\\
– Хочешь съездить за вещами? – Бора упирается бёдрами об столешницу и мешает ложечкой в чае дольку лимона, выжимая сок об края. Она взяла пятиминутный отдых, давая одному из слоёв на картине подсохнуть, а себе перевести дух. – Ага, ты всё равно пока занята, – Шиён уселась, как обычно, на подоконник, чтобы покурить в форточку. Она уже три дня бесцельно бродила по кимовой квартире, пока старшая проводила сутки напролёт в студии и отказывалась вылазить. Шиён один раз уходила встретиться с Минджи, поведать о своём состоянии, заверяя Минджи, что она в норме. Два раза выходила прогуляться с Гахён и Гонхаком – но возвращалась скоро, ведь раньше их «прогулки» означали напиться и отсыпаться до следующей вылазки. Но сейчас Шиён пить не сильно желала. Вот поэтому скоро бежала обратно к Боре на ручки. Заходила в её мастерскую, целовала в макушку, спрашивая, как дела, и, получив ответ, уходила на кухню пытаться хоть что-то приготовить. И, вот, решает воспользоваться предложением старшей. Частичный переезд. Верилось с трудом. Шиён подумать могла, что это всё – сон. Изворотливый кошмар. Кошмар – настигающий в реальности, когда ты проснёшься и обнаружишь, что Бора, её отношение, её нахождение рядом – проделки разума, лишь бы причинить тебе побольше страданий. У Шиён голова шла кругом, обдумывай она перспективу жить с Борой. Не просто приезжать, оставаясь на пару ночей, но всенепременно уезжать к себе – потому, что живёшь ты в другом месте. А приезжать после трудного дня к Боре, приезжать туда, где тебя ждут, где тебя обнимут. Знать, что её, Шиён, где-то ждут. Слишком реалистичный сон, потому что нереалистичная жизнь. Но Шиён, открывая в ночи глаза, во тьме уличных фонарей, открывая глаза, не способная сориентироваться, первые-первые секунды после пробуждения, и не обнаруживая Бору рядом – всегда думает, что вот, она проснулась от не-кошмара. И все те касания на лице чужих мягких губ – оказались издевательской насмешкой. В такие моменты она вскакивает, ищет выпивку и сигареты, сразу же находя глазами сидящую на кухне Бору, зевающую, только собирающуюся пойти спать (она спит менее, чем по три часа, пока пишет картину). Шиён злится, выдыхает сердито и несколько разочарованно, накидываясь на борины плечи и крепко обнимая. Продолжает хмуриться, готовая сказать нечто бурлящее, после мыслей про не-кошмар, ошибочно обвинить Бору – но длится такое не больше секунды. Она тыкается лбом в борин и не в состоянии девушку отпустить. Не отпускает. Бора не отталкивает. Смотрит непонятливо, но гладит по лопаткам и усмехается. Шиён захлёстывает солёной водой загрязнённого океана сильнее. Чем дальше двигается календарь, тем нестерпимее внутри неё чувства. Разные. Некоторые боятся, некоторые гневаются, другие смеются, следующие путают и опускаются в углах, забиваясь, и плачут без причины, потерявшись в себе, а самые последние – любят. Раньше тоже было – так. Но с Борой у Шиён нестабильность усиливается. Из-за страхов. Из-за больших противоречий. Из-за изменяющейся личности, ведь рядом с Борой – Шиён смеётся чаще, чище. Зависимость. Шиён падка на зависимости. Потерять зависимость – точнее то, что приносит с собой взаимодействие с ней – страшно. И младшая, как бы Бора не пыталась убедить в обратном, продолжает страшиться, что Ким уйдёт. Чем больше Шиён боится, тем больше она ошибается, тем больше придумывает ненужное, тем больше тонет. Бора это видит. Бора знает, что Шиён в любой неподходящий момент – сорвётся. Она тоже, как и младшая, ночью просыпаясь, боится обнаружить, что Шиён исчезла, ничего не сказав. Но Бора – за слова отвечает. Бора старается жить с шиёновым характером. Пока что справляется. Не поднимает ту проблему, которую в скором времени придётся. У них хорошо получается поддерживать друг друга, будучи в столь ломкой нереалистичной жизни. Потому Бора, стоит Шиён сказать, что та собирается к себе, отвечает: – Давай завтра? Я как раз закончу первую часть картины. – А это то тут при чём? – Я поеду с тобой. И ты, помнится, обещала меня свозить в свою квартиру. Шиён удивлённо на неё озирается. – Не хочу отпускать тебя одну, – поясняет Бора, отпивая от напитка из белой кружки, когда Шиён – стряхивает пепел в раскрашенную узорами. – Ничего не случится, – бормочет она – Бора на такие темы становится предельно осторожной. – Я просто возьму одежду, пару вещей и вернусь через два-три часа. Бора продолжительно на неё смотрит, приподняв уголки губ, и молчаливо стучит ложкой об стенки кружки. И Шиён, с тяжёлым вздохом, говорит: – Как скажешь. Поедем завтра.\\
