Драконы сверх выносливы. Магически, физически, ментально, морально, сексуально… Но не потому что у них много сил, нет. А потому что выносят всех. Вперёд ногами. NN
В самой высокой башне на Благословенных землях моё тело бездушной куклой живёт в комнате. Ест, пьёт, хлопает глазами, делает всё, что ему скажут. Как чужое. Кукольное. Я его почти не слышу, только когда оно засыпает, ощущения начинают восстанавливаться и возможно у меня бы получилось вернуться в него, но моё призрачное тело в тот момент когда «кукла» закрывает глаза, меняется и не может уместиться в крохотную человеческую оболочку. Та еще задачка. «Кукла» бодрствует — мои проходят насквозь, не давая ни какой реакции или ощущений. «Кукла» спит — я могу частично поместиться в теле, прочувствовать его, но стоит дать слабину, и оболочка начинает рваться. Мне почти шестнадцать и я изучила почти каждый мало-мальски интересный закуток в Мари Джоа, отплясывала на столе во время совещания Горосей, даже сидела на знаменитом троне в обоих своих видах. И стрёмный чувак с короной, как и те, кто ему поклонялись, особенно меня не смутили. Удовольствие посидеть на троне… ниже среднего. Мнить себя правителем мира было здорово. Минут пять. Потом мне, как существу разумному, стали приходить мысли о том, что нужно было бы сделать для того, чтобы не только удержать реальную власть над миром, но и заботиться о его жизни и развитии. Ведь если тебе что-то принадлежит, то ты о нём и заботишься. Не то чтобы это было сложной или непосильной для меня задачей, но зачем? Ну, буду я править миром и что? Яркий пример перед глазами, кроме привилегии посидеть на троне, куча бумаг, бессонные ночи в поисках заговорщиков, революционеров и прочих мешающих жить паразитов. Еще отрывной календарь с подписью «до нашествие Ди на остров осталось» и количество дней в этом календарике вызывает подозрение, что «властитель мира» до этого славного момента просто не доживёт. И так того и гляди песком рассыплется, а через десяток лет? У меня как-то нет желания возиться со всем этим. Не интересно. К тому же, если я стану править миром, то у меня может совсем не остаться времени на то, чтобы в нём жить. Мир ведь большой, а я маленькая. «Угу, маленькая. А в родную человеческую оболочку не входит!» — злюсь, в очередной раз, едва не разорвав на куски мелкое тельце. В это раз, дежурящий рядом с моей кроватью врач, даже не проснулся, так что моя оболочка так и валяется, истекая кровью. — «Это попахивает заговором». — Высссдххорррравххррривхххай (Выздоравливай), — рычу укладываясь вокруг тела и… Повреждения тела стремительно исчезают, только нитки швов и немного воспалённые рубцы остаются. Хлопаю себя лапой по морде. «Что мне стоило хоть раз попытаться сделать подобное раньше?!» — Сттттхааань ссссовхерршшшенхей (Стань совершенней)! — обращаюсь к телу, но никаких заметных взгляду изменений не происходит. Я вообще не чую никаких перемен в оболочке. Делаю очередную попытку влезть в собственную шкуру, и у меня даже получается полностью в ней поместиться. Только недавно затянувшиеся раны открываются. «Выздоравливай!» — обращаюсь к телу и… ничего не происходит. Только сильнее связь с ним становится. «Как это работает?» — озадачиваюсь. Пытаюсь выползти наружу. — «Кажется, я застряла». Дергаю верхней лапой — дергается рука. Дергаю нижней — дергается… та же рука. Из горла вырывается хриплый сип и нечто нечленораздельное. Зато глаз начинает дёргаться как надо и без осечек. Но не тот. «Как это я интересно в свою шурку-то залезла… Дыхание в норме, сердцебиение в норме, а остальное — полный рандом» — в расстройстве дергаю хвостом и тушка по полной обгаживается в кровать. — «Корейский рандом» Кровь вытекает из ран, тело слабеет. Я будто птица в силках. Пытаюсь выбраться, калеча себя еще больше, плачу без слёз… потому что вместо слёз у шкурки обильно течет пот! Как же это раздражает! «Ммм… Если мыслить логически то кровь в моём теле давно должна была кончиться. Да и вообще с такими повреждениями люди умирают мгновенно. Как же это всё-таки работает?» — озадачиваюсь, переставая