Анка из созвездия Феникс

Маньтин широко улыбнулась, не отрывая губ друг от друга. — Маньтин... СеСян показалось, что эта улыбка смогла осветить буквально всю вселенною, а не только комнату. — Наверное, глупо говорить это в такой ситуации, но какое же облегчение, что я встретила тебя именно здесь и сейчас! — она присаживается на край кровати, ставя поднос с едой и водой на комод, с которого СеСян чуть не уронила вазу мгновением ранее, и кладёт руку на плечо девушки. На лице СеСян всё ещё читается лишь удивление, причём буквами огромными, заглавными, чуть ли не печатными. Маньтин хочется назвать это забавным, но их встреча в таких условиях может называться не меньше, чем чудом. Настоящим чудом, и в голове не крутится больше ничего, кроме вопроса: — Почему ты здесь? СеСян опускает глаза, поникает. Она и сама не знает, не может понять, как так вышло, что её привезли в захваченный город насильно, а она даже не знает, что сейчас с её матерью и подругой. — Я не успела на последний поезд, и отстала от родных, когда началось волнение. Произошла перестрелка, а мне удалось сбежать в сельскую местность, но там меня довольно быстро нашли. — Понимаю, — кивает Маньтин, вздыхая, — Ты знаешь...Сейчас эти солдаты собирают девушек по всем захваченным и шатким в политическом плане территориям. Им нет дела, сколько нам лет. Они просто берут всех, пока мужчины воюют на фронте...Особо искусных делают своими врачами, кого-то вроде меня — украшением для сцены и светских вечеров, а кого-то опускают до уровня прислуги и даже хуже. — Знаю...— выдыхает так же надрывисто Сян, — Так ты...Певица в этом месте? И что это вообще за здание? Неужели...Центр вражеских войск? — Они здесь, можно так сказать, осели, но нет, не центр. Скорее как место для поднятия духа и развлечений. Здесь есть один мужчина, который всем заправляет в захваченном городе и буквально всё проходит через него. Но пока я знаю слишком мало подробностей. Я осталась певицей, как и была, но мне посчастливилось понравиться ему... — Город заблокирован? — Верно, — кивает Маньтин, — Они устроили блокаду, так что это здание фактически единственное, в которое поступает пропитание хотя бы какое-то, так что даже у прислуги есть шанс остаться в живых, не умереть с голода. Обычные же местные жители переживают эти времена гораздо тяжелее...И даже кто-то вроде меня, любимцы «главного» не имеют права выезжать из города. Так что мы, можно сказать, взаперти. Можно лишь въехать, но никак не уйти. — Граница пристально охраняется? — прищурилась Сян. Уж не один раз доводилось им проходить через закрытые границы, но данная ситуация несколько выбивалась из полученного прежде опыта, чтобы применить его в настоящем. — Да, очень. Если замечают, стреляют на поражение. Так что пока вариантов выйти из города нет, — вздыхает Маньтин уже, наверное, в сотый раз. — А...— СеСян не знала, как ей лучше спросить, как начать эту непростую тему, и нужно ли это делать вовсе...И всё же сделала. Она спросила, — ТинБай? Как он? Взгляд Маньтин поникает в ту же секунду, и СеСян тут же ругает себя за непредусмотрительность и недоверие к собственному предчувствию: нельзя было об этом спрашивать. Вот только девушка тут же берет себя в руки и улыбается максимально искренне, вовсе не натянуто. Она старается поднять дух, поселившийся в этой прежде одинокой комнате, принадлежащей ей, даже рассказывая столь невеселую историю. МаньТин рассказывает о том, как попрощалась с Тинбаем перед тем, как он ушёл на фронт. Рассказывает о том, какие слова были последними и что он оставил ей в напоминание о себе — это книга полностью на английском языке, написанная китайским путешественником. Как оказывается, любимая для Маньтин, основанная на реальных событиях, и, как не странно — так же про войну. Читая её, как она говорит, может проникнуться духом, полным такого же отчаяния, но не теряя надежду, ведь герои в конечном итоге воссоединяются в мирной стране спустя много лет. И пусть это тоже грустно, все равно намного мягче нынешней реальности. Она смеётся, лишь чтобы не плакать — так думает СеСян, и прижимает книгу в толстом зеленом переплёте к груди, говоря, что мечтает, чтобы все закончилось так же хорошо, как и для главных героев этой истории. — Я даже написала ему первое и единственное письмо! Отправила. Хоть ТинБай просил этого не делать, аргументируя тем, что будет невыносимо скучать, ещё более сильно, глядя на её почерк и представляя, как рука подрагивает из-за пропитавших листок слез. ТинБай действительно не желал ни минуты тратить на отчаянье и позволять своей любимой Маньтин проливать по нему слезы, потому что хотел лишь одного — чтобы она была счастлива. — Знаешь, я наверное даже ответа толком не жду. Просто буду очень рада, если он прочитает. Я ведь не жаловалась ни разу, не повторяла, как скучаю, сдержала обещание и передала всё, что хотела сказать вот уже так много времени. Я ему стих написала...