Тонущие в ржавости заката

Бора не помнит как уснула – или отключилась, от недостатка сил. Не помнит, как дошла до кровати, упав в подушку лицом. Вместо сна заволакивающая тьма, очень беспокойная, но, в тоже время, не запомнившаяся. В голове шум, звон белых помех, и ощущение нереальности реальности. Проснулась от надоедливого и частого звука входящей мелодии. Сынён настырно добивался от Боры ответа. Бора не хотела ни с кем говорить. Она хотела покоя и чтобы всё вокруг исчезло. Какой из её поступков вынудил вновь ощущать покинутость и пустоту, от – повторного – ухода Шиён. В прошлые разы принималось легче. В прошлые разы, кое-как, но Бора прогоняла от себя мысли, связанные с этой девушкой. В прошлые разы между ними не было так много всего. Что делать дальше – не знала. Бессилие и давка в груди. Отвратительное ощущение. После звонков Сынёна, Бора смогла разлепить глаза, покалывающие от давних слёз. Уселась на кровати, смотря в темноту гостиной-спальни. В коридоре всё так же горел свет. Никого, кроме неё, и её сдавленного горла, в квартире не было. Подтверждая самые жуткие догадки: ничего из случившегося не иллюзия. Она растерянно огляделась вокруг, отыскивая мобильный телефон. Тот оказался в кармане пальто. Бора еле-еле дошла до одежды, спотыкаясь об воздух, как в бреду. Действия её вялые, нерасторопные, придётся ещё переваривать произошедшее. А пока первичные ощущения захватило полностью тело и разум. Её трясло, и в голове ничего не выстраивалось по требованию, только разбегалось, не давая сосредоточиться. – Алло? – бесцветный тон собственного голоса удивил. – Наконец-то! – оглушительно вскрикнул Сынён, отчего Бора отдёрнула телефон от уха. – Я уже хотел вламываться тебе в квартиру. С тобой всё нормально? – Не знаю, – выдыхает. Трёт по глазам. Бора никогда так ватно себя не чувствовала. Будто не она, будто сон, что крутится и дребезжит. – Я спала. Встала от твоих звонков. Что случилось? – Я просто беспокоился, – говорит он, слышится в тоне облегчение. – Вы так ушли с Шиён, а после никаких знаков, что живы. Упоминание Шиён прошлось по Боре чем-то средним между высоченной волной и ударом камня в живот. – Ты слышишься очень потерянной. Всё-таки что-то произошло? – продолжает парень говорить, а Бора вот-вот разрыдается. – Я… Да, что-то, – отвечает приглушённо. Усаживается порывом на тумбочку у входа, плечом упираясь об зеркало. – С Шиён? – быстро догадывается Сынён. Бора жалобно угукает, и даёт себе мысленную оплеуху, за то, как раскисла. Не хватало рыдать навзрыд Сынёну по телефону. Она делает несколько глубоких вдохов, хотя бы на время приостанавливая эмоции. – Хочешь я приеду? – Сынён не считает зазорным, что у Боры дрожит голос и она скинула маску всесильной девушки. У него лишь скребёт внутри от боли за неё, потому ринется тут же, попроси она о помощи. На мероприятие заметил, что что-то не так; странные взгляды, а после едва слышные, но чёткие крики. Бора скоро сбегает с банкета, с такого ей важного, и говорит какие-то бредни суматошными слогами. Он без притворства переживал. – Н-нет, не нужно, – всхлипывает Бора. Сжимает до отметин на ладонях кулаки. Вынуждает себя сдерживаться. Никто не умер; не произошло ничего непоправимого. Пусть ощущает, как умирает что-то внутри неё самой. Коридор выглядит, как замерший во времени. В глазах блики галлюцинациями шиёнов силуэт у стенки. Правдоподобный, что желается кинуться к ней. Но Бора знает – ложные видения. Сколько вообще времени прошло? На шторы не падает дневной свет, наоборот мрачноватые тени и тишина за окном. – Бо, я, если что, всегда тут, – произносит заверяюще. – Позвони мне, когда станет совсем паршиво. И если захочешь поговорить. – Хорошо. Спасибо. И вот из-за этого прекрасного парня – Шиён взбесилась, доведя свою ревность до безумия? Не заслуживает Сынён такой ненависти, которая исходила от Шиён. Именно он же будет Бору вытаскивать со дна – пытаться – из-за Шиён; из-за её влияния и того, как глубоко пала Бора в чувствах к ней. Бора тоже не заслуживает всего этого. Не отчаяние, заполонившее мысли, не Сынёна, беспрекословно желающего оставаться