Минджину машину Шиён не вернула. Минджи сейчас никак не до этого. И она, видимо, удачно забыла, как когда-то Шиён разбила одну из взятых на «прокатиться разочек, я пить не буду, пожалуйста?». Шиён пила. Много пила. Гонхак довёз Шиён до минджиной квартиры и донёс весть, что её машина осталась где-то у дерева в непочинном состоянии и, скорее всего, взорвалась. Минджи было всё равно на машину – их у неё много, заменяются часто, – но вот то, что Шиён могла разбиться, вынудило девушке запрещать прикасаться к транспорту в вождении. Как появилась Бора, Минджи, подумав, решила, что Шиён не станет рисковать Борой и дала ей ключи. С Борой она несколько иначе поступает. Около неё ведёт себя иначе и думает иное. Только это влияние не остаётся с Шиён, стоит ей оказаться со старшей порознь. Шиён не хочет становиться лучше. Она хочет быть для Боры – лучше, но – не для себя, не для окружающих. И рядом с ней она действительно нормальная, живая, чувствует себя достойной на счастья. Или может недолговременное действие эйфории, недолговременное действие после их трёхнедельной разлуки, после пережитого, высказанного, остаточное и сдерживающее. Но Минджи так далеко не рассуждала, позволила Шиён оставить машину, и чтобы Шиён ехала на ней в свой «дом» с сидящей на пассажирском Борой. По вечернему городу, в котором темнеет с каждым днём всё раньше. Шиён припарковала машину у здания – вида очень блестящего и привилегированного – и хорошо скрывала своё волнение. Бора, если что, готовится держать шиёнову руку, захлестни её дрожь и подступающие монстры. Они прошли через главный вход, до лифта, там – на десятый этаж. Выглядит богато, шикарно, с множеством повторения светлых тонов и репродукций известных картин в холле. Но холодно. Пусто, тихо и совершенно холодно. Шиён это тоже замечает, ёжится от мнимых мурашек, ступая к двери и звеня ключами. Приходить в эту квартиру привыкла. Нет преодоления себя и своих страхов. Бора же за спиной. Это успокаивает. В то же время вынуждает нервничать, ведь, как-никак, в квартире вещей шиёновых много, там – то самое давление не-правильности, стерильности и пустых от ковров полов. Приходя в это место, она всегда ощущала это копошение в черепной коробке, вызванное безосновательным страхом найти на чёрных простынях похожее тому, что уже однажды увидела. Как и её кошмары. Шиён понимает – это воображение. Но понимание, даже если и на трезвую голову, не помогает. Она действительно не хочет здесь находиться. Не после теплоты дома старшей, не после чувства сохранности, надежности, не после того – как на время удалось позабыться в нечто хорошем. Младшая открывает неспешно дверь, толкает вперёд, щёлкая на стене выключателем. Бору пропускает и выдыхает. Ничего сверхсложного. Просто забрать вещи и уехать. – Я быстро. Можешь… осмотреться, если хочешь, – Шиён даже пальто не снимает. Обувь и только. Вбегает в гостиную, скрываясь за стеной, попутно включая везде свет. Бора отчего-то затаила дыхание. В квартире ничего примечательного. Она обычная, чистая и необжитая. Бора мнётся у входа и всё же снимает туфли, проходя вглубь помещения. Бора знает, где брат Шиён покончил жизнь самоубийством, и неуловимо, несколько внушаемо, ощущает эти молекулы напряжения на коже. Она легонько по стене проводит пальцами, заглядывая за неё. Там, в паре метров от Боры, открытая в спальню дверь и видно, как Шиён туда-сюда насается, пихая в сумку вещи. Бора мягко усмехается. – Гитару взять с собой не хочешь? – спрашивает старшая – её голос расходится эхом от пустых стен в коридоре. – Чтобы ты могла послушать, как я играю? – догадывается. – Да. Я же ещё не слышала этого. Бора входит в гостиную, где кресла, диван, большое окно напротив, выключенный телевизор и пустые тумбочки, с несильным слоем пыли. Нет ничего, что хоть немного бы сказало о Шиён то, чего Бора не знает. Кроме одного. Боре самое некомфортно становится. Стены будто давят. Плотный воздух попадает в лёгкие, вынуждая дышать с трудом, как при удушье – сказывается постоянно закрытые двери-окна, редко открываемые. Они оказываются точно-точно в капсуле, где замедлилось время. Застряли за пределами звуков, света, скорости. В квартире Боры: это внушает безопасность, проходит по телу кофейным запахом, заволакивает спокойствием, пусть и форточка открыта промежутками, разрывая вакуум. Предельно ясно, отчего Шиён в кошмарах мучается, пребывая здесь, прибывая где-то ещё – если вся тяжесть прошлого, сосредоточенное давно произошедшим в этих стенах, не сходит с Шиён, преследует. – Мои гитары в студии Гонхака, – Шиён отзывается, а Бора вздрагивает, забыв даже, что просила что-то там взять. Она головой качает, вдыхает, и вынуждает себя не вдумываться в причины и следствия, почему Шиён – та, кем показывается в тёмных ночах. – Забрать надо, кстати. – Ты не так часто играешь? Переговариваются через стену, не видя друг друга. – Предпочитаю петь. Песни писать через программы на ноутбуке. Точно, нужно его взять, – с секунду молчит, роясь в шкафу. – Вообщем, на гитаре только, когда попросят в компании, или же нужно кого заменить. Сама по себе давно не играла, – в её голосе читается усмешка, – с тобой, вот, начала встречаться – и куда-то всё время на гитару испарилось. Бора фыркает громко, чтобы Шиён в другой комнате услышала. – Я не держу тебя. Вообще-то держит. Держит на плаву, держит не ниже уровня океана, держит дышащей и счастливой. Бора, подумав миг, добавляет, просто потому, что её фраза даже ей показалась резкой и