Напарники

      Минуло уже больше суток с того момента, как злодей взял под контроль Хитоши Шинсо, а его мотив все ещё оставался загадкой. Нападение учителя на своего ученика — слабовато, если учитывать масштабы предыдущих происшествий: теракт в офисном здании, нападение на супермаркет, покушение на убийство нескольких профессиональных героев. Это могло бы тянуть на акт подрыва авторитета UA. Если бы новость об инциденте просочилась в прессу.       Злодей, с которым они имели дело, на дурака похож не был, поэтому должен был предполагать, что руководство школы не допустит, чтобы такая информация просочилась дальше стен школы и ушей задействованных в расследовании про-героев. Следовательно, контроль над Шинсо был необходим по другой причине, оставалось только гадать по какой.       Очако Мидория находилась в UA уже несколько дней, с тех пор как Бакуго привёз её сюда в бессознательном состоянии. Её самочувствие давно пришло в норму, и отдых в стенах школы явно шёл ей на пользу. Девушка много раз прокручивала в голове события того злосчастного дня, когда её саму взяли под контроль, но как бы не старалась, никаких важных деталей вспомнить не могла.       Если честно, её очень пугал тот факт, что потенциальный подозреваемый был настолько близко к её родителям и сыну, а она оказалась столь беззащитной. Поэтому остаться в UA не только для того, чтобы передавать информацию, но, и чтобы в случае опасности защитить учеников и оказать помощь учителям, было целиком и полностью её инициативой. О родных и друзьях при необходимости как никто лучше сможет позаботиться Изуку. Она нужна была здесь.       На самом деле они с Изуку составляли прекрасную команду. И по жизни, и как напарники. Каждый становился главным в нужный момент, они понимали друг друга с полуслова, а конфликты случались крайне редко. Самая серьёзная ссора в их совместной жизни произошла, когда они решали, как назвать их сына. Тогда Очако победила, запустив мужа в полет прямиком к потолку, отвоевав тем самым возможность не называть их ребёнка в честь Всемогущего. «Мать твою, тебе недостаточно нашего агентства, Изуку?!» После эта история вспоминалась со смехом, а на счету героини Уравити появилась боевая победа над символом мира.       Сложно было представить человека, который прикрыл бы спину Изуку в бою, лучше, чем его собственная жена. Те, кто в школьные времена позволял себе называть ее слабой, удивились бы, испытав на себе её коронный удар ногой с разворота в воздухе. Словом, на фоне их идеального во всех отношениях тандема, постоянно грызущиеся между собой, Бакуго и Тодороки выглядели как чёртовы дилетанты.       Очако была человеком крайне энергичным и увлечённым, поэтому ей быстро наскучило поправлять здоровье на медицинской койке, и, после короткого разговора с директором Аизавой, она выбила себе возможность провести несколько тренировок для подрастающего поколения героев в качестве приглашённого учителя. Файрвол, которого Тодороки послал собирать информацию, тоже с большим удовольствием посещал её занятия. — Уэно-кун, задержись пожалуйста ненадолго, — попросила Очако как только прозвенел звонок, оповещающий об окончании урока. — Мидория-сенсей, — Файрвол отвесил низкий поклон, — для меня большая честь присутствовать на ваших уроках. Спасибо вам за эту возможность! — Не стоит благодарности, — девушка смущенно рассмеялась, — на самом деле я хотела кое-что обсудить с тобой. — Насчёт расследования? — Нет, пока что, нет, — Очако замотала головой, — вообще-то я хотела поговорить по поводу твоей карьеры как героя. Не беспокойся, переманивать в наше агентство не буду, — она снова неловко засмеялась, — Шото ведь предлагал тебе перейти на обучение в UA? Почему ты отказался? Я слышала, что ты очень уважаешь его и Старателя. Разве ты не хочешь учиться в их альма-матер? — Разумеется, мне хотелось бы этого. Но когда я только поступал на первый курс, то с треском провалил вступительный экзамен. Как ни посмотри — боевым героем мне никогда не стать, — разочарованно проговорил стажёр. — Это чушь, — возмутилась Очако, — сейчас ты работаешь в команде с лучшими боевыми героями современности. Неужели думаешь, что нам нечему тебя научить? — она весело подмигнула. — Простите мою бестактность, Мидория-сенсей! — Ничего, ничего. Давай так, если бы ты получил личное приглашение на обучение от директора Аизавы, то согласился бы учиться здесь? — Это огромная честь, но академия Кецубуцу столько сделала для меня, разве я могу так поступить? — Уэно-кун, твоя верность заслуживает восхищения, но пойми меня правильно, твоя причуда удивительна, однако, пользуясь лишь ей, ты останешься исключительно героем поддержки. Кецубуцу — замечательная школа, но в плане подготовки боевых героев с UA не сравнится. Если ты откажешься, мы все поймём, но я настоятельно прошу хотя бы подумать. — Спасибо за заботу, Мидория-сенсей, — Арата снова поклонился, — вы — замечательный человек! Я обещаю вам подумать над этим предложением — Я рада, — Очако расплылась в тёплой улыбке, — не смею больше тебя задерживать. Если что-то станет известно по расследованию, я дам тебе знать.       Кто-то мог бы сказать, что Очако лезла не в своё дело. Например, Бакуго, который частенько отвечал ей так, когда она спрашивала о чем-то личном. Однако, свою заботливую сущность девушка не сдерживала, и сдерживать не собиралась, тем более что ей удивительно хорошо удавалось поддерживать токую грань между заботой и навязчивостью. И в конце концов, что есть работа героя если не бесконечное «залезание не в свои дела»?