рядом, быть опорой. Сынён ещё несколько раз повторяет в трубку, что он готов приехать в любое время дня и ночи. Говорит, чтобы Бора пошла отдыхать, а потом рассказала ему правду о «ужасном галерейном происшествии». От его речи, Бора ловит связь с настоящим миром. Вымучивает кривую улыбку, унимая подрагивающие коленки. Слёзы больше не копятся в уголках глаз, и Бора потихоньку осознаёт, что именно случилось, к чему привёл с Шиён разговор и куда девушка запропастилась (ведь первые минуты пробуждения, Бора отчего-то думала, что отыщет Шиён под боком, а картинки сегодняшней ссоры – лишь сон). Сбросив звонок, смотрит на время. Раннее утро. Бора в толк не возьмёт, из-за чего уснула и почему потребовалось организму именно уснуть. Может, чтобы спастись от сотрясающей грудную клетку истерики, на некоторое время отрезая Бору от реальности, чтобы она вовсе, в след за Шиён, не сошла с ума. Ей нужно привести себя в норму и разобраться: обернулся ли её преждевременный уход с банкета нехорошими последствиями. Намеренно ограждает себя про рассуждения её дальнейших действий, связанных с Шиён. Писать и звонить ей не будет. Бора слишком зла, ей слишком досадливо. И, конечно, больно. Но это очевидно, будто иной исход принять могло. Идёт в комнату раздеваться, сбрасывая раздражающее уже платье. Бора надеялась, что вечер закончится так, что по приходу домой Шиён одежду снимет, перед этим, несомненно, любуясь видом. Так и было бы. Без сомнений было бы. Но жизнь Боры – сраная мелодрама. Наладилось одно, разрушится другое. Бора успевает лишь накинуть футболку – купленную Шиён, но Бора не заметила, схватила первое попавшееся, – как по всей квартире раздаётся непрерывный звон. Настойчивый, частый. Сынён всё же решил прийти к ней? Он мог, парень никогда не отличался сдержанностью. И если припекло, он сделает, повинуясь исключительно чувствам. Бора быстро натягивает шорты и, выдохнув от несильной радости, что возможно это Сынён, и ей будет кому выговориться, пошла открывать дверь. На неё свалилось что-то тяжёлое и резко пахнущее спиртом. Бора отпустила ручку двери, боязливо отпрыгнула. Надо было посмотреть в глазок, либо же спросить, кто. Какая глупость: Сынён бы не успел так скоро приехать. Бора перестаёт мыслить логично, она вообще разучивается мыслить, из-за Шиён. Которая, вопреки воплям, доносившимся менее чем пять часов назад, ввалилась в борину квартиру. Шиён, хаотично хватаясь за дверь, удерживается в вертикальном положении. Голову на Бору не поднимает. Сил не хватает; она до невероятного пьяна и недовольна всем и сразу. Бора с минуту стоит, ловит ртом воздух (отдающий перегаром) и округлившимися глазами за младшей наблюдает. Почувствовала одновременно разочарование и успокоение. На Шиён всё тот же костюм. Но вид – неприглядный. Чуть побитый; одежда грязная. Лицо красное, неразумное, с блуждающими глазами. Она пила всё время с того момента, как ушла? Типичное поведение. Бора скривилась и, справившись с неожиданным появлением, отошла чуть поодаль, ожидая, когда Шиён хоть что-то скажет. Шугается от озарения, что не обрадовалась шиёнову приходу, никогда не было таких чувств, обуревающих сердце, как сейчас; как в тот момент, когда Шиён наплевала на борин выбор, её желания, потребности, решив убежать от трудностей. – Бор… – выдала младшая, спотыкаясь. Падает на пол, уперевшись ладонями. Бора в её сторону дёргается, но останавливается, не помогая встать. Шиён неуклюже приподнимается. С усилием возвращается на ноги, теперь уже впериваясь в Бору прямым взглядом. От него неприятно. Зрачки её расширены, а радужки вовсе непроглядно чёрные. С затаившейся тишиной нападающего зверя. Шиён пугает. Боре действительно становится страшно. Забывает про надежду, что Ли пришла извиниться и нормально обсудить ссору, признать свою неправоту. Она непроизвольно шагает ещё дальше спиной, но Шиён, в тот самый момент, набрасывается. Вскрикнув, Ким её за плечи отталкивает. Задерживает дыхание, ведь от запаха алкоголя мутит. Он едкий, что глаза по-новой щиплет. – Ты снова… – цедит Бора. Мгновенно на теле появляются шиёновы ладони, суматошно трогающие. Бора