мы возвели этот город на зыбкой почве. не в силах спасти нас, моя атлантида. о нет, ответь мне, почему всё должно прекратиться? может, я не создана для любви?
Вернулась Шиён, примерно, к семи. Бора всё это время лежала на кровати, щёлкая по клавиатуре ноутбука, читала статьи на художественную тему и успела посмотреть несколько фильмов, по совету Сынёна. Ей было скучно, да причём ожидание, в которое ввела её Шиён, стерпливать оказалось сложным. Выпила несколько кружек кофе, многочисленно посматривала на, оставленную Шиён, пачку сигарет. И потом утыкалась носом в подушку, и неизменно чувствовала шиёнов запах. Подтаскивала к себе мистера Слоника, укладывая его под бок, и лежала в неком вакууме уюта, но раздражающего предвкушения. Бора себе не позволяла погружаться в размышления, насчёт всего – решила, что сегодняшний день должен пройти нормально. Занималась нормальными и обыденными вещами, впервые за долгое время ощущая эту непродуктивно-приятную тяжесть в теле. Когда Боре надоело, она начала строчить Шиён сообщения. Но не получала на них должного ответа, только лишь: «Осталось немного, потерпи». Бора нетерпеливая. Она надулась и откинула телефон подальше. Наткнулась на какой-то глупый мультик и включила его, смотря до момента, пока не пришло новое сообщение от Шиён: «Я у твоего дома, выходи. Оденься тепло. И шапку с шарфом обязательно возьми». Бора подорвалась стремительно, натягивая первое попавшееся из тёплой одежды, и спустилась быстрым шагом по ступенькам. Младшая нашлась у дороги, опирающаяся об дверцу машины в огромном пуховике, неторопливо курящая. – Соскучилась? – сверкнув озорным блеском в глазах, Шиён выкинула наполовину докуренную сигарету и открыла дверь в машину. – Заскучала, – хмыкает Бора. Шиён прошлась по её фигуре недовольным взглядом. – Я же просила одеться тепло, – буркнула девушка. – Ладно, я взяла с собой ещё одну куртку, на всякий случай. Давай, запрыгивай, – и указывает ладонью в салон машины. – Я тепло оделась, – Бора залазит в салон, пока Шиён придерживает дверь и, когда старшая устроилась, захлопывает, направляясь к водительской стороне. – Недостаточно тепло, – протестует. – Скажешь, куда мы едим? Шиён заводит машину, неспешно трогаясь с места. – Сюрприз. Не любишь сюрпризы? Бора сюрпризы любит, но, зная Шиён, ожидать можно всего, чего угодно. И ей не терпится узнать куда её везут в семь часов вечера, приказывая тепло одеться. – Может совсем немного. – В Коннектикут. – Куда? В соседний штат? – поражается Бора, оборачиваясь на Шиён, на лице которой непринуждённая улыбка. – Тебе правда понравится! – с энтузиазмом повторяет, выруливая вправо. Бора понимает, спрашивать зачем они едут в Коннектикут смысла не имеет. Шиён не ответит, пока они не приедут. – Машина откуда? Опять у Вернона взяла? – сменяет тему старшая, откидываясь в кресле, смотря в окно, наблюдая за сменяющимися городскими строениями и проезжающими рядом машинами. – У Минджи, – несмело. – Она была занята на собрании, пришлось ждать. А так, я бы быстрее справилась. – И ей она не понадобится? – Понадобится, но у неё же не одна машина, – тоном, как самое очевидное, изрекает. – Неплохо, – бормочет она. Минджи похожа на кого-то из верхних богатых слоёв – Бора и не удивляется этой новости. – Надеюсь, на этот раз, она не станет угрозами требовать вернуть тебя? – смеётся, а Шиён только и выдыхает раздосадовано. – Не станет. Я её предупредила. Тем более… – начинает, но осекается, не говорить же Боре, что Минджи с Юхён занята. Ей думается, что раскрывать чужую личную жизнь неприемлемо. Минджи не одобрит. – У неё дела поважнее. Некогда за мной присматривать. – Как хорошо, что я могу за тобой присмотреть. Шиён тихо посмеивается. Когда они останавливаются у светофора, Шиён достаёт с задних сидений серую куртку и протягивает Боре. – Надевай. – Чем тебе моё пальто не угодило? – Бора посматривает скептически на эту массивную вещь в шиёновых руках, зная, как неудобно будет сидеть в этой толстой ткани. – Я не хочу, чтобы ты замерзла. – Но мы пока что в машине. – Печка плоховато работает. Ли, бросив куртку на кимовы коленки, продолжает путь, когда светофор сменяется на зелёный. Бора придумывает ещё тысячи причин, отчего ей не нужно именно сейчас переодевать верхнюю одежду. Но Шиён настолько заботливая, что Бора никак не хочет более сопротивляться. Снимает аккуратно пальто, убирая на задние сидение, и натягивает куртку, под довольный вид хозяйки этой вещи. – Ты такая маленькая, – вырывается у Шиён ненамеренно. Бора зыркает сурово в её сторону. – Веди машину, – произносит, отвернувшись к окну. Слышит рядом весёлое хихиканье. – У тебя права вообще есть? – Есть. А у тебя? – Нет. – Но ты же умеешь водить машину, – вспоминает Шиён, как Бора очень нелестно увезла её из клуба, а дальнейшее вспоминать не желается. – Научиться водить не сложно, а получить права – да. Смысла не было, я ведь не собиралась машину покупать, так что. Шиён мычит продолжительно, внимательно следя за дорогой. В голове крутится множество вопросов, которые Шиён хотела бы разъяснить – но ей боязно выговаривать мысли, вдруг испортит беззаботную между ними атмосферу. Едут оставшийся путь, перекидываясь простыми репликами; ведут безмятежный разговор, под цветокор заходящего солнца.\\
Остановились в небольшом городке, тихом и почти безлюдном. Ехали три часа точно – из Нью-Йорка выехали по пробкам, ближе к Коннектикуту показатели спидометра стремительно повышались, как и кимов интерес. Шиён по дорогам петляла со знанием, а для Боры незнакомым был каждый переулок. Но с Шиён рвануть незнамо куда и незнамо зачем, доверившись словам про «сюрприз» – оказалось легко. Чем ближе они подбирались к небольшому холму, виднеющимся в тенях наступивших сумерек и за кронами деревьев, Шиён становилась суетливей. Она, вроде бы, была уверенна, что Боре понравится её задумка, но всё равно – волновалась. Добрались до вершины холма, и Шиён заговорила: – Приехали. Расстегнула ремень безопасности, выходя из салона. Потянулась, разминая затёкшие мышцы, осматриваясь вокруг. Бора за ней последовала, раскрывая в сплошном «ого» глаза. Холм хоть был невысоким, травянистым и пустым от деревьев – те струились лишь у подножья, – пространство с него открывалось завораживающее. Одноэтажные домики вдали и под ногами, идущие от них узкие дороги, выходящие к главной трассе, простирается в сторону Нью-Йорка; мигание уличных фонарей, редкие огни магазинных вывесок – тусклых-тусклых и темнота, застилающая половину обзора внизу, там, где верхушки сбросивших почти всю листву деревья – пугающие, оранжевые, коричневые, ломкие. На небе – скрывшееся солнце, а искусственных источников света было недостаточно, чтобы Бора видела что-то за пределами машинных фар. Но оно и не требовалось. Само небо, без солнца, без яркого того самого утреннего прожигание лазурью – сейчас безоблачное, пронзительно иссиня-чёрное, отдающее глубиной океана. И на нём, на полотне космического искусства, невообразимо хорошо видно россыпь серебряных звёзд. В городе их не увидеть так. В городе абсолютно вся внушающая красота теряется под не угасающем свете всего, но даже в городе – Бора умудрялась наслаждаться. А здесь, когда Луна виднеется чётче, чем на отретушированных картинках, когда ничего, кроме звёзд, не освящает холмистую поверхность, Бора и может только дышать, пересиливая свой восторг. Боре определённо понравилось. Она к Шиён взор обращает, а та, в свою очередь, – неотрывно за Борой наблюдала, поджимая свои губы. – Ну как? – с напряжением. – Стоило несколько часов ожидания. Шиён неслышно выдыхает «фух» и улыбается, вновь с той непринуждённостью. – Откуда ты это место знаешь? – Ну, я долгое время обдумывала сделать подобное, – наконец-то рассказывает младшая. – Это не всё, что я