кто исправит меня сейчас? нырнет, когда я буду тонуть? спасет от самой себя, не даст мне утонуть.
Шиён закипает с каждой секундой возни с чёрной тканью. Она то замотает в узел, то проденет не туда, крутит-вертит галстук на своей шее и тяжело вздыхает. – Бора, – беспомощно зовёт она, обращая взор на старшую, что стоит в дверях кухни и быстро печатает сообщение. – Что такое? – она мельком посматривает на девушку и едва задыхается: Шиён в костюме, чёрном идеально сидящем по фигуре костюме. Бора и не думала, что Шиён сможет выглядеть ещё более сексуальной. От её вида желается прижать младшую к стенке, и медлительно проводить по ткани, вызывая у Шиён хриплые выдохи. А потом дразнить, дразнить, забираясь пальцами под рубашку. – Ты умеешь завязывать галстук? – бормочет Шиён, бросив ткань безвольно висеть на шее. – Я замучилась. Никак не получается. – Умею, – хихикает и, уложив телефон на столик перед диваном, подходит к младшей, переняв из её рук галстук. – Великую и ужасную Ли Шиён победил обычный галстук? – измывается, уверенно завязывая в правильную форму ткань. – Это адская штуковина! – негодует она, чуть выпрямляется, чтобы Боре было удобнее. – Что бы ты делала, если бы я не умела их завязывать? – спрашивает, заглянув в шиёновы глаза. – Сожгла бы, – фыркает, вызывая у Боры новый приступ хохота. – Не надо, – она заканчивает, тянет узел галстука вверх, закрепляя, и наклоняет ткань на себя. Шиён покорно отзывается, следует за рукой Боры, склоняясь ближе к лицу старшей. – Тебе невообразимо идёт, – приглушённо произносит, снова проходя взглядом высокую девушку. – Знаю, – самодовольно изрекает Шиён, переложив руки на талию Боры. Осматривает шею старшей, взаимным взглядом любуясь телом напротив. – А твой наряд… – она облизывается, – совращает безумно. Бора дует забавно губы. – Я из-за твоих засосов не смогла надеть более открытое платье. – Так хорошо же, – улыбается, встречая суровый борин взор. – И я говорила, что не специально, ну. У Боры на ключицах и ниже, на мягкости груди, не сошедшие красные пятна, который Шиён, правда нечаянно, поставила, потерявшись в бориных стонах. Потому Боре пришлось закрывать шею и плечи тёмно-синей тканью платья – Шиён такое лишь в радость. Только обтягивает всё равно; каждый сантиметр желанной девушки, и вызывает от одного взгляда волну возбуждения. И остаётся открытой спина. Видны острые, но приятные на ощупь, лопатки, с точечками родинок по коже. Линия позвоночника чётко выделяется – и Шиён очень-очень хочет провести по ней пальцами. – Да, но мне это немного подпортило планы, – Бора не злится. Но напоминает, что так делать – не нужно. Помешает откровенная пошлость отпечатками на коже, щеголяй ты по важным мероприятиями с засосами по всему телу. Выставка-банкет вот-вот начнётся. Бора подуспокоилась в преддверии, либо вовсе выгорела в переживаниях, оставляя в голове пустоту и несильную тяжесть в животе. Картины отправили, их вывесили, и Бора тут же отказалась от предложения Сынёна посмотреть заранее, как те выглядят на стенах мунбёлевой галереи. Желалось посмотреть при открытии, со всеми теми, кто впервые заметит её полотна. А ещё с Шиён. Которую она взяла, конечно же, с собой. Без неё вовсе не выдержит. – Как долго всё это будет происходить? – интересуется младшая, аккуратно тыкаясь губами в борину щёку, не оставляя отпечатков красной помады. – Не знаю, но Сынён говорил, примерно часа три, – шиёновы поцелуи совсем выбивают приходящие тревоги; оставляя одну, постоянную, с которой Боре всё тяжелее жить – вдруг младшая, неожиданно, сорвётся скоро? Они ссорились предыдущие дни часто, а Шиён подозрительно покладистая. От каждой минуты ждёт подвоха. Но тело расслабляется и дышать легче. Шиён бормочет едва слышимое: «Дай Боже выдержать это». Бора снисходительно смеётся. Убирает с галстука ладонь, разглаживая на платье несуществующие складки. – Не заскучаешь на выставке? – Постараюсь, – опаляет дыханием кожу. Перемещается к виску, зарываясь носом в светлые уложенные волосы. – С видом эксперта буду ходить возле картин и разговаривать с художниками. – Ты же не сможешь, – Бора, в ответ, цепляется пальцами за шиёнову талию, пробираясь за пиджак. Греет руки об её тело, уложив на белую рубашку ладони. – Придё-ё-ётся, – она едва не мурлычет; улыбается, плотнее прижимая хрупкую старшую к себе. – Конечно, я, наверное, засну там, пока ты со своими крутыми чуваками говорить будешь. – Нет, – качает головой, лезет на носочках выше. Жмётся носом в шиёнову шею, вдыхая во все лёгкие стойкий цитрусовый запах её духов. Прикрывает блаженно глаза. – Будь рядом, чтобы я, если что, могла тебя обнять. Вместо ответа, Шиён наваливается на неё с объятиями, устраивая подбородок на шее. Крепко-крепко удерживает в руках. – Ну, что такое? – непроизвольно голос превращается в нежности. Бора поглаживает по спине, всё так же под рубашкой, и наслаждается шиёновым теплом. Шиён ещё пару раз елозит носом, вдыхает борин вишнёвый запах. Радуется, так ребячески, так безмятежно, когда её девушка в её руках, возвращает трепетное касание. Жмётся своим хрупким телом ближе. Бора мягкая, настолько приятная под ладонями – Шиён каждый раз сносит, подумай она, что она её; что вся эта ворчливая старшая, заботливая и прекрасная покорно стоит в шиёновых ладонях, и принимает от неё поцелуи в висок – лёгкие, сухие, чтобы не смазалась помада. Шиён поднимает по спине руки, проходя по ткани платья, и оглаживает по оголённым, от ткани платья, лопаткам. Выговаривает, касаясь губами уха: – Я люблю тебя. Бора жмурится и прячется на плече младшей. Никак не может ответить девушке это простое «я тоже тебя люблю», давно крутящиеся на языке, давно сформулированное в мыслях. Оно внутри Боры и становится день ото дня лишь крепче. Не находит выход в слогах, всё томится в грудной клетке и раздражает недосказанностью. Ей требуется чуть больше времени. Младшая это понимает, выслушав историю про борино прошлое. Понимая, что той некомфортно становиться пред другой беззащитной, и высказывать признания о любви. Шиён не напирает, пусть и хочет сильно-сильно услышать. Шиён проговаривает, тем же шёпотом и ласковостью: – И ты со всем сегодня справишься. Бора неуверенно кивает. Никак не выстраивается картинка, каким бы образом она справлялась с мучительным временем до выставки без Шиён. Как бы написала картины, не будь рядом Шиён; её отзывчивость, желание помочь. Не просто – желание. Она помогала, она дарила нешуточный запал вдохновения. В подтверждение, Шиён сильнее сжимает борину талию, до того, что старшая ощущает, как хрустят её кости. – Эй, полегче, ты меня сломаешь, – фыркает сквозь смех Бора. – Крошечный слонёнок, – нараспев произносит Шиён, заранее зная, что её ударят по спине. Скомкано хлопнув младшую, Бора чуть отстраняется и насупливается. – Сколько можно меня так называть? – Вечность, – смеётся младшая. Кладёт руки на кимовы бёдра, тоже выныривая, и смотрит теперь в светло-карие глаза. – Идиотина волчья, – вторивает она и щёлкает девушку по носу. Шиён хохочет. В её смех вливается мелодия входящего звонка. Бора осматривается по сторонам, зная наверняка, что звонит Сынён. Тянется к телефону на столике, но Шиён отказывается девушку отпускать. Потому Боре приходиться шагать с руками на себе, чувствуя, как младшая дотрагивается талии, после вовсе ягодиц. Бора неуклюже наклоняется, не пытаясь Шиён оттолкнуть – с ней рядом приятно, пусть и несколько неудобно. Упирается бедрами в шиёновы, чувствуя жар её тела, никак не приводящий мысли в нужное русло. Ким подбирает телефон и нажимает на зелёную кнопку, прикладывает к уху. – Да? – Бора перекладывает ладони на шиёновы плечи. – Я по-одъехал, – тянет довольно Сынён. – Твой личный шофёр ждёт, мэм. – Хорошо, сейчас спустимся, – посмеивается, и сбрасывает звонок. С Сынёном они договорились, чтобы тот подвёз до галереи. Так спокойнее. Так Бора, хотя бы, не будет паниковать, что потеряется, заблудится и опоздает. Потому едут раньше назначенного времени, чтобы точно-точно ничего не пропустить. – Пошли, – обращается к Шиён, и ожидающая, когда её отпустят. Шиён отпускать её не хочет. Она: – Один быстрый поцелуй? – строит умоляющую мордашку, пользуясь своим очарованием. Загадка: как у неё получается выглядеть милой в этом костюме и с этими выкрашенными в алый губами, к которым Бора еле-еле сдерживается, чтобы не коснуться своими, с нанесённой помадой вишнёвого цвета. – Очень быстрый. И помада не смажется. Отказать такой Шиён – никак не в силах Боры. – Иди сюда, – хмыкает старшая. Шиён торопливо отзывается, и не сдерживает улыбки, почувствовав тёплое и мягкое на своих губах.\\