пинает её коленкой и отпихивает девушку. Шиён ухмыляется, покачивается из стороны в сторону. Бора поражённо на неё озаряется и теряется во всех последующих словах. Прижимается к стене, будто в неё влезть желает и спрятаться от незнакомой Шиён. Не узнает совсем. Ничего в ней не показывает о той девушке, которую Бора любит. Ощущает, как что-то трещит; где-то по линии рёбер. Дёргается назад, бьётся об стену головой, когда Ли приближается. – Неужели не нравится? – Шиён притворно удивляется, корчит гримасы, дуя губы. Опирается рукой о стену около головы Боры, дышит спиртом на старшую. Говорит, точно в сознании, и точно не завлекло пеленой опьянения. Это ужасает пуще прежнего. Бора молчаливо взгляд к ней поднимает, скукоживаясь около младшей. У неё от шока ничего из горла не вырывается. Лишь прокручивается видеоплёнка, как Шиён однажды так же напирала; и что испытывала ошарашенная Бора. Как неприятны были шиёновы касания. Точно как теперь. Не получив ответа, Шиён закатывает глаза. Впивается в губы, кусает – получая от Боры ещё один удар. Не отстраняется, напирает жёстче, удерживая старшую за щёки. Насильно толкается языком в сжатые борины губы, слыша мычания и требования прекратить. Шиён ведёт, и кружится от множественного выпитого виски голова. Её движения рваные, грубые и царапающие. Оставляет на губах старшей ранки, докусывает до крови, когда Бора противиться. – И чего? – фыркает Ли. – Ты же каждый раз ссоры наши заканчивала сексом. Тебе было нормально. Я тоже хочу, – в оправдание она шепчет. Бора с горечью всматривается в шиёновы глаза, так близко расположенные к её собственным. И взрывается в радужке неверие. Она не знает, что противопоставить шиёновым «я тоже хочу», потому слова заседают в горле. Кричать, правда, хочется: «Кто ты». Потому что – не Шиён. Боре требовалось и тогда, в метро, понять – Шиён бывает такой; может быть хуже. Но не хочет, как принять добровольно. Ким качается головой и ползёт по стене вниз, стараясь вырываться. – Бора, – цокает младшая языком. Выпускает её лицо из ладоней. Ким пользуется этим, головой утыкается в шиёнову грудь. Прячется. Всё ниже хочет опуститься; выбраться. Но Шиён перехватывает талию. Недовольная. – Почему мне нельзя, а? – обвиняет. – Пожалуйста, угомонись, – перекладывает руки на плечи младшей, скрепляет за шеей. Неловко обнимает. Почти молит её стать прежней. Жмурится с силой, вдыхает шиёнов запах – не находя в нём родного цитрусового аромата. Она пахнет влажностью, баром и спиртом. Наверное, на улице шёл дождь. Ещё она пахнет несчастьем; разорвавшимся от боли сердцем. – Угомониться? – иронично изрекает. Давит пальцами борину талию. Нещадно трогает, будто вовсе не любимая её девушка, а кто-то взятый на одну ночь. И, даже в первую их ночь, Шиён и подавно не позволяла ничего близкого. Бора не хочет такое сравнивать. Но каждый вдох-выдох у неё по шкале соединяется с прошлым и она готова поставить на кон всё, только бы настоящее время прекратилось. – Почему я должна угоманиваться? – буквы у неё глотаются от сложности говорить, заплетающийся язык мешает. Бора всё висит на шиёновой шее и не вытерпит, увидь её бесчувственные глаза. Горящий возмущением, гневом и обидой. – Потому что ещё чуть-чуть – и я никогда не смогу посмотреть на тебя. Бора – почти. Уже почти – не может. Но шанс, мизерный, остаётся. Оставляет возможность хорошего конца для них вдвоём вместе, а не по отдельности. Но Шиён, кажется, сказанное показалось незначительным. Она забирается руками под футболку и скоро накрывает грудь, жмёт, наслаждается. А Боре страшно и скользко. Скоро завоет в голос. Стоять вот так, надеясь на чудо – глупо до невероятного. Человек не поменяется, если слишком сильно захотеть. Бора выдыхает. Сглатывает слёзы, моргает часто-часто. Резко отталкивает девушку. Получается. Шиён сама делает пару шажков назад. Ухмыляется всё так же, и стукается о противоположную стену. – Зачем ты это делаешь? – у Боры в голосе режется вселенская усталость. Она поправляет одежду быстрыми движениями. Обнимает себя за плечи и поднимает на Шиён затравленный взгляд. – Потому что, – хмыкает. Запихивает