Three Days Grace – Fallen Angel or Skillet - Rise
Дребезжание рельс от приближающегося поезда отзывалось в ушах невыносимой какофонией; хотелось заткнуть слуховые каналы или без промедлений броситься под громоздкие колёса, чтобы крещендо транспорта затихло под ацетоновым смирением со смертью. Раньше ты любила поезда. Любила высовывать голову из окна и любоваться ясным небосводом, с живым интересом пересказывая Саеки-сану, какие чудеса хранятся под его куполом. Любила прижиматься носом к прохладному стеклу и наблюдать за размазанным от скорости гепарда пейзажем. Любила засыпать под мирный стук колёс, как под колыбельную из глубокого бутона детства, располагая тяжелеющую макушку на уютном плече своего спутника. И больше всего на свете ты боялась когда-нибудь попасть под поезд – этот волшебный портал в другие миры и страны, который ты ассоциировала только с чудесатостью Зазеркального измерения Льюиса Кэрролла. А сейчас перспектива быть раздавленной, как бабочка под подошвой, когда-то любимым транспортом казалась не такой уж и плохой. И мирный стук колёс отдавал приятным послевкусием похоронного марша. А небосвод, который станет последним, что ты увидишь, виделся самой отличной крышкой гроба. И Саеки-сана не будет рядом. Но это даже к лучшему; сейчас он там, где должен был оказаться с рождения по предписанию на полотне судьбы. Однако, как ты уже поняла, даже её график мог ошибаться. Главное, что, пусть и запоздало, она разложила всё по своим стеллажам. Но от одной её ошибки ты начала задумываться: а нет хронологической опечатки на странице твоего существования?***
Ареал твоего обитания – детский приют, затерянный в густых гилеях, благословлённых самой Матерью природы Кибелой: никто из высших чинов не мог добраться до этого подобия гетто. Однако никакая дискриминация не преследовала владельца этого участка – он самолично обустроился в этих лесных руинах, в глуши, где были спрятаны от чужих очей его воспитанники. По какой причине такая скрытность – ты не знала. И даже не задумывалась тогда, почему святое пристанище для детей погребено за деревьями и пустырём, который распростёрся около фундамента. Ты не обращала внимания на одну-единственную ветхую качель в центре облысевшего ковра земли, которая скрипела, как дряхлый старик. Не замечала, что косные дети, живущие с тобой, питаются отходами и сидят за обветшалыми столами. Принимала, как само собой разумеющееся, что все они живут в одной комнате, а ты – изолирована от общества. Не придавала значения их осунувшимся, как древние папирусы, облитые затхлым молоком, лицам. И тому, что они конфузно отмалчиваются, закрепляя линию рта ржавым замком, когда ты расспрашиваешь их о досуге. Пока добрый и улыбчивый воспитатель приюта, Саеки-сан, продолжал охотно поглаживать тебя по голове, как любимое чадо. Дети зачастую слепы к чужому горю. Не всегда от врождённой жестокости. Иногда их столь истово окружают изобилием благоустройства, что в их личных горних селениях просто не находится свободного места для сочувствия. Пока перед глазами кружатся дружелюбные махаоны, за их палитрой ты не замечаешь, насколько разложился чужой урбанистический пейзаж. Мир таких детей ограждён высокими частоколами, чтобы никто не осмелился забрать кусочек этого скандинавского постимпрессионизма, славящегося своим жизнелюбием. Саеки-сан тщательно выпестовывал тебя, как избранного Богом птенца, который в будущем разнесёт весть о всемирном потопе. И пока он наполнял цистерну твоей жизни иллюзией всеобщего счастья, на твоих глазах всегда лежало б*льмо. Из-за которого ты не видела, что происходит с другими детьми. Они были голодны, холодны и нелюбимы. Выполняли декоративную функцию, чтобы создать для тебя впечатление истинного приюта, где всех хотят спасти. Они жили в крысиных норах. А ты, если не обитала в царской опочивальне, то обосновалась в дорогом будуаре для прислуги у милосердного хозяина. Даже твоя уборная отделялась от общей: светлые тона, стойкий фимиам кокосовой стружки, чистая раковина, а над ней большое зеркало, увитое виноградной лозой, и два влюблённых ангела из рубинов в центре рамки, к которым ты любила притрагиваться, предаваясь сентиментальным грёзам о том, что ты тоже когда-нибудь встретишь своего хранителя. Пока за стеной твои сожители пытались собрать с кафельного и холодного, как изморозь, пола обшарпанные обои, и отмыть руки в хлорке от поломанного унитаза. Ты неторопливо ласкала своё тело нежным гелем для душа, а твои соседи толпились в очереди, наблюдая за тем, как первенец пытается безрезультатно стереть пятно жёсткой вехоткой в холодной воде. Жизнь с отсутствием чёткого зрения на происходящую Гоморру шла своим чередом, пока в неё не ворвалась Мафия. - Я не могу отдать Вам (Твоё имя), Огай-сан, - руководитель приюта пытался сохранить спокойное