Здание галереи небольшое. Двухэтажное, с неброскими буквами «MoonStar Gallery» на вывеске и позолотой на стеклянных дверях. Выполнено внутри всё минималистически, светло, и свежо – что сразу, как они оказываются внутри, атмосфера искусства обтекает по коже. Сынён провожает их до гардеробной, умело рассказывая и показывая, как долго с Мунбёль они спорили, как сделать оформление и вывешивать новые и старые коллекции. По итогу: на первом этаже любимое, выбранное самой Мунбёль, по подсказкам Сынёна; как визитная карточка качества. На втором: их пункт назначения. К которому они поднимались и Бора рефлекторно хватала руку безмолвно идущей Шиён. Приехали к самому началу. Неожиданно, но общий контингент уже собрался (видимо, опаздывать у них – не принято) и скорей собрались со знакомыми, стоя у разных картин с бокалами шампанского в руках. Не выставка; явно – банкет. Потому Боре обязательно разговаривать и общаться долгие часы. Она готова, подготовилась на отлично. Мандраж отступал, но немного остаточного волнения ощущалось. Шиён внимательно осматривала каждого поголовно. Будто запоминала; будто каждый в этом в зале – её противник. Уже знает, как будет ей непросто вынести вечер, на котором к Боре начнут часто прикасаться. Засосы, что прятались под платьем Ким, немножко вселяли утоления шиёновой ревности, но не настолько. Ей уже было до хмурости в бровей, от часто стоящего рядом Сынёна. Шиён одновременно: ревнует и себя за это ругает. Нельзя. Но остановиться не получается. Она, вроде, сдерживает это чувство, но всё равно накрывает, накрывает, и страх заевший, что Бора – которая в эти дни, перед выставкой, с Шиён была не так часто – уйдёт. Неисправимый ребёнок. Она закусывает щёку и смотрит на старшую. – Ты как? – вполголоса спрашивает; они замерли при входе в зал. Боре руки свои деть даже некуда, вот она и суетится, и не понимает, куда ей идти. – Не справляюсь, – слабо выдыхает. Сынён их разговор услышал. Он примирительно положил руку на борины плечи – под взгляд шиёновых радужек, горящих изумлением (кто-то посмел коснуться) и едва проступающей злостью. – Вон смотри, – шепчет он на ухо Боры, – там стоит Мунбёль. Ещё секунда, и она нас заметит. Всё устроит, отведёт к тем, к кому нужно. Не переживай. – Я стараюсь, – так же тихо проговаривает, под тяжестью сынёновой руки чуть легче. Напоминает, что пришла не одна. И не замечает ещё, какой мрачной становится Шиён. – Ты у нас новенькая, так что положись во всём на своих сенсеев, – успокаивающим тоном продолжает. – О, вот, приближается. Сделай доброжелательное лицо. Сынён отстраняется, выпрямившись. Рубашку свою атласную поправляет и расплывается в полуулыбке. Бора незаметно выдыхает и делает шажочек в сторону Шиён. Для младшей такое причина немного угомониться. Мунбёль, изящно ступая к ним, выглядит воздушной, точно принадлежащей исключительно подобным местам. По дороге кивает знакомым, осторожно обходя неторопливо снующих людей. – Рада вас видеть, – приветствует их Мунбёль, небрежно осматривая. На секунду зацепляется за Шиён взглядом – незнакомая – и возвращается к Боре, точно она сегодня для неё главная фаворитка. – Я, как вижу, вечеринка в самом разгаре? – Сынён слегка приобнимает Мунбёль и, потянувшись за её спиной, берёт бокал шампанского у одного из официантов. Делает жест рукой, якобы предлагая Боре, та отказывается. Зато Шиён нет. Отступает вбок, забирает из рук парня алкоголь и, под недовольный борин взгляд, делает глоток. Ей нужно расслабиться, иначе тут же взорвётся. Вся атмосфера выставки, эта незначительная давка, и ощущение, будто не её здесь место – выбивали. Шиён плохо справляется с проблемами своего ментального состояния. Мунбёль за безмолвной перепалкой Боры и Шиён проследила и, упрямо посмотрев на Ли, сказала: – Познакомишь нас? Шиён на миг замирает, преисполняясь истомой ожидания, как именно её представит Бора. – Конечно, – мягко хмыкает Бора. – Это Шиён, – взгляд на младшую; полуулыбка. – Моя девушка, – проговаривает невозмутимо, возвращая взор к Мунбёль и Сынёну. Шиён покрывает лёгкими мурашками. До невероятного приятно, когда Бора говорит такое – другим людям; причём без запинок, с чистой уверенностью. – О, так это ты Шиён, – её улыбка становится ярче. Ничуть не удивляется сказанному, лишь кропотливее, с прищуром изучая Шиён. – Сынён несколько раз проговаривался про тебя, рассказывая про Бору. Мне было интересно с тобой познакомиться. Бора усмехается, обращая внимание на безмятежно попивающего шампанское парня. Он пожал плечами, давая понять, что ничуть не смущается, что его болтовню про девушек раскрыли. Совсем не шокирующе, что Сынён способен был обронить что-то про Шиён. Они же постоянно вместе были; и картины Бора писала, под влиянием момента, показанного младшей. – И что такое Сынён говорил про меня? – сдержанно спрашивает. – То, что ты, – призадумывается; даже Бора с томлением слушает, что скажет Мунбёль. – Девушка Боры, – загибает первый палец на руке, с блестящими тонкими кольцами. – То, что Бора пишет тебя, но не продаёт картины, которые Сынёну очень нравятся, – загибает второй, пока Шиён сплошь думает, как приятно слышать «девушка Боры». – А, и ещё то, что ты раскритиковала его картину. – Он просто тебе жаловался, – заключает Бора, а Шиён тихо посмеивается, делая глоток шампанского. Бора бы отобрала у младшей бокал, если бы могла, не вызывая недоумение у собеседников. Предчувствует нечто нехорошее; не может всё вечно идти гладко, особенно с Шиён. За такое Боре несколько стыдно. Что она постоянно ищет проблемы, но то – вызвано опасениями, которые Шиён своим поведением вносит. – Есть грешок, – Мунбёль сама негромко хихикает, вновь к Шиён обращаясь: – Приятно было познакомиться, Шиён. – Взаимно, Мунбёль, – хвалит себя, что смогла показаться учтивой, вместо бесстрастия. Бора, чем дальше продолжается этот диалог, тем сильнее чувствует нечто незнакомое. Когда Шиён – её личная жизнь; как будто скрытое, ведь они нечасто выбирались вдвоём из дома туда, где были знакомые люди, смешивается с жизнью художественной – в которой Бора, пусть и с помощью младшей (её помощь с картинами и поддержка) остаётся, но в которой всегда участвовали другие люди. Будто: это реальность, действительность. Всё. Борины в галерее картины, прекрасная девушка в чёрном костюме, чуть хмурая и вселяющая переживания, но до одури любимая. – Так-с, – Сынён, отставив пустой бокал на столик, хлопает в ладоши, привлекая внимание, – пойдём отведём нашу кроху в большой мир художников? Бора хочет его отругать. Парень улыбается по-лисьи, наглый и знающий, что ему ничего не будет, ведь Бора в окружении высшего общества. Или, по крайней мере, ей так кажется, ведь половина выставляемых художников и художниц те ещё хиппи, или эксцентричные особы. – Верно! – подхватывает Мунбёль. – Хочу тебя с Хвиин познакомить. У неё потрясающий стиль. – Та, за которой ты охотилась в Италии? – догадывается Бора. – Так ты осведомлена об этом? Ну, вот, на одну интересную историю меньше, – надумано обижается она. Прежде, чем они уходят вглубь зала, Шиён мягко перехватывает предплечье Боры, останавливая девушку. – Я поброжу тут, – сообщает ей; понятно, что за Борой таскаться не станет, выглядеть будет некстати. Шиён не интересны разговоры за искусство, а мешать или стоять деревом на фоне, она не желает. – Хорошо. Но далеко не уходи. Шиён кивает, чуть поглаживая большим пальцем оголённую кожу бориной руки. – Буду неподалёку, – улыбается старшей, ловит её чуть смущённый взгляд, от того, что Шиён к ней на людях так близко (при знакомых людях, с которыми Боре ещё предстоит работать). – Опять хочешь поцеловать меня в общественном месте? – дразнит Бора, не отходя. – Ободряющий поцелуй? – предлагает, морща миловидно нос, и потихоньку наклоняется, приближаясь. Собирается поцеловать, чуть ли не посередине зала, со сверкающими белыми стенами и ярким освещением, в толпе обеспеченных и талантливых людей, переговаривающихся между собой на приемлемой громкости. Поцеловать, в кругу полотен, картин, с изображениями невероятно-зачаровывающими. И тогда, когда Сынён с Мунбёль на них выжидающе смотрят, не прерывая. Шиён показать и доказать таким желает, что Бора – принадлежит ей. Ким понимает. Потому поддаётся, чтобы утихомирить волчонка разрушительного. Младшая поспешно Бору целует, не портя её макияж. Краткое и сухое касание, а сколько любви вложено; как много эмоций. – Спасибо за ободряющий поцелуй, – вполголоса произносит, и проводит пальцем по шиёновой щеке, точно стирая давний синяк. Совсем не пугает и не вселяет негативные чувства, проявлять их с Шиён любовь друг к другу при чужих непонятливых взглядах. Пусть Бора считает такое не особо приличным, но сейчас она от девушки этой зависит, и нужное ей приободрение находится в тёмных радужках напротив. – Бо, ты идёшь? – голос Сынёна раздаётся за спиной, вынуждая Бору от Шиён отойти. Мунбёль, смотрящая на эту парочку, беззастенчиво ухмыляется, когда же Сынён хмыкает радостно и чуть озорно. – Да, иду, – отходит, улыбается младшей напоследок, и направляется к тому, к чему стремилась долгие годы. Шиён одними губами шепчет, что всё будет хорошо, когда Бора отходит, и прослеживает её путь едва прищуренным взглядом. Нахмуривается на миг. Выдыхает. Разворачивается, подхватив с подноса новый бокал шампанского, и подходит к первой попавшейся картине.\\
Бору волной заносит в круг людей. Знакомится с Чон Хвиин – очаровательной блондинкой, с короткой стрижкой и ямочками на щеках. С Пак Чимином – он весь из себя мягкий, и звонкий, улыбается приветливо, нося исключительно элегантные вещи. И с Ли Ынсаном – который, по-началу, Боре казался немного холодным, показывает себя, как добродушный и громкий ребёнок, с выкрашенными в красный волосами. Неожиданно приятная компания, в которой Бора сполна смогла расслабиться и с полуулыбкой изрекать свои мысли. Они обсуждают борину задумку в двух её картинах и Бора, очень поверхностно, говорит, что с образами помогла её девушка. Чимин рассказывает, что сам не единожды вдохновлялся благодаря своему парню Чонгуку, и написал прошлую коллекцию, только благодаря ему. Отчего они, минут сорок, не меньше, перекидываются воспоминаниями, что вдохновило на ту или иную картину. Хвиин про свою девушку говорит (Бора с упованием замечает, как удачно забрела в гомо-клуб, один Ынсан остался натуралом), о том, что Хеджин несколько часов ей позировала для картины, которую девушка после выкинула, потому что – не получилось показать всю истинную красоту Хеджин. Бора разделяла это её чувство. Мунбёль от них ушла, поочередно разговаривая со всеми гостями. Сынён отлучался, изредка подходил, проверяя, как Бора и тут же ускользал, когда Ким шептала: «Всё окей, не беспокойся». Боре было безмерно комфортно, весело и спокойно. И от осознания, что она нашла собственное своё вдохновение, плутающее в стенах этой выставки, чтобы не помешать, и с которым Бора пересекалась взглядами, намеренно ища Шиён – становилось ужасающе