нервничать, и пытаюсь прочувствовать каждую клеточку физического тела. — «Глюк?» Человеческая шкурка упорно воспринимается еще одной частью тела меня призрачной. Небольшой и не особо важной частью. В которую я, за каким-то шибучикаем, влезла! «Зря Эрик хвалил мой ум, зря. Видимо даже тот, кто ненавидит, может ошибаться и думать о том кого ненавидит лучше, чем он есть на самом деле…» — делаю зарубку на память. — «Как там Алек говорил? «Даже боги могут ошибаться» и «на любую хитрую гайку найдётся свой болт с левой резьбой»? Если первое понятно, то второе не очень. И не в тему… » Неприятное, склизкое ощущение отрывает меня от размышлений на злободневную тему. В комнату заходит отец, держа в руках поглощающую свет шкатулку. Она словно провал во мрак или его осколок, от неё у меня чешуя становиться дыбом — неправильное существование, скрытое в этом мраке воняет тухлятиной. «Что-то мне это не нравиться. Отец же не собирается…» Старик торопливыми шагами подносит эту мерзость ко мне и опускает на грудь. «ААААААА!!!» — мысленно воплю от омерзения испытывая ни с чем несравнимое чувство брезгливости. Старика и шкатулку сносит в сторону, человеческая шкурка в которую я отчаянно вцепилась, многозначительно булькает кровью. Из мрака выползает не менее мрачный силуэт осьминога. Живой, разумный, сильный… «О, великие сокровища! Какая же это тухлятина!» — моя человеческая шкурка согласно булькает кровью. — «Тц! С такими потрясениями и раздвоение личности заработать раз плюнуть!» Мрачный силуэт, перебирая щупальцами, ползёт в мою сторону. Надвигается неотвратимо и вонюче, я чувствую его предвкушение и радость. «Ох, ё! Оно улыбается?! Нееееет, как бы это развидеть-то?!» — дрожу от отвращения. — «Теперь я понимаю, что имел ввиду Алек-сей под словом «ересь»! Я вижу ересь и очень, очень-очень хочу её сжечь!» Силуэт полный ереси делает что-то и меня выдирает из тела неизвестной силой с… привкусом тухлятины и каких-то пряностей! — Сшшеееечшшшш еррррресссс (Сжечь ересь)!!! — вырывается из моей глотки вместе с пламенем. Комната наполняется огнём, криками, дымом, визгом, запахом гари и… — Мяяяссскхооо (Мяско)… Пламя разгорается сильней и сильней. Осыпается пеплом ткань и дерево, плавиться металл и оплывает хрусталь*, но мерзость упрямо держится за своё существование. — Остановись! В тебе течет моя кровь! Я собиралась лишь помочь! — пытается остановить меня мерзость. Чуя наглую ложь в ответ выдыхаю несколько потоков пламени. Еретичка даже вякнуть не успевает, как мрачная шкатулка разваливается на куски и осыпается вместе с силуэтом пеплом. Пламя успокаивается вместе со мной. Презрительно фыркаю в сторону медленно исчезающей кучки пепла. «Нет, ну это же надо было быть такой наглой? Лезть дракону в родственники при этом, явно собираясь отрезать от него кусочек, а то и вовсе сожрать и занять его место! Конечно, до дракона мне расти и расти, но…» — человеческий стон сбивает героического настроя. Я осматриваюсь по сторонам, находя три живых тела: своё, старика и врача. Причем два из трёх спят, и так же два из трёх — не только голые, но и лысые. — «О, шкурка моя починилась! Круто, что волосы сохранились, но плохо, что и нитки от наложенных швов так и остались… вместе с воспалёнными рубцами. Подсознание шалит? И почему врач остался целым? Мой старик-то понятно почему, но врач?» Почесываю лапой подбородок. Человеческая шкурка, свернувшись в комочек, довольно сопит. «И всё же… как это работает?» *** Мне почти восемнадцать, моя шкурка носит браслеты из кайросеки на руках и ногах, и даже пояс. Живу всё так же и там же. После столкновения с мерзостью никто из мировой знати даже близко не появлялся. Руководства по становлению драконом или чего-то подобного под рукой нет. «Что-то попахивает заговором против драконов… Мои предшественники сами, по доброй воле на участь беспамятных глупцов не согласились бы. Наверное…» — вздыхаю и принимаю решение: — «Нужно шевелиться и делать всё самой. А для начала подчинить своей воле человеческое тело». Впиваюсь взглядом в пьющую воду оболочку. — Поставь стакан