выражение небритого лица, но просьба эспера заставила разойтись по швам его самообладание; нервно стуча пальцами по столу, он пытался мысленно склеить листы учтивой карикатуры. – Вы ведь понимаете, что она значит для меня. - Конечно понимаю, - кивнул Мори с неопределённой улыбкой. - Я и сам очарован молодыми девочками, которым меньше двенадцати. Так что, если хотите знать, я бы даже не стал притрагиваться к (Твоё имя)-чан. Ей ведь недавно исполнилось пятнадцать, верно? –уточнил без интереса босс мафии, пытаясь настроить ландшафт беседы на благоприятный лад. - Неделю назад,- хмыкнул Саеки, упиваясь сигарой, чтобы разгладить потревоженные грифы нервов; сизый дым клубился причудливыми масками, загораживая обзор на собеседника. И к счастью. Сейчас воспитатель хотел стереть с лика земли уважаемого доктора, с которым он поддерживал экономические дела. - Но я не об этом беспокоюсь; я многое знаю об этом чудовище, поэтому ни за что не отдам такой экземпляр ему в руки. Мне бы не хотелось видеть шрамы на её безупречном теле. Так что этот вопрос даже не обсуждается. Карточный домик планов, который Мори так филигранно обустраивал, неожиданно рухнул. Масти падали на его пылающее лицо, возгораясь от соприкосновения с глубинным вулканическим негодованием мафиози. -Кажется, ты проиграл, Ринтаро, - послышался издевательский смешок Элис. Мори задумчиво подпёр слитыми пальцами подбородок. Его лицо – застылый алебастр, который не выдаст калейдоскоп эмоций. Лицо торжествующего в этой словесной схватке Саеки – маска ехидного Арлекина. Дискуссия напоминает напряжённую игру в карты. Мафиози пока нечем крыть подкинутые масти. Затем Огай вспоминает с кривой усмешкой, что любовь Саеки к сиротам – это всего лишь прикрытие, и под ним скрывается притон для единственного цветка, проросшего в этом редеющем грунте. Мужчина готов избавиться от мешкающихся сорняков, лишь бы только его экзотическая находка получила больше солнца и влаги. У Мори есть козыри. Есть Джокер в рукавах. «А что, если кто-нибудь узнает о том, что Ваши апартаменты- это не приют для бездомных детей, а всего лишь старый особняк, затерянный в непроходимых лесах, в котором Вы просто развлекаетесь с осиротевшими детишками? Тогда Вы окончательно потеряете (Твоё имя)», - звучит как приговор, как выстрел из панцершрека, как преждевременная сдача долгов госпоже Смерти. Воспитатель теряется. Над головой словно виснет пещерный сталактит, который вот-вот раздробит его череп, если он не предъявит весомые аргументы собеседнику. Но даже покрытие козырей в виде: «Но кто же тогда будет доставлять Вам дорогие фрукты с других стран?», кинутое изломанным голосом, как у обезумевшего цербера, истлевает минорной нотой в его руках. Мори ловко отбивается тем, что для любых торговцев будет благодатью покровительствовать тёмной организации Йокогамы. Он не особенный. Всего лишь жалкая пешка и сошка на доске жизни, которую так легко убрать, и забрать у неё всё нажитое, как беспристрастному приставу. Видя, как собеседник начинает медленно увядать на глазах, Огай решил перейти к более надёжному способу прийти к компромиссу- подкормить отчаявшуюся жертву сладкими обещаниями. - Если Вы отдадите мне (Твоё имя), я никому не скажу о Вашей истинной деятельности. Более того, когда Кью научится управлять своей силой, я верну обратно Вашу девочку в целости и сохранности. Обещаю приглядывать за ней и содержать в самых лучших условиях. Срок её пребывания в Мафии пять месяцев, даже если с Кью, которого она обучит сдержанности, не произойдут изменения. Если он попытается причинить ей вред, я верну её раньше. Осознание того, что у него даже нет выбора, вопреки обманчивому милосердию Мори, осело внутри Саеки железобетонной тяжестью. В ногах появилась лихорадочная дрожь и нелепые мысли о приближении чёртового инфаркта. Чувства к тебе, давно вышедшие за рамки опекунства, поработили его разум. Они сделали его агрессивным и уязвимым. Одно предположение о том, что с тобой сделает мальчишка, который в своё время навредил ему своей способностью, сводило его с ума. Саеки хотел выдрать себе нижние веки, чтобы физическая травма заглушила моральную. Ему чудилось, что он растапливается, как эскимо, и озущения порождали всполохи адского жжения. Хотелось отсечь себе голову, чтобы прекратить нечеловеческие муки. Он был против этого эксперимента. Категорически. Чертовски. До дрожи в костях. Это его девчонка. Она принадлежит только ему. И никакое отродие, которое не могут усмирить даже члены знаменитой Мафии, не имеет право угрожать твоей жизни. Твоему процветающему телу, которое он берег исключительно для себя. Ярость и похоть, смешавшись воедино, травили рассудок. Однако в просветах Саеки понимал, что выбора нет. Сминая свои огранённые принципы, скрипя сердцем, он, чертыхнувшись, согласился. Мори