тепло. Особенно слушая, что не каждому так везёт; что не каждый способен улавливать так часто в одном-единственном человеке вдохновение. И не пришлось использовать прочитанные новые термины и информацию, которую Бора в панике поглощала до мероприятия. Общались простым языком, иногда прерываясь на общедоступные фразы. Когда Хвиин узнала, что у Боры тут первые выставленные картины, она тут же потащила её и Чимина с Ынсаном в стремлении рассмотреть написанное Борой. Боре было неловко, ведь – ни разу, в живую, в прямом эфире, другие, кроме Сынёна, люди не критиковали её картины. И, когда её держала Хвиин крепко за руку, протаскивая сквозь толпу, Бора зацепилась за Шиён взглядом – которая смотрела с недовольством и непониманием. Их связь ощущалась, даже когда стояли порознь. Эта связь завибрировала, от колких мурашек из-за шиёновой реакции. Она чересчур вспыльчивая на ревность. Потому Бора скорейше выпуталась из захвата Хвиин, и смирно пошагала следом. Совсем неправильно такое ощущать. Ощущать скованность из-за боязни вызывать злость Шиён, просто-напросто общаясь с людьми. Бора пыталась не акцентировать внимания на своих внутренних подозрениях, наслаждалась вечером. Но они сами собой растворились, когда Чимин активно комментировал написанное Борой (в контексте: «Вау», пусть и дал напутствия, что многовато хаотичности). У Боры едва дрожали руки и она сцепила их на животе, с видом расчётливости осматривая полотно. «Космос в Океане» с «Бруклинский закат» висели на стене рядом. С табличками под, с названиями, именем художницы; краткое описание, чем написано полотно, мелкими чёрными буквами по белому пластику самое важное, но кратко-кратко, чтобы лишь кинуть взгляд и любоваться самой картиной. В освящении профессиональных ламп картины выглядели несколько иначе. Цвета становились иными, более светлыми, а контур резких мазков виднелся с поразительной чёткостью, что Бора на миг запереживала, что найдёт кто неурядицу в её работе. Но таковых замечаний выдвинуто не было. Контрастность синих и оранжевых оттенков рядом смотрелась превосходно, и у Боры чуть тянуло в животе, от воспоминаний про эти картины; что в них вложено. Резко захотелось взять Шиён за руку, но – ей нужно отучаться, так глубоко зависеть от младшей. Не сможет же Ли таскать с собой на каждую выставку. У неё свои дела, свои интересы, и ей откровенно скучно в подобных окружениях, пусть Боре чертовски приятно, что Шиён, ради неё, остаётся. И Боре, по правде, стоит вернуться к младшей. Оставила её одну на порядочное время, ходя по галерее с другими людьми. Бора рассчитывала, что получится провести побольше с Шиён времени, а также – что найдёт пару друзей-художников. Чтобы поход и выход на тропу искусства показался удачным. – Отличный старт для первой коллекции, – проговаривает рядом стоящая Хвиин, – я свою первую хочу забыть, как страшный сон. – Не думаю, что всё было так плохо, – отвечает Бора, поворачиваясь к девушке. – Ох, не-ет, – тянет Чимин, – та коллекция действительно вышла у неё не очень. У Хвиин тогда эмо-период был, и таких страданий мрачными красками нужно поискать. Чимин посмеивается, дружески хлопнув Хвиин по плечу. Бора и себе позволяет улыбку, совсем не нервную, легкую и плывучую. После того, как Бору засыпали множеством критики и приятных слов, добавив уверенности в себе, они двинулись по стенам вдаль, чтобы отыскать вывешенные картины Хвиин, Чимина, и Ынсана. Этот вечер казался нереальностью, настолько давно желаемый, что у Боры немного кружилась голова от переизбытка чувств. Но она стоически продолжала шагать по галерее, отвечая на вопросы, задавая свои, и их беседа не затухала ни на секунду. Пересекались с Мунбёль, которая смущала Бору своими словами про «моя фаворитка сегодняшней коллекции» – и Бора была уверена, что такое девушка говорит лишь потому, что сама Бора – новичок. И добрые усмешки со стороны её компании то подтверждали. Внезапно ворвалась в сферу искусства и долго-предолго мучилась с картиной, своими страхами быть неприятной, с нечастыми срывами, что на Шиён, что на себя – та ещё нервотрёпка. Но, стоя в окружении людей, которые точно поймут Бору и её стремление, что разделяют её эмоции по поводу картин, она понимала – всё было не зря. Всё случилось самым наилучшим образом.\\
Шиён выпивает пятый по счёту бокал шампанского и понимает, что не стоило. Не сильная злость копится в горле, стоит заметить Бору, таскающуюся с незнакомыми людьми. Она постоянно вертит головой, чтобы отыскать старшую, редко встречаясь с ней взглядами. Бора хорошо проводит время. Улыбается безмятежно, раздумывает о чём-то, когда ей зададут вопрос, отзывчиво реагирует на комплименты и на редкие объятия то от Сынёна, то от Мунбёль. Потом её заключила в кольцо рук бесшабашная блондинка с короткой стрижкой и ямочками на щеках – Шиён едва не сломала ножку бокала шампанского. Она должна за Бору радоваться. Шиён и радуется, отгоняет неправильные мысли, и с видом заинтересованной смотрит на картины, чтобы занять себя хоть чем-то. Шиён недозволенно испортить Боре вечер своей ревностью. Немного неприятно, что старшая задерживается и не возвращается к Шиён. Но Шиён же не надеялась, что Бора скорым образом бросит новых знакомых, чтобы подойти к младшей, с которой они и так постоянно вместе? У Шиён вновь эмоции сражаются с разумом. Она сама ушла от Боры, позволяя провести время в кругу знающих людей и с превосходством отдохнуть. И теперь она возмущается? Шиён сама от себя кривится и выдыхает досадливо – что за человек она такой. Боре весело и приятно. Бора исполняет свою мечту, и Шиён обязана, раз присутствует на выставке, оказать нужную поддержку, а не то, чем завладевает её разум. Но избавиться от всплывающих в голове картинок сложно. Шиён непроизвольно вспоминает, как часто на неё старшая набрасывалась с криками, когда переживания той доходили высокой точки и как спокойно после она говорила с Сынёном. Пить не следовало. Совсем не следовало. Но начав, остановиться у неё не выходит. Как-никак, у Шиён подсознательное спасение в алкоголе, и раз курить в помещении нельзя, выкручивается, как может. На картине, что прямо пред шиёновыми глазами: очередная экспрессия на заднем фоне фиолетовым и розовым, а на поверхности этой краски – образ молодой, довольно красивой девушки. В костюме немного жарковато. Шиён терпит желание снять пиджак и расстегнуть рубашку на половину. По итогу расстёгивает лишь чёрный пиджак, поправив длинную ткань, и выдохнув. Или она опьянела, из-за чего щёки несильно горят, а закипающие внутри чувства насильственно требуют свободы. Скорей бы отправиться домой и почувствовать облегчение. Зная, что время бориных волнений прошло, что она не будет такой же нервной, чуть заплутавшей, от незнакомых ситуаций, выкрашенных тонким слоем в сказочную мечту. – Нравится картина? – спокойный голос раздаётся рядом, застав углубившуюся в размышления Шиён. Без особого энтузиазма она поворачивается, замечая девушку, чуть ниже самой себя. Та полубоком посматривает на рядом стоящую собеседницу, с внимательностью изучая полотно. Идеально вписывающаяся в контингент вечера девушка, с собранными на затылке чёрными волосами и в золотистом платье – никак не выглядящее броским или неподходящим. – Неплоха, – кратко отвечает. – Это привезённая из Италии картина. Должная оставаться там, но Мунбёль уговорила художницу выставить в этой галерее. Шиён не понимает, к чему этот диалог. Но не спешит грубостью отгонять девушку. Разнообразие в её двухчасовом времяпровождении наедине с собой и сжирающими мыслями. – Ты знакома с Мунбёль? – Тут все знакомы с Мунбёль. – Не все знают, откуда взялась та или иная картина. Незнакомка усмехается. – Ты здесь, я так понимаю, с кем-то за компанию? Я, кстати, Ёнсан. – Шиён, – представляется в ответ. – Да, за компанию. – Отлично, – она слабо улыбается, поворачивается к Шиён. – А то одни художники, поговорить не с кем. – Так вот зачем подошла? – Шиён уже побоялась, что к ней начнут подкатывать. Не было бы в удивление. Слишком часто на неё кидали долгие взгляды. – Ага. Банкет будет идти ещё пару часов точно, а я со скуки помру, если буду просто рассматривать картины. – И чья ты плюс один? – Вон там за нами, – проговаривает Ёнсан, кивнув в сторону, – иногда слышен ехидный смех. Моя девушка. – Мунбёль? – предполагает. Ёнсан кивает. – И ты, будучи девушкой владелицы галереи, не шаришь за художественную тему? – Не то, чтобы не шарю. Мне не особо интересно. Оказывается, не только Шиён в таком положении. Она, вторивая Ёнсан, поворачивается немного, чтобы посмотреть, на Мунбёль, цепляясь заодно взглядом за Бору – активно разговаривающую с невысоким парнем, одетым в элегантную одежду. Шиён себя ощущает капризным ребёнком с недостатком внимания. – Ты с кем? – беззаботно продолжает Ёнсан. – Бора. – Вау! – поспешная ёнсанова реакция удивила. – Я о ней так много от Бёль слышала. Так её хвалила, что мне было ужасно интересно посмотреть на её картины. – Да, она прекрасная художница, – плавится на губах нежная улыбка; гордостью пробирает. – Бёль всё хочет дальше её продвинуть. Она очень падка на тот стиль, в котором Бора пишет. Помнится, даже хотела заманить в Италию, чтобы там основалась. – Зачем? – Шиён настораживается. Бора и близко про такое не говорила. – Ей нравится собирать всех любимчиков в одном месте, – посмеивается Ёнсан. Ведёт разговор, просто ради разговора. Скрасить вечер; чтобы время прошло быстрее. Не замечает, как едва напрягается Шиён. – Но Бора так и не дала ответа. Всё думает, думает. Бёль же не сдаётся. Она и эту художницу, – указывает на картину пред ними, – Чон Хвиин, вербовала о-о-очень долго. Добилась. Теперь, вот, выставляет её работы. – То есть, – прокашливается Шиён, смочив горло шампанским, – Мунбёль ждёт, пока Бора обдумывает вариант с переездом? – На