Напарники

      Через полтора часа Шото набрал его номер. — Все в порядке? Как там Очако? У нас есть кое-какой прогресс. Изуку тоже ещё здесь, погоди, я включу громкую связь. — Нормально, я отвёз её Аизаве, он «приглядит» за ней. — Стой, поправь меня, если я что-то не так понял. Ты отвёз сильного героя, находящегося под контролем злодея, в школу? С детьми? — Тодороки, ты кусок дибила. Серьёзно, ведь даже на полноценного дибила не тянешь, поэтому только кусок. Я сказал, что Аизава «приглядит» за ней. Он сотрёт её причуду если что-то пойдёт не так. Ну, а если что-то пойдет совсем не так, ее цацка у меня. В первую очередь она пойдет за ней. Кстати, да, я взял твою машину. — На здоровье, — проскрипел Шото. — Сейчас направляюсь к вам. — Нет необходимости, мы закончили на сегодня, Файрволу нужен отдых, завтра попробуем нарыть что-нибудь ещё. — Значит заберу тебя от офиса, по пути расскажешь про ваш прогресс, — не дав Тодороки шанса ответить что-то, он отключился.       Ещё через пару минут Шото сел на пассажирское сидение. Коротко махнув Мидории на прощание, Кацуки тронулся. — Вещай, — Бакуго был немногословен. — Начну с главного: ты не поверишь, но злодей использовал для передачи кулона Очако доставку пиццы. — Да ты, верно, шутишь?! — Кацуки ошалело взглянул в его сторону. — Если бы. По крайней мере, это объясняет как злодей вышел на твоего задрота-затворника. — Да блять! Ну не каждая же из жертв заказывала пиццу. — Ты не понял главного. Он использует посредника, причем, скорее всего, каждый раз разного. Но этот посредник не был загипнотизирован. А любого человека можно «разговорить». Мы получили описание курьера, который доставил «посылку» Очако, когда она была у родителей. Сейчас мои люди ищут его, — Тодороки выглядел жутко довольным. — Ладно, это неплохая новость. Пока Булка находится под его контролем, он не может зомбировать кого-то ещё, а если он отпустит её мы будем готовы к новому удару. — Бинго! Кстати, как ты, черт возьми, умудряешься вести машину одной рукой?! — Как инвалид, если честно. — Хочешь нас угробить? — Тебя — очень. — Бакуго, — Шото резко отвернулся и уставился в окно, — спасибо, что не сказал ребятам правду. — Обращайся, — выплюнул Кацуки, — если нужно напиздеть друзьям или свалить в закат на херову тучу времени, я первый.       Тодороки не нашелся что ему ответить.       В школьные времена их отношения были куда проще. Шото лучше, чем кто бы то ни было, осознавал, когда именно все пошло по пизде, но отчаянно не хотел признавать этого. Куда проще было бы вернуться к тому, с чего они начали. Учиться заново работать вместе? Быть просто напарниками? У них определенно не получалось.       Сейчас, когда основной кризис был разрешен, мысли Бакуго тоже были далеко от того, что случилось вечером. Он устал. Они оба устали. Им был необходима передышка. О том какой именно «передышки» ему хотелось, он старался не думать. Но эти мысли, настойчивые, как мотыльки у автомата с газировкой летней ночью, не прекращали терзать его несчастную голову. Рассчитывать, что двумордый думает о том же, не приходилось от слова совсем. Шансы, что он согласится — как и его глупая половинчатая башка — 50/50.       Оставшуюся дорогу оба не проронили ни слова.