поприветствовал установленный контакт улыбкой, а Саеки – горчащими слезами, скопленными в уголках бешено вращающихся глаз. - Ну наконец-то мы выберемся из этой дыры! – капризно отозвалась нетерпеливая Элис, с насыщенностью королевы вздёрнув подбородок. - Больше не таскай меня по этим скучным местам, Ринтаро! «И сам не тащись, чёрт тебя дери», - вторил её мыслям Саеки, переполненный ненавистью. Уважение к лидеру Мафии в один момент исчерпалось, как крупицы песка сквозь пальцы. Теперь хотелось только сомкнуть руки не чужой шее и давить. Давить, давить, давить. Нескончаемо. Даже когда вместо зрачков будет один вздутый белок, который он съест на завтрак, как французский деликатес. - В следующий раз, чтобы ты не так очаровательно злилась, моя дорогая Элис, я куплю тебе новое платье, - миролюбиво проворковал Мори, ухаживая за её прихотями. Буквально несколько минут назад Саеки разделял слащаво-влюблённый лепет Огая – потому что он был таким же опороченным и падшим. Но сейчас ему хотелось прочистить желудок. Сейчас приторность мужчины, сводящая зубы к кариесу, входила клеймором в печень. Его тошнило не столько от невыносимой боли, сколько от презрения. Ему хотелось, чтобы Элис, его единственная отрада, куда-нибудь испарилась, оставив в его сердце марианскую впадину. - Лучше сдохни! – пропала фальшивую нотку своего голоса белокурая девочка. - Ненавижу, когда ты манипулируешь мной! Саеки был всецело согласен с ней. Но низменные чувства не могли вернуть утрату. Приближаясь к выходу из кабинета, он чувствовал, что ничего уже не будет, как прежде. Особенно понимание усилилось, когда он столкнулся с ожидающим у входа Кью, который весело покачивал ногами, напевая под нос незамысловатую песенку своим обманчиво птичьим голосом. Мерзкий щенок, который лишил его самого бесценного. Лучше бы они сбросили его в канаву, чем боролись с его неуправляемым темпераментом. Воспитатель приюта с радостью бы занялся этой грязной работой. Пока жестокие мысли не выбил пронзительный взгляд мальчика, обращённый на него, и возымевший отклик в мужчине в виде склизкого страха. Белое, как мелованная бумага, лицо. Чёрные, как сажа, большие глаза. Огромные, как тёмные дыры, засасывающие в свою хоррорную неизвестность. Стеклянно-кукольные, что о них режешься на расстоянии, и спелая кожа поддаётся, как жалкий пергамент. И эта омерзительная кукла с пустующими глазницами, из которых стекала вязкая, как патока, кровь. Саеки схватила сумасшедшая дрожь. Она сковала в тиски, не отпуская ни на минуту. Будто он встал перед гигантским баргестом, который хищно клацкал перед ним своей пастью. На деле же рослый мужчина дрожал перед крошечным ребёнком, который выглядел, как ангел. Падший ангел. - Что такое, мистер? – на лике Юмено высекается зловещая улыбка, как у серийного маньяка, но баритон остаётся всё той же сластью. - Вам страшно? Саеки дёргается, агрессивно скрипя зубами. «Мелкий убл*док!», - боязливо проклинает он его. Проклинает тот день, когда он родился. Когда мать не отказалась от него. Когда он пришёл сюда, чтобы уничтожить всё, что ему дорого. А затем покорно приходишь ты, внимая вежливому зову Мори. И Саеки морально разлагается. Робкая и хрупкая, как первый мартовский ледок. С глазами, которые озорливо блестят, как пайетки. С эфирною походкой, как у морской нимфы. Светлая, с невидимыми серафимовыми крыльями за спиной, чьих внутренних люменов хватит на то, чтобы скрасить апокалиптический закоулок. Юмено безумно улыбается, сияя от встречи. Он думает, что тушить твой свет будет весело. Что с тобой будет интересно играть. Чтобы ты обязательно вышла проигравшей. - Саеки-сан, почему я должна уйти? Другие дети тоже пойдут? Если у Вас проблемы, я могу помочь Вам. Мне не хочется расставаться с Вами. Я так привыкла к Вам и приюту, - невинно бормотала ты, искренне желая подсобить любимому воспитателю. У мужчины разрывалось сердце. Голос, звучащий консонансом, исцелял сердце, как Асклепий. И одновременно уничтожал, разрушая личную панацею от всех недугов. Потому что ты ничем не можешь помочь. А твоё желание, твоя наивность, твоя любовь к нему – всё это вызывало болезненный отзыв. Ваша любовь абсолютно разная. Но он хочет ответить на неё взаимностью. До безумия, до тряски хребта, до его сплава. Ты тянешься к нему, а он – к тебе, и ваш союз имеет право на существование. Однако Мори, взявший на себя обязанность ответить за сомлеющего Саеки, всё равно почему-то разрубил вашу нить. Хотя он такой же. За исключением его ужасного эгоизма, где иметь власть над девочкой может он, а не воспитатель. Мерзкая несправедливость полосует нервы. Тебе внушают, что у мужчины финансовые проблемы, что другие дети поселятся на иной территории, что ты скоро вернёшься обратно. Но не напоминают, что ты станешь жертвой опасного эксперимента. Твоя персона