самом деле, не знаю, – говорит Ёнсан, и тянется к проходящему официанту, чтобы подцепить бокал. Шиён следует её примеру, скоро допив то, что оставалось в её бокале. – Думаю, Бёль предложила ей и не сильно насаждает. Если Бора согласится, то тут она предпримет всё, чтобы Бора работала исключительно с ней. Всё же, в Италии искусство любят больше, нежели в Нью-Йорке. Тут всё слишком серое и торопливое. Шиён ради приличия мычит, якобы разговор продолжая. Бора раздумывала над тем, чтобы уехать в Италию, совсем ничего не говоря Шиён, никогда не обсуждая с ней эту тему? Закрывалась в своей студии, занималась только-только картинами, проблемами с выставкой. Забыла про их с Шиён два месяца, и решала, не уехать ли ей в другую страну? – Она не дала точного Мунбёль ответа? – спрашивает, удостовериться чтобы. – Ага, я же сказала. Что ответа так и не услышали от неё. Не отказалась. Значит, есть вероятность, что захочет согласиться. Ничего, совсем ничего и никак не говоря Шиён. Проскальзывает в голове мысль, что для Боры картины важнее, чем сама Шиён. Бора уедет в Италию, исполнять до конца, всепоглощающе свою мечту? Соберёт вещи, которых у неё не так много, ведь прожила в Нью-Йорке меньше года. Попрощается с немногочисленными знакомыми, скажет и Шиён «прощай», уезжая в солнечную Италию с Сынёном. Шиён слишком отчётливо видит, как Бора от неё исчезает. Улыбается виновато, поджимает губы, поправляя волосы рукой. Оправдывается тем, что Шиён чересчур нестабильная, и Бора не хочет более с ней быть. Болезнь мешает, импульсивность мешает, шиёново прошлое и её характер мешает. Нет, ей нельзя так думать. Несправедливо по отношению к Боре, которая трудилась до изматывающего. Заботилась о Шиён, старалась для Шиён и позволила находится с собой рядом, отлично зная, какой бывает Ли. Так почему, даже если – разум глаголет верные слова – Шиён так неприятно, так саднит в сердце? Она пытается успокоиться, отогнать сильным пинком подкрадывающиеся страхи. Пьёт, пьёт шампанское, будто оно способно помочь и оторвать шиёновы неправильные мысли от громких слов, про: «Без тебя лучше» – говорит Бора, с чемоданами в руке. – «Извини, но я не ожидала, что с тобой будет так трудно». Ёнсан распинается ещё про какие-то несущественные вещи, переводя тему на другие картины выставки, про борины полотна говорит, и Шиён продолжает невпопад отвечать, создавая видимость беседы. Её разом накрывает копившеемся неделями. Безразличие старшей, которое Шиён воспринимала слишком близко к своему израненному сердцу. Частые с девушкой ссоры, от которых Шиён заходилась в истерике, что Бора после – выставит за дверь; отчего всегда бежала, бежала, бежала к Боре, как только в голове прояснилась реальность. Обида, что Бора выливала свою панику и тревогу именно на Шиён, чтобы потом преспокойно разговаривать с Сынёном, и на его: «Бо, Бо-о-о, всё будет хорошо, ну». А она отвечала: «Конечно, ты прав. Чего это я». Собственная невыносимость, что Шиён сейчас думает о таком, верит в такое. Куда ей быть ещё более ужасным и отвратительным человеком, чтобы в открытую сомневаться в правдивости слов и чувств Боры. Но не может, не может, не получается себя отговорить. У неё подрагивают губы и пальцы ослабевают; тело повторяет, обмякает в конечностях, наливаясь горячим, ярко-красным. В голове понемногу темнеет, там же кружится, а к горлу подступает ком. Шиён роняет бокал шампанского. Тот со звоном разбивается. Игристое разбрызгивается по полу, попадая на штанины шиёновых брюк, на ноги Ёнсан. Ёнсан испуганно ойкает. Отшатывается, шокировано посматривая на осколки, на Шиён. Трясёт своей ногой, избавляясь от влажности. Шиён кожей чувствует, как половина присутствующих на неё обернулось. Но не чувствует, как недоумевает Ёнсан и затихшая в паре метров Бора, отвлекшаяся от разговора. Бора, что кидает на неё обеспокоенно-нежный взгляд. Шиён в клетке некой заперта, без ключа и окон. Только солёная океаническая вода; мутная, тёмная, хлёстко заползающая в рот, лишая способности говорить. Шиён дышит, но задыхается. Шиён видит, но мутнеет картинка перед зрачками, смазываясь в кашу. Её сердце бьётся испугано, сокрушительно стуча об рёбра, ставшие внезапно узкими. Бора её покинет? Распрощается, закутав картины, и сядет на самолёт? Использует Шиён, как простецкую натуру для полотен и закончит на том, исчерпает шиёнову нужность? Забыла про их два месяца; проявляла больше к другим людям интерес; часто ругались; Бора же – на Шиён стресс избавляла, трахая её. Все знаки так и вопят, что Бора ведёт их двоих к разрыву. Вопит так же в шиёновой голове. Оглушительно и убедительно. Сомневаться не приходится, что мысли вызваны неустойчивыми эмоциями – и они постоянно оказываются чересчур правдивы. Шиён ни на секунду не передумывает, схватившись за одну негативную мысль, и сплошь она повторяется, увеличиваясь в громкости. Голос Ёнсан слышит, как из-под толщи воды, в которой в одиночку тонет Шиён. Утопающий никогда не успевает позвать на помощь. Тонет, тонет. Ей страшно; до необратимого страшно. Тремор захватывает руки, будто судорога поглотила беззащитное тело. Шиён находит в себе силы, только чтобы поднять голову, осматривая нечёткую картинку. Срочно нужно куда-то убежать и спрятаться. Попытаться успокоиться, привести себя в норму. – Шиён, ты в порядке? – в голосе Ёнсан явственно читается озабоченность. Шиён её тянущиеся руки отталкивает и, едва не падая, уходит подальше из центра зала, выискивая уединённое место. Она хочет домой. Хочет в безопасность и объятия Боры. «Которая скоро уйдёт». Шиён сцепливает до скрежета зубы. Вышагивает, как может, прямо, чтобы не рухнуть позорно на пол.\\
Бора, услышав хлёсткий звук разбитого стекла, тут же обратила на Шиён взор. Заметила, что девушка не в себе – но подбегать к ней не спешила. Сынён, подошедший недавно, непонятливо всматривается в Бору, своеобразно спрашивая, что с Шиён. – Она немного неуклюжая, – Бора натянуто улыбается, оправдывая девушку, и скашивает встревоженный взгляд на чуть покачивающуюся Шиён. Лучше бы Бора припечатала младшую к себе и не отпускала пить шампанское. Она не ожидала, что настолько долго задержится проводя время с новыми знакомыми. У неё и вовсе никаких представлений не было о сегодняшнем вечере, отчего присутствие Шиён, пусть и отдалённое, казалось обязательным. Теперь-то она сомневается, не просто так преследовало предчувствие, обещающее нечто тревожное в скором времени. – Ничего, один разбитый бокал – это обычность. У нас, на банкетах, временами целые сервизы разбивают, – пытается разрядить обстановку Сынён, заверяя, что проблем не будет. Хвиин с Чимином обращают взгляды туда же (Ынсан отлучился). – М, это Шиён? – предполагает Хвиин, припоминая все их сегодняшние разговоры. – Да, – Бора кивает, заставляя себя отвернуться. – Ого, а она… – начинает Чимин, но Бора не даёт ему договорить. – Ты не будешь оценивать мою девушку, – внезапно резким тоном. Чимин глупо моргает и усмехается. – Извини, – хмыкает тот. – Чимин-ни любитель дать свою оценку людям, – Сынён ерошит его волосы, вызывая недовольство от парня. – Но-но, Бо тебе по головешке настучит, скажи ты что-то не то в сторону Шиён. – Сильно настучу, – соглашается со смешком – натянутым. Ноги сами рвутся в сторону Шиён. Шиён стало плохо. По её виду Бора быстро догадывается, что на Шиён нахлынула паника. Она видела, как та разговаривала с Ёнсан – и даже порадовалась, что Шиён мирно с кем-то переговаривается. Теперь уронила бокал, замерла, пока та самая Ёнсан интересуется полушепотом, что случилось. Не выдерживает стояния на месте. Если Шиён и впрямь стало плохо, значит Бора явно нужна ей рядом; а если просто напилась, правильно помочь ей с разбитой посудой и отвезти домой. Она только открывает рот, чтобы сообщить, что отойдёт, как Сынён, который, как Боре вечно кажется, прекрасно осведомлён о шиёновом состоянии и с прищуром следивший за Шиён, подмечает вполголоса: – О, Шиён куда-то уходит. Сынён если что, готов прикрыть Бору. Всегда – готов; и Бора безмерно ему благодарна за их дружбу. Единственный её настоящий друг за долгое время. Потому Бора уверена, что выйди она на время из зала, парень её прикроет. Пусть не избежать чужих вопросов, что случилось; пусть уже ощущается некоторое давление и сильное беспокойство. Шиён, очень нетвёрдо делая шаги, фактически вываливается из главного зала, придерживаясь за стену, и скрывается за поворотом. Конечно, Бора последует за ней. Мало ли, случится что травмоопасное. С Шиён никогда не будешь уверен, что она сама справится. Бора, сглотнув горький привкус досады, выдыхает. – Я отойду, проверю, как она, – проговаривает, встречая понимающие кивки от остальных. Ставит бокал на столик (из которого не пила, а взяла лишь для вида, показалось – так лучше впишется в атмосферу) и скоро скрывается за дверью. Ловит непонимающий взгляд Ёнсан, что подозвала уборщика, для устранения разбитого на осколки бокала. Боре досадливо, и неприятная горечь скопилась на языке. Перепады шиёнового настроения довольно ясны. Бора знала, что такое происходить будет не единожды. Всегда начеку, пристально за Шиён наблюдая. Даже когда та просто задумалась, Бора уже переживает, что Ли вот-вот вскочит и унесётся ураганом прочь. Невыносимо знать, что Бора в таком – бесполезна. Ей никак не избавиться от шиёновых срывов, она может лишь стараться её успокоить, надеясь, что станет лучше. Лучше не становилось. Но Бора младшую прощать продолжает, чтобы та не совершила. Боре нужно уже, наконец, набраться храбрости и осмелиться поднять тему с шиёновой болезнью, пусть и не считала, что вся вина в ней. Она находит Шиён в конце коридора, подальше от чужих взглядов, оперевшуюся на стену одной рукой и с опущенной головой. Шиён ослабляет галстук и жадно вдыхает воздух, только бы головокружение