на стол. Поставь стакан на стол, — концентрируясь до придела, гипнотизирую человеческую шкурку. Раздражает, что я вообще сейчас её не чувствую. — ПОСТАВЬ СТАКАН! Простолюдинка, вздрогнув, берёт из рук моей шкурки стакан и ставит на стол. Растерянно хлопает глазами, не понимая, почему это сделала. — Благодарю, — слетает с языка, и растерянная девушка радостно улыбается, сама не понимая причин своей радости. — Заплети мои волосы. Простолюдинка не реагирует. Я перевожу взгляд на свои маленькие, призрачные и насквозь человеческие ручки. Слабенькие, маленькие, хрупкие. В них нет ни исключительной силы, ни ловкости… я ими даже прикоснуться к чему-либо не могу. Великой силы способной менять реальность — магии — в них тоже не чую. -… Наяву я ни разу не сталкивался с тем, как дракон приходит в мир. Но мне это снилось. Всего лишь сон, но я видел, как он выбирается из своей скорлупы. Видел, как вокруг него словно рождалась сама жизнь. Все драконы разные, конечно, они могут быть и порождением всего мрачного и ужасного, но я думаю, что-то, как дракон появлялся во сне… что всё именно так и должно быть. Рождаясь, дракон привносит с собой новую магию. Магия — это жизненная сила, позволяющая миру заживлять даже самые страшные раны. Она позволяет всему сущему находиться в равновесии… Хотел бы я хоть раз наяву увидеть полёт прекрасного дракона!.. — Значит, я настолько мелкий небесный дракон, что даже еще не родилась, — делаю вывод и перевожу взгляд на свою человеческую шкурку. — И если следовать этой логике, то в данный момент я любуюсь на свою скорлупу. И… это не помогает. Я понятия не имею, как шевелить скорлупой. И если верить чутью, то вылупляться рано — сдохну. Или дело в том, что во мне есть человеческая кровь, я родилась как человек и только вселенная знает, сколько поколений мои предки жили в образе людей? «Мне срочно нужно придумать выход из положения, я уже опять начала говорить самой с собой вслух», — вздыхаю. — «Что ж, не всё так плохо. Тело простолюдинки среагировало и выполнило то, что я хотела добиться. Значит, способности, и возможности к управлению человеческим телом, у меня есть, их нужно только развить и всё…» — Заплети мне волосы, — начинаю гипнотизировать простолюдинку. — Заплети волосы. Заплети мне волосы!.. «И что я упускаю?» — озадачиваюсь, так и не получив нужный результат да же через час «гипноза». — Алек… — тоскливо вздыхаю. Обхватываю свою шкурку за плечо, не прикасаясь к нему, воображаю, что обнимаю её. — Эрик… Я не знаю, как быть драконом. Есть ли хоть кто-то в этом мире подобный мне? Есть ли кто-то…? «Может быть, никакого заговора не существует и подобным мне некого винить кроме себя самих?» — размышляю, когда и через четыре часа не добиваюсь хоть какого-то результата и презрительно фыркаю. — «Такого точно не может быть». *** — Как же меня всё это раздражает!!! — реву во всю свою драконью глотку, глядя на спящее тело. Моё тело. Меня окончательно вывело из себя его своеволие. И не только его. За более чем год усилий. «И еще сокровище, оставленное мне Алек-сей пропало…» — в полной мере осознав свою слабость и неопытность свиваюсь кольцами вокруг кровати. Устраиваю массивную голову рядом со своим человеческим телом, вздыхаю. — «Драконий облик растёт и растёт, а человеческий совсем не изменился… даже волосы и ногти не растут. Отец даже приводил других себе подобных, чтобы похвастаться этим. Чистой божественной природой. Хех, сын простолюдинки, сопровождавший отца в тот день, так вонял, что подумывала спалить… Записи Алека у кого они?..» Искреннее сожаление наполнило меня. Единственное сокровище, связанное с единственным другом исчезло из-за моей невнимательности и того, как я упивалась собственным величием. Упустила столько сокровищ из-за утери записей! «Знания… они тоже могут быть сокровищем. Они сокровище, которое легко спрятать в памяти и почти невозможно отобрать» — перебираю свои воспоминания, делаю их ярче и четче, стремясь избавиться от размытости слопавшей очень много из нужного мне. Я проделываю это не в первый раз, но ощутимых результатов пока