со всем соглашается, ни на минуту не показывая лёгкую грусть от предстоящего расставания. Ты всегда была послушной и неунывающей, подобно подснежнику, чьи стебли не боялись прорваться сквозь суровый снег. Покладистая, эластичная в своём темпераменте, ты пробуждала в Саеки и возбуждение, и глубокую скорбь от того, что ему ещё не скоро придётся соединиться с тобой и поведать о своих чувствах. Которые ты наверняка не оттолкнёшь. Ты ведь тоже любишь его. Ты ведь слишком добрая, чтобы оттолкнуть человека, отягощённого безумной любовью. Ты утешишь его и возьмёшь под своё крыло, как заботливая мать, сестра, любовница. Нужно только подождать. Потерпеть. Подготовиться. Мальчик, которого тебе представили, как твоего сожителя, внушил тебе симпатию. Девичье сердце сумбурно пропустил барабанный удар. Чёрные пуговицы глаз внимательно изучали тебя, как сканер, но ты не испытывала дискомфорт. Уживчивый характер всегда завышал вектор положительного мнения о людях и их особенностях. Исконно женская натура сочла пристальный взгляд за ответный интерес недружеского рода, что подстегнуло тебя проявить инициативу к новому знакомому. - Привет! Меня зовут (Твоё имя). А тебя как? – жизнерадостно поздоровалась ты, протянув раскрытую ладонь к юноше. Кюсаку изучающе рассмотрел твой жест; под кожей энергично пульсировала бирюзовая вязь вен, и почему-то в очерневшем сердце появилось желание замкнуть этот приток. Посмотреть, как ты будешь улыбаться в этот раз. Увидеть, насколько может быть безумен невинный ангел, низвергнутый за свою слабость. - Меня зовут Юмено, - представился мальчик с напускно невинной улыбкой, пожимая твою ладонь. Ты улыбалась ему до тех пор, пока не ощутила, как его пальцы начали сдавливать твои фаланги; было такое ощущение, будто кости, перекатываясь, смещались со своих привычных мест, отдаваясь жалобным хрустом. На твоём лике отразился клейкий ужас, когда на губах юноши заиграла зловещая ухмылка. - Поиграем, сестрёнка?***
Ты не представляла, что с этого момента твоя жизнь превратится в пандемониум наяву. Фрагменты памяти рассыпались пеплом, когда поезд встал на своё место, обозначив присутствие оглушительным свистом. Кусочки мозаики, состоящие из воспоминаний, рассеялись на ветру. Из кабины показался силуэт высокого молодого человека, чьи кармелитовые волосы вились на концах. Взор разведал обстановку, остановившись на отдалённом дубе, где происходило наказание маленького эспера за то, чего он даже не просил. А ты намеренно стояла к нему спиной, не внимая душераздирающим крикам, чтобы не стать свидетелем казни. Однако твой стеклянный взгляд оставался таким, будто ты всё видела. Будто прямо сейчас смотрела за этим, но ничего не делала. И мучилась от собственного бездействия, не в силах побороть нерешительность. - Залезай, - Дазай подал тебе руку, не отрывая напряжённый взгляд от Кью. - Скоро прибудут другие люди из Агентства, чтобы разобраться с ним. Тебе здесь нечего делать. Схватить кормящую ладонь, всё-таки лечь под рельсы или сбежать… К Нему. Вопреки адскому страху. Вопреки криками горожан о том, что он – чудовище. Вопреки тому, что однажды он чуть не лишил тебя кислорода. Говорят, что человек сам может составить много сюжетов для своей жизни. «Ха!», - послышался сардонический смешок в голове. Ты бы хотела посмотреть в глаза этим наивным глупцам, чтобы плюнуть им в лицо за наглую ложь. Или обкидать помидорами, как неудавшихся комедиантов. Враньё. Всё идёт по одному сценарию, который был дан с рождения каждому человеку. Твоя заключалась в психологической трагедии, и никак уже нельзя было перестроить сюжет. Плохой из тебя был режиссёр. Никчёмный. Тебе было проще смириться с тем, что подготовил тебе личный фильм. Но где-то в глубине души ещё трепыхалась надежда.***
- Внешний мир и правда самый лучший! – по-птичьи щебетал Юмено, фривольно расхаживая по округам Йокогамы. Ты плелась позади мальчишки; щупальца страха, которые удерживали тебя на протяжении вынужденного общения с ним, не позволяли идти рядом. Ты пыталась сублимировать внутренний ворох переживаний в дистанции. Несмотря на деланную улыбку, от Кюсаку исходила устойчивая аура чернильной мглы. Настолько густой, что она смогла поглотить твой свет. Ты замкнулась в себе, чувствуя себя под постоянным прицелом его клыков, которые он мог сомкнуть на твоей трахее в любой момент. Каждый шаг рисковал быть неверным. Каждый шорох норовил возмутить его покой. Каждый вздох казался страшной канонадой, которая доведёт его до безумия. Потому что Элис рассказала тебе о его способности. Но было слишком поздно бежать. И плакать, обвиняя Мори в подставе, бесполезно. До тебя слишком медленно дошла, что Мафия – не приют, а клетка, и ты в ней не желанный гость, а наживка для зверя. Ещё одна из многих. Совсем не факт, что тебе будет сопутствовать банальная