчивые глаза, в руках у него такой же, как и у многих работников базы, электронный гаджет, который он легким движением руки прижимает к боку, и лениво поднимается со своего явно насиженного и удобного места. По его внешнему виду, а именно — свободной мятой рубахе, закрывающей полностью, вплоть до самых кончиков пальцев, руки, один край которой неаккуратно свисает из-под явно туго перетягивающего костлявую линию бедер ремня, его ленивой и неуклюжей походке, сказать о том, что профессор Мин вообще имеет хоть какое-то желание находиться здесь, едва ли возможно. Он, скорее, делает это из чувства долга и обязанности. Но если маршал Ким доверил ему важнейшее во всей истории человечества исследование, то он того стоит. Доверять ему, скорее всего, следует. Юнги с трудом, переваливаясь с ноги на ногу, поднимается по ступенькам, несуразно при этом пытаясь заправить выпавшую из брюк рубашку, становится за трибуну и тянется к микрофону, который после достаточно высокого маршала кажется для него гигантским. Омега неловко наклоняет его ближе к своему лицу, и выглядит это до жути нелепо и забавно. Он, как ребенок, только маленького стульчика, чтобы казаться выше, под тяжелыми кожаными ботинками не хватает. Хосок, сидящий в тени в противоположном углу зала, ловит каждое его движение, и в этой самой неказистости видит что-то особенное. Улыбка сама появляется на его лице, как только он неловко смотрит на него в ответ, а желание разгадать эту загадку становится непреодолимым. — Благодарю, маршал, — омега приветственно кивает садящемуся в кресло Намджуну и щурится, вглядываясь в масштабную модель разлома по центру стола. — Я рад оказаться здесь, но, пожалуй, не стану затягивать с приветствием и перейду сразу к делу, — шепелявый омега отвлекает на себя взоры и внимание находящихся в зале, и Намджун мысленно кланяется ему за это в ноги. Для всех Намджун аккуратно садится в кресло, как всегда, не теряя самоконтроль и чувство незримого превосходства. В собственных же глазах он разрушается на миллиарды частиц, опадая и превращаясь в пыль. Приступ слишком сильный, и это уже по-настоящему начинает не то чтобы пугать, но напрягать. — Всё в порядке? Вы плохо себя чувствуете? — шепчет рядом Джин, но его голос — сотни таких же, превращающихся в ужасное, давящее на мозг эхо. Всё, на что хватает сил — вымученно коротко кивнуть. — Атомарные свойства разлома нам известны, как и его ДНК, но процесс регулировки выхода кайдзю из разлома остается пока что, — выделяет Юнги особенным, слегка повышенным тоном, — для нас загадкой. — Маршал, — Джин аккуратно касается ослабшей и повисшей с подлокотника кисти, твердо сжимает. Намджун ускользает прямо здесь и сейчас, прямо на его глазах. Паника из тлеющего уголька за доли секунды разгорается в адское пламя. — Намджун, — шепчет он громче, всё еще стараясь изо всех сил не привлечь внимание. В темном помещении, когда взоры каждого устремлены на профессора Мина и на модель разлома, кажется, что всё замирает, и любой лишний шорох — все смотрят на них. Джин робко, но цепляясь за каждую возможность ухватить Намджуна, тянет его выше в кресле и сам придвигается на несколько сантиметров ближе. Голова маршала тяжелым камнем тянется к полу, как ко дну. — Что мне сделать? — он встревоженно удерживает Намджуна, чтобы тот окончательно не растекся, сидя в этом кресле, в лужицу, а собственные страхи показываются наружу в несвойственной дрожи. — Ничего, — на лбу Намджуна выступают сияющие капельки пота, а бледные губы едва шевелятся, его мелко потряхивает, от чего волосы на челке выпадают из укладки. — Сейчас станет лучше. Джин, боясь быть замеченным, оборачивается, чтобы убедиться, что никто точно не смотрит на маршала и на происходящее с ним, прикрывает своей спиной от лишних сплетен и разговоров — они ведь только прекратились, эти мерзкие сплетни о нем и пилоте Паке. Увидеть то, что происходит, омега определённо не ожидал, и это выбивает весь воздух из легких. Они с маршалом здесь явно не одни, кому не нужны лишние взгляды. Но если ситуация с маршалом непредвиденная и не поддающаяся, как минимум, какому-то контролю, то то, что творят эти двое, заставляет гнев всполохнуть с новой силой. Тэхён, наклонив голову, тяжело дышит, скрывает собственный стыдливый взгляд от всех вокруг. Правильно делает. Он закусывает нижнюю губу и, кажется, сам не понимает, какого черта сейчас с ним происходит. Он точно не мог это сделать сам, точно не стал бы. А вот Чонгук мог, и, скорее всего, всей этой их свистопляской руководит именно он. Он нежно водит по раскрытой ладони Тэхёна, переплетает их пальцы, так интимно и жадно касается, сжимает и мнет, будто показывает в этих своих движениях всё желание, которое сдерживал до этого момента. Он разговаривает, ведет тактильный диалог, беседует кожа к коже. Он не может оторваться, сам кусает дико губы, а в его взгляде горят огни нежности вперемешку со страстью — коктейль убийственный. Джин всем своим телом ощущает это напряжение, и на секунду даже становится неловко, будто бы он подглядывает за чем-то интимным, будто бы это он и все остальные здесь лишние. Незначительные фигуры, тени без лиц, массовка. Но в следующую же разум берет верх, и он недовольно фыркает. Самое