подготовила, между прочим. Если Бора и от такого ликует без сокрытия, то последующее – точно вынудит впечатлениям продолжить работу над картиной. – Давай, удиви меня. «Ещё сильнее». Кивнув, Шиён уходит к багажнику, доставая большую сумку и с усилием дотаскивает обратно. Укладывает на траву под внимательный взгляд. Снова к багажнику, на этот раз – плед, термос и шуршащий белый пакет, ставит предметы на капот, расстилает плед и, на секунду задумываясь, что ей там ещё достать надо, щёлкает пальцами, скрывая своё тело в салоне машины и выключая яркие фары. Вот теперь всё. Бора отвлекается на небо. Смотрит и смотрит. Вдыхает свежий ночной воздух, сняв с головы шапку, кинув её на капот. Выезжать за пределы мегаполиса ей не приходилось давно, выезжать на особенно живописную поляну – подавно. Выезжать в окружение, пахнущее поздней осенью и синими бликами, появляющимися в отражении радужки, с девушкой, которую Бора любит – не приходилось никогда. Шиён много в её жизни первая. Бора многое для Шиён в жизни впервые. Шиён возится торопливо со спортивной сумкой, расстёгивает молнию на замке и, подняв на Бору скорый взгляд, вытаскивает длинные алюминиевые ножки, сложенные в одну широкую балку. Расставляет на рыхлой холмистой земле, регулирует болтами на них высоту и протыкает острыми концами об почву. – Это телескоп? – быстро осознает Бора. – Да, – прячет улыбку в вороте пуховика от тона старшей – изумлённого, радостного, предвкушающего. – О-откуда? – Бора сейчас вся полностью обомлела. – У Ёнджо взяла. Он ходил в школе в астрономический клуб, и остался у него старенький и детский телескоп – конечно, оптика у него не из лучших, но нам подойдёт в самый раз. – А… Ты вообще… Как, – бормочет неслышно. Старшая маленькими шажками подходит к Шиён, приседает на корточки, рассматривая три ножки, что выделяются на фоне темноты своим алюминиевым материалом. Шиён, добро усмехнувшись с детского восторга в бориных глазах, достаёт основную трубу телескопа – увеличенную к линзе, но уменьшающуюся к окуляру на другом конце. Снимает с неё защитный чехол на линзе. Телескоп простой, с гладкой чёрной основной трубой, с мини-трубой – искателем объектов на небе, с прочерченным на линзе крест-накрест линиями, чтобы определить по карте звезд их нахождение на небе – параллельно прикреплённой наверху, ближе к окуляру. Шиён его в руках без проблем держит, крутит трубу, удобно умещающуюся в ладонях. Выуживает из кармана фонарик, щёлкнув кнопкой, и протягивает Боре с просьбой: – Посвети, а то я не вижу болтов. Бора, обескураженно моргая, берёт из рук Шиён фонарик, почти роняя его на землю. Направляет свет на основание трёх ножек – и держит чуть выше, там, где Шиён разместила навесу трубу. – Откуда ты знаешь, как его собирать? – Говорю же, я давно думала насчёт подобного. Повезло, что погода подходящая, – между делом проговаривает, крутит у верха ножек болт – на них некая подставка, удерживающая основную трубу, в рогатой форме, и с одной стороны находится выпуклая выемка, куда Шиён с усердием вставляет тонкую и длинную алюминиевую трубку, чтобы зафиксировать основную. – Нашла, у кого есть телескоп – Ёнджо подсказал пару мест, ещё со школьных времен. Ну и научил меня телескоп собирать. Вообще, он у него раньше всегда собранным стоял. Но в последнее время он пылился в кладовке, потому я и мучаюсь сейчас. Хорошо, что не полностью разобран. У Боры внутри всё затихло предательски. Она никак не может придумать, что Шиён на такое ответить. Пялится увлечённо на шиёновы руки только, что бесконечно крутят-раскручивают большие болты и шурупы, собирая телескоп. – Насколько давно продумываешь? – М, – задумывается она, закончив с фиксацией основной трубы, – помнишь, когда я изрисовывала тебя фиолетовой ручкой? Тогда. Бора смущается. Стеснённо голову отворачивает, но возвращает к Шиён, прищурившись. – Ты нечто. Теперь уже смущается Шиён, но занимает руки дальнейшей сборкой – хотя там ничего и не осталось, только линзу к окуляру прикрутить и всё. – Так, ему нужно дать остыть, чтобы картина не была сплошным туманном. Ну, для чёткости. Линзы не должно быть тёплыми. Бора фонарик выключает, себе в карман убирает и встаёт. Рукой туда-сюда водит по телескопу. – Я очень долгое время хотела понаблюдать через телескоп, – приглушённо признаётся. – Спасибо. Шиёново сердце гулко падает вниз. Бора стоит перед ней действительно крошечная, мягкая, безобидная и настолько ранимо-чувственная, в темноте воцаряющейся ночи, что мысли в голове остаются сплошной трогательностью. Шиён ответить хочет: «– Ради тебя всё, что угодно». А ещё: «– Я так сильно люблю тебя». Но говорит: – Всегда пожалуйста, – и отходит от телескопа, запрыгивает на капот, в приглашении хлопая по нему для Боры. – Долго ему остывать? – Бора на приглашение отзывается, забирается на капот, усаживаясь на плед, и, не боясь разбить стекло, отклоняется назад. – Минут сорок. И ещё нам к темноте привыкнуть нужно, типо… Чтобы увидеть больше. – Ты и в прям хорошо подготовилась. – Конечно. Как Шиён по иначе сделать могла, если всё это – для Боры. – Шапку ты-то зачем сняла, – ворчит на неё Шиён. Через борины ноги тянется, подхватывая белую вязаную ткань. – Если тебе сейчас кажется, что тепло – потом заледенеешь. Не снимай. Бора глаза закатывает, неудобно же в шапке смотреть на небо. Но Шиён ловко нацепляет шапку на светлую макушку, похлопывая. Бора фыркает, но повторно не стаскивает. Младшая опускает в пакет руки, вынимая две кружки и одну протягивает Ким. – Чтобы медленнее замерзали, – объясняет, откупоривая крышку у термоса и наливая горячий кофе в кружку старшей. Бора кивает, подтягивая наполненную горькой жидкостью посудину, и дует на поверхность своими губами. Морщится от пара и не разрывает контакта со звёздным небом. – Если станет холодно, скажешь, я ещё одеяло принесу, – Шиён и себе кофе наливает, отодвигая термос. Она мостится к старшей, усаживая плотно-плотно, дотрагиваясь телом до её тела, касаясь ногой её и неизменно скользя по девушке взглядом. – Хорошо. Пока Бора любуется небом, высматривает созвездия и Луну, запоминая переход тёмных синих оттенков, сильнее кутаясь в куртку, от которой пахнет сплошным порошком, и размещая скользящие по капоту ноги, шикая негромко от обжигающей пальцы кружки, Шиён любуется ею. Этим румянцем от ветра на щеках и потемневшими глазами, в которых зрачок расширяется до пугающего. Шиён греется об тепло кимова тела, и укладывает голову на её плечо. Замирают обе. Чувствуют спокойствие. Выдыхают, вдыхают кофейный запах и умиротворение. – Шиён, – неуверенно зовёт старшая. Живое на её плече заворочалось, поднимая голову, чтобы посмотреть на Бору. – Что? Бора мнётся. Корябает ногтем ручку кружки и накрывает шиёнову голову своей. – На что похожа твоя болезнь? Шиён вздрагивает ощутимо, сглатывает и сжимается на плече. – Просто… – хочет объяснить Бора, заметив реакцию Шиён, – я правда хочу понять тебя. – Верно, – произносит девушка, – это правильно, наверное. Тревожно Боре такое говорить – тревожно высказать прогнившее в понятливой речи. Но Бора спросила. И Шиён зареклась больше не сбегать от ответов. – Это будто, – начинает она, вынуждая старшую затаить дыхание и вслушиваться в каждый слог, высказанный Ли, – ты падаешь на дно колодца, холодного, ледяного, вонючего и слишком глубокого. А потом карабкаешься по верёвке, что порваться может с каждым твоим движением, наверх, к свету. И так бесконечно, – сбивчивая её речь поначалу, разбавляется на последовательное, вкрадчивое, грустное. Шиён глаза закрывает, губами двигать не перестаёт. – Каждый день – стараешься удержаться в падении, стараешься не порвать верёвку, если уже на дне. И никогда ты не будешь знать, что ждёт тебя наверху. Что ждёт тебя внизу, потому, что страшно осмотреться. Ты