Тонущие в ржавости заката

Октябрь для Боры выдаётся по истине сумасшедшим. К концу середины осени – у неё, наконец-то, появляются шансы реализовать то самое, ради чего уехала из Кореи, сбегая от родителей и бросая прошлое. А именно – податься в сферу искусства. Не просто сидеть и писать на холстах в своей квартирке, ходить по выставкам, представляя, что однажды и её картины окажутся на белых стенах, а вокруг них столпятся ценители, циники, критики и обычные, мимо проходящие, люди. Бора хочет жить искусством, хочет быть его частью, отдаваясь созданию чего-то нового, собственного, до последней части своего естества. Ей подсобил с этим Сынён – парень настырный до невозможного, писал и писал сообщения, чтобы встретиться с Борой. Так вышло, что уже в следующую среду она ехала на красной ветке метро, добираясь до назначенной Сынёном встречи – с каким-то неясным настроем и мыслями, что и как она будет делать на месте. Боре нужно было отвлечься от мыслей о Шиён, и она не намеревалась пропускать возможность пробиться в индустрию искусства. Сынён парень экстравагантный. Не знающий, что такое социально приемлемое поведение – он бесцеремонно спрашивал у Боры обо всём, говорил всё, что приходило ему в голову. Наверное, поэтому он так сильно ей понравился, и с ним стало приятно проводить время. Сынён встретил её у непримечательного угла, поправил очки привычным движением и по-лисьи улыбнулся. Погода выдалась, на редкость, безветренной, солнце светило, но не грело, прорываясь через неплотную стену белоснежных облаков – день так и кричал об идеальности, и Бора старалась ему поверить. – Рад снова тебя видеть, – Сынён подошёл к Боре, протягивая руку, – надеюсь, я не сильно тебе досаждал? – Сильно, я только и согласилась потому, что ты надоел, – по-доброму усмехнулась, принимая рукопожатие. – Какая жалость, – покачал головой, сжимая легко руку Боры и отстраняясь. – Угадаешь, в какое такое секретное место я тебя поведу? Сынён до последнего не хотел рассказывать цель их прогулки – но ясно выразился до этого, что Бора обязана показать свои картины. – Моя надежда на то, что в очень прикольное место. Место оказалось прикольным – он затащил её в район, где промышляет стрит-арт. Люди толпами расположились по две стороны улицы, где сидело множество художников, орудуя баллончиками, использовали все неординарные подручные средства, чтобы изобразить нужный объект – картонки, ножи, крышки от посуды, кусочки пластика и тому подобное. Сынён был доволен, проходя между стоящих людей, некоторые из которых снимали происходящее на камеру (Бора множество раз видела нечто подобное на YouTube и ей подумалось, что как раз один из таких роликов снимается сейчас). Сынён, со своей подозрительной по отношению к ней настойчивостью, ни на йоту не переживал, что вышел куда-то с незнакомым ему человеком и вёл безмятежную беседу, рассказывая, что сам начинал со стрит-арта. Бора отвечала ему в той же манере, привыкшая к странностям в своей жизни. Сынён оказался состоявшим художником, но пока не слишком популярным. – Теперь твоя очередь рассказывать великую-историю-всей-жизни, – заявил Сынён, отодвигая чуть впереди стоящего парня, что почти наваливался на них с Борой. Бора подумала с минуту, наблюдая за работой художника перед ними – за низеньким столом, чуть выше уровня бёдер, что мастерски распылял краску из баллончиков, быстро и выточено двигая руками. – У меня нет опыта в сфере искусства. Ну, то есть, я лишь и рисовала в школьные года в скетчбуках, а потом начала писать на холстах – не успела ещё чего-то добиться, – серьёзным тоном отвечает. Сынёну рассказать легко. Сынён, по глазам сразу видно, поймёт её – сам сталкивался. Как глоток тёпло-холодного весеннего воздуха, после затянувшейся колючей зимы. Настолько приятно обсуждать любимую тему с тем, кто заинтересован не меньше. – Попыток не было или все оказались провальными? – у Сынёна на губах постоянно играла полуулыбка, несмотря на неё, он продолжал выглядеть солидным и вдумчивым. Он издавал звуки «ва-а-ау», или «ух ты-ы-ы», когда стрит-артер перед ним поворачивал-крутил картину, нанося новые и новые слои краски. Бора любовалась молча и тоже захотела попробовать порисовать баллончиками. – Провальными, – грустно усмехается, – попытки не успевали зайти далеко и всегда были неудачными, – Сынён несколько раз покачал головой. – Сложно пробиться. Мне – просто повезло. Встретил одну женщину, что заинтересовалась моими картинами, так и оказался там, где я сейчас, – хмыкнул он. Как потом выяснилось, когда они с Борой отошли к небольшой закусочной, купив кофе и дымящиеся клубничные вафли, Сынён ищет перспективных художников – и Бора показалась ему таковой. Он устраивает раз в полгода выставки, иногда реже, а в остальное от создания картин время ходит на всевозможные мероприятия – знакомых у него слишком много – выискивая, кого можно завербовать. Зарабатывает с такого немало. Но, самое главное для него – что нравится открывать неизвестные никому таланты. Бора мысленно благодарила Сынёна, что они не выходили на межличностные темы – ни разу не спрашивал про Шиён или про Юбин. Лишь подначивал беззлобно и никак не мог понять, почему ей не понравилась его картина «Проекция» – та самая, из нарисованных кусочков стекла, которую Шиён ехидно обсмеяла. Он бурно старался защитить её право на существование и порывался объяснить заложенный смысл. Бора же вздыхала прерывисто, натыкаясь в сынёновых словах на Шиён. Пугающе долго Бора не выходила просто-напросто погулять, просто-напросто пообщаться с обычным и смешливым человеком, не отвлекаясь на взыгравшие чувства. Возможным оказалось – отдохнуть. Вдохнулось неожиданно свободно, впервые так, во все лёгкие, за последнее время, вдохнулось – без Шиён. Бора вылезла из этого предела меланхолических мыслей – изводя множество краски в пустую, пуская эмоции по холсту, – когда шла с новым человеком рядом и занималась настолько непримечательными с виду делами, что становилось всё преодолимым. Сынён указал на такую важную деталь, что Бора и без Шиён в состоянии продолжать жить – пусть и с трудностями, пусть и с нехотением. И Бора терять это прозрение не спешит. Бора, как за спасительный круг хватается, и вытягивается на берег – или же на путь восходящий до мечты. И разбавляется (в хорошем смысле, в самом лучшем в придуманных смыслах) вся серьёзность, вся важность, когда Сынён, моментами, резко останавливался, изрекая нечто невразумительное, пока Бора тихо посмеивалась от предыдущей шутки: – Эй, ты только не западай на меня – как нам работать тогда вместе? – Бора посмотрела на него, как на идиота, и сказала с тяжёлым вздохом. – Сынён, я лесбиянка. И у меня, как минимум, есть девушка. – Ох, вот и славно, – он похлопал её по плечу, сдержанно похикикал и продолжил. – А я би. Хорошо сработаемся, да? Бора закатила глаза, но согласилась. Сработаемся. И сработались.