удивительное — Тэхён нисколько не сопротивляется. Джин отворачивается, не желая больше и секунды наблюдать за этим позором, обещает себе устроить Чонгуку встряску, но сейчас состояние маршала, немного пришедшего в себя и уже более уверенно держащегося в кресле, намного важнее. Лекарство подействовало. — Проще говоря, разлом имеет трубчатую структуру, расширяясь в начале и к концу, — Юнги нажимает кнопку на своем планшете, и картинка по центру стола сменяется на другую, вращающуюся структуру, рядом с которой так же совершающая обороты вокруг своей оси закрученная цепь молекулы ДНК. — Мы знаем, что разлом работает на выход, и что в среднем время выхода кайдзю занимает от одной до пяти-семи минут. — Намджун, ты в порядке? — Джин крепко сжимает плечо альфы, всматриваясь испуганно в его затуманенный взгляд. Намджун вяло кивает, кое-как вцепляясь ладонями в кресло и приподнимаясь. — Да, я в норме, — вымученная улыбка, страдание, которое узреть способны единицы. Внешне как всегда держится уверенно. Даже улыбка эта — косая, но внушает доверие. — Точно? — переспрашивает омега, наклоняясь еще ближе. Намджун еще раз улыбается, но в этот раз взгляд его более сфокусированный, спокойный, а улыбка становится шире, не поддельная, от чего и Джин не сдерживается. Уголки губ его дергаются, подобно уголкам маршала. — Точно, — кивает альфа и отворачивается, пытаясь сосредоточиться на схемах. Джин, всё еще переваривая в мыслях произошедшее за две минуты, косо из-за плеча посматривает за происходящим между Чонгуком и Тэхёном. Понимание где, в какое время суток и по какому поводу Тэхён находится, ударяет слишком больно. Пальцы Чонгука уже почти полностью сжали собственную ладонь, гробовая тишина в зале становится звенящей, а перешептывания по ту сторону стола, кажется, адресованы им двоим. Удержать себя в руках в этот раз не получилось. Время рядом с ним растянулось на часы, а прошли считанные секунды. Господи, какой позор! Тэхён стремительно одергивает руку, скрывая ее тут же под столом, и, находясь в полном замешательстве и испуге, скользит взглядом по уставившимся совсем не на него солдатам, и в какой-то момент успокаивается, но до тех пор, пока не останавливается на едва сидящем рядом с капитаном Джином Намджуне. Кожа его лица даже в темноте выглядит подозрительно бледной, и причина этому далеко не тусклое освещение и голубоватый исходящий от голограмм блеск. Тэхёну, как никому другому, знакома та бледнота. Он видел ее не раз уже, но до последнего надеялся, что не узрит ее вновь хоть когда-либо. Отвлекает только жгущая на ладони кожа, и Чонгук, который чересчур задумчиво и спокойно для ситуации следит за действиями Тэхёна. Он ловит их сталкивающийся с маршалом взгляд, наблюдательно сканирует происходящее, так же находясь в полнейшем неведении, как и все вокруг. Происходит что-то неправильное, и это душу терзает не меньше, чем такой пуганный и зажатый Тэхён и собственное бессилие, валящее с ног, когда он рядом. Чувства смешанные, рвутся наружу, а слизистую начинает жечь огнем. Тэхён сейчас расплачется, закричит, завоет от собственной беспомощности. Ведь в Тэхёне силы немерено, а он так просто капитулирует, уже почти подписал договор о перемирии. И все знают, особенно сам омега; договор о перемирии — читай как поражение. Жить с этим он не сможет, сам себя за слабость съест. — Бомба пройдет трубчатый канал, и через некоторое время один из егерей, находящихся рядом, запускает обратный отсчет, — Юнги вновь переключает изображение, поджимает губы и пробегается по намеченному плану своего доклада. — Взрыв должен произойти не раньше, чем через десять секунд с опущения боеголовки в разлом, иначе операция потеряет смысл, — омега замолкает, переключает очередное схематичное изображение, на котором модель разлома рассыпается на сотни частиц ровно в тот момент, когда неопознанный объект опускается до сердцевины трубки. — Взрыв разложит структуру разлома. Таким образом он закроется, — как-то таинственно и загадочно, словно существуют недосказанности в их общении с пилотами. Последние слова, произносить которые страшнее всего, застревают в высохшем горле. Юнги бы глоток воды, снять с себя такую ответственность, что придавливает к земле, и освежиться. Конечно, они все смотрят на него выпученными глазами, потому что слова «Разлом» и «уничтожен» в одном предложении связывать не то что недопустимо, об этом никто и мечтать не смеет. Юнги на одном дыхании заканчивает, картинка сменяется на герб Тэпхедома — всё та же неописуемая гора с волной, и всё внимание вновь приковывается к ожидающему своей очереди Намджуну. — Существуют погрешности. Применение ядерного оружия вызывает характерные явления: радиационное излучение, ударная волна, сформируется область высокого давления, что может вызвать цунами. Мощный тепловой взрыв уничтожит все живое в радиусе нескольких километров, но наша группа проводит в настоящий момент активные исследования, как можно избежать всех этих… — Юнги заминается, берет недолгую паузу и неожиданно прикусывает до боли нижнюю губу. Подобрать наиболее подходящие слова оказывается труднее, чем проводить распил когтя кайдзю, а все занятия по риторике во времена средней школы идут под