Когда скелет выходит из шкафа

Это, конечно, было тупо. Антон бы съязвил — как раз в его духе, но даже на субъективный взгляд Арса — тупо. Во-первых, он ненавидел рыбу, а во-вторых, не слишком-то этот парень и хорош, потому что он предложил дельфинарий, а Арсений, у которого по три свидания в день, даже не сообразил, как дурно пахнет эта идея. Пожалуй, он был бы не против, если бы прямо сейчас дельфины выдали что-то вроде: «Всего хорошего и спасибо за рыбу!» и съебали куда-нибудь путешествовать автостопом по галактике. — Глянь, как прыгает! — восторженно дергает его Олег, хватая за руку. Арсений закатывает глаза. В детстве, чтобы не ходить в аквапарки и всякие дельфинарии, он читал кучу статей насчет жестокого обращения с животными и выдавал папе краткие экскурсы, полные досады: «Хлорка разъедает дельфинам глаза, они слепнут! И плавают с закрытыми глазами! И кожу тоже разъедает!» или «Дельфины дикие животные, поэтому их накачивают транк-ви-ли-за-то-ра-ми». Он тогда, если честно, не знал, кто такие транки и кого они лижут, но звучало вполне угрожающе, а Димка вдруг задумчиво покивал и тоже заныл, что никуда не пойдет. Тогда у них сорвался поход в дельфинарий, куда непременно хотел Сережа, и Арсений гордился этим вот уже лет семь, а теперь сам сдурил и вынужден смотреть на несчастных рыб, прыгающих сквозь кольца. — Смешные! — орет сквозь шум аплодисментов Олег ему в ухо. — Круто, да? Арсений кивает. За все свидание он открыл рот только для «привет», и сейчас сам себе напоминает русалку, отдавшую голос, а так как рыбу он ненавидит, значит, и себя тоже — даже если у тебя по семь свиданий на неделе, будь добр, следи за тем, куда идешь. И с кем, конечно. Ему вспоминается и присказка «а если из окна все пойдут прыгать», и сейчас он откровенно не против. Он теребит рукав светлого свитера, замечая на краешке пятно от кетчупа, и вздыхает, прикидывая, как застирать. В большой семье это всегда проблема: пройтись по всем комнатам, выпрашивая «есть че белое постирать?», а ему в ответ швыряют джинсы, одубевшие от пота рубашки или тетради, белоснежные в своей непорочности. Антон, конечно, ничего не швырял. Антон! У того ничего цветного днем с огнем не сыщешь, однако его шмотки Арсений стирал партиями, потому что определить, грязная вещь или нет, на глаз Антон не мог, вместо этого предлагая сглазить Арсения, а нюхать — крест Арса, вот пусть его он и несет, а у Антона крестов и так хватает. Арс, собственно, нес все в стирку, не заморачиваясь, чистое или нет, зловредно надеясь, что у Антона это все выцветет от частых стирок, ведь он стирал отнюдь не лаской. Можно, правда, попробовать застирать чисто рукав, и на этой мысли он удовлетворенно успокаивается, прислушиваясь к бубнежу Олега на фоне. А еще ужин. Надеяться, что кто-то пожарит картошку, бессмысленно, а в холодильнике аж целая курица, чтобы тратиться на пиццу. Он достает телефон, прикидывая, на кого свалить такую задачу: Дима наверняка начнет экспериментировать, сделав из одной курицы десять непригодных, Сережа проигнорит, а Антон, скорее всего, утащит для жертвоприношений. Отцу писать совсем по-детски, поэтому он тяжело вздыхает, решительно поднимаясь. — Не хочу смотреть, как тонут дельфины, — поясняет он удивленной физиономии Олега. — Мне срочно домой надо. — Но дельфины же не тонут, — возражает он, — вон за ними смотрят, спасут, если че. Арсений живо представляет, как кривит губы Антон и называет Арса тупым, раз он повелся на Майами. С другой стороны, может, связь там и правда есть, но терпеть сил уже нет. Он наклоняется, намереваясь клюнуть его в щеку, но передумывает и так и зависает, согнувшись. На него начинают шипеть, мол, если встал, то вали уже, не загораживай обзор. Арсений легонько хлопает Олега по плечу: — Созвонимся, все, пока. *** Домой он приезжает голодным, прижимая руку к урчащему животу, за пятнадцать минут до сериала про ментов. На названиях он не концентрируется, предпочитая следить за любовной линией и игрой актеров, не переставая мечтать сыграть хотя бы в массовке, не говоря уж о роли со словами. Там он хоть дачника готов играть, хоть по лесам ползать с резиновой курицей под мышкой. Дом встречает его руганью, темнотой и безмолвным телевизором. Повсюду свечки — что, на взгляд Арса, романтично, — но