добиться не выходит. Раздражение копиться внутри, растёт и растёт, заставляя снова взреветь. — Мне нужны знания! …Эрик «ушел», оставив рядом только Алека. Запах ненависти исчез. — Ты пахнешь как цветочная клумба, Алек, — бурчу, пытаясь нарисовать то, что, по мнению Эрика, мне никогда не нарисовать правдиво — море. — «Он еще будет в ногах у меня валяться от восхищения!» — И как ты только нас различаешь? — Эрик меня ненавидит, а ты — нет, — раздраженно соплю, пытаясь понять, как рисовать море. — «Хммм… Вблизи я его не видела, может… Ха! И что? Я видела его на картинах! Море это же просто волны!» — И всё-таки я никак не могу понять, почему ты одни и те же эмоции от людей воспринимаешь настолько… по-разному. Почему одна и та же эмоция может восприниматься тобой как вонь или приятный аромат? Ненависть, жажда крови… ты даже ощущаешь притворство, ложь и лицемерие по-разному! — И что тут не понятного? Чистый запах — идёт от чего-то чистого, настоящего, качественного, приманивающего внимание. Вонь — испускает грязное, неприятное, отпугивающее, — отвечаю, раздражаясь всё сильней и сильней, откидывая в сторону испорченный лист бумаги на котором должно было появиться моими усилиями море. — «Почему у меня не получается? Простолюдины же рисуют и у них получается! Они не могут быть лучше меня!» — Отпугивающее… Логичненько, blyat! — человек оставляет меня в покое на некоторое время, а затем додумавшись до чего-то, снова лезет. — Знаешь… давным-давно в одной далёкой-далёкой галактике существовали рыцари… «Лучше бы о том, как простолюдины море рисуют рассказывать начал, чем об этих консервных банках для драконов!» — раздражаюсь, пропуская мимо ушей рассказ человека. — … со страстью я получаю силу… — комкаю лист, скрипя зубами, беру следующий. «Я могу нарисовать море! Могу!»… — Хммм…«со страстью получаю силу»? — всплывшее воспоминание разжигает интерес, и я со всей страстью пытаюсь восстановить его, фактически прожить заново. Выцарапать у забвения удаётся немного. — Джедайи и ситы… Серые, белые, тёмные… Рыцарские кодексы… — бормочу, пытаясь из обрывков собрать что-то цельное. — Вспоминай! Нет эмоций — есть покой. Нет неведения — есть знание. Нет страстей — есть ясность мыслей. Нет хаоса — есть гармония Нет смерти — есть Великая Сила. Покой — это ложь. Есть только страсть. Через страсть я познаю силу. Через силу я познаю могущество. Через могущество я познаю победу. Через победу мои оковы рвутся. И Сила освободит меня. — Какие же эти рыцари… рыцари, — напрягаюсь, желая вытянуть из этих противоречивых строк что-то путное. — … Ситхи, они же ситы. Это не павшие во тьму джедаи, нет. Они… Блю, ты хочешь узнать об этом больше? — Нет, — старик хихикает. — А я расскажу. — Болтай что хочешь, я всё равно тебя не слушаю. — Ты такая злая сейчас, Блюбелл, даже глаза желтеют, — радуется непонятно чему человек, и я кидаю в него скомканным листом бумаги. — Раздражаешь! Болтай дальше, а ко мне не лезь! — человек хохочет, а я возвращаюсь к прерванному занятию. Отсмеявшись, Алек продолжает свою болтовню. — Кодекс одних говорит «нет эмоций — есть покой», а других «покой — это ложь, есть только страсть». Но ошибочно считать, что одни отказывались от эмоций, а другие упивались ими. Что джедаи, что ситхи стремились к контрою эмоций. Но если для джедаев эмоции служили некой преградой. Неким испытанием, преодолев которое они должны были отодвинуть изученное в сторону, чтобы не мешалось. Для ситхов эмоции были — средством. В сильных эмоциях, привязанностях джедаи видели угрозу спокойствию и гармонии, путь к саморазрушению. Ситхи видели — возможности. Можно сказать, они не считали эмоции одной из тем для изучения, а способом познания. «Как же тебя рисовать?!» — сверлю взглядом новый, еще пока чистый лист бумаги. — Когда джедаи, отодвинув эмоции в сторону, словно отработанный материал, громко заявляли: «нет неведения — есть знание» и шли к светлому будущему. Ситхи ныряя в омут с головой, успокаивали себя строками: «через страсть я познаю силу, через силу я познаю могущество, через могущество я познаю победу» и