***

      Лучшим способом избежать неловкого разговора после спонтанного секса было удариться в работу. Так и поступил Шото, усевшись за свой стол и сосредоточенно пытаясь разобрать что-то внятное в измятом и порванном ежеквартальном отчёте. Мало того, что текст на бумаге стал абсолютно нечитаемым, собраться с мыслями ему мешал витающий в воздухе запах паленых волос, ноющая от засосов шея и Бакуго, щеголяющий своей исполосованной ногтями спиной. «Ты слышал про футболки?» — Бакуго, прошу, оденься, — Шото обессиленно отложил то, что когда-то было отчетом и через силу поднял глаза на Кацуки. — Забавно, — начал Бакуго, игнорируя его просьбу и усаживаясь в кресло напротив, — как, в зависимости от степени твоей сексуальной удовлетворённости, меняются твои просьбы ко мне. Я бы мог составить график прямой или обратной зависимости, раз тебе так нравятся эти бумажки. — Прости, но я пытаюсь работать. Твои колкости сейчас не в кассу. — Не пытаешься, — Кацуки с вызовом ухмыльнулся, — я вижу, что ты делаешь, двумордый. Ты будешь делать вид, что ничего не произошло, потому что тебе неловко, а я буду невероятно удачно отшучиваться, потому что тебе неловко. — Что ты предлагаешь? — Шото внимательно посмотрел на него, — обсудить? — Нет блять, ни в жизнь. Просто прекрати вести себя как девица, натворившая дел ночью и сваливающая с утра на цыпочках из чужой квартиры, забыв свои трусики на люстре. — Собственный опыт? — Тодороки насмешливо изогнул бровь. — Так-то лучше, — сказал Бакуго усмехнувшись над чужой остротой, — мне не нужна ещё одна невнятная девчонка, замешанная в расследовании. — Кстати о ней. Ты заходил к художнику- криминалисту? Фоторобот готов? — Готов, — Кацуки кивнул, — можно выпускать ориентировку. Я ездил к Деку с утра, он подключит Мнемоника, чтобы узнать, была ли у неё на самом деле причуда. — Мнемоник? Кто это? — недоверчиво спросил Тодороки. — Мое ноу-хау. Ты открыл Файрвола, а я Мнемоника. Он может запоминать довольно серьезные объемы информации, записанной на бумаге, если съест её. Познакомился с ним на миссии, когда работал в Америке, он был гражданским. Его настоящее имя Джоэл Уотсон. Геройских факультетов он, конечно, не заканчивал, но меня заинтересовала его причуда, и я решил, что он будет полезен. Ну, а Деку тогда только открывал агентство, и ему нужны были толковые люди. — Удивительно, не думал, что ты будешь заниматься чем-то подобным, — изумлённо проговорил Шото, — во время миссии познакомился с гражданским, да ещё и заинтересовался им, — в груди неприятно кольнуло, — у тебя с ним что-то было? — Ох мать! — Бакуго расплылся в довольной улыбке, — да ты ревнуешь. Я польщен, серьезно. — Глупый был вопрос, — Тодороки вмиг посерьёзнел, — это не моё дело. — Детка, Мнемонику 67, — Кацуки поднялся с кресла и обошёл стол, оказавшись на опасно близком расстоянии от Шото, — а мне нравятся молоденькие сладкие мальчики, такие как ты, — он нагнулся и укусил Тодороки за нижнюю губу. — Что, по-твоему, ты делаешь? — Шото раздраженно взглянул на него, — мне казалось, что мы выбрали иную модель поведения. — Забудь все что я сказал, — Бакуго, хищно улыбаясь, развернулся и направился к двери кабинета, — мне нравится, что я заставляю тебя чувствовать себя так. — А мне вот не нравится, — пробурчал Тодороки себе под нос, стоило Кацуки покинуть комнату. Без футболки, не стесняясь царапин на спине, красноречиво рассказывающих о том, чем именно они здесь занимались. Скорее всего пошёл за сигаретами.       С их невнятными отношениями действительно нужно было что-то делать. Нет, на самом деле, стоило подумать об этом раньше. На какие взаимоотношения между ними он рассчитывал, когда поехал за Кацуки в Америку? Они либо рассорились бы ещё больше из-за прошлых обид, либо начали бы неистово трахаться как кролики за все те три года, что провели друг без друга, либо и то и другое.       