\\

С Дон они почти поссорились. Бора не хотела её обвинять, или же нападать с грубостями. Но, видимо, у самой Хань день выдался неприятным – вот она и на борино: «Почему ты мне про Шиён ничего не рассказывала?» (хоть Бора и помнит, что Юбин попросила – но от Дон услышать важно было), взорвалась: – С чего я вообще должна была это делать? Почему я вечно всем что-то должна? Пряталось под этим словами нечто большее, но Бора лишь выразительно подняла бровь, снимая с себя фартук. – Ну, не знаю, – нетерпеливо начала она, – может потому, что это непосредственно меня касалось? А вы с Юбин сыграли в игру: «Скинь Бору в лапы Шиён». Упоминание Юбин задело. Дон видимо дёрнулась, резвее натягивая верхнюю одежду. – Так ещё ты сказала мне, тогда, в клубе. «Смотри, я тебя предупреждала» – для чего это было? – продолжала Бора, буравя Хань взглядом. Сказав это, Бора осознала, что все вскользь мысли, якобы они с Дон смогут стать нормальными друзьями – полная туфта. – Да тебе что, – цыкнула девушка, готовясь сбегать из кофейни, – как-будто хуже сделала, познакомив с Шиён. – Нет, я тебе благодарна насчёт этого, – призналась Бора. – Но предупредить чем-то действительно ценным можно было, – она вздохнула и сама начала одеваться. Хань на это неопределённо хмыкнула, дожидаясь Бору и вместе с ней закрывая кофейню. Они и не поссорились, но гадкий осадок остался. На следующий день тоже – или то происшествия в жизни Дон виноваты. Как сильно их отношения с Юбин продолжительны – а Бора была уверена, связанное с ней, – или какие они у них вообще? Ей было интересно – но лезть не собиралась, своих проблем, всё так же, хватало.