Дима нудит про пожарную безопасность, Антон тут же огрызается, что электричества нет и если сядут телефоны, то они сядут, а свечи вообще-то его и где благодарность. Арсений устало падает на диван, гладит Окси по растрепанной голове. — А ужин есть? — без толики надежды спрашивает, разглядывая недовольные лица. — Ты ж на свиданке был, че ж не пожрал? — интересуется Сережа и подбрасывает футбольный мяч под укоризненным взглядом Димы. Свечки! — Блюду фигуру, — вздыхает он, понимая, что дальше его аргументация провалена. — И блядешь, — шепчет Антон, кося глаза на Оксанку. — Антон! — А с теликом что? — интересуется Арсений, смирившись, что сегодня еда ему не светит. И вообще кроме свечек ничего не светит. — Электричества ж нет, ты дебил? Арсений устал слишком, чтобы сопоставлять причины и следствия. Он вспоминает, что его еще два дня назад просили купить билеты для семейной поездки в Великий Устюг на зимние каникулы и забронировать жилье, но телефон показывает девять процентов зарядки и отсутствие вай-фая. Ему как раз удается порефлексировать, с каких пор все в этом доме должен делать он: «ты старший, Арсений», и расстроиться из-за сериала, когда Дима поправляет очки: — Может, сыграем во что-нибудь? — Куклы! — живо предлагает Окси. — В бейсбол, — вмешивается Сережа и поясняет: — В одном фильме видел. — В ящик, — тянет Антон, откидывая голову на спинку дивана. — В бутылочку, — строго отвечает Дима и на Сережин свист торопливо добавляет: — На кого укажет, тот должен рассказать свою тайну. — Зачем? — Арсений приоткрывает глаза, ловя заинтересованный взгляд Антона на своем лице. — Затем, Арсений, что мы должны быть ближе друг к другу. Семья все-таки. У Арсения ноет все после толкучки в метро, ему кажется, он весь пропах рыбой, поэтому он погружается в меланхоличную пятиминутку, пока остальные ищут пивную бутылку, рассаживаются в кружок, заинтригованные по уши. Сережа крутит, и только тычок под ребра заставляет сообразить, что горлышко показывает на него. — Ну, — начинает он, судорожно ища что-то безобидное, чтобы задать тон вечеру. — Я съел Сережин йогурт. — Такая тайна, ох, такая тайна, — насмешливо улыбается Антон, растекшись на диване. Арсений пожимает плечами и зарабатывает еще один тычок под ребра. Будто бы и из метро не выходил. Сережа, зыркая на него исподлобья, крутит еще раз, и снова показывает на него. Арс хочет возмутиться, но понимает, что остальным все равно на его страдания. — Я ходил на кастинг «Универа», хотя папа мне запретил. — Это потому что он хочет, чтоб ты в сам универ ходил, — хмыкает Антон. Когда в третий раз показывает на него, то это уже ни в какие ворота, но доморощенный футболист корчит такую физиономию, будто сожрал килограмм хурмы. — Пару месяцев назад я снялся для мужского журнала, — признается Арсений. — Только не говорите никому. Вдруг фотографии не оставят. Дима открывает рот, но Антон перебивает. — Для какого журнала? Зимнюю резину рекламировал? — он подается вперед, разглядывая его с ехидным любопытством. Вот же придурок. Арсений с недовольством смотрит на свечки, жар которых лижет щеки. — Для автомобилистов, да, — кивает он наконец. — Откуда ты знаешь? Антон равнодушно пожимает плечами и снова откидывается на спинку. На четвертый раз Арсений не выдерживает: — Да с чего я опять? Нечестно! — Пожалуй, о тебе мы уже и так все знаем, — соглашается Дима. — Раз так, тогда и стол нормально поставить можно, — ухмыляется Антон и нагибается, вытаскивая из-под ножки стола сложенную бумажку. — Да ты ох…амел, — раздраженно вспыхивает Арсений. — Ты ж сам говорил, что, если честно играть, парня себе не найдешь, — фыркает Антон, и Арсений вздергивает брови. Тот тут же исправляется: — Или девушку. У него нет сил ругаться, да и понимание, что отстрелялся, расслабляет и поднимает настроение. А вот остальные мнутся, прежде чем сообщить, что не спят в садике, или брали отцовскую машину покататься, или что не соблюдают правила обрядов и свечи покупают в ближайшем «Магните». — А надо какие? — с интересом спрашивает Дима. — Я там эту часть прослушал, — признается Антон. — Меня отвлекли. Арс хочет поинтересоваться с особо въедливой интонацией сплетницы: «Кто же?», но ловит быстрый взгляд Антона и передумывает. Может, у Антона, наконец, появилась девочка, а