Можно было бы предположить, что их проблемы может решить простой откровенный разговор, который, однако, никто из них не хотел заводить. Оставалось лишь из коротких перебранок собирать по крупицам чужие чувства и бережно складывать в цельную картину, чтобы понять другого и как-то сосуществовать. Попытки попутно разобраться в хитровыебанном расследовании и своих собственных не менее хитровыебанных чувствах, значительно осложняли процесс.       Как бы поступили взрослые люди? Отложили бы свои проблемы в долгий ящик и сосредоточились на действительно важной вещи, а именно — работе. Однако две последние функционирующие мозговые клетки на двоих, что у них остались, явно были не способны на здравые решения.       Если бы Шото мог, он бы лёг обратно на прохладный пол, прикрыл глаза, закурил и, возможно, откупорил бы бутылку дорогого коньяка, которая была припрятана в кабинете. Или смотался бы в неизвестном направлении, как это сделал Кацуки. Но он продолжал глупо пялиться в обрывки ежеквартального отчета, пока не осознал бессмысленность своего занятия. «Надо будет запросить копию» — подумал он и, скомкав бумажку, запустил её в урну.       Из рваных раздумий его вырвал вернувшийся в кабинет, едва не сорвав дверь с петель, Бакуго. — Сидишь, двумордый? И правильно. Потому что у меня всратые новости, — он был зол не на шутку, — Деку звонил, они откопали историю болезни Сакураи. — Счастливым ты не выглядишь. Давай, добей и меня, — закатил глаза Шото, развалившись в кресле и запрокинув голову. — Я был прав, причуду она имеет, — Кацуки нервно рассмеялся, — да ещё какую. В принципе неудивительно, что она скрывала этот факт. — Не тяни, или ты хочешь, чтобы я угадывал? — Не угадаешь, даже если напряжешь всю свою извращенскую фантазию. Её причуда называется «Сирена». Под её языком находятся железы, через которые она выпускает некий яд. Любой контакт с её слюной, и она накачает тебя веществом, схожим по химическому составу с наркотиками амфетаминовой группы. Бам! — Бакуго ударил рукой по столу, — угадаешь, чем передознулся Ватанабэ? И что конкретно я имел честь наблюдать, когда приперся к нему в кабинет? — С первой попытки, — Тодороки скрестил руки на груди, — начало интригует, продолжай. — Эффект от её причуды куда сильнее, чем действие реального наркотика. Если приводить аналогию, то попробовав то, чем она накачивает тебя, любой наркотик покажется тебе резиновой куклой для секса. Это автоматически делает её дилером уникальной наркоты, подсев на которую… — Сделаешь все, что она скажет, — закончил его мысль Шото, — а когда в Ватанабэ пропала необходимость, от него попросту избавились. — Подохнуть с членом во рту у милашки — не худшая смерть для такого мудака как он, — пожал плечами Кацуки. — Хочешь так же? Ты только скажи. — Мы в жопе, двумордый. А ты тут шутки шутишь, — Бакуго осуждающе покачал головой, — какой план? — Хмм… Ты на удивление верно обрисовал ситуацию. Я не знаю какой план, — Шото тяжело выдохнул, — мы немного продвинулись с поиском курьера, даже установили за подозреваемым слежку, а теперь ты вваливаешься в кабинет и орешь о том, что теперь надо в срочном порядке искать эту юную минетчицу, потому что она кого-то убила. Значит будем искать, — заключил он и развёл руками в воздухе. — Знаешь, мозг операции из тебя откровенно не очень. — Критикуешь — предлагай. — Если бы у меня был свой план, последнее что я бы делал — спрашивал тебя. — Я уже привык к мысли, что мой напарник — своевольный клоун, но спасибо за лишнее напоминание. — Ты знал на что шёл, — пожал плечами Кацуки. — Думаешь, я жалею, что позвал тебя в напарники? Нет, не жалею. — Да ладно? — Бакуго недоверчиво усмехнулся, открывая новую пачку сигарет и закуривая. — Каким-то нелепым образом наша совместная работа помогает мне становиться лучше. Лучше тебя, по крайней мере. — Покажи в каком месте ты лучше?! — Я не боюсь озвучить своё непопулярное мнение: окей, блять, ты каждый день трахаешь мой мозг, с тобой я чувствую себя попеременно кучкой говна и Всемогущим. Но, мать твою, да, я счастлив, что ты здесь. — Как раз-таки то, что ты кучка дерьма — весьма популярное мнение, — буркнул Кацуки — Среди тараканов в твоей голове? Именно они не дают тебе быть серьезнее? — Мне нет в этом нужды. Твоего занудства с лихвой хватает на двоих. — Кацуки, ты сломаешься, если скажешь мне что-то приятное? — Почему же? Это просто, — он привстал, облокотившись на стол, и внимательно заглянул прямо в глаза Шото, — что-то приятное. — Вау. Как трогательно, — процедил Тодороки, — тебе стоило приберечь это для свадебной клятвы.       