хвост. На языке вертится только одно, совсем не подходящее к ситуации в целом. — …Эм… Трудностей, которые могут возникнуть во время операции. Омега смотрит на результат их совместных с маршалом усилий, величайшее творение человечества, пытается считать с лиц служащих эмоции, но реакция едва ли соответствует той, которую они с Кимом рассчитывали получить. На лицах у мужчин полное недоверие, нежелание выполнять то, что задумали двое этих сумасшедших, один из которых, хоть и всеми любимый маршал, надежда целой планеты, но всё равно, кажется, кукушкой поехал на нервной почве, а другой — про него и говорить нечего. Один его нелепый и неуклюжий внешний вид доказывает непригодность для подобных дел. — Думаю, на этом я закончу, — Юнги страшно, ладошки потеют, ногти неосознанно и жестко впиваются в покрывшуюся пятнами от волнения кожу. — Спасибо за внимание, — Юнги неловко мнется, переступает с ноги на ногу, а его лисий взгляд становится напуганным. В серебристом блеске четко прослеживается трусливость. Он ни в коем случае не чувствует себя бесполезным, он здесь ключевое звено, но от этих взглядов асоциальное нутро просто воет, страдает, толкает поскорее скрыться где-то в тихом месте, остаться поскорее наедине «со своими кишками и желудками», как часто говорит недовольный профессией сына папа. Забывая, что его сын тут, вообще-то, планету спасти пытается. Это маршал привык выступать перед огромными аудиториями и кучей прожигающих его взглядом солдат, это капитан Ким может без проблем раздать указания и собрать кучу народа в единое целое, дабы наладить работу механизма базы. Юнги в отличие от них всю свою жизнь (большую ее часть, за исключением затрачиваемого времени на поесть, поспать, и еще кое-что) проводит в лаборатории и в своем кабинете, где всё вычисляет да вычисляет, исследует да исследует. Это он ищет ответы на вопросы, на которые их дать не может никто. Так какого черта он сейчас не ответы эти ищет, а занимается непонятно чем? Тратит впустую драгоценное время, которого у всего, мать его, человечества, остались считанные месяцы, если не дни. Гениальность взамен на социальную жизнь, почти как продать душу дьяволу. И Юнги бы продал еще раз, еще тысячи раз. Сопровождаемый молчанием, он кланяется низко маршалу и шустро выбегает из зала, опустив голову и чуть не спотыкаясь от того, как сильно торопится скрыться от недоверчивых прожигающих взглядов. Хосок смотрит ему в след, справляясь с неукротимым рвением сорваться и побежать за ним, но только еще тверже сжимает пальцы на локотнике. Намджун ровно, будто бы и не был на грани потери сознания всего несколько минут назад, встает со стула и, только чуть покачиваясь, шагает вновь к своему законному месту за трибуной. Голова снова кружится как-то особенно неприятно и необычно, но в этот раз терпимо. — Благодарю профессора Мина за предоставленную информацию, — Намджун опускает взгляд, после чего на солдат смотрит уже совсем другой маршал, тот, которого они привыкли видеть на выступлениях перед народом. Тот самый маршал, который вещает для миллионов. Из-под густых черных ресниц тяжелый, острый как нож взгляд кажется еще более пугающим, и в нем определенно точно сейчас демоны пляшут свой танец. Кнопка включения «взгляда маршала» загорается кислотно-зеленым слепящим цветом в моменты, когда Намджун настроен на убеждение, когда нужно доказать свою правоту и повести за собой те самые миллионы. И голос его, соответствующий, приобретает еще большую глубину, когда он начинает простой, но важный монолог. Харизма и врожденный ораторский талант у Кима не отнять никакой хандрой. — Перейдем к более интересной части нашего собрания, — тяжелый вздох, будто маршалу говорить удается с огромным трудом. — Операция планируется на вторую половину этого года. Примерная схема ее выглядит так: группа егерей во главе с Тэнгу отправится к разлому. Пилотам Паку и Сону необходимо будет подойти как можно ближе к трещине и произвести сброс бомбы в горловину в момент, когда разлом будет открыт. Участие примут пять задействованных в нынешнее время егеря: Стражник, Маверик, Тэ Квон Ви, Тэнгу и Фолгор, — первые перешептывания и шумы. — Все егеря, кроме Тэнгу, соответственно, должны находиться в обороне и при необходимости вступить в бой с вышедшим из разлома кайдзю. Чимин вздрагивает, незаметно подтягивается выше в кресле и держит уши востро, чтобы не пропустить важную информацию. Но… Нести на своей спине штуку, которая может, как спасти весь мир, так и его добрую половину уничтожить… Они с Шону правда этого достойны? Чимин поднимает неконтролируемо взгляд выше, чтобы впервые за несколько лет действительно заинтересованно разглядеть маршала, убедиться в правдивости того, что только что услышал, но натыкается на что-то… Отвратительное. У этого отвратительного нечто жирные зачесанные назад волосы, взгляд настоящего убийцы, только что отсидевшего, как минимум, пару пожизненных, татуировки такие же — тюремные. Он отвратителен ровно настолько, насколько привлекателен. Неразборчивые надписи, выведенные небрежным шрифтом Bodega на кистях, кажутся пустыми, чье-то такое же пустое и безжизненное лицо с мутными белыми глазами на предплечье, а вокруг него темный окутывающий туман, навевающий