несколько грубой: – Ты можешь играть и в моём доме. – Буду знать! – кричит ей Шиён, звучно опустив набитую сумку на пол. – Так, – она выходит из спальни – своей, брата дальше по коридору. – Что-то кроме одежды и ноутбука… – У Минджи из твоего ничего нет? – Бора внимательно за младшей наблюдает и, с облегчением, видит, что её никак не потревожило пребывание в этой квартире. – Есть, – Шиён, мельком посмотрев на Бору, стоящую в центре комнаты, и всё ещё ощущая себя в неком подобии сна, прошла в ванную, – но немного. Большая половина у меня. Хмыкнув, Бора лёгкими шагами зашла в комнату, откуда только-только вышла Шиён. Ей интересна спальня младшей. Небольшая, с кроватью в самом центре, со скомканными простынями, и почти упавшим одеялом на тёмный пол. У подножья сумка, в которую девушка спешно складывала вещи. Бора захотела вытащить всю одежду и нормально её сложить. Она выдохнула, сдерживая комментарии по поводу шиёновых манер, и начала рассматривать другие предметы. Наткнулась на комод слева, а на нём – фотография, в деревянной рамке. Бора подошла, аккуратно касаясь подушечками пальцев, и внутри сжалось тоскливо. Шиён хранит в своей комнате фотографию с братом. Это оказывает неожиданно много воздействия. Как часто она, смотря на этот запечатлённый момент, ощущала вину, ощущала своё бедствие, причастность ко всем несчастьям. Они похожи. На фотографии, Шиён явно младше на несколько лет, но брат, Дэхён, будто ещё одна Шиён, но – с короткими волосами, более густыми бровями, несильно удлинённым лицом и крепким подбородком. Стоят в обнимку, положив руки на плечи друг друга. На Шиён смешного вида футболка, подраная в угоду стиля, и сверху джинсовка; ссадины, еле видные на щеках, волосы естественного цвета, не крашеные, спадающие на круглое по-детски лицо и большие глаза. Бунтующий подросток, как говорила Шиён. Бора усмехается. За их спинами то ли проезжая часть, то ли улица в городе – не разглядеть, весь фокус этими двумя занят. Бора умиляется, бережно проводя большим пальцем по шиёновому изображению, и смаргивает наполняющую боль за саму Шиён. Они были близки. Настолько, что Шиён, по истечению нескольких лет, всё ещё его защищает, всё ещё хранит фотографию в целом состоянии, и держится, рассказывая про брата, не рассыпая стыдливые слёзы. Так же Шиён допускает Бору к этой части своей жизни – не закрывается и, с приглашением, говорит осмотреться. Осмотреться в первоисточниках шиёновых кошмаров. Осмотреться в том, что её терзает. И Шиён с облегчением замечает, что Бора, расхаживающая в этих покинутых комнатах, не отзывается резонансом по рёбрам в мыслях, что её поскорее нужно выгнать, чтобы не оставляла себя и своё напоминание на вещах, столь дорогих и ненавистных самой Шиён. Бора и в этот «дом» привносит солнце, свежий воздух, успокоение начинавшихся переживаний. Бора всё стоит у фотографии, подмечая детали, наслаждаясь видом знакомой-незнакомой Шиён и точно незнакомым Дэхёном, к которому уже пропиталась симпатией. Ли ловит её, когда Бора вновь пальцем по стеклу ведёт, кратко улыбнувшись. – Я закончила, – Шиён прикусывает губу – тут же себя одёргивает, – заметив, как Бора рассматривает фото. Она цепляется ладонью за косяк двери, упираясь об него головой. Бора вздрагивает, одёргивая руку. – Хорошо. Пойдём, – и направляется к выходу, но Шиён с места не двигается, всматривается в рамку фотографии с нечитаемым выражением лица. – Хочешь взять с собой? – осторожно предполагает. – А? – Шиён встряхивается, криво улыбнувшись. – Нет. Она должна оставаться тут. У меня на телефоне, если что, есть несколько. – Сколько тебе на ней? – Хм, – задумывается, – четырнадцать, вроде. – Значит Дэхёну… Шестнадцать, да? – они обе теперь на фото смотрят. Бора – несмело, настороженно; Шиён – скорбно и ласково. – Да. Он в этот день получил права. Фотография раньше в его комнате стояла. Ему нравилось, какой я получилась, – усмехается, – часто поддразнивал меня. А потом… Решила забрать себе, не знаю, почему даже. – Ты такая милая здесь, – говорит Бора, не зная, как реагировать на эту заминку в шиёновых словах – переводит тему. – Прям самый милый и хороший ребёнок на свете. – О-о-о, значит сейчас я не ребёнок? – посмеивается, смотря на старшую. Бора её взгляд ловит, возвращает. – Ты ребёнок, но больше не такой хороший, как в четырнадцать. – Но милый? – Милый. Прыснув, Шиён оторвалась от косяка, и потянулась к лежащей на полу сумке, укладывая в неё зубную щётку в пакетике. – Я была плохим ребёнком, правда. Из-за таких в школах происходят разбирательства и драки. – Я не удивлена, – хмыкает Ким, теснясь к двери. – И выросла в плохую девочку, да? Шиён на это обращение краской заливается и возбуждается одновременно. Она фыркает приглушённо, выпрямляется, закинув сумку на плечо, и подбирает ноутбук в чехле. Отвечает, выходя из комнаты: – Ну, тебе же нравятся плохие девочки. Бора отзывается с ещё одной шуткой, а Шиён расслабленно выдыхает: со старшей, даже такие выматывающие походы, могут оказаться лёгкими и терпимыми. Флирт в этих стенах слушается правильным.\\