не знаешь себя – потому, что страшно об этом думать, потому, что ты никак не можешь понять, кто ты. Карабкаешься, карабкаешься. Незнамо почему, незнамо для кого и зачем. Выдыхает, замолкает. От Боры отстраняется, выпрямляется, подняв голову к звёздам. – Как-то так, – улыбается натянуто она, головой стукнувшись несильно об стекло позади. – Стало понятней? – Стало, – правда. – Тебя это не… пугает? – «тебе это не противно?», – обеспокоенно, выжидающе и немного сконфужено. Ей осознать трудно. Бора ведь многое знает, Бора о многом молчит и много думает. Вся сложность и последующие с Шиён проблемы ей известны – но она лишь находит своей рукой шиёнову, тащит на себя – отчего младшая дрожит по новой – и переплетает их пальцы. Старается её убедить, в том, что: – Не пугает. Бора не сказала Шиён ответное «люблю», но, кажется, Шиён читает эти буквы меж касаний и кимовой дремотной интонацией. – Но тебя это пугает, – говорит Бора, сжимая пальцы в своей руке ощутимее. – Пугает, – безвольно, удерживаясь только за ладонь старшей от падения на дно, – когда рядом нет тебя. Ты – мой свет. Бора слегка толкает младшую плечом. – Не будь такой слащавой, – шуточно подначивает. Шиён куксится. – Вредина. Старшая посмеивается свободно, хрипловато, беззлобно – и клеймом на ней остаётся «свет» выжженным назначением. «Свет» рассыпается как звёздные родинки по телу, обрамленные красными отпечатками стёртой помады и неряшливыми касаниями на скулах и подбородке. Это честное и многозначное «свет» – проявляется через мягкие гласные, через повторения «я» и «ю». Слишком важное, слишком неустойчивое. Боре смириться с этим тоже – сложно. Огорчать Шиён – не правильно. Младшая замолкает, но проговаривает через краткое время, с обиженным тоном: – Я могу поцеловать свою вредину? – Можешь, – усмехается, пальцами выше лезет, вытаскивая из шиёновой ладони, и останавливается у плеча. В другой руке – кружка остывшего кофе, выпитого менее, чем наполовину, а в голове – мыслей более, чем наполовину. Шиён приближается неспешно. Прикрыв глаза, дышит на борино лицо кофейным дыханием, оставив руку лежать на коленях. Трогает своими губами другие еле-еле. У Боры ощущение, как при первом поцелуе – неумелом и нерешительном. И давление, скачущее по венам, от которого немеют ноги, такое же – подростковое. Шиён вечно принуждает её чувствовать себя влюблённым подростком и терять голову от одного поцелуя. Губы у младшей несколько холодные, сухие. Она судорожно выдыхает, на миг отстраняется. Голову наклоняет, отчего её тёмно-каштановые волосы, с бликами звёзд на них, скатываются по скользкому пуховику с плеч, и втесняется упорней в борин рот, робко мнёт её губы своими и не отваживается открыть глаз. Целуются на капоте промозглой машины под изобилием звёзд, наблюдающих внимательно с высоты недосягаемой птицам. Целуются, сидящие на спасительном шерстяном пледе, с вкусно-крепким безсахарным кофе в зажатых ладонях. Целуются в толстых и неудобных зимних куртках, что складываются мешающе у локтей, не давая притянуть друг друга ближе. Позволяют лишь повернуть голову в нужном направлении, встречая ласковые губы, совсем далеко отдающие малиной. Шиён отрывается от Боры с неохотой. Лбом касается чужого. И, не открывая подрагивающих от чувств век, шепчет: – Я люблю тебя. Сжимается естество. Бора снова застревает в себе и в отчаянии, настолько безостановочном, готовая разломаться на стекло. – Не надо отвечать. Я хочу, чтобы ты знала об этом как можно чаще. Старшая кивает, губы закусывает – на которых, как пером рисуемое, лёгкое раздражение после шиёновых касаний. – Наверное, он уже остыл, пойдем, – Шиён полностью отодвигается – Бора рвано вздыхает, начиная дышать. Ли спускается с капота на ватных ногах и почти спотыкается об ножки телескопа. Бора следует её примеру, но шаги её твёрже. – Я его сначала настрою под себя и покажу, как и что крутить для приближения. Но, всё-таки, не желательно сбивать настройки, а то иногда очень трудно хоть что-то крутое на небе найти, – склоняется над окуляром, выставив главную трубу чуть влево, и двигает колёсико у основания. Бора ближе подходит, наклоняется, запоминает шиёновы движения – мало ли пригодится. И с таким вожделением в радужках за её длинными руками посматривает. Пальцы младшей ловкими и быстрыми движениями проходят по поверхности телескопа, прокручивают, увеличивают, пододвигают в нужную сторону линзу. Шиён хмурится, часто-часто смещает положение телескопа. Отстраняется. Вытаскивает из кармана телефон – заранее включённый в ночной режим, чтобы источники света не замыливали глаз – сверяется со скаченной там картой звёздного неба, и смотрит теперь в линзу искателя, вторым глазом сравнивая с небом. Спустя несколько сосредоточенных минут, находит неплохое звёздное скопление, закрепляет устойчиво – и отходит. Тут же врезается носом в Бору, что стояла прямо под боком. На землю не валятся. Лишь стукаются лицами и отшатываются с хихиканьем. – Извини, – говорит Бора, потирая ушибленный нос. – Настолько интересно? – Да, мастер-класс прямо. Усмехнувшись, она подзывает к себе старшую. – Смотреть вот сюда, – тычет в окуляр. – Я знаю, – фыркает. – Трубу пока не трогай, собьёшь настройки, а приблизить если, то сюда, – теперь уже указывает на колёсико повыше окуляра. – Дерзай. Бора с воодушевлением подскакивает. Прикладывает глаз к окуляру и восхищённо полустонет. Шиён остаётся лишь улыбаться нежно, стоя поодаль. Не сводит с Боры глаз. Она смешно наклонилась, руками неуклюже держась за телескоп, и ртом хлопает в немом ликовании. Боре открывается через увеличительные линзы – недосягаемое. Завораживающее, чарующее, ослепительное. Рассеянное скопление звёзд, на фоне тёмно-бордового отцвета неба, несосчитаемое количество холодно-голубых огней, поменьше – бледно-оранжевые, и едва видные белые, которых становится лишь больше, когда Бора их пытается найти, всё оставить в своих воспоминаниях. – А на Луну можешь навести? – просит, спустя небольшой промежуток. – Нет, лучше покажи, как. Шиён хмыкает добродушно, с таким тоном умиления, и встаёт позади спины Ким. – Эй, – слабо возмущается, – не обнимать, а показать. – Я и показываю, – отвечает, доставая дыханием до уха. Бора морщится от пускаемых мурашек. Шиён, наваливаясь на спину, лезет руками к телескопу, задевая борины плечи. Учит: – Луну видно невооружённым глазом, – приподнимает голову Бору за подбородок, указывая в сторону неполной Луны, – поэтому навести легче. Для удобства пользуемся этим, – опускает голову, берёт кимову ладонь, укладывая на искатель. Ведёт Борой, как куклой. И Бора не сопротивляется. Вслушивается в серьёзный шиёнов голос и не думает о том, как приятно тепло младшей ощущается кожей, скрытой под курткой, но на руках – открытой. – Просто навести? – переспрашивает. – Да. Смотри в искатель, – на макушку давит, принуждая сделать сказанное. Бора смотрит, бурчит под нос, но смотрит. Шиён, тем временем, обе её ладони в свои берёт, и укладывает на трубу телескопа. – Одним глазом в искатель, вторым на небо – и ищи Луну. Бора делает всё по инструкции, медленно передвигает телескоп, вместе с шиёновыми руками поверх её, и скоро находит на небе Луну, но – не искателем. Продолжает поиск. – Нашла! – радуется девушка. Шиён прячет улыбку в воротке бориной куртки. – Хорошо, теперь смотри в окуляр. – Одно серое нечто. – Слишком приближённо. Вот, – крутит её пальцами по колёсику у окуляра, отдаляя линзу. – Лучше? – Немного, – хмурится она и сама настраивает нужный масштаб. – Вот! Как на гугл-картинках. Смех Шиён опаляет затылок. – Теперь ты знаешь, что они правдивы. – Я вижу все эти кратеры, ого. И переходы цветов – она правда такая бледная. – Если снова приблизишь, кратеры станут как камень под микроскопом. И не таким бледным, грязно-серым, – Шиён