ужас. Чимин заглядывается на скрытых за десятками других — перебивал — иероглифы и пытается разобрать, кажется, японские кандзи. Символы, абстракции, черные с зеленым оттенком кляксы и индийская мандала на кисти завлекают взгляд, и Чимин не замечает, как оказывается пойманным с поличным. Не смотреть на перекатывающиеся под усыпанной рисунками кожей мышцы невозможно, и принять свое поражение перед ними не так уж и сложно. Особенно, когда это нечто отвратительное, но привлекательное тянет уголок губ и щурится, вопросительно покачивая головой и глядя прямо в душу. Сердце ухает в пятки, а в животе скручивает. Чимин от неловкости быстро отводит взгляд и впервые с подросткового возраста мечтает убежать от альфы и больше никогда не смотреть в его эти темные глаза. Черт, еще этот сверкающий пирсинг в носу, от которого брутальности становится настолько много, что одному маленькому и не совсем слабенькому омеге Чимину столько не вынести. Он не на это, будучи слишком восприимчивым человеком с высоким либидо, подписывался, когда служить шел. Не на кучу сексуальных альф вокруг себя. — Также у нас есть небольшое пополнение в команде, — Намджун делает небольшую паузу и как-то презрительно смотрит в сторону Чонгука. Чонгук вида не подает, но у самого определенно точно где-то в груди начинает ныть от этого взгляда: то ли необратимость — вот она, точка невозврата, назад пути нет, — то ли тревога, взявшаяся непонятно откуда, в этом взгляде подстрекают. Эта боязливость робкая и едва ощутимая, но идет из самой глубины души. Чонгуку хочется скрыться, желательно в объятиях сидящего рядом омеги. А его ладонь мысленно всё еще на его пальцах, и бархатная кожа с чуть сбитыми костяшками после тренировки греет фантомно. — Прошу поприветствовать, Лиам Ву, пока что единственный пилот нового егеря пятой серии Вектора Апекс, — Намджун чуть улыбается своей доброжелательной улыбкой, легко скользя взглядом и переключая свое внимание с Чонгука на Лиама. Лиам приоткрывает свой рот, который тоже слишком, совершенно похабно толкает язык в щеку, и Чимин поклясться может, он четко может различить в тени, как груди альфы по очереди слегка дергаются от напряжения мышц. Самоуверенный нахальный красавчик. Еще чего, таких не надо. Ладно, чем с чертом шутить. Заверните, пожалуйста, двух. Он, решил брачные игры тут устроить? Самец завлекает самку, и, впрочем, что-то в этом животном и навязанном природой, взывающем к инстинктам, есть. А потом он, как ни в чем не бывало, чуть приподнимает свой, Чимин уверен, такой же подтянутый и округлый зад со стула, наклоняясь над столом и позволяя Чимину разглядеть снова свою милую улыбку, которая абсолютно не вяжется со всем его остальным образом, и прекрасную смуглую шею, на которой только чуть заметно раздражение от недавнего бритья. Он говорит что-то невнятное, неразборчивое, и Чимин слов не слышит, он слышит только его голос, который каким-то неведомым волшебным способом возрождает то, что два года спало беспробудным сном. Услышать его «Baby» в самое ушко на австралийский лад становится целью всей жизни. — Также к операции присоединятся Чон Хосок, — улыбка маршала становится еще ярче, еще лучезарнее, но все еще контролируемо сдержанная. Пилоты сразу же, как по команде, смотрят в сторону Хосока, и ему такого внимания бы избегать, но здесь почему-то и сам радуется по-детски, в душе. — И еще один пилот третьей серии, вы его знаете, вероятно, — вот теперь точно момент настал, вот теперь точно бежать некуда, а пути отступления заблокированы. Чонгук чувствует боковым зрением, как Тэхён сжимается. Словно всё понимает, а потом его имя разбивает воздух, и спокойствие и тихое ликование от возвращения того самого пилота, чье имя звучало приятной лиричной песней до, вокруг сменяются непонятным напряжением. Десятки взглядов вмиг прикованы к Чонгуку и его скрытому за челкой лицу. Чимин в секунду отвлекается от их неловких переглядок с Лиамом и чувствует закипающий внутри котел с желчью. Он бы плюнул в лицо каждому, кто приложил руку к возвращению Чона, к тому, что он хоть как-то причастен к такому важному заданию. Он бы на кусочки порвал и маршала, и Тэхёна, и всех тех, кто ходит и улыбается Чонгуку после того, что он сделал с Хосоком. Он бы возразил и закричал, потребовал отстранить Чонгука, но смиренно давится собственными невысказанными гневными эпитетами, своей собственной подавленной агрессией, клокочущей в груди. Кисти в кулак, глаза зажмурены — только дождаться окончания этого циркового представления и остаться наедине, вновь собирать свое равновесие по разбитым кусочкам. Все вокруг молчаливо продолжают пялиться на Чонгука, так же молчаливо ожидающего конца показательного представления, на котором он — главный герой. Красная тряпка есть, тореадор явный — маршал Ким, а кто же бык? Неожиданно сидящий рядом Тэхён подрывается, едва удерживаемый невидимой силой в кресле, и Чонгук сразу же машинально поворачивает к нему голову. Тэхён кивает Намдужну на что-то, известное только им двоим, подносит указательный палец к носу, будто бы утирает что-то, и маршал тут же, не медля ни секунды, тянется к карману и выуживает оттуда платок, прислоняя его к носу. Платок окрашивается в темно-алый.