прекратилось, а шанс упасть в обморок уменьшился. – Шиён? – Бора несмело зовёт её, кропотливо осматривая девушку, готовая поймать Шиён, если та упадёт (а по виду, было ощущение, что она недалека от такого). Бледная и запыхавшаяся, будто от зала до коридора несколько километров бежала. Держится трясущими руками за стену и края пиджака. Шиён её не слышит, смотрит пред собой, и ничего не видит, старательно фокусируя взгляд. Бора аккуратно подходит, толкает её в плечо, тут же оглаживая по ткани. Будто раненого зверя трогает. Шиён подскакивает, обращая на Бору помутнённый взгляд. Отпрыгивает, точно завидев нечто нежеланное. – Что случилось? – терпеливо продолжает Бора, отойдя от девушки. – Ничего, – слабо проговаривает, опираясь спиной об стену. – Всё в норме. – Тогда почему ты убежала из зала? – Стало скучно, – она трёт глаза пальцами, избавляясь от влажности на них. – Паническая атака? – голос её мягкий и доверчивый. И на Шиён смотрит без давления, понимающе. Младшую едва трясёт, но отпускает, дыхание выравнивается, но взгляд – для Боры такое неожиданно – не сменяется с грозного и затянутого пеленой. – Я же сказала, ничего! – вскрикивает звонко. – Почему ты злишься? – Бора нахмуривается. – Тебе обязательно лезть ко мне со своими тупыми вопросами? Если я ушла, значит захотела. Зачем побежала за мной? Резко стало интересно, как я? – выпаливает на одном дыхании. Бесконтрольные слова; из самых глубин сознания. – Что ты такое говоришь? – голос снижается на шёпот от удивления. – Ты опять себе что-то напридумывала? – Ничего я не напридумывала! Сколько можно списывать мои тревоги – на накручивание? Бора ничего не отвечает. Шиён уводит от Боры глаза, не решается пересекаться взглядами, или вовсе не способна управлять собой. Старшая, недовольно выдохнув, подходит к уязвлённой Шиён – красной, растерянной, пылающей яростью. Берёт её лицо в ладони, вынуждая смотреть прямо в свои глаза. Положение, в котором Шиён деваться некуда, кроме как слушать борины слова. Бора держит крепко, ласково жмёт в руках её щёки, чуть подтягиваясь вверх, чтобы достать до младшей. Боры на каблуках, отчего рост их едва различается. – Что случилось? – повторяет убаюкивающим тоном. Если Бора вскрикнет Шиён в отместку нечто похожее, чем бросалась сама Ли, их ссора перетечёт в очередную бессмысленную перепалку, после которой обеим будет не по себе. Боре стоит помнить, что у Шиён присутствуют проблемы с психикой, которые, в подобные моменты, обострялись до еле терпимого. Какой смысл ругаться с ней, если Бора уже решила, после того, как шиёнов приступ закончится, обговорить с ней самое животрепещущее. – Ты уезжаешь? – бормочет, подрасслабившись в бориных руках. Старшая непонимающе приподнимает брови. – Уезжаю? Куда? – В Италию. – Чего? В какую Италию, Шиён? – В обычную, блять! – она отскакивает от Ким, грубо выхватив свои щёки из чужого захвата. – Ты собралась уезжать в Италию, и ничего, совсем ничего, мне не сказала? – Так, – Бора чешет рассеяно висок. Шиён перед нею дышит свирепо, щурится, и полностью уверенная в поступках, не сомневающаяся, что, в очередной раз, проёбывается. – Давай начнём с того, что я никуда не собираюсь уезжать. Кто тебе это сказал? – Ёнсан, – фыркает; ничуть не верит Боре. – И что именно она сказала? – у старшей выражение лица, будто она заранее понимает, как сильно после Шиён станет сокрушаться со своего поведения. – А тебе разве не лучше знать?! – Шиён, – цедит сурово Бора, – не устраивай мне истерику. Объясни, что произошло? – То, что ты забила на меня и, оказалось, собираешься уехать! С Шиён говорить сейчас, точно пытаться водой пробить камень. Она упёртая, и разозлённая из-за ошибочных выводов. Боре предлагали уехать в Италию. Сынён передавал, что Мунбёль не прочь видеть Бору в своей галерее в Риме. Но Бора не намеревалась уезжать. Когда Сынён предложил – она была слишком удивлена, чтобы ответить, потому не сказала; а после не было случая поднять эту тему. Ей нет смысла переезжать в другую страну, когда в этой всё столь прекрасно наладилось. Когда в Нью-Йорке есть Шиён. Шиён, что, явно, запаниковала, напугалась до безмерного – что Бора уйдёт. Сколько не показывай ей, насколько она для Боры важна, девушка не перестаёт поддаваться таким мыслям. Удручает; причиняет вибрацию от покалываний в сердце. Нагоняет беспорядок. Они топчутся на месте, и Боре лишь кажется, что преодолевают трудности. Шиён одной такой выходкой возвращает их в первую у клуба ссору, сметая все созданные узы меж друг другом. Младшая, не желая более молчать, высказывает то, что долгое время гложет: – И уехать с Сынёном, да? – с отвращением выплевывает. Ким чересчур грустно от этих слов. – Зачем ты опять это начинаешь? Обвиняешь – в таком? Шиён – будто другой человек предстала пред Борой. Хочет от девушки отвернуться и вернуться к той, кто с утра целовала и подбадривала. Боре нестерпимо тошно раз за разом опрокидываться то к нежной младшей, то к грубой и холодной, обозлённой младшей; вновь заревновавшей. Вновь забывшей, как и что говорила Боре; какой Бора была с Шиён. Они ведь, вдвоём, через многое успели пройти. Отчего, каждый раз, стоит неприятности потревожить Шиён, она взрывается необдуманными словами, причиняющие Боре огорчение. – Почему ты мне не рассказала, что уезжаешь? – проговаривает младшая, не удосуживаясь понизить громкость голоса. Отвратительнее всего: Шиён не сомневается в том, что ошибается. Она полностью и неотвратимо винит Бору. Доверилась возникшим страхам, добровольно опускаясь в омут чёрно-болотной импульсивности, никак не руководствуясь бывшими своими обещаниями (самой себе), что никогда более не причинит Боре вреда; морального, физического. Но вот – Шиён пылает гневом, с упрёком на Бору смотрит, и в глазах той читается всепоглощающее желание разодрать сначала Сынёна, а после и саму себя. Шиён опасна, когда ревнует – и ревность та выходит за рамки безобидной-игривости; когда пропадает в застланных эмоциями водах. Опасна, в первую очередь потому, что говорит вещи настолько неприятные, что внутри у старшей всё саднит, переворачивается. Ей просто желалось счастья с Шиён, и оно вот-вот так близко было. Временами они ссорились, возникали конфликты, но Бора думала, это нормально. Они же пара. Два живых человека, с разными характерами, индивидуальны во всём, что неизменно захотят вносить свою лепту. Собственное мышление, сталкивающееся с противоречивым чужим мнением, рождает разногласия, которые, в нормальном случае, разрешаются. Это и есть – совместная с кем-то жизнь. Боре даже нравилось, что они ссорятся, мирятся, обзывают нежно друг друга идиотками и остаются рядом. Как оставаться рядом с Шиён, которая вновь решила, что Бора с удовольствием прыгнет к тому, с кем разговаривает, проявляя обычный интерес. Ощущает себя, будто Шиён ничерта в Боре не видит; и не понимает, насколько сильные чувства Бора к этой несносной младшей испытывает. Пролезает под кожу склизкий и неприятный гнев. Обоснованный, понятливый. Боре обидно. Чертовски обидно. – А я должна была тебе говорить? – отвечает ей старшая. – И ещё раз повторяю, я никуда не уезжаю. Ты бы могла, для начала, спросить у меня, а не верить непонятно кому и закатывать мне сцены! – Я ничего не закатываю, – девушка едва не рычит. – Мне нужно всю информацию из тебя тисками вытаскивать? – Тебе ничего не нужно. Я имею полное право не рассказывать тебе обо всём, – в интонации сквозит натянутое равнодушие. – Замечательно! – усмехается Шиён, разводя руки смазанным движением. Она пьяна и не в себе. Шиёновы мозги агрессивно не хотят работать и понимать, что сама себя ведёт к концу. К концу чего – ещё нужно выяснить. – Кто я такая, чтобы мне что-то говорить, да? Сделав глубокий вдох, Бора проговорила: – Я не собиралась никуда уезжать, Шиён. И бросать тебя не собиралась, – «но сейчас об этом задумываюсь». Их крики, скорее всего, услышали абсолютно все в зале. Боре будет стыдно туда возвращаться, если она вообще вернётся. Настроение её испорчено до безвозвратного и огонь в шиёновых глаза – отнюдь мягкий – прибавляет раздражения, насчёт слепоты младшей. Закатила истерику именно сегодня, именно в тот день, который Бора ждала столь долго. Как так: Шиён смогла открыть свои давние страхи, смогла стать полностью рядом с Борой уязвимой. Но не доверяет ей настолько, что от слов незнакомой Ёнсан вспыхнула необузданной злостью, ревностью. Слишком глупо оправдывать её решения болезнью. Бора осведомлена, что Шиён всегда запугана внутри себя, тем, что безжалостно терзает, никогда не отступаясь. Но те кошмары не заставляют младшую – кричать в коридоре галереи на свою девушку, почти единственную, кто готов принять Шиён такой, какой она есть, была и будет. Шиён для Боры – не просто обычная девушка, с которой встречаются ради нечего делать. Шиён для Боры – намного глубже и важнее, чем разрешено доводами разума. Потому Бора, сглатывая поднимающуюся желчь, смерила Шиён недовольным взглядом, не собираясь от неё уходить, как требовал её гнев. Не оставляет младшую в одиночку разбираться с нахлынувшим. Шиён пьяна и не в себе. Но Шиён остаётся – человеком; довольно логичным; во многом умным и смышлёным. Бора донесёт то, как боязливо находится рядом с Шиён, боязливо от того, что она в любой момент, как сейчас, вспыхнет чувствами, и доставит боль. Сколько можно говорить, говорить, говорить. Когда наступит толк от их вечных разговоров? Бора не знает. Но отступать не хочет. Смотрит в эти слегка напуганные шиёновы зрачки, наполненные безмолвными вопросами, и находит даже в такой девушке своё и родное; пусть и забрызганное едва ощутимой неприязнью. – Я пойду отсюда, – фыркает Шиён, выдержав паузу. – Тут я тебе никак не нужна. Только мешаю. Бора поджимает губы; расплакалась бы, не закипай её кровь в, сродни шиёновой, злости. – И куда ты