***

— Я заметил интересную тенденцию, двумордый, — осторожно начал Кацуки, когда они вошли в дом, — каждый раз, когда происходит какая-то лажа, мы с тобой долго это обсуждаем, а потом сосёмся, — Кацуки плюхнулся на диван и с наслаждением закурил. Тодороки изогнул бровь, внимательно взглянув на него. — Я устал от этого, я хочу главного блюда, — продолжал Бакуго — Ты сейчас серьёзно? — Серьезнее некуда. — Бакуго, — усмехнулся Тодороки, — ты сейчас и руку свою не трахнешь, не то что меня, — он кивком указал на все ещё перебинтованную и зафиксированную на груди руку Кацуки. — Поспорим?!       Кацуки вымораживала насмешка в его взгляде. Блять, это слишком походило на их прежний школьный флирт. Внутри все закипало то ли от злости, то ли от стремительно нараставшего возбуждения. Сигарета, которая более не занимала его, была брошена дотлевать в пустую бутылку, которая осталась после вечернего застолья.       Он резко вскочил со своего места, бросился к Тодороки и вцепился в его горло собственническим жестом. Шото закусил губу чтобы подавить болезненный стон. — В конце концов, я всегда могу просто засунуть член тебе в глотку и трахать пока ты не задохнёшься, — прорычал Бакуго, наслаждаясь каждым словом.       Шото, которого все ещё крепко держали за горло, нагло улыбнулся, демонстративно облизал губы, а затем по-блядски приоткрыл рот, продемонстрировав кончик языка.       Лучшего приглашения чем этот невероятно пошлый жест и представить себе было невозможно, но в дополнение к этому, рука Тодороки скользнула под его футболку.       От таких, казалось бы, невинных прикосновений крыша Бакуго, помахав ручкой, улетала прямиком в страну собачьих ебеней.       Сейчас он действительно жалел, что пропустил приём своего лекарства и кость все ещё не срослась.       В Тодороки притягивало абсолютно все: от нежных, как шёлк, разноцветных волос и, подрагивающих от прерывистого дыхания, губ, до его упругой задницы и, настойчиво дающего о себе знать, члена. Бакуго касался его лишь одной рукой, последовательно, то одними подушечками пальцев, то настойчиво сжимая прохладную кожу под одеждой. Не позволяя себе, пока что, пускать в ход язык или губы, он заставлял Шото млеть от одних только прикосновений.       Тодороки полностью отдавался во власть ощущений, позволяя делать с собой абсолютно все чего душа пожелает. Но и его терпение имело свои пределы. Взяв со стола уже оттаявший нож, одним резким движением, с характерным звуком рвущейся ткани, он вспорол футболку на Кацуки. — Она мне нравилась, — глухо прорычал Бакуго, прямо ему в ухо. — Да похрену что там тебе нравится, — прошептал Тодороки, утягивая его в долгожданный сумасшедший поцелуй. Шото ловко перехватывал инициативу, толкаясь языком в его рот, проводя им по ряду зубов, лаская нёбо и сминая своими губами чужие. Бакуго отдал остатки самообладания на то, чтобы не кончить в штаны от этого действа, прямо как гребанный девственник. Больно укусив Тодороки за нижнюю губу, он разорвал влажный, кружащий голову поцелуй. — Раздевайся, — Кацуки диким полным похоти взглядом уставился на Шото. Тодороки медлил, сводя его с ума, но смотреть как он раздевается было отдельным видом блаженства. Расстегивая рубашку, с мягким шорохом роняя ее на пол, будто бы случайно касаясь своей кожи, бесстыдно, не отводя взгляда, он соблазнял каждым движением, словно был лучшей гейшей Киото. Вести себя вызывающе-спокойно, не показывая ни на секунду чего ему самому хочется до дрожи в коленях — это в его духе. Бакуго давно хотелось выбить из него это гребанное самодовольство, заставить раскраснеться, смутиться. «Только дай повод, ублюдок, способ я придумаю.»       Штаны Тодороки быстро, не без вмешательства Кацуки, оказались на полу, сам Шото полностью обнаженный на диване. Его стройные ноги Бакуго закинул себе на плечи, сломанная ключица ему за это «спасибо» не скажет, но сейчас уже плевать. — Кацуки, ты ведь не собираешься… Мммм… — Шото получил ответ на свой вопрос, когда язык Бакуго скользнул вокруг тугого колечка мышц ануса. — Ты что-то сказал, детка? — парень прикусил любовника за ягодицу.       Этот вопрос был скорее риторическим, поскольку Тодороки был более не в состоянии вымолвить что-либо, кроме «Кацуки, прошу», и бессвязных хаотичных стонов. Бакуго продолжал водить языком во всех мыслимых и не мыслимых направлениях мокро вылизывая его дырочку, периодически кусая, оставляя засосы и влажные дорожки слюны на внутренней стороне бёдер, намеренно обделяя вниманием подрагивающий от нетерпения член и потяжелевшие яйца.       