он, Арсений, вообще-то тактичней, чем тик-так. Когда дают свет, он снова вспоминает о брони гостиницы, билетах, наверняка закончившемся сериале и уже бессмысленной борьбе за пульт, и идет ставить чайник. Шарится по полкам, отвлеченно раздумывая, орать ли, почему не куплен хлеб, или оставить это отцу, который тоже ведь голодный. В холодильнике банка с засохшей на дне сгущенкой и трехмесячное малиновое варенье. Пожалуй, можно сообразить «золото дураков», а вместо бекона будет Бэкон, о котором надо прочитать к завтрашней философии. — Антон! — кричит Арсений. — Сгоняешь за хлебом? — Ты время видел? — орет в ответ Антон. — Да ты на кладбище позже идешь! — спорит Арсений, глубоко в душе смирившись со своей незавидной участью. — Вот именно, — неожиданно соглашается Антон, появляясь в дверях кухни. — Поэтому сейчас слишком рано. — Мне надо купить билеты, — пробует Арсений и кривит жалостливо губы. — А чья сейчас очередь? — уточняет Антон, не выглядя даже ни на толику тронутым. Хотя, конечно, тронутый он до темечка. — Вот и шевели булками. Чайник щелкает, а Арсений страдальчески вздыхает и протискивается мимо Антона. В гостиной Дима сидит над учебниками, а Сережа щелкает каналами, и Арсений уже открывает рот, но тот, не глядя на него, выпаливает: «Твоя очередь!» Кто бы сомневался, что они все слышали. — Хочешь, я схожу? — спрашивает Оксана. Арс с умилением качает головой и заглядывает ей через плечо, глядя на рисунок. — Я тогда тебе батон нарисую, — утешающе говорит она. — Антону нарисуй, солнышко, — советует он мягко. — Он же вылитый батон. — Как дела, ребятня? — вместе с хлопком двери радостно слышится в прихожей. Арсений совестливо вздыхает — не успел, — смотрит на острые скулы тощего как щепка отца и понимает, отчего он такой худой. Ребятня отзывается нестройным (в отличие от отца) гулом и увеличением громкости телевизора, пока Арсений плетется к вешалкам за курткой. — Эй, Арс, чего такой грустный? — спрашивает отец. — Бутерброд невкусный, — вяло огрызается он. Уже подходя к магазину и насквозь промочив ноги, он вспоминает, что кассир там вполне ничего, да и зовут его Максим, поэтому вполне можно будет спросить, знает ли он, сколько шел Арсений вдоль ночных дорог. Неприятно моросит дождь, попадая ему на нос и волосы, отчего они по-дурацки вьются, и с каждым шагом Арсений проваливается в эти дешевые драмы. *** Как говорится, не хлебом единым люди живы, поэтому Арсений покупает еще и йогурт. И молоко, и еще чего-то по мелочи, которую он в итоге выгреб из кармашка кошелька. Кассир Максим говорит быстро и невнятно, и Арсений кивает, забывая, что хотел. Домой он возвращается вымотанный чуть больше, чем его нервы, поэтому не реагирует ни на замечания о пустом холодильнике, ни на доставучие крики под дверью в ванной, и отмокает до тех пор, пока кожа не сморщивается, и, увы, проходит не пятьдесят лет. Он резко открывает дверь, в глубине души надеясь засветить бубнящему про человека-амфибию Димке, но тот успевает отскочить. В комнате Антон слушает музыку в наушниках так громко, что Арс мог бы разобрать слова, если б кроме невнятных кровожадных криков там были слова. Он падает на кровать, стонет в блаженстве, чувствуя, как по телу растекается довольство. Закутаться в воздушное облако, которое под видом одеяла спустилось с седьмого неба, было бы высшим счастьем, но у него, сука, больше нет сил. — Заказал билеты? — сует нос в комнату отец. — Антон! Тише! Арс лениво смотрит, как Антон ритмично дергает головой, закрыв глаза. — А нужен этот Дед Мороз? — жалобно интересуется он, зевая. Дверь в ответ многозначительно хлопает. Ему оставалось около семи часов сна, поэтому лежать некогда, и он тянется за обклеенным наклейками с котом Саймона ноутом. — Че делаешь? — хрипло интересуется Антон вдруг. — Броню жилье, — отзывается Арс, лениво стуча по тачпаду и думая, может ли он в такой усталости накосячить. — Забей, — советует Антон, снимая наушники и завязывая на перекладине кровати на манер петли. — Я уже все сделал. В смысле — все? — Спасибо? — неуверенно говорит Арсений, не понимая, облегчение ли его затопляет или неловкость. — Я бы и сам мог, тебе не стоило… — Арсений, — говорит Антон таким тоном, что слова больше не нужны. Но Арсений все равно шепчет ему в спину: «Спасибо».