– Так значит, ты завершила картину? – голос Сынёна по ту сторону телефонной линии хрипит помехами. – Почти. – То есть, ты, пока меня не было, успела переделать всю картину и успела её дописать? – говорит он это расстроено. – Это несправедливо, Бо. – Потом посмотришь, – устало выговаривает она, сжимая во второй руке мягкую игрушку слона. Бора решила полежать, давая спине отдохнуть, и заодно позвонить Сынёну. – Мне же интересно! – Я доделала лишь первую, может успеешь приехать и понаблюдать. Бора прикрыла глаза, перекладывая слона на грудь, и услышала шаги сбоку от себя. Невольно улыбнулась. Шиён тихо подступала к кровати, держа в руках свой ноутбук и, не произнеся ни слова, чтобы не мешать Боре разговаривать с Сынёном, забралась на кровать, робко укладываясь головой на борин живот. Старшая усмехнулась, убирая руку от игрушки и укладывая на шиёнову макушку. Сынён продолжал говорить в динамик. – Думаю, да, успею. Скоро закончим. – Чем ты вообще занимаешься? Шиён, тем временем, раскрывает ноутбук, ставя на низ живота. Ластится к кимовой ладони. Собирается немного поработать над одной из песен – точнее музыки к ней. Надевает наушники, удобней укладываясь, и упирается щекой в ногу Боры, что согнула их в коленях. Бора мерно поглаживает по голове, точно ласкает домашнюю кошку, расслабляясь в таких движениях. – Я, – произносит Сынён, шелестя бумагами в своей комнате в Италии, – по факту, я должен помогать Мунбёль. Она вышла на охоту за одной художницей, что уже пару месяцев отказывает в работе и в том, чтобы выставляться в галереях Мунбёль. – Охоту? – со смешком переспрашивает, мельком поглядывая, чем там занимается Шиён. Её голова на животе ощущается приятной тяжестью. Младшая выуживала любую попытку побыть рядом с Ким, пока она снова не закрылась в студии. – Не все соглашаются так быстро, как ты. Часто приходится долго убеждать, что вот мы крутые, с нами ты продвинешься. – И ты с этим помогаешь? – Не, – с выдохом, – я присматриваю за здешней её галереей. Скучновато, зато много времени есть походить по городу. Надо будет тебя потом привезти! Так много вдохновения. – Было бы неплохо, – Бора задумывается над такой интригующей идеей. Смотрит на растрёпанную макушку волнистых тёмных прядей под пальцами, заслушивается в размеренном шиёновом дыхании; засматривается, как вздымается её грудь, вместе с тканью футболки – на которой редкостно идиотский принт. Понимает, что поезжай она в Италию, не взяв Шиён с собой, точно не избавится от наваждения: какой бы была её кожа под дневным римским солнцем? – Я попробую устроить такую поездку, – хихикает Сынён. – Тут реально невъебически красиво. Холодно, конечно, одеваюсь, как на войну со снеговиками, но красиво – особенно на закате. Я пришлю тебе пару фотографий, что сделала Мунбёль. – Буду ждать. Ты написал что-нибудь? – Хах, не, у меня всё ещё застой. Я не могу, как ты, в адском режиме писать. Не перетрудись там только, а то, как говорят, художники активнее всего именно за год до своей смерти. Бора звучно фыркает. Шиён несильно дёргается, почувствовав вибрацию от возмущения старшей. К ней тихонько поворачивается, подумав, что Бора так на неё среагировала. Но нет. Бора смотрит в никуда, не прекращая путать пальцы в тёмно-каштановых волосах. Шиён и не знает, о чём там старшая с Сынёном говорит – наушники в ушах заглушают все звуки. Она укладывается обратно. Находит рукой, брошенного Борой, мистера Слоника и притягивает к себе под бок. – Я после такой работы, наверное, месяц мастихин и кисточку в руки взять не смогу. По крайней мере, лучше, чем работать в кофейне. – Кста-а-ати, как прошло твоё увольнение? А то ты так резко приняла это решение. Иногда ты безрассудней меня. – Это было обдуманное решение, – негодует, цапнув нечаянно по волосам Шиён. Та и не заметила даже. Но Бора, в извинение, похлопала ласково по макушке. – Я, тем более, никак не пострадала, лишившись работы. Иначе бы точно не успела картины закончить. – Да-да, мисс Зануда. Бора только намеревается ответить, как Шиён, очень смачно, чихает, на немного отрываясь от живота старшей, и роняя из уха наушник. Бора рефлекторно произносит: – Будь здорова. И, замолчав на секунду, продолжает, хмурясь: – Ты что, заболела? Хорошо себя чувствуешь? – смещает руку на шиёнов лоб, пока младшая непонятливо моргает и бросает на Бору неловкие взгляды, стараясь вывернуть голову так, чтобы её увидеть. – Больше сидеть у окна не будешь. – Я не заболела, – настойчиво выговаривает. – Бо? – недоуменно зовёт Сынён – помехи в связи и так присутствовали, а сейчас Ким и вовсе телефон убрала, чтобы Шиён отчитать. – А, да, извини, – вздыхает Бора, прикладывая телефон к уху. Вперивается подозревающим взглядом в Шиён. Младшая усмехается, возвращая наушник. – Я тут просто… – С кем? – он посмеивается. – Шиён всё ещё у тебя? – Да, – говорит, но мысли крутятся над тем, чтобы Шиён, позднее, дать выпить что-нибудь против простуды. – Ого, и ты ещё работать можешь, когда она рядом. – Замолчи, – бормочет, вызывая