Тодороки метался из стороны в сторону, его щеки раскраснелись, спина была выгнута дугой, а голос немного сел от продолжительных несдержанных стонов. Когда язык Бакуго настойчиво скользнул прямо внутрь, в него, он не выдержал. Рука инстинктивно потянулась к члену, крепко обхватив его, он принялся яростно надрачивать себе. — Убери хренову руку, пока я тебе её не подорвал, — хрипло прошипел Бакуго, ненадолго оторвавшись от своего занятия.       Шото неохотно подчинился. Дождавшись выполнения приказа, Бакуго продолжил трахать его языком, все сильнее раскрывая, растягивая его, с невероятным удовольствием вслушиваясь в обессиленное тяжелое дыхание парня и сдавленные стоны. — Кацуки, пожалуйста, — простонал Тодороки, глядя на него почти умоляюще, — позволь теперь мне.       В последний раз грубо дёрнув его за бёдра и насадив на свой язык, Бакуго встал, закончив эту сладкую пытку. Шото перед ним выглядел великолепно: он заворожённо глядел на Кацуки снизу вверх, тщетно пытаясь выровнять прерывистое дыхание и унять румянец на горячих щеках. Немного очнувшись, он зубами избавил Кацуки от того, что когда-то было футболкой, и, положив руки ему на талию, припал губами к животу, очерчивая языком пупок и спускаясь ниже.       Шото плавно соскользнул с дивана и встал на колени, попутно стаскивая с Бакуго штаны, которые, по какой-то нелепой случайности, все ещё были на нем. Призывно облизнув высохшие губы, он снова посмотрел на любовника снизу вверх, ожидая. Бакуго приставил головку своего горячего налитого кровью органа ко рту Шото. Тодороки, не касаясь его губами, мягко слизал терпкие капельки смазки с головки.       Кацуки в наслаждении запрокинул голову и, глухо простонав, зарылся пальцами в гладкие разноцветные волосы. Шото, удовлетворённый его реакцией, провёл языком на этот раз по уздечке и, получив в благодарность ещё один стон, наконец облизнул всю головку. Не спеша вбирать в себя пульсирующий орган, Тодороки методично вылизывал его вверх-вниз по всей длине. Бакуго сильнее вцепился в его волосы, не оставляя пространства для маневра, и толкнулся возбужденным членом ему в рот.       Вобрав член в себя лишь наполовину, Тодороки начал плавно покачивать головой, с пошлыми хлюпающими звуками, насаживаясь с каждым разом все глубже, лишь немного помогая себе мокрыми от слюны и смазки пальцами. Болезненное возбуждение отдавалось тяжестью в паху, и Шото свёл ноги крепче, надеясь немного приглушить это ощущение. Так возбуждаться, отсасывая, просто неприлично. Почувствовав, что Бакуго уже близок к разрядке, он переместил скользкие пальцы на яички и не жалея горла, вобрал в себя член на всю длину. Тело Кацуки прошибло волной оргазма, он гортанно зарычал и спустил ему в горло. Удовлетворенно улыбнувшись, Бакуго вытащил член, немного испачкав красивое лицо Тодороки спермой. — Детка, — начал он, взяв Шото за подбородок, заставляя поднять глаза на себя, — ты так перевозбудился. Дотронусь до тебя, и ты кончишь, — похоже, все что Тодороки сейчас испытывал отображалось у него на лице, — не буду мучать тебя.       С этими словами он развернул Шото к себе спиной и поставил на четвереньки. Тодороки выгнулся в спине, когда Кацуки с силой провёл пальцами вдоль его позвоночника до копчика и ниже, вводя большой палец в уже растянутую дырочку, совершая несколько движений и выходя. После того, что Бакуго вытворял своим языком, дополнительная растяжка была не нужна. Шото немного подался назад, пытаясь вслепую насадиться на член, за что тут же получил звонкий шлепок по заднице. — Не терпится, да? — сильно сжав его ягодицу для опоры, Бакуго начал медленно входить, раздвигая упругие стеночки внутри него.       Тодороки протяжно застонал от приятного чувства наполненности и тут же излился на пол. Возбуждение и не думало спадать, поэтому резко качнув бёдрами, он насадился на член целиком. Шото буквально спиной почувствовал торжествующую ухмылку Кацуки, только начинающего наращивать темп.       Член внутри Тодороки скользил, проезжаясь ровно по простате. Он не может сдерживать крика, дыхание сбилось, глаза распахнуты настолько сильно, что в уголках выступили прозрачные капельки слез, ноги дрожат от возбуждения и напряжения и разъезжаются в стороны.       Бакуго просто не в состоянии держать себя в руках, видя Шото таким, ощущая, как крепко он сжимает его, чувствуя, как горячо и влажно у него внутри. Он быстро срывается на бешеный темп, вколачиваясь все глубже в податливое нежное тело под собой.       Не в силах больше держаться, не выходя из Тодороки, он притянул его к себе, поцеловал его спину и шею, оставляя на молочной коже красные следы от зубов, и бурно излился прямо в него. Шото от избытка чувств развернулся к нему и обхватив его лицо ладонями поймал его губы своими. Бакуго, неразборчиво простонав что-то в поцелуй, опустил широкую руку на его член и сжал, начиная надрачивать ему.       