2

Пилоту Паку абсолютно точно придется скоро обращаться к Ыну за легкими успокоительными, потому что нервная система уже совсем ни к черту. Объявление Чонгука еще было терпимо — непонятно, какие у маршала резоны, какую цель он преследует, но участие этого сомнительного типа в главнейшей за всю историю существования Тэпхедома и программы «Егерь» операции — это уже ни в какие ворота не лезет. Мало того, что от его действий могут пострадать люди, он ведь неконтролируемый, да и Хосок, скорее всего, предпочтет войти в дрифт с незнакомым ему парнем, похожим на тюремного заключенного, и пилотировать Апекс, здесь особых догадок строить не приходится, чем вновь соберется с силами ради того, чтобы вступить плечом к плечу в бой с человеком, из-за которого чуть не погиб, так сейчас под риск попадают они все, не только старший Чон. Неизвестно, с кем Чонгук будет пилотировать Фолгор, неизвестно, где он был два года, кто промывал ему мозг, что он выкинет на этот раз. Чонгук больной, отбитый на всю голову пилот, который кроме своего собственно «Я» в бою не видит больше ничего. Его гнев, травмы и нетерпимость могут пробиться наружу в любой момент боя, могут привести к непоправимым последствиям. А о чем вообще думает маршал? Намджун совсем с катушек слетел? Чимин вскакивает со своего стула, демонстративно громко толкает его так, что тот, едва ли виновный в чем-то, откатывается назад и прокручивается пару раз вокруг своей оси. Маршала уже давно нет за трибуной — убежал сразу же после того, как бросил короткое: «Совещание окончено» себе под нос. Но не его странное поведение сейчас волнует. Волнует присутствие невозмутимо поднимающегося со своего кресла Чонгука, о чем-то тихо и мило беседующего с уже поднявшимся и смотрящим куда угодно, но только не ему в лицо, Тэхёном. Нашел себе новых друзей, достойно похвалы. Вместо того, чтобы вымаливать прощения у старых, начал новую жизнь и уже крутит роман с близким маршалу омегой — опасно. Ненависть к обоим бьет ключом, и утешить Чимина не может ничто. Он коротко устрашающим взглядом обводит вновь этих противных воркующих голубков. Тэхён смущенно опускает голову, а Чонгук возвышается над ним, как статуя, уперев руки в боки и не давая пройти. Тэхён кивает на его слова, а после Чонгук разворачивается и уверенно в развалку следует к выходу, по пути закидывая куртку в рюкзак. Тэхён плетется за ним, задерживаясь на секунду в образовавшейся на выходе небольшой очереди. Когда, если не сейчас? Сдержаться — показать свое смирение. Наброситься с дракой — абсурдно, кому это нужно, эту стадию они уже прошли. Хотя, кого вообще волнует? С синяками и кровоподтеками лицо Чона выглядит еще симпатичнее, а манящие корочки от царапин до самого исчезновения кричат о том, что мало, нужно еще начистить морду этому ублюдку. Чимин не контролирует себя. Чонгук бестревожно выходит из зала, оборачивается и ищет взглядом идущего сзади Тэхёна, вновь что-то ему неторопливо говорит и улыбается так, что все тормоза вмиг срывает. Омега бросает всё свое самообладание, пускает ситуацию на самотек. Он размашистым шагом торопится к выходу из кабинета, расталкивает толпу мешающихся солдат и, выйдя в узкий голубоватый коридор, осматривается по сторонам. Людей вокруг не так уж и много, но свидетелей достаточно. Однако Чимину абсолютно наплевать, что снова работники станут наблюдателями их перепалки, а он в очередной раз окажется главным героем обсуждений и сплетен за ужином. — И какого это после того, как бросил своего брата, вновь оказаться в егере и даже не с ним, смотреть нам всем в глаза, как ни в чем не бывало? — Чимин говорит громко, так, что каждое слово влетает Чонгуку в уши колючими стрелами. Он останавливается, слышит воцарившееся сразу же в коридоре молчание, осматривается по сторонам, чтобы убедиться, что лишних лиц здесь не присутствует. Но вокруг них, что называется, все свои: шокированный и тут же с выпученными глазами смотрящий на неожиданно возникшего Чимина Джин, показавшийся только в дверях конференц-зала Шону, глаза которого как всегда со странным прищуром флегматично следят за действиями своего напарника, сразу же крепко зажмурившийся от слов Пака Хосок, который уже почти покинул площадь распространения чиминовых токсинов, пара каких-то незнакомых солдат и, самое страшное, опустивший голову Тэхён, словно это он в чем-то тут виноват. Он слишком часто видит унижение Чонгука. Слишком часто воочию наблюдает его падения. От этого мучительно и невыносимо, и хочется рявкнуть, чтобы убирался, но он стоит, как вкопанный, и наблюдает только неотрывно, как Чонгук разворачивается и с честью принимает очередной удар. — Я не собираюсь обсуждать это здесь, — он кивает на стоящего неподалеку Хосока и уже оказавшегося за спиной Чимина Шону, который мягко касается его плеча и тянет в сторону. — Отпусти, — дергается вперед омега, и все следуют его примеру, уже будучи наготове ввязаться в очередную драку. Но он медленно подходит вплотную к Чонгуку, дышит громко через нос и, несмотря на то, что ниже на