ладони в карманы, но промахивается, матерится сквозь зубы. У девушки уходит лишних несколько секунд, чтобы понять, что карманов в её брюках нет. Бора пред взором немного расплывчатая. Но она есть. И Шиён желает сделать так, как делала не единожды старшая. Не понимает, что не так и отчего Бора трясётся. – Зачем?! – непроизвольно вскрикивает, носом шмыгает. Небрежными касаниями стирает не появившиеся слёзы на щеках. – Потому что это я! – шипит Шиён, срываясь на последней букве. – Я такая. И ничего ты с этим не сделаешь. Я не собираюсь меняться, делать что-то со своей болезнью. Я есть я. Таковой и останусь, – порывисто высказывается она. Кривит губы. Челюсть подрагивает, вынуждая зубы глухо стучать друг об друга. У Боры взгляд стекленеет, за секунду из него вымывается всё светлое. Шиён поёжилась из-за безжизненной реакции и приглушённо рассмеялась. – Конечно, ты такое не примешь, – делает вывод младшая. – Кому это надо. Я приношу одни неприятности. – Ты создаёшь их, – кряхтит Бора. Её плечи, бывшие напряжёнными, опускаются, выдавая полное изнурение. У неё просто опускаются руки. В буквальном и переносном значении. Она – беспомощна. Как могла думать, что способна Шиён спасти? Бору шлют с этими детскими порывами, не желая и на секунду пойти на встречу. Шиён не нужна помощь. Шиён не нужна любовь, которую Бора старалась ей показать. И не нужны попытки создать между ними нечто такое, что не развалиться от одного ветреного дня. Шиён, наверное, вообще ничего не нужно. Только алкоголь, да сигареты. Только обида на весь мир и уверенность, что она внутри бракованная, безнадёжная, потому не стоит пытаться изменить. Боре, когда обрушилась правда, когда она во всех аспектах увидела Шиён – не нужна даже жизнь. – Может, я их создаю, – проговаривает Шиён. Шарит по карманам, чтобы найти сигареты. Не находит. Выпали, пока она пару раз навернулась по пути к Ким. – Но это ничего не меняет. – Да. Ничего не меняет, – Бора усмехается безрадостно и очень пугающе. Как улыбаются люди, узнавшие про смерть самых близких; побывавшие в самых мучительных ситуациях и подмечающие ещё одну, точно такую же. В её усмешке – нет ничего смирившегося. Там есть неконтролируемые эмоции, которых чересчур много, что ни одна всплывает на поверхность, оставляя на лице лживость. Бора не всплывает тоже. В груди тяжело давит, можно запереживать, что сердце вот-вот остановиться. Но Бора привыкла, ей не в первой сталкиваться с этим. Ранее возникало: от осознания, какая Шиён прекрасная и как крепко, ужасно крепко Бора к ней привязалась; и как с девушкой счастлива; как свободно улыбаться рядом с ней. Теперь возникает: от осознания, как невозвратно разрушилась их связь; как быстро они отдаляются друг от друга; и какими тисками-наручниками скованна Бора, зная, что она не сможет больше с Шиён находиться рядом. Бесполезно с Шиён говорить. Ей что не скажешь – пройдёт мимо. – Ну, – младшая бровь приподнимает, – мы продолжим, или как? – Иди спи, – равнодушно произносит. – Ты пьяна и тебе нужно отоспаться. – Не буду я спать, – рьяно протестует. Напирает на Бору, что, рефлекторно, выставляет руки вперёд. – Брось, Бора, – вздыхает Шиён. Падает на девушку всем телом, что получается у неё отлично, ведь она как ходячий мешок, только и ждущий горизонтального положения, а не этого неудобного вертикального. У старшей руки сгибаются, упираясь в чужую грудь, но Шиён не мешает. – Ты так делала, – охрипше вшёптывает на борино ухо. Кусает раковину, пока сама Бора вновь жмурит глаза и очень старается не заплакать. – Иди спи, – снова она повторяет, совсем неуверенно; скорее, как навязчивая идея, просто, чтобы что-то говорить. На иные фразы не хватает фантазии. Бора опустошена до последней живительной капли. Она сосуд, высушенный той, кто его наполнял неделями, нежно целуя – а не вгрызаясь в шею, – после обнимая, и касаясь мягкими губами её, Боры, ладоней. – Не-а, – весело говорит Шиён. Отсутствие сопротивления воспринимает как факт, что Бора, наконец-то, увидела, как им необходим обычный способ избавиться от нахлынувших неприятных страстей и напряжения. – Шиён, пожалуйста, – её