смех Сынёна. – Вы съехались? Бора прикусывает щёку. Она ведь, действительно, позволила произойти этому. – Можно и так сказать. Сынён на секунду замолкает. – Важный шаг. А ты уверена? У этого парня была особенная черта, которая иногда помогала, а иногда вводила в ступор. Сынён был способен задавать именно те вопросы, над которыми сама Бора размышляет. – Уверена ли я, – шёпотом. – Давай не сейчас? – обсуждать такое, с лежащей на животе Шиён – идея не самая верная. – Как скажешь. – Как у тебя успехи с Хангёлем? – спрашивает и ухмыляется. – Нашла, что вспомнить! – надуманно возмущается он. Хангёль – парнишка-администратор из галереи, и Сынён уже некоторое время пытается его закадрить. – Мы договорились о свидании, когда я вернусь в Нью-Йорк. – У кого-то налаживается личная жизнь, – ехидно протягивает она, непроизвольно скашивая на младшую взгляд. Пальцами дотрагивается до шиёнова уха, проводит по раковине, играясь с прядями волос на висках: накручивает на палец, отпускает, зарываясь, снова наматывает. – Сходим на двойное свидание? – издевается. – Иди ты, – фыркает он, – Хангёль слишком невинен. Поговорит с тобой – ты мне его испортишь. Бора хрипло рассмеялась. – Ты сам его испортишь. – Не исключаю. Но уж лучше я, чем ты. Разговаривали с Сынёном полчаса в подобном темпе. Бора сказала, что отправит фотографию картины – пусть и так она теряет почти весь шарм и Сынён не любил смотреть на полотно, через фото, но тут обстоятельства. Ему нужно было убедится, что переделанная Борой картина подходит для выставки. А Боре нужно было получить критику и удостовериться самой в нормальности написанного. Слова Шиён придавали уверенности (те самые, что ей картина Боры – нравится). И Боре, по правде, всегда становилось спокойней, будь рядом младшая и возможность гладит её по волосам. Сбросила звонок и откинулась на подушки. Нервничала. Вся тема с выставкой и тем, что ожидает в будущем, непрекращающимся эфиром в голове заело. Вдруг Бора не успеет? Вдруг картины, при транспортировке, потеряют или порвут? Вдруг всё это – и вовсе хорошая шутка, и на самом деле никто не хочет выставлять её картины? Бора бесится с самой себя. Накручивание Шиён точно заразно. Она двигает коленкой, тревожа Шиён, что сконцентрировалась на ноутбуке и непонятных Боре звуковых дорожек в программе. Шиён лениво вытаскивает наушники, обращая на Бору взор, с полуулыбкой на губах (которые мягкие и здоровые, без всяких трещинок). – Как поговорили? – спрашивает младшая. Она полностью ложится головой на живот Боры, поворачиваясь к ней. – Нормально. Сказала ему, что закончила картину, а Сынён начал возмущаться, что не увидел процесса. – А мне повезло, я видела весь-весь процесс – буду хвастаться. Бора ласково усмехается. Ведёт дорожку пальцами по лицу Шиён, пока младшая замирает под такими касаниями. – Чем ты занята? – говорит, и указывает на ноутбук, что стоит на младшей. – М, это, – она приоткрывает глаза, что до этого закрыла, чтобы прочувствовать момент их вдвоём с Борой; момент, где Шиён, устроившись на своей девушке, наслаждаясь её касаниями, проводит очередной вечер за любимым делом. – Я захотела доделать одну песню. Написала её ещё давно, но музыка не была готова, пусть и пару намёток имелось. – Можно послушать? – Не-а, – с удовольствием чеканит. Улыбается озорно. Бора никогда не давала на картины незаконченные посмотреть, теперь поймёт – какого этого. Ким закатывает глаза, не отнимая рук от лица Шиён. Невесомо петляет по золотистой коже, проходя по заученным линиям и чертам. – Она просто и на половину ещё не готова, – поясняет. – Эта песня… Можно считать, что она написана для тебя, – слегка тушуется, аккуратно убирая с себя ноутбук, ставя чуть поодаль ног. – Для меня? – искренне удивляется. Наблюдает, как младшая копошится, меняя своё положение. Шиён переворачивается, уже подбородком упираясь в борин живот, и смотрит снизу вверх, сдувая мешающиеся со лба пряди, загораживающие обзор. – На самом деле, песен, что я написала, исходя из… ну, из воспоминаний о тебе – очень много. Бора губы поджимает, по ней непривычный трепет проскальзывает, взрываясь в висках конфетти. Она смущается от такой прельщающей новости. Так чувствовала себя Шиён, когда Бора, часто-часто, зарисовывала её образ в скетчбуке и воплощала красками на холсте? Странные, незнакомые ощущения. Шиён ещё, смотрит из-под своих ресниц. Смотрит кротко и неуверенно, перемещая правую ладонь вперёд, укладывая на талию старшей. Подползает ещё ближе, приподнимается, нависая, опираясь на левый локоть. – Ты пишешь мои картины, – говорит она, всматриваясь в несколько растерянные радужки Боры, что замерла под Шиён, – а я пишу песни, вдохновлённая тобой. – И насколько они слащавые? – Они не слащавые… – обижается Шиён, сползая вновь вниз. – Может, одна есть, но… Бора тихо рассмеялась, хлопая младшую по щекам, а после и вовсе потянула больно. Шиён не возмущается – привыкла. – Я шучу. Те песни – без сомнения прекрасны и красивы. Споёшь мне их, как закончишь? – Угу. Отпустив