полголовы, всматривается в его лицо по-вражески злобно. Чонгук вздергивает подбородок и разглядывает темный потолок и переплетения ржавых труб на нем. Так вот откуда так смердит, а Чонгук-то думал… Шону вновь оказывается за спиной Чимина, тянет того чуть сильнее за локоть, но он резко толкает его в грудь. Чонгук думал это запах напряжения, который мерзким свинцом оседает в легких. — Отпусти, я сказал, — Пак фыркает гневно, вновь возвращаясь к Чонгуку. — Чтобы я еще хоть когда-нибудь с тобой рядом в бой, — он вдыхает глубоко, выговаривает по слогам, морщится от презрения, будто касается чего-то омерзительного. — Ни-ког-да, — его пухлые блестящие губы шевелятся в полуулыбке, а глаза сощурены и ненавистно прожигают взглядом. Чонгук тоже не каменный. Терпеть постоянные нападки в свою сторону, проглатывать и мириться с открытой неприязнью в свою сторону, не обычной пассивной агрессией, а вполне себе такой активной, вытекающей либо в драки, либо в перепалки, не намерен. Он уже готовится выплюнуть что-то неприличное и вульгарное, послать омегу куда подальше, но чувствует на своей руке скользящие пальцы Тэхёна, который прижимается ближе к его плечу. Он становится в защиту, либо же встает под защиту — но хочется выйти вперед и не подпускать никого к нему. Чонгук чуть отталкивает его от себя, разрывая телесный контакт, от которого голову кружит еще сильнее, но не успевает. — Это не тебе решать, Чимин-а, — его глубокий голос почему-то непривычно грубый, но холодный и уравновешенный. Он говорит то, что сказал бы Чонгук, будь в состоянии, но все, на что хватает терпения — сжимать кулаки в надежде на то, что гнев станет хотя бы чуточку слабее. Не получается. Чонгук и сам знает, что нужно только лишь перетерпеть, в лучшем случае месяц-два, но Тэхён, видимо, знает его лучше, поэтому становится рядом и больше не отходит ни на шаг. — Ты в защитники заделался? — Чимин, наконец, дает попятную, сталкиваясь с крепкой грудью стоящего позади Шону. — Пилот Пак, я повторяюсь, это не твое дело, — поджимает губы Тэхён. Темнота его глаз сейчас намного страшнее, чем обычно, и Чонгук чувствует его силу рядом с собой. — Ты очередная подстилка маршала, и не надо думать, что ты особенный, что имеешь право на голос, Тэтэ. Тебя ждет такая же участь… — Чимин не договаривает, а наблюдающий за развернувшимся представлением Джин только молча следит за дальнейшими событиями. Их договор с маршалом о кофе всё еще не вступил в силу, а чувство предвестия чего-то плохого уже заполняет каждую клеточку его тела. Слова Чимина уверенности не придают от слова совсем. Хосок на этом моменте решает, что наблюдать за этим позорным зрелищем не обязан. Из-за возвращения Чонгука больно, и эту боль не сравнить ни с чем, и переживать ему ее, и никому другому, разбираться с этим всем обязаны они с Чонгуком на пару. Тэхён, он никакого отношения к их с младшим недоразумениям не имеет. — Особенный, — лаконично отвечает Тэхён, ничуть не почувствовав укола обиды. — Тут ты ошибаешь… — Что ты несешь? — неожиданный грубый голос позади пилота Пака отвлекает на себя всё внимание. Шону крепко хватает Чимина под руку, кивает уже красному от гнева Чонгуку, мысленно, одним только взглядом передает извинения как всегда нечитаемому Тэхёну и тянет Чимина на выход. — Пусти, урод, — пререкается Чимин, выставляя себя еще большим идиотом. Он, на самом деле, нисколько не дурак, понимает, что ведет себя, как минимум, глупо, но упертый характер, ведущий напролом, жить спокойно не дает. Шило в заднице постоянно подначивает на совершение тупейших поступков, о которых потом приходится годами жалеть. При этом измениться — никак не получится. Без этих своих выходок Пак Чимин превратится во что-то страшное, пугающее его самого. И одному Богу известно, кто или что причина этому страху. — Ты с ума сошел? Причем здесь Тэхён, что ты вообще, блять, творишь? — Шону уводит Чимина подальше, крепко удерживая под руки, пока тот выбивается. Он грубо разворачивает его и толкает к стене, от чего тот больно бьется русым затылком, шипя от неприятного ноющего ощущения. — Он предатель, а Намджун просто так возвращает его и назначает пилотом, пускает его к нам, будто бы всё произошедшее тогда — шутка какая-то. — Я спрашиваю, причем здесь Ким? — впервые за столько лет знакомства Шону действительно повышает голос. Чимин поджимается, заводит руки, которыми до последнего пытался лишний раз исколотить его, за спину и сцепляет в виноватый замок, сжимая подушечки пальцев. — У тебя какие-то проблемы к Чону, подойди и поговори с ним лично, реши проблему по-мужски! Какого хрена ты втягиваешь в это омегу, Тэхёна? — да он его отчитывает, как провинившегося ребенка. — А ты не забыл, что я тоже омега? Что мне тоже иногда нужн… — Чимин вовремя тормозит, отводит взгляд в сторону и на секунду кажется слишком надломленным. Шону отступает на шаг назад, пускает пропахшие табаком пальцы в не менее табачные волосы и откидывает голову до хруста назад, дабы справиться со рвущимся наружу огнем. — Чего ты боишься? Чонгук хороший пилот, даже