удача. - Сестрёнка, давай поиграем с тем прохожим? Фраза мелизмируется детской невинностью. Но ты знаешь, что её обладатель далеко не ребёнок в своих деяниях. Мысли у него совсем не детские. И игры своеобразные, в стиле фильма «Пила». За исключением того, что выживших не может быть. Тебе страшно и за себя, и за мужчину, на которого он указал. Впору проявить смирение со своим надзирателем, но сквозь эгоизм проклёвывается робкое зерно альтруизма. - Юмено-кун, я думаю, что у него слишком дел. Не будем отвлекать его по пустякам, - мирно заявляешь ты, тут же жалея о собственных словах. Потому что в глазах Кюсаку безмирье и гротескные черти раздражения. Как будто жалкая слуга подала без разрешения свой сиплый голос в присутствие господина. А ведь он ясно наказал ей молчать. - Он улыбается, а значит, ему станет ещё веселее, если я поиграю с ним в немного безумные игры, - весело отвечает Юмено, добавляя с диссонансом: - Если будешь мешать мне, сама станешь участницей, сестрёнка. И ты покорно замолкаешь. Не подаёшь видом, что из тебя вырывается ключом дикая паника. И стоишь на месте, как примороженная, пока вокруг тебя разворачивается разрушение человеческих жизней, словно Ассоль, ожидающая свои алые паруса. Алеют они лишь из-за пролитой крови. И уносят они действительно далеко от Каперны. До ада не доберёшься на корабле. Ощущение такое, будто ты попала в апокалипсис: тяжёлое, кровавое небо над головой, вопли окружающих, беготня и толчки тех, кто в последний раз издаст глухой стон. Только ты одна, подобно избранной, прирастаешь к одному месту и безучастно смотришь за гневом богов, которые прислали жестокого воителя для свершения судного дня. Воин крови восседает посреди руин трупов и безумцев, которые исступлённо душат друг друга, и торжествующе смеётся. Он думает: «Либо ты следующая, либо служи мне, чтобы я не убил тебя». Слёз не было. Ты выплакала их внутри. На лице был лишь голый шок. Тогда твой светлый мир, сколоченный из разноцветья конфетных фантиков, звёзд любви и переливчатого смеха, рухнул. Ты, всё время упрятанная от жестокой реальности, познала на себе коллапс в его чистом виде. Ты наивно полагала, что легенды о нём слагают лишь в толстых фолиантах. А затем ты сбежала через несколько дней, не в силах смириться с правдой. Рождённые в царстве розария не могут свыкнуться с условиями, которые не щадят неприспособленных. Цветок, пересаженный с теплицы в зимнюю природу, умрёт на следующий же день. Просто понимание этого подтолкнуло твои инстинкты выжить. Самый простой способ – сбежать из заточения. Мори, смирившийся с тем, что на Юмено не повлияет даже твоя лучистая энергия, согласился с твоим решением с недовольным сжиманием губ. Кью вызвался проводить тебя, обещая не выкидывать фокусы. Он и правда следовал за тобой немым призраком. Хотя тебя не покидало чувство, будто он воткнёт нож в твою спину. Когда Саеки встретил тебя с объятиями, твою душу наконец-то омыло спокойствие. Юмено стоял в углу и с безразличием взирал на вашу пару, садистски мечтая разъединить вас, как топор непрочную нить. Наблюдать за отчаяниями людей было весело. Это его единственная отдушина в гавани одиночества и всеобщего отторжения. Все твои страхи были позади с наступлением тиши. Хотя то была всего лишь насмехающаяся иллюзия. Объятия мужчины становились туже и не давали дышать. Его сальные ладони начали импульсивно тереть твою спину, вызывая дискомфорт. Невыносимый жар в теле бил тревогу о том, что его напористость выходила за рамки целомудрия. - Саеки-сан, что… что Вы делаете? – робко спросила ты, не понимая, откуда в этом кротком мужчине взялось столько пугающей настойчивости. Ты попыталась отстраниться от него, но тебя сжали с такой силой, что ты едва не испустила дух. Запах пота, который участился и капал уже на твой лоб, порождал отвращение. Насыпь твоей сдержанности начала постепенно рушиться; ты начала сопротивляться, но твои протесты тонули в его влажных, массивных руках. Его тело будто хотело поглотить тебя, слиться воедино, как инь и янь. Но гармония в этом союзе невозможна. Ты была уверена, что само небо было против его возобладавшей над разумом похоти, потому что все фибры бунтовали и рыдали от происходящего. - Я так долго ждал этой встречи, (Твоё имя), - бессвязно бормотал захмелевший Саеки, больше не видящий смысл скрывать свою натуру; разлука с тобой сделала его отчаянным и безумным. - Я скучал по запаху твоих духов, твоих волос, твоего тела… Я так хотел обнять тебя и никогда не отпускать… Мне никто не нужен, кроме тебя. Ни деньги, ни приют, ни эти чёртовы дети. Только ты одна. От его слов к твоему горлу подкатил тугой тошнотворный комок. Саеки не смущало присутствие Юмено, который заинтересованно наблюдал за разворачивающейся сценой. Мужчина бесцеремонно опрокинул тебя на пол, нависнув