щёки младшей, Бора к себе телефон подтягивает, намеренная напоследок проверить новые сообщения и ленту новостей, а потом идти дописывать картину. Но Шиён, стеснённо улыбаясь от похвалы, задирает футболку старшей, оголяя низ живота. Настырно целует кожу. – Ты чего? – подавив дрожь в своём голосе выговаривает. Шиён вновь и вновь касается губами, оставляя быстрые и горячие отпечатки. – Родинки, – обыденно отвечает. – Что с ними? Бора всё также безотказно на младшую реагирует – одни невесомые поцелуи, рассыпающиеся по коже, вызывают желание продолжить, отзывается (прямо там, где Шиён касается) большим пламенем. – Я их давно не целовала. Выше футболку не поднимает. Трётся носом ниже рёбер. Дотрагивается губами под пупком и, не заходя за линию домашних шорт, кратко теснится к еле видным точечкам – коих разместилось на животе немного. Шиён их усердно исцеловывает, смещаясь на бока, после возвращаясь к сокращающимся в дыхании мышцам. У старшей возбуждение смешивается со смехом. Щекотно. Она стерпливает оба этих ощущения, и за девушкой поглядывает, держа в руках телефон. Шиён, удовлетворившись покрытию живота поцелуями, глупо забирается головой под просторную футболку – и Бора не выдерживает. Смеётся, хлопая девушку вслепую по макушке. – Прекрати! – сквозь сиплый смех. – Ты боишься щекотки? – Шиён выдыхает на кожу в районе солнечного сплетения. Бора мурашками покрывается, но остановиться смеяться не может. – Нет, – уверенно врёт Ким. Усмехнувшись, младшая намеренно дует на рёбра. Невесомыми касаниями плутая по талии и выше. Приятно и неприятно. Бора ворочается в её руках и пытается вытащить голову Ли из-под футболки. – Вылазь оттуда, идиотина. – Не хочу, – в отрицании машет головой, отчего её волосы создают ещё больше трения – Бора вся изнывает. Хрипло смеётся, протестует, гневается. Бора её за локти тянет вниз, с силой выталкивая, пихает от себя. Шиён, не сразу, но поддаётся. Со шкодливой ухмылкой на лице укладывается на бок рядом. – Повторишь такое – месяц будешь спать на диване. На её угрозы Шиён прыскает тихо. – Зато, я узнала о тебе кое-что новенькое. Отдышавшись, Бора зыркает на неё раздражённо, и копирует положение младшей, переворачиваясь. – Устала? – спрашивает Шиён, пальцами неторопливо проведя по лицу. – Да, – выдыхает, закрыв побаливающие глаза. Возможно, она переоценила свои возможности – когда ожидает ещё одна не начатая картина. – Поспи. – Нельзя. – Можно. У тебя ещё есть время. – Ага, ты всегда так думаешь – и в итоге оказывается, что времени у тебя не осталось. – Замучишь себя нагрузкой и вовсе не сможешь ничего написать. – Не начну, тоже не смогу. – Бора, – цокает языком, – ты же явно сейчас не сможешь взяться за новую картину. Ты мне сама говорила – нужен перерыв, прежде, чем приступать к новому. – Тогда была другая ситуация, – бубнит слабо. – Но, – заговаривает Бора прежде, чем Шиён скажет что-то убеждающее, – мне правда нужно немного отдохнуть. Ли с облегчением выдыхает. – Полчаса и пойду, – тихо проговаривает старшая. Придвигается к Шиён, резко обхватив её талию руками и, повторяя сделанное недавно младшей, утыкается лицом в живот. – Полежу вот так, – приглушённо, обдавая жаром. – Полежи вот так, – несмело и с хрипотцой, смещая ладони на кимовы плечи. Чтобы гладить, гладить по спине, лопаткам, шее, голове. И, когда Бора вот так – близко, доверчиво, Шиён, снова, – стыдно. Виной накрывает. Той самой, которую Бора, на некоторое время, смогла оправдать и вытеснить своими стонами. Между ними – недосказанность. Почти незаметная, но чувствовалось, стоило Шиён выражать в касаниях и словах тепло, выражать себя, своё к старшей отношение; стоило Боре на всё это – отвечать. Шиён знает, понимает, точнее – до неё пришло осознание, что именно старшая желает услышать от Шиён. Боре нужны гарантии. Боре нужны подтверждения, что она не станет очередной для Шиён, её не бросят, наигравшись; не бросят, когда её возникающие – как искра от зажигалки – чувства, затухнут поспешно. Боре не нужно слушать всю историю шиёновых отношений. Только и всего-то подтвердиться в словах, что Шиён её – любит. Любит так, как думает Бора. Любит так, что её, Боры, чувства – в последствии не окажутся непригодными, ошибочными (ведь, вдруг, она Шиён поняла неправильно, и, на самом деле, категорично провалилась в выводах). Свыклась с тем, что Шиён она доверилась. С тем, что к Шиён она привязалась. И с тем, что Шиён она – полюбила. Пусть и страшно до сих пор. Пусть и тепло шиёнового тела греет не только кожу, но и – сердце. Оттягивать неизбежное – значит ожидать, что оно, рано или поздно, наступит. Ожидание страшит. И Боре, очевидно, страшно. Она к Шиён жмётся, становясь беззащитной (она всегда, стоит лицу спрятаться от чужого видения, растрескивается на то, что закопано глубоко-глубоко в терзающем прошлом). И никак не хочет младшую отпускать. Никак не хочет, чтобы она из жизни её исчезла; никак не хочет, чтобы шиёновы чувства – которые приносят Боре болезненную взволнованность, счастливую улыбку, дыхание – непрекращающееся, – при выяснение оказались ложными и недолговечными. Неизбежное, на то и неизбежное – его не избежать. Бора пытается. Шиён её догоняет. Со своей обеспокоенностью, с тем, что она, поддаваясь кимову желанию оставить на потом, причинит те самые страдания. Ей, в желаниях закостенелых, тянущими в желудке, необходимо сказать Боре всё, что накопилось, всё, что так давно скрывалось и не зналось, как сформулироваться в предложения. Она без Боры, как и Бора без неё, не сможет. Многое. В первую очередь – жить. Шиён нуждается в том, чтобы от своей вины избавиться. Чтобы касаться старшей, чтобы защищать старшую (от того, о чём она ещё не поведала) без угрызений своей безнадежности. И чтобы обнимать сейчас – оправдано. Бора знать должна, какая Шиён для неё. Несколько глупо и, точно, идиотско. Но Шиён заговаривает, продолжая ласкать ладонями усталое борино тело: – Давай поговорим? Ким рвано вздыхает. Тут же понимает, о чём. – Я теперь точно не стану мучиться в кошмарах, так что… Мы можем? – Я очень сонная, – делает попытку отмазаться Бора, сильнее сжимая руки вокруг шиёновой талии. – На то и лучше, – улыбается добро, – у тебя не будет сил меня прерывать. Негодующе фыркнув, Бора к ней взгляд подняла на секунду, чтобы выпалить: – Говори. И вернула голову обратно. – Разговор подразумевает, что мы обе будем говорить, – с фальшивой обидой ворчит она. – Я и буду. Раньше Бора – вынуждала Шиён разъясняться, теперь же – наоборот. Шиён выкраивает шанс для «поговорить», ведь старшая стала ещё осторожнее в темах вопросов, её до сих пор страшат шиёновы кошмары и факт, что её состояние может внезапно испортиться. Начинает Шиён с: – Я люблю тебя. Бора ругается. Так и рвётся: «Прекращай так часто это повторять». – Нет, ты послушай, – прекращает этими словами все кимовы мысленные протесты. – Я уверена в своей любви к тебе, Бора. Настолько, насколько никогда не была в чём то уверена. – Шиён… – порывается она непонятно как ответить. У Боры сердце между двумя ударами замерло. Уже слышит звук крушения внутри себя. Неизвестно – на месте выстроится что-то лучшее, или же остатки раздробятся в ближайшее время. – Хоть один раз позволь мне высказаться, не прерывая, – просит девушка тоном решительно-твёрдым. На такое Бора – рот смыкает, глаза жмурит, и вслушивается в то, что желает поведать Ли. – Спасибо, – произносит младшая, проводя руками по чужой спине. – Со мной никогда такого не было. Мы с Юхён поэтому и расстались. Инициатором всегда была она Шиён начинает терять тот запал, с которым ринулась рассказывать. Бора притихла, чувствуя, как дышит младшая – тяжело, прерывисто. Ждёт. Раз начала – нужно продолжать. Шиён набирается смелости. Свои ошибки, те, давние, она признала давно. Даже если – повторит их вновь, встречаясь с тем, кто не Бора. Но встречаться с другими для неё больше не имеет смысла. – Для Юхён я никогда не была той, кто ей была нужна. Она мне нравилась и я, пожалуй, была в неё влюблена – тем самым только делая Юхён больнее. В голове кадры проскакивают, как Шиён проблемы Юхён игнорировала, её состояние – тоже; как не обращала внимание на отношение Минджи к ней и тому, как Юхён было некомфортно. Как Юхён через время перестала даже показывать, как ей нужна поддержка Шиён, ведь – Юхён нужна была теперь поддержка из-за Шиён, из-за её действий. Шиён была откровенно паршивым человеком для Юхён. А может и не только для неё. – К чему я это, – у неё во рту пересохло. – Всё, что я чувствую к тебе… Такого ещё не было для меня. Хоть и первое время, – мнётся, – первое время, было, как всегда бывало со мной и моими отношениями. Я всегда быстро влюбляюсь. Временами моих чувств – очень много. Вспыхивают неожиданно и всё, никуда я от них не денусь. Но это не значит, что я хотела… Стараться для другого. Мне нравился сам факт влюблённости, я находила это забавным. С тобой всё другое, – тихо-тихо, но чётко произносит Шиён. Бора дыхание непроизвольно затаила – у неё голова неожиданно закружилась, будто вся комната круговоротом пошла. Но глаза закрыты, не видит, ощущает, как стучит в висках кровь, а мысли, вместе с этой комнатой, закручиваются. – С тобой, Бора, я сама себя не узнаю. И я не хочу, чтобы все мои чувства – ты воспринимала, ссылаясь на мою болезнь. Ким негромко хмыкнула, слабо ударяя ладонью по шиёновой спине – якобы, я никогда так и не думала. Шиён не смогла сдержать улыбки. – У меня к тебе нечто особенное. Необъяснимое в одном «люблю». Мне вечно хочется тебя обнимать, видеть твою улыбку и слушать смех. Невыносимо, когда ты устаешь, изводя себя работой, когда тебе плохо – из-за беспокойства о той же выставке, из-за меня. Хочется сделать для тебя всё-всё, что только придуматься может. Это, действительно, очень по-детски, – усмехается она, сглатывая вставший поперек горла ком. Шиён рада, что сейчас Бора утыкается в живот, и она не пересекается с ней взглядом – говорить подобное и так неловко. – Моих чувств с каждым днём становится больше. И в груди ноет – совсем не забавно. Я боюсь. Боюсь