пойдёшь? – Дом… – осекается. – К Минджи. Чтобы не мозолить тебе глаза. – Шиён, прекрати нести чушь! – не выдерживает; вскрикивает, дёрнув младшую за край пиджака, чтобы та не сбежала. – Ты хоть слышишь, что говоришь? – Говорю то, что считаю нужным, – младшая выдёргивает пиджак из бориной хватки. – Ты тут прекрасно проводишь время. Я только балласт. У Шиён склонность к самобичеванию, от которой, отчего-то, страдает Бора. Младшая резко отодвигается в сторону, уходя, как обычно она делает. Ким отказывается это сносить. Она хватает девушку за руку, держит крепко ладонь. – Ты никуда не пойдёшь. Надоело, что ты постоянно сбегаешь, – у Боры ощущение, что всё это – хорошо спроектированная постановка; и происходит не с ней. Шиён опять собирается уйти. Раствориться во мгле. Замыкаться в вечном кручении сломанного разума. Бора вновь такое не переживёт; не выдержит. Эта девушка слишком многое для Боры, чересчур связана со многим. Отпустить её вот так просто, крикнув в спину: «И не возвращайся» – она не может, не хочет. – Раз надоела, так отпусти, – шипит сквозь зубы младшая. К Боре поворачивается, смотрит в её заполненные горечью и затаившейся яростью глаза. Шиён не пускает к себе. Шиён зациклилась на горящих пятнах под кожей, на негодующих мыслях, на правдивых, как ей кажется, словах. Бора держит младшую так, будто она её – главное спасение. Нельзя позволять ей уйти, вышагивая спиной к бориному лицу, и заглохнуть в петляющих внутри чувствах. Бора не уверена совсем, вернётся ли Шиён после того, как успокоится; станет вновь той собой, которая Боре нужна сильнее воздуха. – Хватит, – старшая порывисто вдыхает. – Иди бери своё пальто. Нам нужно поговорить. – Я не хочу разговаривать, Бора! – возмущается. Шиён осточертели эти разговоры, в чём смысл, если Бора – всё продолжает уделять так много времени искусству; и испытывать шиёновы нервы. – Я ухо… – Заткнись, – прерывает. Грубо, жёстко, с прищуром вцепившись глазами в шиёновы. – Бери своё блядское пальто и только попробуй вякнуть что-то против. Мне предостаточно твоих истерик, Шиён. Шиён намеревалась возмутиться. Открыла рот, морщась в бешенстве, но, вопреки кричащим в голове предложениям, передумывает выговаривать слова. От Боры веет угрожающе. Она Шиён отпускает взмахом, точно узды от лошади выпустила из маленькой ладони. Подсознательные инстинкты подсказывают, что Шиён либо добровольно сделает сказанное, либо её насильно заставят, и не стоит доверять видимой хрупкости бориных рук. Она сильная, ужасающе сильная и нещадная. Шиён, даже сопротивляясь, явно не сможет пойти наперекор Боре. Отлично. Поговорят. Поедут домой и поговорят. Охуеть, как информативно поговорят. – Как прикажешь, – язвительно тянет девушка, фыркает, направляясь в гардеробную. Бора, туша, хотя бы на время, в себе фитиль вот-вот разорвавшейся взрывчатки, следует за младшей, сдерживаясь ударить её по шее. Ребром ладони. И так, чтобы ногти отпечатались на нежной коже, а Шиён, в какой уже раз, просила прощения, оставляя тягучую тошноту во рту. Шиён рваным движением отбирает своё пальто, взяв так же борино. Нескладно натягивает на себя, и накидывает поверх шеи шарф, оставляя висеть. – Свалишь со своего дорогого мероприятия? – усмехается Ли, наблюдая, как безмолвная Бора аккуратно и не растрачивая попусту энергию надевает верхнюю одежду. – Просто заткнись, – у старшей от шиёнова голоса внутри скрежет появляется. В зал она точно не сможет возвратиться. Бора на взводе: её щёки пылают алым, выражая весь гнев, недовольство, обиду. И Бора, в отличии от Шиён, намного лучше могла держать свои эмоции на людях под контролем. Натягивала на лицо маску хладнокровия, дожидаясь, когда с младшей останутся одни. Шиён испортила ей вечер. Испортила безвозвратно и не жалеет. По взгляду младшей понятно, какое самодовольство испытывает, раз Бора наплевала на своих новых друзей-знакомых и остаётся с ней. От этого гневная волна по новой вскипает. У Боры подрагивают руки от едва не вырывающихся криков. Бора велит Шиён вызывать такси, пока сама одевается, и звонит Сынёну, предупреждая, что уйдёт пораньше. Благо, самое важное Бора успела выполнить, и провела большую часть вечера в безмятежном состоянии. – У вас всё в норме? – сразу же спрашивает Сынён, стоит приложить телефон к уху. – Относительно, – режет хрипотцой; Бора прокашливается, вдыхает, выдыхает. Шиён идёт рядом. Они спускаются по ступенькам от главного входа, ступая поближе к дороге, дожидаясь машину. Младшая тихая и замёрзшая; напряжена в плечах, а глаза стреляют пристальным наблюдением. – Что произошло? – голос парня вмиг становится обеспокоенным. У Боры нет сил объяснять. – Я поехала домой. Знаю, что рано, – заранее прерывает протесты Сынёна. – Но я поехала. – Хорошо, – вздыхает смирившись, – я придумаю, как тебя отмазать. На самом деле, мы уже скоро закругляемся, так что всё, более менее, нормально. Но… Чем ты на самом деле будешь заниматься? Такси подъезжает скоро. Бора, не отнимая от уха телефон, вталкивает несопротивляющуюся, но бурчащую Шиён в салон машины. Буквально вталкивает, не заботясь, что та может упасть. И, прежде чем последовать за Ли, кидает на неё быстрый взгляд, хмурит брови, и отвечает вдумчиво Сынёну: – Воспитанием.\\
– Значит, собралась меня воспитывать? – у Шиён поза самодовольства. Усмехается, настороженно наблюдает. Упёрлась плечом в стену коридора, как только зашли в борину квартиру. – Говорить с тобой, – фыркнула нетерпеливо старшая, сбрасывая с себя верхнюю одежду. Шиён за её действиями проследила. Залюбовалась вновь её телом, в этом обтягивающем платье, закрытом, но в тоже время манящим. Шиён множество раз за испорченный собою банкет беззастенчиво пялилась на кимовы бёдра. И теперь, когда они с Борой остались наедине, у младшей проснулось хотение к ней прикоснуться и пустить руки под одежду. Но притухающий огонь в глазах старшей заставляет стоять на месте и бросаться сплошь язвительными вопросами, выказывая свою злость. – Я не стану извиняться, – отвечает Ли, не сводя с Боры взгляда. Та будто и не замечает этого. Не чувствует, как слегка вибрирует кожа от шиёнова интереса. Бора спокойно – как может – раздевается, и поднимает на младшую голову, стараясь заглянуть в её радужки. Только в коридоре горит свет, позади Шиён – темнота; отчего атмосфера в квартире несколько удручающая, уже вкладывающая в сознание неприятные мысли. – Ага, значит ты понимаешь, что сделала хуйню? – Ким вздёргивает бровь вверх, складывая руки на груди. Защищающийся жест, будто прочла шиёновы намерения дотронуться, срывая платье, и сводя на нет серьёзность ситуации. Отдалёнными мыслями Бора предполагала, что как только они зайдут в квартиру, то столкнуться телами, дотрагиваясь друг до друга. Бора обязательно бы укусила Шиён в поцелуе, слизывая кровь с нижней пухлой губы. Впечатала ударами правила «воспитания», вычерчивая снова по её коже синяки, засосы, царапины. Но, оказавшись в этом коридоре, и видя ничуть не сожалеющую Шиён, Бора могла только прожигать её своими глазами. При этом улавливая любой намёк на прежнюю теплоту в Шиён; на прежнее, что заставило Бору доверять девушке, стоящей впереди; девушке, в который раз пренебрегшей их отношениям. – Не намного больше, чем сделала ты, – Шиён фыркает, снося стоически борин взгляд. Бора порывисто выдыхает, и толкает Шиён ладонью в живот, прочнее вдавливая в стенку. Вжимается в неё и неотрывно вперивается в её заставшие в ожидание зрачки. – Я никуда не уезжаю и не собиралась, – чеканит вполголоса старшая. – Что на тебя нашло? Ты настолько мне не доверяешь? Шиён качает головой, укладывая ладони на талию старшей. Бора посчитала это никак не комментировать, внимательно рассматривая мимику младшей и выискивая в ней подтверждения для себя, что Шиён сейчас – хотя бы немного, но отрезвела; пришла в рациональные чувства. – Я тебе доверяю, – бормочет, сильнее сжав ладони. – И потому закатываешь какую по счёту сцену ревности? – у Боры едва получается не накричать на младшую. Пока они ехали в такси, молчаливо смотря на сменяющийся пейзаж за машинными окнами, градус напряжения чуть спал, но заселившаяся обида и разочарование не покидали Ким. – Я не… – осекается, прикусив язык. Хочет Бору то ли оттолкнуть, то ли прижать к себе сильнее. И сделать так, как любила делать старшая: скрасить негативные чувства на чужом теле. – Я не могу возмутиться, на то, как ты продолжаешь любезничать со всякими незнакомцами, при этом забив на меня? – Я не забивала на тебя, – проговаривает с отчаянием. Шиён вновь подобное произносит, и Бора уже не понимает, как отвадить от младшей такое самовнушение. – Да ну? – усмехается. – Неужели не ты, всю прошлу… – договорить Шиён не дают. Бора резко дёргает на себя тонкий галстук, легко отыскав чёрную ткань в расстёгнутом пальто. Шиён сдавленно выпускает воздух из губ и не вырывается. – Как долго нам ссориться, только потому, что ты не веришь, как мне дорога? – ласковые слова, сказанные обвинительным тоном. От них Шиён цокает языком – старается, не прерываясь на хриплые вдохи, от стягивания узла на шее. – У тебя нет ни единого повода для ревности. Я что, выгляжу настолько хреновым человеком, чтобы изменять тебе? – и наклоняет шиёнову голову ниже за галстук, так, чтобы дыхание младшей падало на губы. – Не выглядишь, – кряхтит она. Бора чуть ослабляет хватку, позволяя Шиён нормально изъясниться. Шиён чуть прокашливается, не выпрямляется, но утыкается ртом в борину шею. – Ты мне тоже дорога. Очень дорога. Я не могу себя контролировать, – младшая вцепляется зубами в открытый участок тела. Бора шипит сквозь стиснутые зубы и отталкивает девушку за плечи. – Не оправдание, – неотступно раздаётся от Ким. – Зачем срывать мероприятие, от которого зависела моя карьера? Мы бы с тобой нормально разобрались во всём. Вдвоём. Дома. Но ты