голова безвольно оказывается на плече младшей. Бора за талию Шиён приобнимает, и сжимает руками с отчаянием. Зная наверняка, что это последний раз, когда она девушку касается. Шиён хотела было переместиться чуть пониже по телу старшей. Но свалилась назад, некрасиво плюхаясь, и ударяясь головой об пол. Взгляд Боры не меняется. Безразличный, совершенно апатичный. – Ладно. Я, пиздец, как пьяна, – признаётся, смеётся после. Со своего положения на старшую озаряется. – Мир такой забавный, когда плывёт и кружится. – Вставай, – Бора приседает, но не спешит Шиён поднимать. – У меня кончились сигареты, представляешь, – хохочет она. – Либо я их потеряла. Грустно это. Переживает за сигареты, не за законченные отношения. Бора не удивляется. Как давно всё шло именно к этому? Как давно Боре стоило обратить внимание, как невозможно с Шиён строить и планировать будущее? Верно, они чересчур разные и просто не те, кто идеально нашли друг друга, оставаясь на вечность вместе. Ищущие совершенно иного от собственного существования. Это вполне нормально. Думать всё, с точки зрения прагматика, не так больно. Бора закрывается в подобных размышлениях, пока Шиён вяло поднимается, растерянно головой мотая и, всё же, ковыляет до кровати, причитая, что Бора должна лечь с ней и они продолжат там. Напрочь забывает, что остаётся такая вещь, как бессистемная и не подчиняющаяся логике любовь. Которая не спрашивает. Которая просто показывает, какой трепет, какое тепло отзывается из-за одного-единственного человека. И ещё то, что не существует идеально подходящих друг другу людей. Все, рано или поздно, находят предмет спора, того, от чего возникнут несоответствия. Более важно, как справляются с этими несоответствиями. Взращивая эту издевательскую любовь, от которой одни проблемы, похлеще, чем от Шиён. Они с Шиён не справились, превратив выращенную любовь – в страдания. Шиён, как доползла до кровати, уже не вспоминала, что хотела, чтобы Бора легла рядом. Засыпает сразу же, как голова касается подушки. Засыпает в грязном костюме и пальто; в обуви, выпачканной влажной почвой; и с безмятежными снами, никак не осознавая, пока в крови алкоголь, а мысли всё такие же: неустойчивые, вспыхнувшие неправильными доводами, что Бора – больше не её. Ким на тихо посапывающую Шиён посматривает. Нет стремления раздеть её, нормально укладывая. Нет никакой разницы, что покрывала испачкаются. Оставаться с ней в одной квартире – не хочет. Ей сам воздух, пропитанный шиёновым пьяным дыханием; шиёновыми словами, от которых безысходность наваливается ледяной водой – невыносим. Это воздух может ещё хранить, как Шиён по полу этим босыми ногами шлёпала; пела, ходя по дому в одном нижнем белье, и как озорно улыбалась, доводя Бору до сердитости и широкой ответной улыбки. Воздух, в котором намертво отпечатан запах виноградных сигарет, от которого Боре тошно. Она в спешке одевается, будто потрать ещё минуту и произойдёт нечто ужасное – куда хуже, Бора, для тебя уже, метафорично, но очень точно, наступил конец света (Шиён же для Боры: свет, и там много за ним выжжено, пройдено. И Бора для Шиён: свет; который она собственноручно затушила). Пишет на клочке бумаги, найденной на кухне, сообщение Шиён. Пишет первое, приходящее в голову. Очень суматошно, не заботясь, что половину букв понять не получится. Даже срывается на корейский. Слёзы замывают глаза. Одна капля срывается, впитываясь тут же в белую бумагу. Оставляет записку и позорно сбегает – ей, действительно, тяжело перенести происходящее. Бора не была к такому подготовлена. В самых страшных представлениях не додумывалась до того, что произошло в реальность; что всё ещё случается. К такому не готовят. Иначе бы, на первом же занятии, Бора свалилась с каким-нибудь недугом, никогда не вылезая из захватывающей дрожи тела. Не верит, никак не верит. Но уходит, мягко прикрывая дверь и аккуратно её закрыв. Прогоняет наваждение снова открыть, посмотреть в квартиру, убеждаясь, что сейчас увидела плохой сон. Настал момент расплаты за преждевременное решение снова довериться человеку. Бора жалеет, что полюбила.