укладывает подбородок на плечо старшей и, закрыв глаза, слушает её истинно-счастливый голос. – И впрямь, – насмотревшись на грязно-серую структуру, возвращается к рассмотрению узкого серпа. – О, там видно затемнённую сторону. – Она всегда видна, если не полнолуние. Пепельный свет, вызванный отражением земного света от лунной поверхности. – Вот это заумные слова, конечно, – посмеивается старшая, – ещё что-нибудь такое скажешь? Мне нравятся умные девушки. – Не, я же плохая девочка. Это всё, что я запомнила, читая википедию. – Ну и ла-адно. Плохие девочки нравятся мне больше. Шиён зарывается носом в куртку и шепчет сокрушённо: – Не смущай. Довольно ухмыльнувшись, Бора вновь переводит тему: – Что ещё могу увидеть, помимо звёзд? – Венеру – она самая яркая после Солнца и Луны. – Её как найти? – Бора отрывается от окуляра, моргает пару раз с непривычки. Не часто вот так переключается от Луны к Земле. Шиён шарит в кармане, вытаскивая телефон, и встаёт во весь рост. – По карте. Я нашла расположение звёзд на октябрь. Ну, Ёнджо подсказал, где найти, – выставляет перед лицом старшей экран телефона. – Отталкиваться от Луны, сверять на глаз, и искать. Была бы я более опытней, нашла бы Венеру и так, но… Я впервые с телескопом выхожу к небу. – Впервые? – удивляется. – Ага. Ёнджо провёл краткий экскурс на балконе и только. Так что мы почти в равных положениях, – улыбается. – Ты казалась профессионалкой. – Вот и славно, – нужно же было выглядеть для Боры крутой. – Смотри, – тычет в Луну на карте и ведёт до Венеры. – Она яркая, так что найдём быстро. Шиён отодвигает Бору чуть вбок, протискиваясь к окуляру. Быстро находит направление, в которое двигать линзу нужно будет и отдаёт управление Боре. – Ты главное не спеши. Вот в ту сторону, – и помогает своими ладонями, первоначально направляя. Когда Бора отыскала Венеру – радости её предела не было. Она к Шиён повернулась кратко, расплылась в широкой улыбке, и прильнула вновь к окуляру. – На Луну похоже, но… Намного нечёткая, – на фоне чёрного неба, кислотно-бежевый круг, с краями размытого коричневого. У Боры голова закружилась от этого видения. – Плотная непрозрачная атмосфера у Венеры, – объясняет. – Деталей, как у Луны, не увидеть. – Я просто обожаю, когда ты говоришь терминами на космическую тему, – внезапно произносит. – Я твой личный экскурсовод в далёкие-далёкие галактики. Бора хмыкает, решительно поворачиваясь, и нападает на Шиён с объятиями и смазанным поцелуем. – Ты сегодня какая-то слишком тактильная, – изумлённо выдыхает, поймав в свои руки прыткую Бору, ощущающуюся пушистым воробушком в этой куртке. Губы её холоднющие целует целомудренно и заглядывает в радостные глаза. – Вот ещё раз такое скажешь, больше не поцелую, – дуется. – Не скажу, – Шиён жмурится в смехе и за талию (едва в складках одежд найдя) к себе притягивает, подальше от телескопа, чтобы, мало ли, не завалить технику. – Неужели насмотрелась? – Не насмотрелась, – на носочках поднимается выше, к губам, Шиён уворачивается. – Просто хочу сама искать звёзды, без тебя за спиной. Отвлекаешь, – она раздражается от шиёновых увёрток и отталкивается недовольно от неё. – Посиди в сторонке. – Посижу. Но недолго. Пойдём позже в машину греться, а то твои щёки, – касается обеими ладонями, – красные и очень замёрзшие. Сказав это, отходит к капоту, не давая Боре возможности ещё раз возмутиться. – Из планет я ничего больше не найду? – Не найдёшь, – отвечает, запрыгнув на капот, – наш телескоп толком не даст рассмотреть, да и за ними охотиться нужно в определённые дни. Поищи лучше галактики, – звёздные островка, – и туманности, – облака межзвёздного газа или пыли, подсвеченные звёздами. – Просто возюкать телескопом не смогу? – Можешь, но, скорее всего, только беситься будешь, что не находится ничего стоящего. – По карте, так по карте. Бора сосредоточенно и молчаливо выискивает галактику (Шиён сказала, что вероятность рассмотреть вблизи звёзды в ней больше, чем в туманности, хоть и туманность намного впечатляющая). Очень долго и кропотливо учится, сверяется, и находит, наконец-то, нечто тусклое спустя полчаса точно. Все звёзды отсвечивают красным, оранжевым, всеми тёплыми оттенками. Несколько размытых точек, несколько вытянутой формы и, как обычно, – очень много простых, белых. Но Бора от каждого вида дыхание теряет. Потому что – красиво. Потому что – впечатлений становится неразумно много, они петляют, взрываются, жгут этими самыми скоплениями, галактиками, планетами, спутником. Оседают лунной пылью на кончике языка и окрашивают вкусовые рецепторы в лимонные конфеты. Всё это лучше делает – хотя куда там лучше – Шиён. Готовая отвечать на вопросы, готовая помочь и терпеливо ждать, когда Бора налюбуется. Любуется Бора неспешно, детально, чувственно и незабываемо. Но руки скоро начинают замерзать, а под множественные слои прорывается хлёсткий ветер. На небе с повторяющиеся частотою появившиеся облака мешают рассматривать даже банальные скопление (шаровые, рассеянные, двойные) и Бора, что порядком замёрзла, становится нетерпеливей. Ветер нагоняется; и так тёмное небо становится сероватым. Воздух, влажный, озоновый, вдыхается носом колко и морозно. Когда девушка кашлянула, громко кашлянула, чуть не стукнувшись лбом об окуляр, Шиён с места подскочила. – Всё, заканчиваем. Пошли греться. Обморожение получить тебе точно не нужно. Бора, что, вообще-то, Шиён заставляла застёгиваться и носить шарф, не сидеть под открытой форточкой, отвечает: – Ещё немножко, – и снова кашляет. Шиён недовольно корчится и тянет Бору на себя. – У нас ещё есть много времени. Успеешь. Бора бы хотела протестовать, но ноги и впрямь какие-то деревянные, а прижиматься к Шиён ей понравилось больше, чем стоять у телескопа, наклоняясь в спине. Садятся в машину. Шиён заводит мотор и выкручивает показания на печке до максимума. Бора дует на свои неслушающиеся руки, красные и немного потрескавшиеся, трёт друг об друга, съёживаясь в кресле. – И почему раньше не сказала, что замерзла? – Шиён цокает языком. Вытаскивает с задних сидений одеяло и накрывает Бору. Та скоро зарывается в него, дрожит, согревается. – Не хотела отрываться. – Заболеешь – я буду очень долго ругаться. – Вытерплю, – хмыкает самодовольно. Шиён только хочет сказать ответно колкое, но что-то глухо начинает стучать по стеклу. Бора в непонятках озирается. Стук усиливается и она, с огорчением в каждой клеточки тела, протяжно выдыхает: – Дождь? – По прогнозу же не было… – бубнит младшая, и открывает дверцу, чтобы удостовериться. Ливень усиливается, застилая Луну на небе. Тучи нагнались с поразительной скоростью. Но Шиён думает, что им повезло – Бору нужно вести домой, иначе она точно обморожение получит. А Бора думает – наоборот. И сокрушается очень открыто. – Это нечестно! Шиён, скажи дождю перестать идти! Шиё-ё-ён, – возмущается, когда младшая впрыгивает из салона очень быстро собирая разложенное на траве. Телескоп неаккуратно складывает и засовывает на задние сидения, кидая туда же сумку, плед и пакет с термосом. Возвращается в машину мокрой. Стряхивает с волос влагу, заводя машину. – Уезжаем? Может подождём? – просит с надеждой. – Тучи долго не буду рассеиваться. Сомневаюсь, что сможем хоть что-то увидеть. Бора расстраивается. – Мы ещё приедем. В другое место, в это. Куда захочешь. Ладно? – обнадёживает Шиён. – Ладно. Поехали домой.\\