многого – ты знаешь. Но, сильнее всего, боюсь потерять тебя. У меня никогда, наверное, не получится измениться. И я правда не знаю, какие поступки совершу потом, через неделю, месяц. От этого страх усиливается, что я, обязательно, испорчу наши отношения – что для меня настолько важны. Со мной сложно. Я не замечаю, когда причиняю людям вред, только через долгое время, до меня доходит истина. И я эгоистка тоже. Не хочу тебя отпускать. Я ревную, как никогда не ревновала. Просто видя тебя рядом с другими, просто думая, что ты можешь быть с кем-то ещё. Я уже тебе часто говорила подобное, и… – вновь запинается. Шиён иногда кажется, что она чересчур разговорчивая, повторяющаяся, надоедающая с этим «рядом с тобой – лучшее место». Но у неё прорываются слова невольно, которые ни разу не слетали с языка. Шиён такое выражала лишь буквами по бумаге, или же пальцами по клавиатуре, когда писала текста к песням. Личное, стыдливое, сокровенное. Немножко неуклюжее. Немножко – до взрыва разноцветными кляксами по сознанию. Шиён, посмотрев на светлые волосы и проведя по макушке руками, произнесла, как заключение, чтобы не разлетаться на ещё поток бесполезных и очевидных слов: – Я впервые хочу не получать, а отдавать. И тебе я хочу отдать всю вселенную, с твоими излюбленными звёздами и планетами. Только лишь бы ты была счастлива. Заканчивает. Выдыхает. Вдыхает. Стало спокойнее. А Боре нет. Боре наоборот – хуже. Бора наоборот – не знает, зацеловать младшую до болящих губ, или же расплакаться, или же обсыпать ударами, приговаривая, как можно влиять – так. Как и думала: вся раскрошилась. На песок. На мельчайшие минералы, впивающиеся структурой в кожу, проникая под, доставляя зыбучую и рыхлую тяжесть, доставляя мягкое соприкосновение с нагретым на солнце песком, доставляя раздражение и скрипучесть на зубах. Бора рывком младшую на кровать валит, укладывая на спину, и забирается сверху, устроив руки по обе от её головы стороны. – Ты разозлилась? – испугавшись произносит Шиён. У Боры в зрачках тайфун. Она суматошно по лицу Шиён глазами бегает. Ли расчувствовалась. Щёки красные, губы влажные – после частого облизывания, – глаза блестят нежностью, и вся она выражает собой достоверно, до самой мелкой детали, сказанные слова. Бора искала подтверждение, что «влюблена с мая» – было чем-то серьёзнее. Обнаружилось, что серьёзности там больше, чем Бора способна выдержать. Выяснилось, что чувства её шиёновым солидарны. – Нет, я… Я не разозлилась, – её голос снижается на глухоту. Она и сама не поняла, зачем Шиён повалила вот так. Импульсивное желание. – Тогда хорошо, – кивает и, скрепляя свои руки за шеей старшей, тянет на себя. Обнимает, вжимая в ключицы. – Шиён, – сдавленно мямлит, неудобно уперевшись своими ладонями об кровать, – мне дышать нечем. – Прости, – выпускает из захвата, виновато хмурясь. Бора сползает с девушки на кровать. Головой – на подушку, взглядом – неизменно на Шиён, руками – к ней тоже. – Я не знаю, что тебе ответить, – признаётся Бора. Она касается несмело её предплечья, ведёт выше. – Ничего не нужно. Я лишь хотела тебе это сказать. И всё, – поспешно тараторит. Волнуется. Но – не врёт. Шиён не ожидает ответного признания. Не ожидает, что Бора начнёт долгую-предолгую сессию разговоров и откровенных предложений. Ей хватает, что поделилась своими мыслями. Того, что видит перед собой Бору, что с прищуром – из-за щиплющих после работы над картиной глаз – всматривается, с нежностью и понятливостью. С расступившимися облаками на, до этого хмуром, преддождевом небе. Прояснившимся фиолетовым рассветом. Бора выдыхает. Скашивает взгляд, раздумывая что-то для себя с секунду, и, одним движением, оказывается вплотную к Шиён, зарываясь носом в её шею, щекотя (на этот раз приятно) собственную кожу её волосами. – Я буду спать, – смущённо – у Боры уши горят от красноты после сказанного младшей, и отдаётся каждый-каждый слог на клеточном уровне. – Не смогу сегодня сосредоточиться на картине. – А свет выключить? – слабо проговаривает, загребая Бору удобнее в объятия. Шиён сама вокруг старшей нелепым клубочком сворачивается, вдыхая вишнёвый запах. – Потом. – Счета будут неутешительными, – Шиён, хмыкнув, глаза закрывает и уже ощущает, как проваливается в сон. – Наплевать, – кряхтит старшая, чувственно проведя губами по ключицам – когда укладывала голову. Да, Шиён теперь тоже – наплевать. У Боры пропадает любое желание говорить, двигаться, думать, решать. Последний заевший звон в сознании, который резонирует туманной чёткостью и калейдоскопом ядрёных цветов, пока чужое табачное дыхание падает на макушку, – Бора по самое горло увязла, пропадая в длинных и мягких шиёновых руках. Её штормом снесёт, разорви они этот контакт. Отдались младшая даже на сантиметр, окажись где-то ещё, но не – тут. Бора наделила эту девушку смыслом своей жизни. Сплетая её образ с вдохновением, сплетая с нечто эфемерным, возвышенном, а так же с – человеческим, физическим, пошлым. И Бора, скорее всего, поплатиться за столь опрометчивый поступок.