решила напиться, покричать, и обвинить меня во всём. – Ничего я не сорвала, – фырчит Шиён, предпринимая попытку вернуться к шее. Бора ведёт плечом и не позволяет. – Мы тихо смылись с мероприятия. Никто ничего не заметил. – Потому что Сынён отмазал меня! – возмущается. – И потому, что я увела тебя домой. Не давая дальше кричать во всю глотку. – Опять Сынён. Он же такой хороший, в отличие от меня, – голос угрожающе садится, съезжая на октаву ниже. Бора чётко слышит, как много в шиёновых словах обиды, но так же слышит, как оглушительно трещит её собственное сердце. Стоять рядом с младшей, плотно прижавшись – знакомое, родное, тёплое и расходящиеся комфортом, вместе с её цитрусовым запахом. Но всё надламывается, как и внутри Боры, когда у Шиён на лице написано непонимание сделанных поступков Неужели, что-то неправильно? – думает она. – Моя реакция ясна, Бора должна была ожидать, как мне будет неприятно. И ещё добавляется в тёмных радужках гнев, вспомни она, как улыбалась лучезарно её девушка, которая сейчас сжимает в полоску губы, дрожа от злости и от страха. – Тебе действительно наплевать на всё, что между нами было? – хрипло спрашивает Бора. Отшатнуться от Шиён желается, но ноги будто приросли к полу; либо окаменели от ошеломления, что это Шиён говорит, что Шиён так думает, что её Шиён, по правде, способна совершать одни и те же ошибки. Бора так долго была слепа, не разрешая себе видеть эту её сторону. У них всё было хорошо и счастливо лишь тогда, когда никакого иного воздействия со стороны не предвиделось. А стоило другу Боры – другу, который впервые за долгое время появился у Боры – войти в их жизни, помогая реализовывать мечту, Шиён обратилась в сплошь шипастую стену обвинений, замкнувшись в своём страхе остаться одной. Незначительное происшествие. Ничему, по мнению Боры, не угрожающее. Что будет, произойди нечто масштабнее? Боре невозможно жить с такой скованностью. Будто её принуждают действовать по тому шаблону, который ей ненавистен. Такое уже проходила; такое уже присутствовало в её прошлом. Она понимает, что встречаться с кем-то – выстраивать многое в жизни и для другого человека; но не так. Бора продолжает бояться, что скажи Сынёну или не ему слово, и Шиён, разозлившись, уйдёт из её жизни, принося с этим так много страданий. – А тебе? – ответно бросает, не подмечая грусти в кимовых глазах, что точно бы Шиён вынудила прийти в себя, не заполняй её разум безостановочная импульсивность и безрассудство. – Ты сделала меня своей грушей для битья – только не била, а трахала, когда нужно было, – Шиён нравилось, но в данный момент ощущается несправедливостью. – Ты так постоянно делаешь. Орёшь на меня, потому что с картиной проблемы. Но потом, почему-то, с Сынёном такая милая и приветливая. Что я должна была чувствовать? В словах младшей была доля правды. Бора ощутила укол вины, граничащий с ещё большим раздражением. – То, что открываться я могу лишь с тобой, – на выдохе произносит Бора. Носом шмыгает и падает головой на шиёнову грудь. – Знаю, это было жестоко с моей стороны. Но с кем я ещё могла делиться переживаниями? – бьёт по плечу Шиён. Младшая притихла. Губы покусывает, напрочь забывая про бывшие борины наказы такого не делать. – Я не против, чтобы ты была со мной честна, – проговаривает Ли. Кладёт подбородок на макушку старшей, обнимает нежно-нежно – будто вовсе несколько секунд назад не хотели растерзать друг друга. – Невыносимо видеть тебя с другими. И я… – мнётся, поглаживая талию Боры руками. – Тебе снова было страшно, что я уйду? – предполагает. С груди младшей не поднимается, трётся об ткань пальто и пиджака. Бора от неё немыслимо зависима – последствия такого прямо сейчас показываются. Она глотает в себе предложение, что: «Мне тоже было страшно, Шиён, что ты уйдёшь». Бора всё также хочет младшую спасти. Помочь ей, в этом омуте терзаний, но почему же – Бора, вместе с Шиён утопает в болоте, и её лишь тянут вниз. Раньше казалось, что они доплывают к свету. Теперь кажется, что ещё чуть-чуть и вокруг ног завяжутся водоросли, не отпустят, утянут на самое дно. – Было, – подтверждает. Шиён чересчур эмоционально нестабильна. Эмоции вечно портят – всё; одновременно всё – принося. Что приятное, что ужасное, что прекрасное, что губительное. – И потому ты испортила вечер, – без упрёка. Бора понимает. Не должна, никак не должна, следуя шиёновым словам, тому, что она говорит, Боре правильнее прекратить быть такой. Но избавиться в раз от привычного, заевшего – не получится. – Как будто я это планировала! – полукриком. Бора невесомо дёргается в руках. – Началась паническая атака, а дальше по наклонной. Старшая выдыхает: долго, протяжно. Всем весом наваливается на Шиён. Жмурится в задумчивости. Не находит слов, чтобы ответить. Только прижимается трепетно. Бора желает потеряться в запахе Шиён, а не в своих чувствах, которые приносят много-много боли. Шиён обнимает в ответ, и делает именно так, как умеет только она. Бора никогда себя более крошечной не чувствовала. Но когда Шиён сжимает в руках, цепко, но мягко, никогда не хотя отпускать, Бору с ног до головы накрывает осознанием своей хрупкости, податливости. У них ссоры, в большинстве случаев, заканчивались так: у стены, касаясь друг друга, прикрыв умиротворенно глаза. Только вот, у Боры глазные яблоки под веками дёргаются, точно в сложной задумчивости; а хватка на шиёновой талии до ранящего отчаянная. Сказано осталось всё, кроме одного. Боре невыносимо жить от хорошего состояния Шиён до плохого. Не может вечно таскаться с Шиён, делая вид, что всё хорошо, что всё у них прекрасно-невероятно, и все тревоги попусту. Как часто Шиён будет оправдываться: «Я не хотела», вести себя, подчиняясь импульсивности, после приходя жалостливым волчонком. Легко поддаться желанию пребывать в сладкой беззаботности. Легко прямо сейчас горячо младшую поцеловать, затащить в постель, делая вид, что во всём разобрались. Слушать признания любви на ухо и не думать о долгосрочности и завтрашнем дне. Такое – допустимо на отношения, которые заведомо закончатся; которым не суждено перерасти во что-то более крепкое. Бора хочет с Шиён что-то намного крепче и правильней. Устойчивое и самое-самое надёжное. Оставить её с собой навсегда, на столько, сколько позволит отведённое на жизнь время. – Что ты собираешься делать? – осторожно проговорила старшая. Голос слышится приглушённым, охрипшим от давления. – Ты о чём? – у младшей нет никакого желания продолжать разговор. Ей сладко, до сонливости, стоять, прижимая Бору к себе. Удобнее и чудеснее положения не найти. – Про тебя. Что ты собираешься с собой делать? – объяснениями она ещё сильнее ввела Шиён в растерянность. Каждый произнесённый её слог дыханием падал на шиёновы ключицы, создавая вакуум умиротворения, напрочь отгоняя тревожные мысли. – Ты о чём? – вновь переспрашивает, щекой упираясь в макушку светлых волос. – Не тупи, – ворчит Бора. – С такой тобой – я сомневаюсь, что смогу и дальше встречаться. Шиён широко открывает глаза. Она подумывает, что ослышалась. Бора голос не повысила, сказала безмятежно, точно посредственная шутка или ещё что незначительное. Шиён всматривается в полутьму квартиры, не меняя положения своей головы. Бора сказала – что? Шиён едва удерживается, чтобы встрепенуть её за плечи. Ей точно послышалось. – Не молчи, – Бора елозит макушкой, вынуждая Шиён очнуться. – Я спросила, значит отвечай. – Я не пойму, о чём ты, – потрясённо шепчет. Бора отстраняется, фыркает. Шиён, нехотя, выпускает старшую из своих рук, и исподлобья на неё смотрит. Застывает в ожидании. Неприятном и скользком. Заранее осознавая дальними уголками сознания, про что твердит Бора. Мысленно её останавливает, прося не говорить. Это всё испортит (хотя - куда уж сильнее), это сломает последнее, оставшееся у Шиён. – Твоя болезнь, – твёрдо произносит старшая, – ты собираешься её лечить? Хоть что-то делать? Бора долгое время избегала этой темы, надеясь, что Шиён разберётся самостоятельно, самостоятельно придёт к выводам, что Бора, пусть и готова оказываться рядом с Шиён и помогать, терпеть постоянно её скачки и ненадёжность – не станет. И осознала, что ошиблась, оттягивая этот разговор. Шиён реагирует агрессивно. Искажается в лице, вспыхивает ушедшей яростью. На Бору озаряется, как на предательницу. – Не думала, что и ты… – она поджимает губы. – Тоже хочешь изменить меня? Сделать так, чтобы тебе было удобно? Чтобы я не портила твою жизнь? – Я не это имела ввиду, – порывается остановить начинающуюся истерику у Шиён, но младшая её не хочет слушать. – Знаю я, что ты имела ввиду, – с неприязнью выплёвывает. – Со мной невозможно жить, я ведь больна! Тебе всё же противно это, верно? Как же со мной, такой сломанной, можно быть вместе? Как такую меня – можно любить? – у Шиён в груди жжёт давней болью, вновь воспалившейся с новой силой. Бора резко открывает рот, готовая закричать, что она любит Шиён, но не говорит; не может; даже в такой ситуации. Скажет – совсем станет уязвимой. И, как узналось, Шиён не совсем тот человек, перед которой Бора может себе позволить не прятать самое сокровенное. Три простых слова. Давно живущих внутри, сформулировавшихся давно. И останутся там же. Глубоко зарытые и похороненные. Думает, что Шиён признаётся, а та – не поверит; перевернёт сказанное по своему и использует, чтобы вновь обвинить. – Ты, блять, идиотка, – чертыхается старшая. – Не устраивай вновь сцены. Я просто хочу поговорить. – Зачем?! Нам никогда эти ебучие разговоры не помогали, раз ты хочешь расстаться. – Я не хочу расставаться, – заверяюще произносит. – Ты мне важна и нужна. Ты же понимаешь, как влияешь на меня? Как я к тебе привязалась? Я беспокоюсь. Боюсь за тебя и хочу помочь. А не расставаться. Пробирает от одного слова «расстаться». Что Бору, что Шиён. Старшая и впрямь