больше, чем хороший, не забывай о его заслугах до трагедии, кем он был тогда. К тому же, все мы здесь — обычные служащие. Мы выполняем указания, и сколько бы ты не психовал и не устраивал истерики и выступления, его не отстранят, — спокойнее отвечает альфа. — Я не понимаю тебя, Чима, впервые за столько лет не понимаю. Мне иногда кажется, что после тех событий тебя словно подменили, но… Ты словно каждый день натягиваешь маску на себя и пытаешься казаться таким суперкрутым и важным, а на самом деле, — Шону размахивает эмоционально руками, но внезапно останавливается, отходит от смотрящего на него полным неприязни взглядом Чимина. От этого по затылку к копчику спускается холод, и кажется, что они меняются ролями. — Может, твоя ненависть адресована вовсе не Чонгуку? — Знаешь что, да пошел ты на хер, Шону! — Чимин истерично толкает альфу в грудь, спотыкается о собственные ноги, торопясь убежать прочь от чего-то опасного и поскорее скрыться в своей защитной скорлупе, которая только что хрустнула под давлением чужого темного, покрытого темным табачным дымом, взгляда. Шону, проницательный сукин сын, как всегда редко, да метко, попадает своими словами именно туда, куда нужно. Снова кровоточит, снова болит. — Нет, Пак, пошел на хер ты! — орет в след ему альфа, пиная стену. Стоящий все это время за углом Лиам растягивает губы в обворожительной довольной улыбке.

3

— И как давно это снова началось? — обеспокоенный Тэхён срывается к минибару, достает оттуда лед, который бережно вкладывает в мягкое махровое белое полотенце и сразу же несется к приподнявшему подбородок кверху Намджуну, что расположился на своем массивном кожаном стуле. Хлопковый платок уже почти полностью залит алой кровью, но маршал терпеливо ждет, пока Тэхён разберется со льдом. — Месяцев шесть назад, может больше, начались кровотечения, а про таблетки ты и так знал, — не глядя в глаза от стыда отвечает маршал. Тэхёну ведь проблем в жизни мало. После перепалки с Чимином до сих пор еще руки пробивает тремор, из-за чего пара кубиков льда все же выпадают из салфетки, рассыпаясь по начищенному деревянному полу на кусочки. Тэхен невольно фыркает, но пытается держать себя в руках, чтобы самому не распластаться прямо здесь, подобно льду. — И как долго ты собирался не говорить мне об этом? Гордость не позволяет сразу же принять подачку, но все же Намджун находит в себе силы и забирает у Тэхёна холодный сверток. Он прикладывает его к носу, придерживая еще и платок, который пропитывается кровью все сильнее. К счастью для Тэхёна выдержка у него неплохая — и не с такими ситуациями справлялся. За братом всегда приходилось присматривать нередко, как будто Тэхён старший. Намджун ведь себя никогда не берег, бесчисленное количество раз приходилось тащить его к врачам, а трудное детство и хроническое состояние стресса сказались так, что никакие выходки Чимину подобных омег больше не пугают. — Столько, сколько бы это потребовалось. — То есть тебе плевать абсолютно, что потом мне находить тебя с приступом, что мне потом тебя опять вытаскивать с того света просто потому, что твоя гордость и эгоизм не позволяют тебе обратиться к доктору и нормально пролечить обострение? — Не неси чушь, ты прекрасно знаешь, что это не просто обострение. — Я не несу чушь, я просто не понимаю, как можно быть таким упертым. Как можно отодвигать собственное здоровье на самый последний план? — от слов Намджуна становится больно, ведь все мысли о том, что рано или поздно «обострение» будет совсем не «обострением», а перерастет во что-то более серьезное, были заперты за семью замками где-то в подсознании. Теперь же это — самая что ни есть реальность, которая обрушивается как потолок на голову. — Миру скоро крышка, а ты предлагаешь мне отправиться в санаторий? — говорит недовольно Намджун через нос, отворачиваясь на кресле к окну и прикрывая веки, за которыми в темноте целые карусели различных красок и картинок, подкидываемых больным мозгом. — Причем здесь это? — Тэхён садится на край массивного стола Намджуна, будто по привычке, и с жалостью смотрит на повернутую к нему макушку. — Да при том, что пока у меня есть это время, я не хочу тратить его на такие пустые вещи, как очередной курс лекарств и расслабляющих ванночек. Пока у меня есть это время, я каждый час, каждую минуту отдам работе и семье, и лучше я проведу здесь меньше отведенных мне дней, но проживу их сполна, чем буду цепляться за призрачный шанс. Я не выкарабкаюсь, и ты это знаешь, Тэтэ. Всё, чем ты можешь мне помочь — не дай хоть кому-то узнать об этом, сделай так, чтобы шансов спасти Землю у меня было больше. Тэхён чувствует очередную затронутую болезненным ударом струну души, слышит эти отголоски из раннего юношества, когда диагноз оказался не простой мигренью. Казалось, что спустя столько лет это не будет бить так сильно, но всё иначе. Ноет так же, и страх за родную душу больше, чем за собственную. — Хорошо, — кивает Тэхён, и Намджун с благодарностью во взгляде следит за его отражением в отзеркаливающем панорамном окне.