По той книге, нашей любимой. И больше ни слова от себя. Просто пусть почитает и повеселится, убедится лишний раз, насколько я талантливая... Маньтин — витаминка, она сводит все в шутку и веселится столько, сколько только может уместиться этого веселья на её миловидном лице. В виде улыбки, в виде глаз в форме полумесяца и морщинок под ними, в виде этих невинных ямочек на щеках. Она была бы ещё более счастлива, точнее не так...Это счастье не было бы столь поддельным, если бы на её душе не было столь тяжелого груза. Столь невыносимой тоски, и СеСян впервые подмечает для себя, насколько же они с ней похожи именно в этом... — Как же тебе удалось спасти меня? Они так и не довели меня до тех решёток, насколько я помню... — Я говорила с тем самым мужчиной, так что...Ты первая, за кого я замолвила словечко так успешно. Он даже не слушал, просто сказал «сделайте, как она хочет». И сделал. Теперь ты будешь со мной при условии, что ты мой гримёр, иначе не выйдет, к сожалению, и... И СеСян перебила её, не дав лишний раз оправдываться, ведь Маньтин и так очень много для неё сделала. — Спасибо...— слезящиеся глаза, но не слезы. Вытянутые руки, положенные на плечи со всей теплотой, но не объятья. Они так близко и одновременно так далеко просто потому, что вместе их общая боль за любимых вырастет в геометрической прогрессии. Поэтому о тоске и печали лучше не вспоминать. — Но есть ещё кое-что...— выдаёт Маньтин. — Я слышала о наличии кое-какой информации, которая есть у этого мужчины...Если ты решишься покинуть город, я смогу тебе в этом помочь, но при очень большом условии. — Условии...? — Мне придётся ещё подумать об этом...Но они отпустят тебя не так быстро...Всё же некоторое время придётся притворяться. — Я понимаю...Но я сделаю всё, что от меня зависит. — Хорошо, — кивает Маньтин, а её взгляд становится лишь решительнее. *** Уже прошло некоторое время с тех пор, как Сян находилась в этом месте, стараясь не создавать лишних хлопот и не попадаться на глаза смотрящим. Маньтин сдержала своё обещание и продолжала прикрывать её, заботиться и даже спускать все свои бонусы для более вкусных обедов на двоих. Со слов самой девушки, такое ее поведение напоминало об ушедших временах, когда их ещё полная команда собиралась вместе в баре госпожи Сюй. Но, к сожалению, время было слишком быстротечно, и сейчас за одним скромным столом сидели лишь две худые девушки. СеСян всё ждала часа, когда Маньтин раздобудет кое-что крайне необходимое, чтобы позже позаботиться о попытке выпустить подругу из закрытого города без последствий. Однако вероятность позитивного исхода в такой ситуации была очень и очень низкой. Таким образом, в смиренном ожидании и с затаившимся дыханием, Сян ждала уже несколько месяцев. Много всякого она повидала за время нахождения здесь, и, признаться, лучше уж об этом забыть. Навсегда. В один из особо пасмурных дней, во время смены, в которую она протирала полы в гримерке, к ней подошла Маньтин. Это происходило после её последнего выступления, и вопреки обеспокоенному, но скрупулёзному и расчётливому взгляду, всем своим видом внушала появление новой надежды. — Пошли, — аккуратно взяла за руку и отвела в дальний угол, подальше от людских глаз и ушей. — Ты получила то, что хотела? — СеСян зажимала пальцы мысленно, скрещивала мизинцы и просила у самих небес сдвижения с прежней точки. Она уже не могла здесь находиться, точно потеряв всякий контакт с внешним миром. — Сегодня вечером одна повозка выезжает за пределы границы города, — Маньтин говорила максимально тихо, периодически оглядываясь и смотря по сторонам, — Я раздобуду к вечеру ещё кое-что, а ты пока собери все необходимое. Встретимся через три часа, у Западных ворот, поняла? — Да, — кивнула девушка, — Только...Сколько я могу взять с собой? — Приготовь немного риса и отрубей в дорогу, больше вряд ли можешь с собой уместить. Старайся не использовать свой мужской образ, потому что в это время женщина имеет больше шансов выжить, — кивнула Цюй и тут же отошла к стенду с косметикой, создавая вид занятости перед другими девушками. *** Ночное небо открылось взору, а нога Сян наконец-то переступила за пределы злосчастного наскучившего здания. Свежий вечерний воздух ударял по крыльям носа, заставляя желание надышаться расти. Абсолютная ясность, куча звёзд над головой и единственное желание — поскорее выдвинуться в путь. СеСян было непонятно, что за аферу пытается провернуть Цюй, однако она верила ей. Уже сложив в голове определённый план и максимально всё насчитав, Маньтин хотела воспользоваться помощью Сян. Точнее, не только она — судьба всего Китая могла лечь на хрупкие плечи брюнетки, и пока она не догадывалась, в каком именно виде. Маньтин наконец-то появилась на горизонте, направляясь прямиком к Западным воротам. Они стояли на краю города, но не на границе, поэтому находиться здесь разрешалось. Ещё сохранившиеся со времён павшей династии Цинь, построенные ещё при живом императоре, они напоминали о целой эпохе, которая довольно быстро и печально канула в лету. Столько трагичности СеСян могла видеть лишь в собственных воспоминаниях, потому что сейчас, прежде возвышающиеся над городом строения, потеряли свою ценность из-за вторгающихся в город завоевателей. Разрушения и голод...