частенько творили дикие вещи, пробуя на прочность границы возможного… Мда, порой и те и другие творили ту еще дичь, но ситхи, надо признать, творили её со знанием дела. Джедаи же вооружившись строками: «нет страстей — есть ясность мыслей» и «нет хаоса — есть гармония» пытались облагородить, утихомирить и возвысить всё, что шевелиться и не шевелиться. Ситхи же относились к сражениям, да и вообще любым конфликтам, как и к эмоциям. Как средству и способу поз… — Старик, что за чушь ты мелешь?! Зачем мне это знать?! Для дракона, что светлый, что тёмный, что в крапинку рыцарь — запас пищи на черный день! — взрываюсь раздражением, кидая очередной смятый лист бумаги в человека. — Не вкусный и вредный! — О, малышка Белл, так ты меня слушаешь, — радуется Алек. — Я выкину из головы эти заморочки, простолюдинов, как только ты закончишь о них говорить, — беру новый лист, и недовольно хмурюсь. — Наточи карандаши. — Слушаю и повинуюсь, Блю, — хихикает человек, приступая к делу и продолжая болтать. — Страсть ситхов, их эмоции и желания питают Силу. Наиболее яркой и мощной они признавали ненависть, а потому и считали конфликт — универсальной движущей силой. Тем, что способствует изменению, росту, адаптации или смерти. Что отсутствие конфликтов ведёт к застою и стагнации. И всё-таки в кодексе именно страсть, а не ненависть позволяет приобрести силу. И логично, что чем сильнее становиться человек, преодолевая конфликты, тем больше у него возможностей и опыта влияния на реальность вокруг, а значит — власти. Власть, полученная без преодоления конфликтов — иллюзия. Фантик от конфеты. Так же как и победа без демонстрации мощи — иллюзия. Форма и содержание должны соответствовать друг другу. Так победу должна наполнять борьба, борьбу — совершенствование, а иначе — застой. — Что за глупость? — говорю тихо, чтобы не услышал человек, завороженно следя за руками, умело затачивающими острым ножом тупые карандаши. — «А он очень ловкий…» — Джедаи утешаются «нет смерти — есть великая Сила». Если так на их кодекс посмотреть, то у них всё нужное есть, а не нужное не существует. Они не отвечают за то, что происходит с ними и вокруг них, следуют воле Силы и всё. Победы и поражения, сами джедаи — ничего не имеет значение, только Сила. Ситхи… В этом отношении они тоже остаются верными себе, они не считают волю Силы непреодолимой, не зацикливаются на смерти, как на главном враге и преграде, которую нужно преодолеть, а говорят: «через победу мои оковы рвутся, и Сила освободит меня». В понятие «оковы» входит всё, что мешает ситху делать то, что он хочет, в том числе и смерть. Но тут стоит вспомнить о том, что форма и содержание должны соответствовать, верно? А значит, победа разрывающая оковы должна быть… совершенной. При чем, не только в глазах ситха или ситхов, а Силы. Потенциал должен быть полностью раскрыт. Совершенная сила, совершенная власть, совершенная судьба — вот ключ к свободе. — Почему так по-разному ты относишься к силе и Силе? — хмурюсь. Человек застывает, переставая точить карандаши, поднимает свой растерянный взгляд на меня. — Теперь я верю, что ты пропустила мимо ушей всё, что я тебе говорил ранее, — раздраженно дергаю плечом, уходя от Алека на балкон своей башни. Море, как и всегда оттуда видится черно-синим лоскутом, который непонятно где начинается и заканчивается… — Вспоминай… вспоминай… вспоминай… — рычу на себя, чуя что нужное мне знание совсем близко, еще чуть-чуть и я смогу найти ключ к свободе. — Вспоминай, blyat! … — Force… — произношу всплывшее в голове название. — Сверхъестественная, вездесущая, связующая энергия или даже субстанция, которая…. пронизывает и соединяет всё сущее?.. Только живых существ? Владыка и госпожа ситов, их учитель и их партнер, оружие, инструмент, ключ к познанию мира. Подчинение этой субстанции себе ведёт к владению Вселенной. Освобождение Силой — награда за совершенствование… Прикрываю лапами морду. — Сколько же времени я впустую потратила! … «Хорошо! Чудно! Прекрасно! Восхитительно! Я знаю, что Сила существует, и она является ключом к свободе!..А дальше что?» — озадачиваюсь, снова вгрызаясь в воспоминания и пытаясь вспомнить больше о рыцарях. … Как же это раздражает! — А пошли в Импел Даун эти рыцари!Интерлюдия. Донкихот Долфламинго