В город вернулись до рассвета. Бора несколько раз на пути предлагала им поменяться местами, но Шиён отказывалась, говоря: «Отдыхай». Шиён от дождя промокла не сильно, и её волосы высохли за дорогу (Бора отдала ей одеяло и не потерпела отказов). На оконном стекле разводами падали капли дождя, чертили дорожки, под ветром скорости сносились на асфальт. Из-за набежавших туч, небо превратилось в одну серо-чёрную субстанцию, затемняя всё вокруг, и ехать было рискованно. Но Шиён за весь путь, несмотря на усталость, не сделала ничего, за что можно было беспокоиться. Как только оказались в квартире, Шиён поспешно сбросила с себя верхнюю одежду и обувь, поставила сумку с телескопом на пол, и упала на диван лицом, не дойдя до кровати несколько метров. – Разденься нормально. Бора, в отличии от младшей, последовательно сняла с себя всё, аккуратно вешая забранное пальто, куртку и шиёнов пуховик. Прошла в гостиную, присаживаясь на грядушку дивана и смотря на Шиён сверху вниз. – Сил нет, – бормочет слабо младшая. – Я так посплю. Бора цыкнула возмущённо и уселась на шиёновы ягодицы, больно хлопая той по спине. Шиён вскрикнула и подавилась этим самым звуком, когда пальцы Боры прошли по позвоночнику. – Мне самой тебя раздеть? – специально развязным тоном. – Н-не надо, – она с усилием, с преодолением себя переворачивается, оказываясь всё ещё под кимовымм ногами. – Слезь с меня. – Не-а. – Ну, пожалуйста. Давай я сейчас всё-всё сниму, нормально лягу, – просит, сглатывая от этого хищного взгляда, что вперился в неё. – О, я не сомневаюсь, что ты всё снимешь, – улыбается Бора, наклоняясь на шиёновых бёдрах вперёд. Шиён в её глазах ловит неприкрытое возбуждение. – Ты лишила меня звёзд, – ведёт пальцем по ключицам, понижая голос до томного. – Не я, до… – Тс, – Бора ей на рот руку кладёт, прижимает. Шиён негодует, своими ладонями на Бору перебирается, как-то слабо оттолкнуть пытается, но не может – когда старшая смотрит с таким желанием, когда губы свои облизывает, когда наклоняется ниже. – И, раз лишила, будь добра заменить их собой, – вшёптывает в приоткрытую мягкость, целовать не спеша. – Может не надо? – хрипло, горячо, откидываясь на диван. Бора хмурится, резко выпрямляется, клацнув зубами. – Что происходит? – сменившимся тоном выплёвывает. – Ты о чём? Бора буравит её взглядом. – Ты весь день мне отказываешь. В сексе, в поцелуях. Что происходит? – Бора волнуется, она никак причины этому не найдёт, отчего Шиён заботливая и нежная, но касается с опаской и нечасто. Младшая под ней притихает, приподняться хочет, но Бора ей на грудь давит, принуждая лежать. Шиён слушается. Несмело посматривает на девушку. – Не отказываю, просто устала, – оправдывается. Бора грозно фыркает и закатывает глаза. – Я бы поверила, не будь это ты. Шиён, ты никогда возможности меня облапать не проёбывала, что случилось? – То есть, ты вот это всё сделала, – обводит сидящую старшую взглядом, – чтобы проверить свои доводы? – Это ты сейчас на ссору нарываешься? – если да, то делает всё правильно – Бора закипать начинает. Но Шиён не хочет ссориться. Шиён смущённо моргает и так же смущённо в отрицании мотает головой. – Мы так и не поговорили за весь день, – негромко разъясняет. – О чём? – Обо всём. Ты вчера… Ну, сказала, что оставим до следующего дня. Но вот этот день, а ты ведёшь себя, будто всё нормально. Бора поражённо выдыхает. – Шиён… – более мягко, понимающе. – Я не хотела пользоваться всем тем, что ты готова дать мне, пока не расскажу всё, – продолжает искренне она, вынуждая Бору проглотить последующее «И это всё?». Шиён действительно переживала. Её это действительно беспокоило весь день. – Я хочу тебя. Сильно, Бора. Но не так. – Идиотина. Шиён глаза в возмущении раскрывает. – Это не… – Это да, – вновь над младшей склоняется, но на этот раз тычется носом в её и улыбается ласково. Шиён теряется, её сердце разрывается. Она свою позицию донести желает. Шиён считает, что не заслуживает Бору и так, не заслуживает её улыбок и приготовленного ею завтрака. Не заслуживает вдвойне – когда не рассказывает то самое, что способно поменять их отношения. А Бора её снова «идиотиной» называет. – Я ведь правда… – Я знаю, – прерывает опять. – Шиён, а знаешь, чего я хочу? – добро спрашивает, усаживаясь на её бёдрах, как на самом обычном диване. – Чего? – Чтобы ты больше не мучилась в кошмарах. И чтобы этот день и эту ночь провела в спокойствии. Пришло время Шиён поражаться. Она хлопает глупо глазами и чувствует, как всю её перекручивает от слов старшей. – То есть?.. – Я ни о чём не забыла, – поджимает губы, – просто хотела позволить тебе провести этот день со мной, позволить себе провести этот день с тобой, и не думать о чём то плохом. Мы так хорошо провели время, давай не будет сейчас всё портить? По лицу Шиён мигом тень вины пробегает. – Про… – Нет, – накрывает рот ладонью. – Ты не должна извиняться. Шиён кивает. Не будет. Сама убирает кимову податливую руку, удерживает меж двух своих, и дует горячим дыханием, согревая после улицы её пальцы (пока они тащили телескоп в квартиру, ведь Бора не позволила бросить его в машине). – Прекращай так часто меня прерывать. Бора, зачарованная видом Шиён, с трудом выговаривает: – Я же всё ещё хочу тебя. Ты же помнишь, я скучала. По всей тебе. Шиён улыбается, проводя по зубам языком. – Настолько соскучилась, что терпеть уже не можешь? – тянет она обольстительно. – Ага. Воздержание не моё. Бора на Шиён ведётся безотказно. Тягость напряжения и влажного скапливается везде, забрасывая далеко любые предостережения и рамки. Шиён растягивается в ещё более наглой улыбке, отпуская, наконец-то, то, что приходилось топтать под своей выдуманной «правильностью». К Боре на локтях поднимается, упираясь в грядушку позади, и высказывает игривостью: – Приходилось удовлетворять саму себя? Бора ухмыляется настолько бесстыдно, что Шиён за фразу становится неловко. – Приходилось. Живая картинка того, как Бора себя удовлетворяла заседает с корнями. Как старшая, стоило ей улечься в одиночестве в кровати, пробиралась дрожью воспоминаний о шиёновых губах и пальцах. И, громко выдохнув, пропускала собственную ладонь в бельё, жмурясь, и дыша жарко в подушку. То, как Бора, умело двигала в себе, и сдерживала стоны; или же вовсе имя Шиён шептала самозабвенно. Шиён вспыхивает и с протяжным кряхтением садится на диване, отчего Бора сползает по коленям ниже, и врезается своими губами в борины. Бора довольная, на касания отзывающаяся, настолько покорная – что у Шиён сдвигаются планеты в строй, обрекая на ураганы и цунами. В самом последнем случае – когда Бора приоткрывает свой рот, высовывая кончик языка – надвигается апокалипсис. – Перейдём на кровать? – предлагает сипло старшая. Она закидывает на Шиён свои руки, путается ладонями в волосах – по шиёнову телу заметные мурашки от такого выжигаются; ногами обплетается вокруг талии младшей, вжимаясь горящим нутром ближе, прямо к её животу. Потому понятно, отчего Шиён отвечает: – Нет. Младшая пальцами лезет под толстый свитер, выше, выше и до невероятного нежно. Шиён оглаживает за спину, наслаждаясь тихими охами, отпускаемые с лёгкостью. Бора – не сдерживается. Бора на каждое прохождение рук по себе отзывается чувствительно и открыто. У неё нестерпимое желание выстанывать имя младшей, чтобы погромче, чтобы до охрипшего голоса. И она стонет, заставляя Шиён смазывать губами по другим от испаряющего жара. Приятные до одурения звуки. Бора таким не просит, а напоминает, наверное, кто рядом с ней, и кто должен-должен целовать её. – Теперь-то ты не станешь жаловаться на мои искусанные губы? – дразнится Шиён, с трудом открывая глаза. Встречает румяные борины щёки, такой же кончик носа, и все эти её волосы, растрёпанные после долгого дня, пахнущие дождём и галактиками. – Заткнись, – грозно, грубо и умоляюще. – Не отвлекайся сейчас на разговоры. Говорили они половину от суток, говорили не смолкая о важном и нет, о простом и сложном, о пугающем и обнадёживающем. И тогда, когда темы так и не закончились, но накалённый сгусток нервов взыграл с изнемогающим хотением, оставалась лишь одна просьба и желание – не говорить, а чувствовать. Шиён желание это полностью