над твоей беззащитной распластавшейся плотью. На тебя будто легла базальтовая порода, которую ты не могла спихнуть с себя. Сердце кровоточило. Его утробный крик звенел в твоих ушах. И тот, что свербил в горле, разрывал на части нёбо. Почему-то ты не могла закричать вслух. Впрочем, это было бесполезно. Саеки увлечённо покрывал твоё дрожащее и трепыхающееся тело беспардонными поцелуями. Всё, что у тебя получалось делать – рыдать, беспомощно всхлипывать и сгорать в стыде и вязком унижении. Краем глаза ты уловила чью-то серую руку около дверного проёма уборной. Сквозь мутную пелену глаз, застеленную головокружением, ты узнала по видному шраму своего бывшего сожителя. Запоздало прояснились пятна крови и остальные части тела тех, кто были твоими соседями. Он убил их всех за ненадобностью. Убил, чтобы овладеть тобой в уединении. Все чувства, которые ты испытывала к этому омерзительному человеку, канули в бездне ненависти. В душе развернулась ядерная смесь, которая плавила и деформировала твои органы. Ты искренне пожелала, чтобы это были не твои галлюцинации, а явь. Лучше умереть, чем жить с позорным клеймом того, что из-за тебя уничтожили невинных детей, у которых могло быть ясное будущее. А какая-то грязная похоть, которую ты пробудила в этом монстре, разрушила всё самое дивное в этом универсуме. Ты кричала, барахталась, царапала ногтями пол, сдирая пальцы в кровь, но Саеки лишь нашёптывал тебе на ухо успокаивающие слова. Ты запрокидывала голову, захлёбываясь в слезах, и взялась за мысленную литию. Пусть Бог ниспошлёт тебе либо быструю смерть, либо спасение. - Бог не поможет, сестрёнка. Он не любит тебя, – будто прочитав твои мысли, мстительно пересказал слова Джона юноша, ликуя над твоей идентичной судьбой. - Покажи всё своё безумие, старик! Саеки неожиданно остановил ёрзанья на твоём почти бездыханном теле. Его взгляд упёрся заточенной пикой в мальчишку, который откровенно глумился над происходящем, словно он был в цирке уродов. Словно он – гиена, ставшая свидетелем львиных расприй, которая ожидала падаль в этой неравной схватке. Один его ухмыляющийся вид наполнял мужчину животной яростью. А затем он увидел, как дополняющий стимул, след руки на твоём запястье – последствие неудачного времяпровождения. Саеки провёл толстыми пальцами по твоей щеке, на что ты поморщилась и задержала дыхание. Ты мечтала застыть насмерть. Пусть измывается над твоим трупом. - Паршивец! Ты притрагивался к (Твоё имя)… Я раздавлю тебя, как насекомое! Он встал с тебя и направился твёрдым шагом в сторону Кюсаку. И пусть тебя считают сумасшедшей. Пусть ты сама будешь чувствовать себя умалишённой и ненормальной, но ты больше не могла позволить, чтобы из-за тебя погиб ещё один ребёнок. Каким бы потерянным он ни был, как бы ты ни смогла стать батискафом, чтобы изучить его дно, он был ребёнком, которого ещё можно было изменить. Не тебя. Кому-то другому. А ты хотя бы умрёшь с пользой, с достоинством, ощутив себя героем, который искупил свои грехи жертвенностью. Превозмогая слабость, ты перевернула своё обмякшее тело и по наитию срочности схватила мужчину за край штанины, отгородив расслабленного Юмено от опасности. Но та соскользнула с пальцев, позволив Саеки вцепиться в горло мальчишки, который потерял бдительность. Кью, повергнутый в парализующий шок, залился хриплым криком, мотыляя из стороны в сторону ногами. Саеки стоило приложить капельку усилий, чтобы шея эспера сломалась с хрустом задушенного воробья. Но ты, шипя от недомоганий, от гвоздей, которые зацеплялись за твою кожу крючками, со всей мочи сцепила зубы на его лодыжке. Мужчина рефлекторно ослабил хватку, зайдясь истеричным воплем, когда порвалась телесная ткань. Ты погружала зубы ещё глубже, вопреки отвращению, только бы он обратил на тебя внимание. «Что ты творишь?! Не заставляй меня причинять тебе боль! Видит Бог, я не хотел этого!», - кричал, снова оседлав твои бёдра, Саеки, усмирив тебя мощной пощёчиной. Перед глазами пролились мириады звёзд. Голова трещала, как старинный радиоприёмник. Ты жалела о том, что этот удар не отправил тебя сразу на тот свет; щека горела, будто на неё вылили кипящее масло, и путала твой рассудок – ты не понимала, где мираж, а где реальность. Тело на время онемело, перестав быть восприимчивым к поцелуям раскаяния. Ты медленно моргала, как в полудрёме, но не видела ничего, кроме белых пятен. Кью оседает на полу и начинает судорожно откашливаться, потирая сдавленные связки. Голос придушенно скрипит. После осознания, что ты спасла его, в груди мальчика начинает виться смута. Ты внесла раскол в его привычное мировоззрение, где каждый сам за себя. Так много эмоций, так густо, так запутанно, что ему хочется проклясть весь мир за его сложную конструкцию. Он не знает, где враг, а где – друг. Но в душе уверенно всплывает желание