4

— Вряд ли здесь какая-то ошибка, — сосредоточенный на изучении результатов теста дрифтсовместимости Джин задумчиво вчитывается в одну конкретную запись с пиксельной крупной пометкой «дрифтосовместимы». На начальной стадии подбора партнеров важнейшим критерием выступает дрифсовместимость, а с Чонгуком это, пожалуй, самый важный из важнейших этап всего процесса. На Джине полностью лежит ответственность за то, насколько успешно будет выполнена миссия, учитывая прошлый печальный опыт, от которого, к сожалению, не избавиться, а значит, работы вдвойне больше. Но эти сто процентов напротив имени в таблице как нельзя кстати. Сто процентов дрифтсовместимости и округленные ноль целых четыре сотых процента вероятности выпадения. И к счастью, вряд ли здесь будет какая-то ошибка. Джин еще раз, для убедительности, проходится по огромному бесконечном ряду имен и фамилий, выделяя тех, с кем процент наибольший, но никого, кроме этого человека, с кем совместимость идеальная, не находит. Но что-то все равно мешает добавить его в финальный список. Будто где-то и когда-то Джин уже слышал отказы, адресованные не ему, а тому, кто для операции по уничтожению разлома подходит лучше, чем любой пилот с многолетним стажем и десятками удачно завершенных боев. Их бы всех учесть и добавить в финальную колонку лидирующих кандидатов, но только за этими ста процентами они все меркнут, а у того самого, одного, появляется самое главное преимущество. Сто процентов дрифсовместимости на дороге на валяются, а эти двое просто рождены были, чтобы вместе сражаться. Но что-то мешается под ногами, как застрявший в подошве ботинка мелкий камешек — надоедливо шкрябает, а скрежет его по кафелю отдает в самое колено. За сидящим спиной к двери кабинета маршала Джином слышится звук открывающегося замка, и скрипучая почему-то в последние дни дверь глушит неприятным трещанием звук работающего позади секретаря беты ультрамаринового аквариума. Джин сразу же оборачивается, и тут же, как заведенный, подскакивает, подбегая к Тэхёну. — Тэхён, постой, — тормозит он его, и тот сразу же заинтересованно поворачивается к нему, скрывая дрожание рук в карманах темных брюк. — Да? — кривит он губы в улыбке, легким движением головы откидывает мешающую зрению чернявую челку. — Я… Как бы тебе это сказать… Ты не пробовал поговорить с маршалом насчет пилотирования Фолгора? — говорит Джин тихо, чтобы сидящий неподалеку секретарь не услышал лишнего. — Нет, ты знаешь, что он не позволит, — ответ не заставляет себя ждать, и Тэхён как-то отчаянно усмехается, уводя взгляд в сторону. — Да, но тебе определенно стоит пробоваться, потому что вы с Чонгуком совместимы, — как можно убедительнее пытается донести омега информацию, но Тэхён сразу же впадает в ступор и неверящим взглядом смотрит в ответ. — Ошибка какая-то, — снова отчаянный смешок и защитный шаг в сторону. — Нет, вот, смотри, — Джин открывает нужную вкладку на планшете и сразу всучивает его в руки недоумевающего Тэхёна. Тот неуверенно хватается за его приятные шершавые края пальцами, боясь уронить, и вглядывается в крупным шрифтом напечатанные буквы в графе напротив их с Чонгуком именами. — Сто процентов? — брови Тэхёна недоверчиво взмываются вверх, и он смотрит на Джина как-то предвзято, мол: «Это шутка? Издевательство какое-то?». Слишком много потрясений для одного вечера, поэтому разум уже отказывается воспринимать хотя бы что-то объективно. Просто буквы, просто они с Чонгуком идеально созданные друг для друга пилоты, и просто Намджун, который никогда в жизни ни за какие коврижки не позволит Тэхёну даже пройти первый этап тренировок, не то что оказаться в роботе. Джин кивает в ответ и забирает у Тэхёна планшет, прижимая его к своей груди, как ребенка. — Ты же знаешь, что он не позволит, так зачем пытаться? — улыбка Тэхёна становится вынужденной, защитной реакцией. — Начинай готовиться к пробам, я улажу этот вопрос, — голос и сказанные, будто в воздух, слова Джина звучат слишком уверенно, словно он знает, о чем говорит, а потом нерешительно касается плеча Тэхёна, который сразу же, обратив на его жалкий жест внимание, мысленно проклинает судьбу за очередное подкинутое испытание. И он поклясться может, что не хотел, что молился господу дать ему сил, обязался не пускать Чонгука в свою голову, но, кажется, суждено.