Боль и всяческие попытки врага стереть память о том, что когда-то было ценно. Маньтин сдавленно улыбнулась при виде Сян. — Пришла вовремя, — кивнула она, а затем протянула девушке небольшую сумку, — Пусть у тебя будет с собой, на всякий случай. Открыв её, СеСян тут же увидела пистолет высокого калибра, пару патронов для перезарядки и один складной нож. — Значит будет, куда положить рис, — улыбнулась брюнетка и поклонилась, — Спасибо. — Я достала ещё кое-что. Помнишь про вещь, которая должна спасти Китай? Она наконец-то у меня. Как только ты окажешься на свободе и отправишься на Запад, тебе нужно будет встретить главнокомандующего с фамилией Чжан. Обязательно передай ему это, — из глубокого кармана пальто показался аккуратный белый конверт с желтоватой бумагой. Без печатей и подписей, он был хорошо склеен и не просвечивался. Сян подняла голову, как только её пальцы коснулись предмета, и внимательно, полными решительности глазами посмотрела на Маньтин. Цюй глядела в ответ. — Эта вещь сможет перевернуть ход истории. Она позволит нашей армии освободить захваченные города и прекратить продвижение врага. Попадёт ли этот конверт в нужные руки...От этого зависит слишком много. Не открывай и никому не давай его. СеСян коротко кивнула. Она все же представить не могла, что там, но опять же — доверяла Маньтин. — Я обязательно доставлю его в необходимое место. Будь уверена в этом... Маньтин вздохнула, понимая, что до отправления повозки осталось ещё совсем немного времени, а она все ещё как следует не попрощалась с СеСян. Она сложила руки крест на крест на груди и потупила взгляд прежде, чем начала говорить. — Пули не знали, в кого их стреляли, — вспоминала она строчку из собственной песни, — В полёте кричали «прости». Так что и ты прости их, СеСян, — почему-то сказала об этом Цюй. СеСян лишь молча и внимательно слушала её, не перебивая. Рассматривала такие же красивые, не изменившиеся черты лица и удивлялась не погнувшемуся характеру. — Всех, кто развязывает войну и убивает невинных людей...Всех, кто убивает наших любимых...— она с трудом сдерживала подступившие к глазам слезы, но все же справлялась на отлично, — Их всех накажут небеса. Не мы. Так что не держи на них зла, не забивай себе этим голову. Повисла недолгая тишина. Просто Маньтин понимала, что СеСян двигается на Запад. А на Западе...ЯньЧжень. Если он всё ещё где-нибудь есть, то наверняка именно там. Она слышала о нем пару раз, он даже пересекался с ТинБаем, но после распределения никто из знакомых о нем ничего не знал. СеСян наверняка захочет узнать, где он и как он. И как бы страшно ни было об этом говорить, никто не может быть уверен, что все их родные сейчас живы, а он не исключение. Она изо всех сил желает только того, чтобы в случае, если ЯньЧжень всё же мертв и СеСян узнаёт об этом, она сохранит собственную жизнь. Она не позволит себе утонуть в депрессии или гневе, желании отомстить. Потому что в этой смерти, как и в других, виновато слишком много людей. — «Прощай» вообще очень хорошее и интересное слово. С первого взгляда кажется, что у него много значений, например «прощай» в виде «до свидания», либо же «прости» и «извини». Это не так. На самом деле это одно и то же, а между «прощай» и «до свидания» просто огромная разница. Второе ты говоришь, когда знаешь, что вы непременно встретитесь снова. А «прощай» мы говорим, когда точно не знаем, предстоит ли нам увидеть друг друга ещё хотя бы раз. «Прощай», знаешь, это лишь одно слово, но очень глубокое, потому что оно объединяет в себе два значения одновременно. Прощай, прощай меня за всё и отпускай. И я не знаю, когда мы встретимся снова, и случится ли это вовсе, — Маньтин повернулась к девушке всем корпусом, опустив руки, а её глаза окончательно наполнились влагой, — Так что прощай и меня, СеСян. Прощай за всё. И я прощаю...За всё. Не сдержавшись, Цюй потянулась к ней и крепко обняла. Руки коснулись спины, а подбородок плеча...Они стояли так ещё некоторое время, пока по щекам Маньтин текли первые за долгое время слезы, а СеСян сдерживала себя, но все же скрещивала руки в ответ. Когда объятия закончились, напоследок брюнетка проговорила лишь короткое, но безумно тёплое и полное света: — Спасибо тебе за всё, Маньтин... Прости за то, что я делала намеренно или «не». Прощай меня за всё. Прощай. — Может, мы с тобой ещё когда-нибудь встретимся... — Прощай... И когда последняя слеза приземляется на холодную каменную кладку, повозка останавливается в шаге от них, зазывая девушку в далёкое путешествие.