отомстить. И за тебя, и за себя. Юмено ринулся молнией к обидчику и шлёпнул его по щеке. Мутное потемнение медленно спадает с твоих век, когда в засыпающее сознание прорывается крик Саеки, полный негодования. Мужчина слезает с тебя, полный решимости расплющить юношу без лишних помощников, но его ноги внезапно подкашиваются. Он не контролирует своё тело; оно неестественно выгибается, принимая устрашающие и несуразные позы, а из глазниц начинают течь обильные чернила. В мозг будто вставляют со всей силы маячок, регулирующий его действия. Разум мужчины запирают в какой-то отдалённый ящик и вынуждают смотреть на физические поломки собственного тела. На губах Юмено появляется кровожадная улыбка, когда Саеки начинает умерщвлять сам себя посредством удушения. Мужчина падает на колени и захлёбывается в крике, дёргаясь в конвульсиях. Ты приподнимаешься на ватных локтях, с ужасом созерцая приближение его конца. Часть души считает, что это слишком жестокая смерть даже для такого, как он. - Саеки… сан… - ты пытаешься дотянуться до него, но Юмено загораживает тебе путь. - Он должен сдохнуть! – чуть ли не с бешеной пеной бросает мальчик, остервенело сжимая кулаки до вздутия вен. Ледяной, как сосульковый шип, голос Юмено будто пробуждает вторую часть твоей души – более трезвую и разумную. Стокгольмский синдром куда-то улетучивается, словно его выбили хлёсткой оплеухой. И ты понимаешь, что это самый достойный финал для чудовища. Ты втаптываешь в кровавую жижу одиозное сочувствие, как он втоптал туда твоих друзей. Хороня воспоминания о нём. - Убей, - хладнокровно сказала ты. Без сожаления ты наблюдала за тем, как его тело скрючивается в агонии, как глаза предсмертно закатываются, как рот полнится пеной, ещё в сознании умоляя тебя помочь. Но в тебе больше не осталось жалости. Она умерла вместе с теплом к нему. Почему-то уже не так страшно смотреть на мертвеца. За короткий промежуток времени их было столько, что ты видела в них приевшуюся повседневность; никаких эмоций к ним, лишь усталость от того, что это очередное тухлое однообразие. Ты смотрела на Юмено и чувствовала полное затмение в разуме. Потому что в следующую секунду, наполненная муторной благодарностью, ты поцеловала его в щёку и прошептала: - Спасибо. Поблагодарила, как учил тебя Саеки. Тогда ты не знала, что он хочет получить от этого жеста. Теперь же развязавшаяся петля событий внушала отторжение, а поцелуи – прилив рвоты, напоминающей помои. Но Юмено от чего-то было не так стыдно целовать. Данный жест, посвящённый ему, виделся необходимым ритуалом, без которого твоё сухое «спасибо» было бы пустым и ненужным. Кью чувствовал абразионный снос плотины своего сознания. Впервые кто-то проявил к нему нежность за то, что он уничтожил кого-то. Мальчик переслушал множество проклятий, оскорблений и мученических криков, которые стали для него своеобразной триадой. И когда его похвалила, логическая цепочка из ненависти сломалась, звякнув о его непонимание галопирующее сердце. Такое вообще возможно? Ему это не сниться? Если это сон, он не желает просыпаться. - Почему…? – Кью впервые задаёт вопрос так, словно он действительно самый обычный и несмышлённый ребёнок, которому жизненно важно получить самый честный ответ из всех имеющихся. - Потому что ты единственный, кто спас меня от слепоты. Простой ответ. Почти ничего не значащий, пока ты стояла спиной к нему и прощалась с ларцом памяти, сбрасывая со слезами на глазах всё, что было, не сбылось и осталось в чертогах мифов. Ты не понимаешь, что испытываешь от этого: то ли благоприятный катарсис от морального потрясения, не то путаешь его с пустынным иссушением организма. Юмено смотрит на тебя, как на священный Палладиум, отпечатывая под сердцем и нося, как периамму, твои слова. Ничего уже не будет прежним. Ни в твоей груди, ни в его.***
Страх с Юмено был твоей неизменной константой. Вытатуированным символом на сердце, который подкидывал ярчайшие фрагменты его способности, стоило тебе прикоснуться к нему. Но тумблер почему-то переключался, когда ты вспоминала, как он спас тебя. В этом испорченном мире нет кисельных кисельных берегов, нет красивых бабочек и нет добрых людей. Есть гниль, к которой можно привыкнуть. А можно стать её частью и потерпеть метаморфоз в более лучшую сторону. Здесь нужно держаться только за тех, кто уже спасал тебя от самого себя, и тех, кто может спасти тебя от других. Юмено был твоей путеводной звёздой, которая обещала падение во тьму и привыкание к ней. Он обещал приют в ней и защиту от чужой. Лучше безвозвратно потонуть в его ненависти, чем быть сожжённой теми, кто ещё устроит охоту на тебя. Страх покорится тёмной любви. Приняв окончательное решение, ты рванула обратно к дереву и цепям, в которых он был распят, как Иисус. «Стой!», - кричал Дазай на убывающем поезде, но ты