\\

Бора не спешила рано радоваться, когда в её жизни стремительно закрутились планы, о воплощении которых она только и могла ранее мечтать. Сынён звал ещё несколько раз на погулять и поговорить – на третью их прогулку пригласил на мероприятие, посвящённое открытию очередной, неизвестной ранее для Боры выставки, что попутно собрала много художников и их вербовщиков (как Сынён и его та самая подруга, втянувшая в индустрию). И кто бы подумал, что и Бора окажется на такой встрече. Сынён флегматично пожимал плечами, когда немного паникующая Бора спросила «зачем?». – В смысле, зачем, – нахмурился он, – Бо, ты теперь под моим крылом, и я собираюсь познакомить тебя со всеми, с кем знаком сам. «Под моим крылом» – так Сынён любил выражаться чересчур часто, после того, как Бора показала ему некоторые из своих картин. Она не думала, что хитрый Сынён проскользнёт в её квартиру тогда, когда меньше всего ожидала Бора – потому, он в полной мере рассмотрел то полотно, на котором ещё незаконченный образ Шиён. Как только он посмотрел на холст – сердце точно-точно пропустило несколько ударов, а внезапное волнение пробрало. Потому, что: она сама не заходила в мастерскую с момента ухода младшей, ей было больно видеть её портреты, накатывало чем-то тугим в груди и становилось сложно дышать. И потому, что: слишком личное видение Боры, слишком продуманный в мучениях образ, подкреплённый шиёновыми руками со спины и поцелуем в затылок. Сынён с расширенными в восторге глазами замер, изучая оливкового цвета кожу; тёмные, пушистые и растрёпанные волосы; чёткие и идеальные контуры лица, точеный подбородок, с маленьким пятнышком родинки на нём; с припухлыми губами, с алого цвета помадой – нанесённой слегка, едва уловимо; ясные, завораживающее теплотой шоколадного оттенка радужки. Шиён на картине выглядела – как ненастоящая, и не потому, что непохоже, или написано вне пропорций, а потому, что – невозможная вероятность существования такого человека. Спустя несколько томительных секунд, Сынён тихо выдохнул. И сказал, не отрывая взгляда от картины: – Я тебя хуй отпущу теперь. Только попробуй отказаться со мной работать! Поэтому, у парня были все основания таскать Бору по мероприятиям и хвастаться ею перед своей наставницей Мунбёль, то, что он такой молодец, отхапал молодой талант. Бора на него шикала возмущённо, когда он начинал бахвалиться и спешно отходила куда подальше. Мунбёль была владелицей нескольких галерей: в Нью-Йорке, в Риме и в Сеуле. В основном, она пропадала в Корее, занимаясь фотографией и вербовкой, а потом на несколько месяцев возвращалась в штаты. Во время отпуска ездила в Италию, вместе со своей девушкой. Они разговаривали с Мунбёль тогда весь вечер, держа в руках бокал мартини и сцепливая с подносов официантов закуски. Бора наслаждалась каждой минутой такого времяпровождения. Не могла насытиться обществом людей, на своём опыте разбирающихся в искусстве, с которыми можно дискутировать на множество тем и просить совета. И пьяна Бора была не алкоголем, а возникшим сгустком счастья внутри. Мунбёль под конец вечера просила ожидаемое: – Бора-я, когда я смогу глянуть на что-нибудь новенькое у тебя? Сынён рассказал мне про твои картины, и про то, что ты отказываешься выставлять то, что его впечатлило. И я бы хотела поместить одну из твоих картин в следующую коллекцию многообещающих новичков. Бору это изумило до хлопка в зрачках. До сих пор не верилось. Она, сохраняя бесстрастное выражение лица, полностью скрывая свою улыбку и накатывающее волнение, ответила: – Дайте мне недели две? Я покажу несколько набросков. На этом и условились. Сынён довёз её до дома, несколько раз подколол на тему её чуть ли не разинутого рта, когда она говорила с Мунбёль – в ответ на это получая дружеский удар по плечу от Боры. Самым сложным было, когда Бора вернулась в свою квартиру, зайти в мастерскую – ведь ей нужно как можно скорей придумать идею для картин. Она почти прыгала от восторга, закусывая растягивающиеся в улыбке губы. Сначала приготовила лёгкий ужин – лишь бы оттянуть момент захода к полотнам с шиёновским изображением – скребла лениво по тарелке, прокручивая в голове приходящие задумки. У Боры давно пылилась одна идея, которую редко-редко вспоминала – сейчас, наверное, подходящий момент её воплотить на холста. Включила свет в мастерской – в комнате было всё без изменений: постеленная клеёнка в углах, мягкие подушки там же, стопки красок-кисточек-мастихинов, листы, вырванные из альбомов, грязные тряпочки на низком столике у стены, холсты у подножья стен и один на мольберте. Бора застыла перед ним. Наваждение, будто эти глаза смотрят прямо в душу, будто с её губ сорвётся дурацкая фразочка-флирт, а щёки покраснеют, стоит Боре ответить с таким же заигрыванием в голосе. Она не сдерживает порыв. В два мягких шага оказывается у картины, в этих пастельных нежных тонах, с нехарактерной резкостью в очертаниях – что всё равно, как ласковый май (в котором Шиён в неё влюбилась). Бора невесомо кладёт указательный и средний палец на холст. Дотрагивается до кончика открытого уха, бережно введёт вверх, ощущая шероховатость поверхности, и не дышит. Шиён больше не смотрит на неё в упор. Её шоколадные глаза направлены чуть ниже груди – а Бора сверху всматривается в пряди волос, и трепетно касается их. Под пальцами фактура льняного холста, засохшие масляные краски, ещё не покрытые лаком – не жестковатые шиёновские волосы, не её золотистая кожа, не её тело, пахнущее океанической свежестью, отзывающееся на каждое касание, не её дурашливо-обаятельный голос, произносящий шутки и не сама она. Бора невыносимо сильно скучает по Шиён. Отшатывается от картины, смотрит с неким предательством на дне зрачков, и снимает осторожно полотно с мольберта, отставляя к другим. Бора не станет добиваться встречи с Шиён сама. Она уверена, какой-то неясной силой, точно знает – объявится рано или поздно, не может не. Хоть Бора уже сердится обидчиво, что девушка так долго тянет – сколько можно изводить ожиданием? Но пока у неё есть на что отвлечься. Благодаря Сынёну не просто отвлечься – а посвятить себя искусству. Вытаскивает новый холст, заранее переодевшись в рабочую одежду. Щёлкает плеером на телефоне, выбирая плейлист под настрой: что-то тихое, грустно-ободряющее, заливающее гитарным стучанием прямо в подкорку сознания. Обставляет себя красками – акрилом – и примеряется на полотне. Её задумка была банальна: Нью-Йорк. Бора желает изобразить серый Нью-Йорк, его душность, спешность, неоновые вывески и удушающую толпу; изобразить яркие огни ночного города и свет в квартирах высоток, пронизывающий осенний ветер и заливное свечение белоснежной луны. Ржавые закаты за тонким оконным стеклом, расходящиеся дребезжащими оттенками под плотностью насыщенно-синего и в дали – снова-снова многоэтажки. А поблизости, почти вплотную к краям холста, где реальность переплетается с искусством – дымчатые разводы на фоне закатного неба, исходящие от виноградных сигарет.