ничего не сказала про разрыв. Лишь пытается донести до Ли, что нельзя выстроить дальнейшие отношения на зыбкой почве. Не сама болезнь Боре мешает, а шиёново поведение. Но младшая воспринимает именно так, будто всё, конец, трагедия и затухший начинавшейся надежды, что её приняли, свет. Будто Бора прощается – прямо как в её недавнем наваждении – и открещивается от её слов. Скрежещет в сознании, а сердце клокочет бешено. – И запереть меня в больнице, чтобы «помочь»? – вскрикивает. Они стоят друг от друга на небольшом расстоянии, но ощущение, что сантиметр за сантиметром отдаляются, и ничто не в силах этому помешать. Бора вконец выкипает. – Да почему у тебя всё из крайности в крайность? Знакомое чувство безысходности накатывает. Говори, не говори Шиён, она не поймёт, пока, с истечением некоторого времени, не угомониться, и, возможно, осознаёт всё ей сказанное. Что правда. Пройдёт время и Шиён поймёт, насколько неправильны были её Боре слова. И какими глупыми её мысли. Продолжать уничтожать вокруг себя всех-всех, не находя в себе отказ видеть истину. Не находя в себе то, что с лёгкостью возможно исправить, если признать проблему. И поймёт: она совершила то, за что ненавидит себя сильнее всего иного. Но не сейчас. Шиён дышит громко, будто вот-вот задымится огнём её лицо. Сжимает руки, и ноги сами собой несутся к выходу. Чтобы скрыться от бориного испытующего взгляда, под которым ранее Шиён растворялась в ласке, а теперь заходится ядовитыми ударами по сердцу, розгами, забирающимися сквозь кожу, вены, артерии, доходя до самого уязвимого. – Неужели я не заслуживаю быть рядом с тобой? – Шиён пропускает сказанное Борой, и слова эти выговаривает потеряно, подавлено. Бора щурится, останавливая слёзы, ниоткуда взявшиеся на глазах. Порывается младшую обнять, успокоить, заверить, что они со всем справятся. Но исправлять и справляться – желается лишь Боре. Лишь она стремиться к тому, чтобы решить все их проблемы, избавиться от всех тревожащих страхов и заиметь гарантии. Она делает полшажка назад, только бы не стоять к Шиён так близко, так неминуемо рядом, чтобы руки, неосознанно, к ней не потянулись. Боре и без этого невыносимо знать, что границы их отношений заканчиваются здесь; что некуда больше расти, некуда больше идти. Бора запуталась. Она начинала разговор с совсем иными намерениями и, по набиранию оборота напряжения между ней и Шиён, совсем сомневается, и думает новое, приходящее – и очень, очень грустное, приводящее к пересушенному горлу и влаги на глазах. – Неужели я заслуживаю постоянно бояться, что ты пропадёшь, ничего не сказав? Что ты резко изменишь своё мнения насчёт меня, и я не буду знать, что случилось? – Ким почти шепчет; сдавленным, поломанным голосом, таким, который Шиён не было разрешено допускать. – Не думай, что я внезапно почувствовала нужду поговорить об этом. Я давно переживаю. И я надеялась, что ты сама поймёшь, как травмирующе мне знать, сколь ты привержена к алкоголю и как любишь саморазрушаться. На Шиён с каждым кимовым словом будто обрушиваются целые здания, и хруст кирпича слышится у уха. По ощущениям так же. И где-то по позвоночнику ползёт кромка льда, заполоняет под кожей, вынуждая ёжится и всё ещё хранить желания убежать. Избежать разговора, избежать бориной серьёзной интонации и тому, к чему всё идёт. Ей страшно; ей, как и Боре, но в разы сильнее, становится страшно. Не верит, что произносит то самое – от которого немудрено рухнуть в обморок – Бора, её Бора, к которой Шиён бежала, чтобы спастись. А не от которой намеревается убегать, чтобы защититься. Она всё ещё ребёнок. Покорёженный ребёнок, не умеющий справляться с трудностями; она едва учится, скоро, правда-правда, научится, но пока что – не умеет. Бора замечает, какие метаморфозы с шиёновым лицом происходят. Как сходит на нет её злость, заменяясь ошарашеностью и просьбой, чтобы Бора прекратила и просто её обняла. Но сколько можно идти на уступки. Дальше продолжать, Бора не сможет жить – и радоваться; встречаться с Шиён – и улыбаться; быть с Шиён – и чувствовать безопасность. – И, конечно, я хочу, чтобы ты была здорова, – проговаривает убедительно, мирно, пытаясь, пусть и на немного, показать младшей весь спектр чувств и желания (будущего с ней) бушующий внутри. – Чтобы ты не страдала от собственного разума. Чтобы не искала спасение в алкоголе. Шиён качает головой. Она против, против. Это не должно быть – так. Открывает рот, хрипло произносит: – Я ищу спасение в тебе. Бора снисходительно улыбается – но ничего не отдаётся тёплыми чувствами; лишь больше тяжелеет в лёгких. – Но я боюсь, что больше не смогу находить в тебе – своё. И, несмотря на это, я не хочу с тобой расставаться, понимаешь? – Не понимаю. – Я тоже, – усмехается. Шиён от этого звука жмурится, будто её ударили в солнечное сплетение и лишили дыхания. Она близка к этому. Близка, чтобы перестать дышать и застыть, молясь про себя, чтобы кошмар – коим она нарекает происходящее – закончился. Похоже на кошмар. Полумрак в квартире, стоящие недозволительно далеко друг от друга девушки – любящие друг друга безумно, но не способный быть вместе. Шиён стоит в пальто, но ей холодно; так холодно, как не было ни разу в собственном «доме» с открытыми окнами. Голова тяжелеет тоже сильнее, чем было там, под воздействием виски и горьких сигарет. Отчего она не чувствует теплоту кимова вишнёвого запаха? Отчего вдыхает – с натяжкой – колкий, будто зимний, воздух. Бора продолжает говорить, себя заставляя: – Тебе правда было наплевать, что ты сорвёшь важный для меня день. Ради удовлетворения своего эгоизма. И я понимаю, что ты не перестанешь такое совершать. Но я остаюсь здесь. Тупость, скажи? – почти шутливо изрекает, но, посмотрев на Бору, понятно – как больно ей такое говорить, признавать. Почему всё привело – именно к такому; куда делись их безмятежные разговоры, поцелуи и открытие сокровенного, без боязни быть не принятым. Шиён не отвечает, тупость это или нет. Она молчит с несколько минут. Ни о чём не думает; ничего не чувствует. Правда, кое-что одно, остаётся. Тягучее, как от нескольких долгих затяжек виноградными сигаретами; и после – нырнуть в солёную океаническую воду, насильно затыкая нос и рот, барахтаясь, но не всплывая. Ей не посмотреть на Бору. Потому что она – неспособная к любви; испорченная, как бы поперёк не утверждала старшая. У Шиён оставалась надежда, что такую её тоже будут оберегать; с такой ею тоже захотят быть. Бора с ней и была. Была. Была, пока Шиён до конца себя не показала и не высказала заложенное в самых тёмных углах. Бора отворачивается, заметив самое ужасающее в Шиён и отказывается, как думает Ли, от неё, чтобы избавиться от проблем. Совсем не хочет думать, что Бора до разрыва сердца (разбить его – возможно; и это чертовски больно) отпускать Шиён отказывается. Отказывается думать, что Бора её приняла, но хочет замечать шиёновы шаги, шиёново старание, шиёновы изменения – избавление от ведущих к смерти привычек и мыслей. Отказывается видеть – с каким томлением смотрит старшая, будто так и ждёт, что Шиён встрепыхнётся, криво улыбнётся, скажет: «Я буду стараться сделать так, чтобы мы смогли остаться рядом». Шиён себя жалеет и в себе замыкается. – Раз ты остаёшься, – наконец заговаривает Шиён. Бора чуть замирает; и кричит в голове «пожалуйста, скажи то, что обнадёжит меня». Но Шиён, распрямившись и недобро усмехнувшись изрекает: – Тогда уйду я. Ты всё равно не против. Бора не в силах сказать что-то против. Пересохшее горло отказывается изрекать звуки. Немо следит за Шиён и едва не падает – но даже если бы упала, Шиён не подхватит. Ведь Шиён, не кинув на Бору ни одного взгляда, лишь опустив голову, поспешно отходит от стены. Стремительно покидает квартиру. Бора происходящее видит, как в замедленной съёмке; в уши вливается белый шум, помехи, резонирующие эхом по внутренностям, точно оттуда выдрали кусачками последнее. Шиёнов силуэт расплывается, либо Бора перестаёт различать объекты. На лице младшей полное, не притворное, безразличие. Её ведёт чуть в бок, когда она вышагивает за дверь, из-за опьянения; из-за навалившихся ощущений, неожиданно вызванных Борой. Шиён бесшумно уходит. Не оставляя за собой прощальных слов. В её понимании, видимо, Бора не достойна оправданий. Уходит, когда Бора просила: никуда не пропадать. Вкрадчиво шептала мольбу, обнимая Шиён, и действительно верила, что Шиён не исчезнет. В квартире виснет оглушающая своей насмешкой тишина. Бора не двигается, стоит на месте. Ноги её дрожат, последние секунды удерживая девушку в стоячем положении. Дрожит всё тело, накатывает потерянность, от которой простые движения кажутся неразумными и неясными. Потому Бора всматривается в стену, где только что стояла Шиён, и часто-часто моргает, силясь понять, как обычное желание поведать о своих переживаниях – переросло в очередную, очень ирреальную, ссору. С фатальным, видимо, для их отношений, исходом. Бора покачивается и опирается на противоположную стену. Откидывается до стука головой об поверхность; но больнее ей никак не станет. Она плавно съезжает по стене вниз, бесшумно всхлипывая, и смотрит всё тем же заплывшим взглядом на потолок. Её ноги подгибаются под кривым углом, угрожая после не встать, от затёкших мышц. Но Бора ничего не соображает и не чувствует – тоже; кроме обжигающего в горле и в груди, так тягостно что давит. Ей давно Юхён говорила: «Если ты сейчас сомневаешься, что сможешь вынести её характер, её болезнь, просто не лезь туда. Уйди от неё и никогда не появляйся». Бора не сомневалась. Не ушла, не хотела Шиён от себя отпускать и не собиралась. Попросила только: не наносить своими поступками новую, но повторяющую точно-точно предыдущую, горечь. В итоге: Бора в одиночестве рыдает на полу собственной квартиры, оставленная Шиён, что без сомнений ушла.