Повисла гробовая тишина. Если прислушаться, можно было услышать, как трещало по швам их шаткое перемирие, держащееся на молчаливой договоренности не вспоминать, или, по крайней мере, не говорить вслух о том, что произошло между ними три года назад. Бакуго, чернее тучи, ошарашенно упал обратно в кресло, выронив дотлевающую сигарету. Внезапно пришло осознание, что перед ним сидит вовсе не его напарник, а человек, ответивший отказом на его предложение руки и сердца. Куда деть эту обиду, не выплеснутую еще тогда, мешавшую ему жить все это время и отравлявшую все его существование?       Шото прикусил язык, осознав, что он только что сказал. Внутри все похолодело. Кажется, кто-то из них сегодня вечером снова напьётся. Тодороки набрал воздуха в легкие и открыл рот, чтобы извиниться за своё крайне неуместное высказывание, в надежде избежать неизбежного и спасти последнюю надежду на мирное сосуществование, но его резко оборвали. — Не делай такое лицо. Думаешь, задел меня, да? Хер там плавал. Жениться на тебе, да? — Кацуки уничижительно усмехнулся, — лучше я дам этой сучке Сакураи мне отсосать и повторю судьбу Ватанабэ. — Исчерпывающе, — выдавил из себя Тодороки, уставившись на него ледяным взглядом и шумно сглотнув.       Температура в кабинете неумолимо начала падать. — Твою мать! — лицо Бакуго просияло, а в голосе появились садистские нотки, — у тебя же на еблете все написано. Ты расстроен, — желание в отместку уколоть Тодороки побольнее было практически неконтролируемым, — бедная детка. Вот настоящая причина того, что ты поехал за мной в Америку. Ты на что-то надеялся.       Реакция Тодороки была совсем не такой, на какую он рассчитывал. Злость, неистовая ярость, готовое сжечь все на своем пути неукротимое пламя — вот что он хотел видеть, но не холодную печальную отстранённость. — В такие моменты ты ясно даёшь понять, что я не ошибся три года назад, ответив тебе «нет», — через силу выпалил Шото и, схватив свой пиджак, покинул кабинет, оставляя Бакуго в одиночестве смахивать иней со светлых ресниц.       То, насколько тошно сейчас было Шото от себя самого, трудно описать словами. Ведь технически начал первым именно он. Не смог удержать язык за зубами и затронул тему, болезненную для них обоих. И как можно было винить Кацуки за такую острую реакцию?       Ни один из них не представлял, что делать в подобной ситуации, ведь обычно их перепалки не заходили дальше взаимных язвительных комментариев и, может быть, пары оплеух, которые тут же забывались, стоило им переключиться на что-то действительно важное. А как быть, если поводом для ссоры как раз и стало что-то важное?       Шото принял единственно правильное на его взгляд решение и сбежал, уже второй раз за неделю, назвав таксисту адрес самого далекого от этого места бара, что он смог найти.       О чем там он мечтал в школьные времена? Уж точно не о том, чтобы в душном прокуренном баре в одиночестве хлестать дешевый джин и размышлять о своих ошибках.       Семья? Три года назад он отказал человеку, который был готов построить с ним серьезные отношения, сделав своим приоритетом развитие карьеры героя. Но, тем самым, он лишь повторил ошибку своего отца, которого так и не осчастливил, по-настоящему, титул героя номер 1. Когда Энджи Тодороки был действительно счастлив? Когда в одиночестве стоял на никому не нужном пьедестале, или когда ужинал в кругу семьи, согретый улыбками близких? Ответ очевиден. И это должно было стать лучшим уроком для Шото. Но почему-то не стало.       Геройство? Спасение людей? Тодороки всерьез казалось, что вскоре люди из агентства начнут перемалывать ему косточки из-за того, что он не в состоянии разобраться с одним единственным злодеем.       А этот джин ничего, хоть и дешевый.