\\

Проснулась Бора уставшей. С красными от недосыпа глазами, с фиолетовой краской на щеке, и со спавшим пучком на голове, что закрывал лоб и заодно обзор. Она собиралась на работу, обнадёживая себя – что если затея с той коллекцией новичков выгорит, она сможет уволиться, доживая на скопленные средства, полностью отдаваясь в искусство. Сынён намекал вчера несколько беспрерывных раз, что множество людей покупают картины на таких выставках, да и за кругленькую сумму. Перспективы радужные и обнадёживающие. И Бора бы отдалась в плен приторного будущего, если бы не её болящие глаза, руки и спина – говорящие о том, что ей будет трудно. Но она лишь рада. Такие труды ей всегда были в приятное. Пьёт по обычаю кофе, после того, как сходила в душ, мельком посматривая на подоконник – тоскливо в груди сжимает. Выматывающее чувство. Бора его отгоняет – есть дела поважнее. Ещё один обычай утра Боры – сообщение на телефон от неугомонного Сынёна. Слышит звонкое пиликанье и нерасторопно тянется к мобильнику, заранее готовя едкие шуточки в ответ на утренний сарказм Сынёна, по типу: «Ты своим милым личиком поситителей не распугаешь? О, а давай сделаем хоррор коллекцию фотографий с тобой в роли модели?» Или же: «Как думаешь, тому парнишке-администратору из галереи я понравился? Ой, прости, я забыл, что ты ничего в парнях не понимаешь». И, намереваясь проверить написанное, она зевает расслабленно и вымотано, тут же спотыкаясь глазами об электронные буквы. Имя отправителя никак не Сынён. У Боры телефон из рук рискует выпасть, прямо в кружку крепкого кофе, когда она считывает текст пришедшего сообщения.

Шиён 6:42 Мы можем встретиться и поговорить?