уже ничего не слышала, кроме гула ветра и голосов в голове, которые твердили, что ты должна вернуть ему долг. С процентами. Кью поднял на тебя удивлённые саднящие глаза, когда ты снова оказалась рядом. Он был уверен, что ты покинешь его окончательно, как только Лавкрафт повторно схватил его в свои тиски. Но ты вернулась. И твоё «Я обязательно вытащу тебя отсюда» звучало будто из хрустальной глубины; будто кто-то прикоснулся материнской рукой к его затёкшим запястьем и боль тут же прошла; будто перед ним встала возрождённая целительница Панакея, поклявшаяся освободит его от вечного проклятия. - (Т-Твоё имя)… - беспомощно произнёс он, как молитву. И это стало для тебя завершающим штрихом, чтобы ты усилила свой натиск на его злостные путы. Но, как бы истерично ты не дёргала цепи, они не поддавались тебе. Будто его сковала волшебная глейпнир, которой псы привязали волка-чудовище Фенрира. - У меня нет… с-сил бороться… - навзрыд прошептал мальчик, орошая и твоё сердце своими солёными каплями. Ты не могла видеть его сломленным. Тебе было больно. Будто дьявол протыкал тебя раз за разом отравленной саблей. - Я н-не желал такую способность… Я не хочу быть эспером… У тебя тоже больше нет сил выживать в этом мире. Лепестки жизнерадостности уже давно опали, но они не нагадали тебе счастье. И даже не подсказали тебе, твоя ли судьба Юмено или тебе надо бежать от него, как все остальные, кто говорил тебе, что он – чудовище. Нет. Они не правы. Настоящее чудовище убито им. Он – твой спаситель. Твоя надежда. Волк, которого ты приручила. И плевать, что он кусает других. Это неважно, пока с тобой его клыки оставались внутри, а не снаружи. Ты вспоминаешь однажды увиденный мультфильм. На фоне хаоса это кажется полнейшей глупостью, пока ты не вспоминаешь предпоследний эпизод, который дал тебе просветление. - Тогда я передам тебе все свои силы. Воинственно завершив фразу, ты копируешь действия героини, смело приникая губами к влажным и солёным устам Юмено. Наверное, это всё детские грёзы. Внушения. Просто сумбурная сказка для романтичных девочек, чтобы они продолжали верить в чудо и первую любовь. Но это помогает. Вам обоим. Через неумелый поцелуй ты будто передаёшь ему всю свою энергию и одновременно отчаяние, которое он охотно поглощает. Ты всегда мечтала найти своего любимого ангела-хранителя. Юмено не подходил по критериям на эту роль. Но ты была не против иметь рядом с собой жестокого воина, который будет мил лишь с тобой. И была не против стать его верной помощницей, оберегая его воинский дух своими щедрыми поцелуями. Кью будто чувствует окрыления, и вы оба ощущаете, как его тело машинально сопротивляется цепям, как медленно вырывается из оков, сокращая дистанцию между вами. Слёзы больше не идут. По телу распространяется влага иного рода: тёплое, животворное течение, дарящее второе дыхание. Кажется, что вы оба преисполняетесь силами; Юмено ломает цепи, а ты, крепко обнимая его, удерживаешь на ногах ослабевшего мальчика. - Я… хочу убить их. Всех до единого. Весь этот мир, который ненавидит нас, - сломлено шепчет эспер, обессиленно утыкаясь в твоё плечо. - Я уничтожу всё, кроме тебя. Тебе не страшно. В груди шевелится совсем противоположное страху чувства. Ты не можешь объяснить, что тобой владеет, но тебе не хочется останавливать его. Перспектива перестроить мир для вас двоих, осиротевших, несчастных и брошенных, в правильный, где точно зацветут цветы и никто не обманет, мрачно волновала душу. Ты думала, что сюжет своей жизни невозможно перестроить. «Ха!», - послышался злой смешок в черепной коробке. Тогда можно подстроить всю жизнь под свою трагедию, а самим стать её главными лицами; антагонистами, которые окунут неправедных людей в пучину тьмы, главенствуя над их плачами. - Я помогу, - с мягкой улыбкой обещаешь ты, прислоняясь лбом к его лбу. - Я буду ненавидеть этот мир вместе с тобой. Для тебя. Ради тебя. Так вы приблизились к краю – прыгай, не бойся, дыши. Шрамы, синяки, рубцы, изломы-разломы и трещины останутся позади. Чувства такие, будто кто-то напоил пряным вином, обнял со спины и рассказал что-то, отогнавшее кошмары. Получив одобрение в твоих глазах, Юмено выпустил проклятие наружу. В ворохе бесконечных криков и крови вы стояли на месте, будто слившись в одну субстанцию на фоне красного неба. Бог войны и его преданный неофит, который уничтожит любого, кто попытается навредить ему. Ты самолично отказалась от мнимого света, чтобы быть с ним и в горе, и в радости. Волк Фенрир, которым предстал Кюсаку, выпустил на свет свой Рагнарёк, уничтожающий всё живое. Кроме вашей непонятой никем любви. В этом апокалипсисе вы станете единым друг для друга солнцем, которое никогда не увидят смертные.Падший ангел пал во мрак. Не найти тебя никак. Падший ангел, взор прикрой. Пасть не дам во тьме ночной.