***

— Простите за поздний звонок. Вы указаны экстренным контактом у владельца этого телефона. Вы не могли бы приехать за ним? Наш бар скоро закрывается, а ваш друг, похоже, сильно перебрал и не собирается заканчивать свою вечеринку.       Кацуки измученно закрыл лицо ладонью. — Пришлите мне адрес.       Тодороки крайне предусмотрительно выбрал бар, который находился далеко не только от офиса агентства, но и от дома Бакуго. Сейчас в Кацуки боролись два эгоистичных желания: свалить заботу о двумордым распиздяе на кого-то другого, натурально, кого угодно и желание самолично обломать ему всё веселье и притащить домой, подпитываемое собственным чувством вины и беспокойством, потому что «уже заполночь и где шляется этот тупица?» Побеждало то, что было более сильным и на удивление правильным.       Поэтому минут через 40 Кацуки вошёл в опустевший после закрытия бар. Все население тесного, пропахшего табачным дымом, помещения составляло: неравнодушного, мечтающего поскорее закончить свою смену и уйти домой, бармена, чрезмерно весело проводящего время на барной стойке в обнимку с бутылкой, Шото и, теперь, снисходительно осматривающего окружающее пространство, Бакуго. — Ебаный стыд, Шото. Почему делаешь хуйню ты, а стыдно мне? — раздраженно воскликнул он. — Завались, Кацуки! — Тодороки, вскинув руку с бутылкой над головой, закружился на барной стойке в такт все ещё включённой приглушенной музыке. — Слезай блять, пока я не свернул тебе шею, едем домой.       Тодороки игнорировал его, сделав большой глоток джина, мурлыкая себе под нос песню, звучащую из колонок. — С-сука, — сквозь зубы процедил Бакуго, — не хочешь по-хорошему, значит? Эй, — он подозвал к себе бармена, который уже смирился со своей участью и с любопытством наблюдал за их короткой перебранкой, — сколько стоит вон та бутылка? Гони её сюда.       Бармен бережно передал ему небольшую бутылку бурбона, которая стоила, к слову, больше его арендной платы за месяц.       Кацуки откупорил ее и, сделав несколько глотков, вздрогнул от обжигающего тепла, разлившегося по пищеводу.       Далее, точным движением вставив пробку на место, он перехватил бутылку за горлышко, и, вскочив на барную стойку, обрушил сосуд с дорогущим содержимым на затылок Тодороки.       Шото, до этого с вызовом наблюдавший за его странными телодвижениями, в момент отключился и начал падать, однако Бакуго успел ухватить его за закатанный рукав рубашки и ловко закинул к себе на плечо. — Я оплачу его счёт, — он вновь обратился к потерявшему дар речи бармену, — только поживее, меня такси ждёт.       Уже глубокой ночью Кацуки лежал с сигаретой в зубах и пялился в тёмный потолок пустой комнаты. Те странные отношения, что были между ними необходимо было заканчивать. Проблема лишь в том, что ни один из них не хотел этого. День заканчивался так же, как и начинался. Шото занимал его кровать, а он ворочался на диване. Правда теперь уже с другой головной болью.