оправдывает. Напирает по новой, кусает кимов язык – вызывая от неё негодующее шиканье, и получая в отместку закушенную губу с хриплым смехом. – Я не могу молчать, чёрт, – старшая, посмеиваясь, на Шиён наваливается всем телом, приводя её волосы в неисправимый хаос. – Мы как подростки ведём себя. – Как дети, ты хотела сказать? – хмыкает она, оставляя невесомый поцелуй за ушком. – Нет, дети, таким как мы, не занимаются. Шиён протяжно мычит, кусает мочку, посасывает, рисуя длинными пальцами на бориных боках любовные послания. – Ты та-а-ак неправа. Дети разными бывают. Если бы Боре не было так приятно, она бы продолжила этот спор, и всенепременно бы выиграла. Но Шиён кусает губами у линии челюсти, смещаясь под подбородок, и Бора замолкает, откидывая голову. – Хотя, дети точно не мастурбируют на свою девушку, – заявляет, забираясь рукой под пояс кимовых штанов. Бора выдыхает от возмущения и возбуждения. – Кто сказал, что на тебя? После этих слов на шее старшей остаётся видимый красный след от зубов. Сама Шиён распрямляется, вглядываясь в задиристые зрачки, и чеканит, ну уж очень зловеще: – Бора… Когда-нибудь Шиён научится различать в борином тоне сарказм и намеренное желание вывести из себя. А пока Бора довольствуется реакцией. Она кайф ловит, когда у Шиён на лице проявляется такой ревностный гнев, такой, которым ты не рискуешь обжечься проблематично, но такой, который обещает острые ощущения. – Фантазии на то и фантазии, верно? – усмехается Бора и целует Шиён. Младшая выражает свою грозность в прытких движениях языком, не позволяя Боре перехватить инициативу – а такое для неё, в большинстве случаев, неприемлемо. И ещё в том, как торопливо и стремительно стянула со старшей свитер, почти опрокидывая её на диван, разорвав их жадный поцелуй. – Хватит подначивать меня. Я, конечно, понимаю, что ты лишь издеваешься, – цедит младшая, шлёпая лямкой чёрного лифчика – Бора улыбается только шире, – но я же сорвусь в один прекрасный день. – Шиён, – тянет она мурлыкающе, – я только этого и добиваюсь. Бору всегда бросает из крайности в крайности. И только от этого она становится смертельней метеоритов. – Потом не жалуйся, – фырчит, вгрызаясь в ключицу остервенело, разрисовывая всю борину шею и плечи в красный фиолет. – И только попытайся обидеться на засосы. Бора не попытается, Бора обидится без разрешения. Но сейчас: – Просто трахни меня уже. Цепляется руками за Шиён, бёдрами плотнее поддаваясь. Она помещается полностью на шиёновых коленках. Вся из себя приказная, величественная, но просьбы шепчет грубыми словами – сломано и пошло. Младшая касается застёжки лифчика, пальцами под дорожки чертит, корябает неспешно – Бору выгибает в позвоночнике, она щедрится на охи, на зажмуренные глаза, на податливость и идеальную пассивность. У Шиён руки потряхивают, как и её всю саму. Но она старается воздействовать на Бору наилучшим возбуждением – пальцы предают, никак не расстёгивают застёжку. Шиён царапает беспомощно по ткани и никак в толк не возьмёт, куда там двигать нужно. Бора это замечает. Изгибает бровь и насмешливо выдавливает: – Разучилась? Шиён злится и затыкает её поцелуем, проталкиваясь влажным языком. Тянет ткань так сильно, так агрессивно, что крючочки ломаются под натиском трясущихся рук, и с звучным треском расстёгиваются. Спускает лифчик с худых плеч, не забывая туда поцеловать, и откидывает за спинку дивана. – Новый потом купишь, – старшая только для приличия это проговаривает – ведь один кусок ткани ничего не стоит, по сравнению с такой заведённой и несдержанной Шиён. – Я тебе весь мир куплю, если смогу раздеть. Бора согласна на такое условие. А Шиён, вдыхая порывисто воздух, накрывает ладонями грудь. Мнёт бережно. Невесомо зажимая соски, оттягивает, упиваясь тем, как Бора покусывает чувственно её губы, и влажно выдыхает в рот. – Бля-я-ять, я так люблю твоё тело, – Шиён почти плачет от переизбытка эмоций и прикосновений. Старшая смеётся на это сдавленно, ахает; наматывает с силой тёмно-каштановые волосы Шиён на кулаки. – А я твои губы, – и показательно в них целует. – А меня? – осмелившись произносит, замерев на секунду. Бора замирает тоже, но стонет совсем не обездвижено, когда шиёновы пальцы кончиками дразнят вставшие соски. – Не скажу. Шиён молчаливо в щёку целует – смиряется. Целует ещё ниже, покрывая каждый миллиметр, проветренной звёздами, кожи. Точно случится нечто ужасное – не будь Шиён так кропотлива; не дотронься везде. Заслушивается громко стучащего боринова сердца, и неуверенно заговаривает: – Я буду верить, что ты меня любишь. У Боры уходит много самообладания на то, чтобы сцепить зубы и не выговорить это спешное признание. Шиён не расстраивается, лишь на считанные секунды забывчиво смотрит на свои руки, в которых удобно уместилась борина грудь, и наклоняется для поцелуя в мягкую кожу. Бора отклоняется назад, давая Шиён больше пространства, и никак не может перестать ёрзать на её ногах – влажное между ног невыносимо тянет. А Шиён, наверное, решила извести старшую на сплошные мольбы и срывающиеся стоны, кусая умело её сосок и проходя языком. Шиён выглядит пиздецки хорошо, склоняясь над её, Боры, телом, старательно, как, всё же, хорошая девочка, вылизывая нужные места, и выдыхая на покрытое мурашками тело, пробегая распаляюще пальцами у низа живота. И делает она тоже пиздецки хорошо – и Боре, чисто теоретически, становится интересно (нужно) узнать, как будет ощущаться этот язык скользящий по внутренней стороне бедра и глубже. С Шиён её мысли во многом сошлись. Интерес тоже. Или, наверное, сама Бора указала на требуемое – подставляя бессовестно свою грудь к шиёновым губам и расставляя шире ноги. Шиён аккуратно и легко от себя Бору отталкивает, чмокнув напоследок в ложбинку, и снимает её со своих коленок. Бора, с неяркой картинкой в заплывших желанием глазах, послушно усаживается подальше. И, если бы Шиён не коснулась вновь так скоро, Бора бы точно залезла обратно на неё, больше не выпуская, – но Шиён подползает, кусает в нервозности губы, путается в пространстве и опускается на пол к дивану, повернув за собой торс старшей. У Боры были некоторые запреты в сексе: она ненавидела, когда после оргазма к ней лезли с нежными словечками; ненавидела, когда лишали права выбора и действий, связывая руки или ноги, затыкали кляпом, или же, что она искренне проклинала, заматывали запястья скотчем; и к уставшей ней лучше не лезть с предложениями – чревато последствиями и оставленным без разрядки телом. У Боры, честно, пунктиков было много и один из них: никогда не позволяла опускаться между своих ног. Шиён это не тревожило. Шиён прекрасно обходилась тем, что Бора разрешала. Но всё же, в исключительные моменты, когда Бора сменяется на милость, когда Бора и без этого до пределов чувствительная и раскрасневшаяся, в такие моменты, как сейчас – Шиён буквально намеревается заставить старшую кричать. Потому она отбирает у старшей возможность прятать стоны в поцелуях. Спускает её ноги на пол, мягко разводя в стороны. И, прежде чем она стянет со старшей штаны: – Я могу? Бора поднимает голову вверх, скашивает в бок, жмурится и хмурится, кусает губы. Смущается. Шиён это бьёт такой волной жара – что органы вымывает за пределы возможного, в первую очередь – лёгкие. Вид же Боры, всегда, при любых условиях, заставлял Шиён чувствовать неудержимую щекотку в органах. И руками хотелось дотрагиваться. Хотелось, как с расчерчённой математической доской, исследовать её тело; её характер; её привычки, мысли, её предпочтения, её мечты, её, её, её. Старшая вся: открытая внутри, открытая снаружи. Оставшаяся в одних штанах (и голубых носках), робеющая от возможности где, как может и хочет касаться Шиён. Стеснённо приоткрыв глаза, Бора смотрит из-под ресниц и спадающих светлых