… Одинаковые безлицые фигуры в кричаще богатой одежде обступают его со всех сторон, их зачёсанные вверх волосы с заметным завитвлением на конце выглядят издевательски и угрожающе одновременно. Они тянут к нему свои руки и замирают, поворачивая головы куда-то в сторону и медленно расступаются — Артемилия-гу?! — хором кричат фигуры, почти оглушая его, заставляя схватиться за голову и зажмуриться, чтобы не слышать гул неразборчивых голосов. — Разве отец позвал меня из башни не ради того, чтобы подарить эту голову? — прорезает шум звонкий голос и наконец наступает тишина. Он широко распахивает глаза и оглядывается по сторонам и в коридоре, образовавшемся между безлицых фигур, наталкивается на девчонку в том, в чем обычно тенрьюбито можно увидеть только вне Мари Джоа. Она крепко прижимает к себе голову его отца, презрительно кривя лицо. — Мне нравиться этот подарок, я хочу себе кубок из черепа предателя. Но этого мне мало, я хочу два, поэтому пусть его сын живёт, и когда его голова станет достаточно большой, я получу второй кубок. Пристальный взгляд постоянно меняющихся глаз вызывает дикий ужас, она делает шаг к нему и он шарахается, падая на задницу. Издав жалобный писк, пытается отползти назад, но силы покидают его под пронизывающим взглядом. Он ничего не может сделать, пока в меняющихся глазах не появляется что-то неуловимо живое, и она не переводит взгляд в другую сторону, отпуская. — Не калечьте! Я хочу, чтобы он был моим! — возмущается она и он срывается с места и бежит, что есть сил. Прорывается через тысячи рук стремящихся поймать и принести ей. — За каждый синяк на нём вы все лишитесь по одному пальцу! Если кончаться пальцы то в ход пойдут руки, ноги, а затем голова!.. Он просыпается в холодном поту и долго не может успокоиться — его преследует взгляд меняющихся глаз. Дофламинго кажется, сейчас она смотрит на него примериваясь и решая достаточно ли выросла его голова чтобы сделать из неё кубок. Он слышит в темноте кабинета, в котором он уснул за работой, сожалеющий и недовольный вздох Артемилии. Дофламинго чувствует, как её взгляд соскальзывает с него, отпуская точно так же, как и четырнадцать лет назад. Так же, как отпускает каждый раз, когда он ставит свою жизнь на кон и может чувствовать её дыхание на своей шее. Но он редко имеет возможность заглянуть ей в глаза. Только тогда, когда она сама решает жестко проверить его на прочность, преподнося смертельный и крайне неприятный сюрприз. — Что же на это раз, Артем… — Капитан! Я получил сведенья о том, что совсем недалеко отсюда видели кого-то очень похожего на вашего брата! — врывается в кабинет крайне возбуждённый Диаменте. Заинтересованный взгляд изменчивых глаз впивается в спину старшего из братьев Донкихот и соскользнув с него устремляется в сторону младшего.Интерлюдия. Киприк Минос
Киприк недовольно морщится, переводя взгляд с документа, по которому его самая проблемная и болезненная дочь становится мировым достоянием и переходит в собственность Горосей, на присланных «особых» слуг и входящего в Горосей тенрьюбито. — Что мешает мне разорвать этот документ на кусочки? — Мы можем ей помочь выжить, а ты — нет, — уверенный в своей правоте собрат забавляет Киприка. — Если у тебя до сих пор не хватило желания обратиться к одному из «не умерших» ради её исцеления, значит, она для тебя недостаточно дорога чтобы чем-либо рисковать. И ты не можешь ей ничем помочь. Киприк прикрывает глаза, вспоминает Артемилию, её привязанность к рабу, которому он так удачно помог в его планах… как она оставила Киприка лысым, уничтожив «не умершего». «Какой же она проблемный ребенок», — с шумом выдыхает тенрьюбито и раздраженным взглядом пронзает одного из Горосей. — «Что ж… это может ей пойти на пользу, если не убьёт». — Не могу, — признаёт свою слабость Киприк. — Но если я её передам Горосей, что именно получу взамен и на каких условиях?