Тодороки запрокинул голову, позволяя Кацуки с несвойственной ему мягкостью покрывать свою шею поцелуями, пополам с засосами, отдающимися по телу приятной болезненной истомой. Долгожданная разрядка наступила, когда Бакуго, скользя языком по шее, ключице и груди, как бы невзначай задел зубами чувствительный сосок и широко полоснул по нему языком. Шото крупно задрожал, кончая, рот приоткрылся в беззвучном крике. Тело обмякло и отказывалось слушаться. В ушах стоял шум, а голова казалась совершенно пустой.       Они простояли так с минуту, глядя друг на друга и пытаясь просто отдышаться, затем Бакуго поднялся на ноги и молча закурил. Шото последовал его примеру и плюхнулся на диван. — Поделишься сигареткой? — наконец заговорил Тодороки. — Ты ведь не куришь, — Кацуки насмешливо взглянул на него, протягивая свою зажженную сигарету и уселся на пол, облокотившись на диван спиной. — Кто тебе сказал? Ты куришь, когда тебе дерьмово или хер его знает еще как. А я курю, когда мне хорошо. Как думаешь, кто из нас получает большее удовольствие от этой привычки? — Шото прикрыл глаза, смакуя сизый дым от сигареты. — Я, может, Америку тебе открою, но мне плевать, — Кацуки затянулся сигаретой прямо из рук Шото. — Полагаю, благодарить тебя за «проделанную работу» тоже не стоит? — Ты еще денег мне на тумбочке оставь. Да и потом вместе же старались, — Кацуки ехидно усмехнулся. — Технически, я и так тебе плачу. — Не напоминай, двумордый. Кстати, просто чтобы прояснить: это все, — Кацуки обвёл пальцем комнату, — ни черта между нами не меняет. — Твою мать, Бакуго, — Шото надавил себе на виски, — почему ты просто не можешь двигаться дальше? — Не изменяем традициям, да? Случилась лажа — надо попиздеть, — Кацуки закатил глаза. — Почему же лажа? Я отлично провёл время. — Вспоминай об этом почаще в душе, — бросил ему Кацуки, встав с пола и направившись в свою спальню. — Нам все равно рано или поздно придётся во всем разобраться, — устало проговорил Тодороки. — Не придется, если я свалю обратно в Штаты. — Ну, сука, нет! — Шото резко подскочил к нему и дернул за плечо, развернув лицом к себе, — только попробуй! Знаешь, я может и облажался по-крупному три года назад, но это не отменяет того факта, что ты, Бакуго — мудак, — лицо Тодороки приобрело неестественно-красный оттенок, а левая половина вспыхнула пламенем, — хоть представляешь, какого нам всем было, когда мне позвонила твоя мать в панике, потому что твоя квартира пуста?! Ты не отвечал на звонки. Никому. Изуку и Очако места себе не находили, пока твоя довольная рожа не засветилась в международных новостях. Я может и заслужил такое дерьмо с твоей стороны, но они нет! — Остынь двумордый. Просто дерьмовая шутка, — Кацуки, стараясь не смотреть ему в глаза, скрылся в комнате громко захлопнув за собой дверь.       Тодороки остался стоять в гостиной перед закрытой дверью. Идти за ним, чтобы продолжать этот спор смысла не было. Шото вернулся на диван и обессиленно закрыл лицо руками.       Когда все пошло не так — понятно. Не понятно только, что с этим теперь делать.       Он был почти уверен, что Кацуки и не собирался никуда уезжать снова, но свою злость на него за эти слова унять был не в силах. Контроль причуды в такие моменты давал сбой. Волосы все еще пылали, грозя прожечь спинку дивана. Сзади открылась дверь, видимо Бакуго пошел в душ. — Воняет жжёной тканью. Охладись, придурок, — с этими словами Кацуки вылил Шото на голову бутылку ледяной воды.       Шото прикрыл глаза и сильно стиснул зубы. Внутри клокотала ярость. — Что ты, по-твоему, творишь? — сдерживаясь из последних сил, проговорил Шото, вытирая мокрое лицо рукой. — Предотвращаю пожар, вызванный твоей горящей задницей. — Окей. Иди на хер, Кацуки, — он схватил спортивную сумку, в которой привез свои вещи и начал одеваться, — с меня хватит. Тебе просто нравится меня выводить из себя, да? Я переехал сюда, потому что переживал за тебя. Но теперь, как ты там любил говорить в школе? Сдохни. Сдохни, Кацуки. Мне плевать.       Тодороки ушел, громко хлопнув за собой дверью. Бакуго ужасно бесило что последнее слово осталось не за ним, но он просто не смог вымолвить ему ничего в ответ. Выйдя из оцепенения, он первым делом схватил телефон и набрал номер Шото, чтобы рассказать ему все, что о нем думает. Предсказуемо, но тот не взял трубку.       Черт возьми, лучше бы двумордый просто прописал ему, потому что после его слов Кацуки съедало изнутри чувство вины. То, что он все еще ощущал вкус губ Шото на своих, делало картину еще страшнее. И не такие чувства отступали перед натиском алкоголя и никотина. Кацуки мягко приложился к начатой бутылке перцового виски.       Ничего хорошего не происходит после двух часов ночи.