прядей вниз, на то, как Шиён нежно по её бедрами водит, расположившись коленями на полу. Стоящая на коленях и между её ног Шиён. Пиздец. Бора заново откидывается назад не в состояние больше смотреть. – Мне самой штаны снять или ты, наконец-то, приступишь к делу? – хотелось бы сказать насмешливо, но гласные глотаются, а возбуждение становится единственной эмоцией, терзающей нутро. – Приступлю, – улыбается, как довольная волчица, получившая запретную еду. Бора в её случае вишня и, блять, как давно Шиён хотела узнать её вкус. Младшая тянет молнию, расстёгивает спешно пуговицу, но потом – решает не торопиться. Запускает пальцы под ремень, проводит большими по бедрам вниз, оказываясь у ягодиц. Сжимает с таким восхвалением, укладывая подбородок на кимову коленку, и обсыпая поверх ткани поцелуями ноги. От стона Боры становится в тысячи раз лучше. Как впервые добравшись мнёт ягодицы старшей в ладонях и внимательно за реакцией девушки следит, пронзительно проходя по всей ней. Бора ей взгляд возвращает, неопределённый и цветастой краснотой. В голове Шиён выстраивается вопрос: «Не нравится?». Произносит вслух: – Нравится? Бора ругается. – Заткнись и займи свой сексуальный рот предназначенным. Шиён пытается не рассмеяться. Она поднимается по телу Боры, упираясь ладонями об её бёдра, надавливает, отчего старшая шикает с вибрацией сдерживаемых стонов. Шиён прокладывает дорожку поцелуев от низа живота до шеи – по пути оставляя засосы на рёбрах, задев дыханием сосок, и нависает при финальной ленте над Борой, с улыбочкой совершенно бесящей. Припечатывается губами. Бора с ненасытством отвечает, непослушными руками лезет к шиёновой толстовке в требовании снять. Не снимает. Шиён вовремя ускользает, снова по телу проходит – но уже вниз. И говорит, подняв свои шкодливые глаза с груди: – А целовать меня любишь? Бора хочет пнуть её ногой. Выдыхает сквозь плотно сжатые зубы. – Не нарывайся на моё признание. – Я не нарываюсь, – обиженно, в отместку кусает тазобедренную косточку, всасывая кожу и чмокает слышимо, оставляя алеющее пятнышко. – Так любишь? – Блять, люблю, люблю я. Как тебя можно не любить целовать? – взрывается она и дёргает резко коленкой, потревожив устроившуюся Шиён. Шиён ответ устроил. Носом повела по линии пояса и, просунув вновь под ягодицы старшей руки, потянула за края, стаскивая штаны с худых ног. Бора с радостью от одежды избавляется, выпуская судорожные вздохи и проклятия в сторону этой невероятной девушки. Правда, стоило Шиён увидеть влажное бельё – она поражённо головой падает на кимовы бёдра. Какой-то фетишисткий настрой. У Боры фетиши – свои, у Шиён – тоже. И главный – сама Бора. Шиён старается не слишком открыто вдыхать запах возбуждения, и не смотреть на девушку. Сердце не выдержит. Потому она по ногам опускается, поднимая правую ступню, и, нарочито медленно, стягивает носок. Откидывает. Оглаживает по нежной коже. От такого старшая хныкает, или же дышит прервано, отчаянно ладонями по дивану проходя. Позднее прикладывает предплечье к глазам, съезжая ниже, и головой об грядушку. Шиён лодыжки указательным касается, давит двумя по косточки, и умиляется размеру бориной ноги – скорее ножки. Её нога в коленке слегка сгибается, когда младшая держит навесу. – У тебя и тут родинка, – выговаривает Шиён, ткнув в точечку на стопе, и тоже самое сделав губами. Бора дёргается, разнеживается. Ноги ей ещё – не целовали. Кажется такое несколько неловким, стыдливым. Шиён без разницы. Она её ноги ласкает точно так же, как всё тело. Маленькие борины пальцы ног, по ним ведёт ладонью; гладкая кожа стопы, куда в родинку она повторно чмокает, – всё это, тоже Бора, потому ей желается касаться. Отпускает правую. С левой снимает носок. По сухожилиям средним и – поднимает к старшей взгляд. Сердце болезненно ноет. И тугой узел в животе не проходит, с новой только взывает силой. Придвигается поближе, коленями елозя по полу. Бора её и впрямь допустила. Моргает в предплечье, терзает собственные губы, разрываясь на два противоположных ощущения: свести ноги, или же расставить пошире. Шиён, своими мягкими ладонями, уложенными на бёдра, подсказывает, что Боре – можно не волноваться; что Бора, в любой момент, способна прекратить. Она ей даёт много-много путей для отхода. Параллельно захлёбываясь в ощущениях окружающих их сейчас. Шиён думает, что она, вполне даже, способна свою разрядку получить – продолжи Бора себя так вести. Её, Боры, положение до невразумительного беззащитное. Ноги-руки у неё дрожат, а сама она и не знает, чего хочет больше – Шиён притянуть или оттолкнуть подальше. И то, и то кажется чреватым разрывом жизненно важного. Шиён же, справившись на время с открытым новшеством, касается горячими губами не менее горячей кожи на внутренней стороне бедра. Бора вздрагивает, глухо стонет и закусывает щёку. Ей даже браниться не удаётся. Все голосовые связки задействованы в другом. Младшая ведёт по ноге, до коленки, чмокает кратко, по голени и резко снова к низу живота – близко-близко к болезненно пульсирующему. Кончиком языка под пупком, по оставленным засосам, а руками – по чужим бёдрам, по редким родинкам и бледной коже. Чтобы Бору – изматывать и испытывать, чтобы себя – не убить чересчур внезапным касанием к влажному. Но Бора терпеть никак не может. Просит хрипло: – Шиё-ё-ён, – и имя её она тянет – незаконно нахально, а ещё нараспев и хрустально, как чистейшая капель стучащих об стекло дождевых капель: холодных и пробирающих. Шиён пробирает. Шиён ёжится, но не от холода – от лавы. Она облизывается, выдыхает на резинку трусов. И, с прощанием своего самообладания, прижимается губами к промежности, несильно надавливая. Боре хватает. Так намного хватает – что она хватает шиёновы волосы ненамеренно, и всё-таки чертыхается в нечто грязном и до притягательного грозном. Но младшая не прекращает. Только и лезет глубже этими умелыми касаниями, натыкаясь на преграду ткани трусов – что тонкая и мокрая стыдливо, отдающая солёностью, но Шиён всё равно – вкусно. Она на Боре – помешана. Отстраняется, опаляя дыханием бельё, и неуверенно тянет за резинку, в стремление снять. Непереносимо жарко, приторно и громко от гулко бьющегося, не только в грудной клетке, сердца. Бора жмурится, удерживая на голове Шиён руки, зарывается пальцами в волнистые пряди. Успокаивается, наверное, такими движениями; и до опухлости кусает-кусает свои блестящие чужой слюной губы. Младшая оголяет девушку полностью. Стаскивает трусы до щиколоток и осторожно выпутывает, откладывая (не кидая) в сторону. Вновь у разведённых ног размещается и понимает, что сегодняшний день уже не переживёт. Потому отдаётся для Боры без остатка, с самоотдачей завидной и горделивой, не беспокоясь за себя. Стояще. Ведь из горла Боры срывается протяжный звук, рассыпающийся на спешные одышки – когда Шиён до открытого припадает и беззастенчиво трогает-трогает губами. Касается на пробу: кончиком языка по складкам, получая мгновенную отзывчивую Бору – с её тяжелыми вдохами-выдохами и неосторожно тянущими волосы пальцами. Шиён отодвигается. Смаргивает дымку в глазах, и поднимает к Боре взгляд, смотря с положения до безобразного блядского. Дышит опаляющим дыханием через рот на самое чувствительное, заставляя старшую скомкано матерится себе под нос. – Всё в норме? – обеспокоенно. Бора кивнуть хочет, но сил и концентрации на движение найти не может. У неё фокусируется каждый нерв на влажное меж собственных ног и ещё более горячее, падающее с шиёновыми касаниями и дыханием. У Боры – проблемы с доверием, непосредственно связанные с некоторыми моментами в сексе. Ей некомфортно, когда вот так, когда настолько близко, когда ещё меньше возможности для контроля, для защиты. И, когда младшая замедляется, когда касается лишь дыханием, Бора рефлекторно сводит ноги – от чересчур мокрого, от чересчур сверхчувствительного. Но натыкается на плечи Шиён. Вынуждает себя приоткрыть глаза подведённые дымкой. Её грудь прерывисто поднимается, а лицо такое румяное – почти нездоровое. Шиён смотрит с волнением, читается в зрачках вопрос, спрашивать продолжает разрешения. Не знает причин в таком поведении и отчего Бора так стыдится, но понимает – это не тот случай, когда можно взять силой, сквозь протесты (Бора временами играла в фальшивое «не буду», только бы Шиён раззадорить). – Если ты не хочешь, я прекращу. Шиён – слишком волнующаяся. Ей хватает одной дрожи нехарактерной, чтобы спрашивать и спрашивать всё ли в порядке. Иногда это бесит. Иногда это заставляет глаза закатывать и цыкать недовольно – Шиён же накручивает, придумывает нечто неправильное, утопая в собственных ошибочных выводах. Бору это добивает в солнечное сплетение. От глупости сказанного – ещё бы Бора не хотела, – и от собственной неуверенности. Она, видимо, забылась окончательно во всём. Её чувствами к Шиён волнами сметающими накрывает, ничуть не щадящим и в моментах болезненными. Много. Много этого – стучащего кровью в висках и сердце. Гложущего. Признанного. Важного. Бора глотает это вместе с вибрациями в горле, захлёбывается в горьком и кипящем, и окончательно пропадает. Ей Шиён – много, в то же время – мало. И она рычит, среднее между отчаянием и мольбой: – Бесишь, – поддаётся бёдрами вперёд, рванув шиёновы волосы особо сильно, натыкаясь самолично на губы младшей. – Запихни уже свой язык куда нужно, а не разговаривай. Шиён то ли смутилась, то ли воздухом поперхнулась, сжимая пальцы на бёдрах старшей. Ползёт ниже, к коленям. – Хорошо, – вдыхает резко – неспециально – и это кисло-сладкое ударяет в нос. Шиён подхватывает борины ноги под коленями, устраивая на своих плечах. Притягивает девушку ближе. Слышит звук скользящих голых ягодиц по дивану. Бора скулить уже начинает, закусывая тыльную сторону ладони до отметин, старательно расслабляясь. Выходит плохо. Выходит пиздец отвратительно. Расслабиться, когда тёмная макушка видится через редко открываемые глаза, когда маячит между бёдер, старательно зацеловывая низ живота; когда Бора ощущает её движение своей рукой, вжимая плотнее, когда щекочут нежную кожу растрепавшимися волосами (из-за Боры). Расслабиться в таких условиях – звучит, как самая неправдоподобная ложь. Шиён доходит своими поцелуями вниз до лобка. И вновь – но уже по промежности, несмело прижимаясь. Бора агрессивней тянет её волосы и Шиён такое откровенно возбуждает, до такой отметки, что вся она – пульсация нескончаемых разрядов. Удерживает борины ноги, поддаваясь ей навстречу ртом. Девушка почти бьёт пятками по шиёновой спине, почувствовав язык на клиторе. Младшая кончиком языка лижет, губами покусывает, бесстыдно хлюпая. Бору сносит, сносит, сносит. В стонах задыхается, в духоте от их тел, в горячем на комке нервов. Шиён борино тело выучила достаточно хорошо, чтобы смешивать несильные укусы, и касания по складкам, доставляя своим ушам сладостные от старшей стоны. Кряхтящие, громкие. Из горла только вырывается протяжный звук, как младшая начинает посасывать клитор, не чураясь развязно вылизывать языком, и заменяет стон новым, перекрывающим. А когда Шиён и вовсе скользит ловким языком внутрь, Боре уже ничего чувствовать не удаётся, кажется – она начувствовалась на годы вперёд, но нет – в неё глубже влажным по влажному толкаются с бесстыдным сопровождением из шиёнова дыхание и звуков, производимых языком. Её голову старшая к себе теснит неуклонно, а Шиён подчиняется и жмётся носом по лобку, а руками в диван упираясь, позднее – обняв кимовскую спину. Увлекает ближе, царапает позвоночник, не переставая напирать внутри. Выдерживает Бора недолго. Слишком недолго – но под натиском такого, она рада, что просто в состояние дышать осталась. Старшая кончает и ноги сводит неосознанно, откидываясь всем телом назад, содрогается в сначала – электрическом и резком, но тут же – в обмякающем и облегчающем. Восстановить дыхание не выходит. Бора старается, но раз за разом немо вдыхает, ничем не спасаясь. Фейерверки у Боры чересчур буйные – виной тому трехнедельная разлука и элемент неожиданности (умелый и юркий шиёнов язык). Безвыходное положение. Бора ещё – хочет, но ещё – не выдержит. Шиён губы свои вытирает в таком же сбившемся состоянии, поняв, что Бору довела. Тут же начинает покрывать кожу ног множеством ласковых поцелуев, пока девушка хныкает беззвучно. Нельзя же быть такой. Старшая гладит волнистые пряди лёгкими касаниями, впутав короткие пальцы. Вглядывается в Шиён слабо, но нежнейше – от такого сахар превращается в карамель. Бора, наверное, может только ладонями несильно проходить по чужим волосам, а на что-то иное её тело отказывается двигаться. Бора не противится. Усталость приятная. Впечатлений точно столько, сколько звёзд над головами. – Тебе достаточно? – с каким-то вызовом. Бора усмехнуться силиться, но отбрасывает эту идею. Притворство во вред ей пойдёт. Шиён же точно повторно не прочь будет опуститься пониже. – Достаточно. – Выглядишь помятой. И всё ещё возбуждённой, – измывается. – Меня ещё не отпустило. Не порть удовольствие, – язвит она. Хихикнув, очень натянуто и сипло, Шиён с коленей встаёт, охнув от колющих ощущение после онемение. Она по наклонной падает на Бору, но успевает выставить руки вперёд, упираясь об грядушку. Нависает над Ким. Вспотевшей, красной, с горящими притихшей похотью радужками и искусанными губами. С телом голым, к которому Шиён и сейчас готова прильнуть. – Ножки не держат? – смотрит из-под расслабленно прикрытых глаз. – Это из-за тебя. В процентном соотношении, насколько я удовлетворила твоё «соскучилась»? – ухмыляется Шиён. – Процентов тридцать. – Мало! – возмущается. – Мало, – согласно кивает головой и обретает способность двигаться. – Мне нужно больше тебя. Бора приподнимается резво, очень неуклюже, скользя руками под ткань толстовки. Цепляет ремень на брюках и, ловя предвкушающий шиёнов взгляд, стягивает с девушки толстовку. Опрокидывается на диван обратно, прижимая вещь к груди. Шиён растерянно выдыхает. Бора улыбается хитрюще и надевает одежду, пахнущую цитрусовыми духами и жасмином, пряча голое тело. – Вот так достаточно. Хмыкнув, младшая склоняется над Борой ниже, и закусывает губу, с этой умилительной перед ней картиной. Бора кутается в чёрную ткань; подбородок опускает в ворот и старательно поджимает ноги в каком-то притворно-невинном жесте. – Бора, а ты… – договорить Шиён не дают. Бора хмурится и прерывает тут же, но чуть более спокойным после оргазма голосом: – Нет, только попробуй сказать: «Ты вкусная», я тебя ударю. И не врёт, всерьёз ударит, доскажи свою мысль младшая. Шиён фыркает, улыбается, сморщив нос, и падает рядом с Борой. – Ну и не скажу, – насупливается, но проводит многозначительно языком по губам. Бора таки ударяет. В плечо ладонью и отворачивается с горящими ушами. Делает пару глубоких вдохов. Возит пяткой по дивану. Застывает. Шиён на её ноги укладывается щекой, чуть ниже краев толстовки, но всё равно прикасаясь к отзывчивому, пылающему. – Будем отдыхать. Я о-о-очень устала, – зевает в подтверждение. У шиёновых слов звучание радостное, довольное, дорвавшееся до желаемого. Бора от подобного лишь сильнее негодует. И больше от того, что её тело вибрирует от прикосновений горячего к горячему. Она сгоняет младшую со своих коленок. Шиён, с бубнежом, поднимается. – Мне нужно в душ. Я слишком… мокрая. Ким вскакивает, не успевая увидеть эту обескураженно-усмехающуюся мордашку Шиён, и пропадает скоро за дверью ванной. А когда Бора, на мгновение выглядывая из-за рамы, кричит: – Ты не расслабляйся. Я скоро вернусь. Шиён понимает, что спать сегодня будет вымотанная до предела.