Но у ног не очередная шлюха.
Его выдавали робкие касания, неторопливо приступающие к делу, когда Джисон любит быстро, сразу, на всю. У мальчика нет опыта, он неумел, откровенно плох, неуклюж и не доставляет никакого удовольствия. Этот мальчик не шлюха, но очень близок к тому, чтобы стать ею. — Не трогай меня. Ты убогий. — Джисон откинулся на спинку дивана и раздвинул шире ноги. — Я могу лучше, — Мии не мог упустить шанса, он цеплялся буквально за всё, лишь бы понравиться Джисону, ведь от того зависело всё. — Проваливай. А Джисон устал, ему нужно было что-то другое, что-то новое, все эти однотипные мрази приходили и уходили, с ним оставался только его порошок, только это по-настоящему его возбуждало, чтобы с дрожью в коленях, чтобы безумие в крике и стоне. Мии вздохнул, проглотил ком унижения, затем, упёршись ладонями о чужие колени, приподнялся и начал целовать ключицы. Джисон раздражённо поджал губы, сделал резкий вдох и оттянул Мии за волосы. — Ты собираешься кормить меня одними поцелуями? Мии точно мимо. — Я могу найти человека, поцелуи с которым ты никогда не сможешь забыть. Убил наповал. «Поцелуи» и «не забыть» для Джисона совершенно чуждые понятия; понятия, которые от него невыносимо далеки, так далеки, что больше не смогут приблизиться. — Откуда ты такой смелый? — усмехнулся Джисон, опустив руку и расслабив плечи. — Мне просто кое-что от тебя нужно, — Мии заманчиво улыбнулся и одним пальцем зацепил резинку чужих штанов. — Если я угожу, ты мне поможешь? — Посмотрим, — безразлично ответил Джисон, с тайным трепетом предвкушая «особый» экземпляр. Он взглянул на Мии, и тот выпрямился, лёг на стол спиной, затем обвел ногами талию поднявшегося Джисона.Что ты хочешь на день рождения?
Они с Тэнни гуляли во дворе на даче у бабушки, шли по траве, достающей до колен, и направлялись к огромному старому дереву. Под палящим солнцем они держались за руки, обсуждали проблемы и часто плакали, потому что не плакать было невозможно, хотя они уже были достаточно взрослыми, всё-таки уже год и закончат среднюю школу.Шоколадный торт.
Мии ответил сразу. Потому что долго об этом думал, потому что мечтал о нём по вечерам, лёжа на кровати возле маленького окна.Скоро я стану таким влиятельным человеком, что подарю тебе весь мир. Пойми же, шоколадный торт — это мало. Ты достоин большего.
И затем уверенное:Я куплю тебе всё, что ты захочешь.
А за ним волнующее и страстное, но такое невинное:Потому что я люблю тебя.
«За что меня любить?», — подумал Мии сначала в тринадцать, потом в пятнадцать, потом день через день, пока каждое утро не начиналось с этого вопроса. «Ты знаешь меня лучше всех. Ты лучше всех знаешь, почему меня не стоит любить», — если бы только хватило смелости, Мии бы сказал, Мии бы прокричал во всё горло.Я тоже тебя люблю.
Вперемешку с джисоновским «не забывай про язык», когда Мии на коленях, когда на его шее позорный ошейник, когда он полностью обнажен на виду у толпы людей, на виду у камер. Оказывается, Джисону нравится снимать, смотреть в камеру, облизывать губы и издеваться над своими шлюхами, а после этого получать за это «спасибо» и самовлюблённое наслаждение. — Ты всё так же отвратителен, — он плюхнулся на свой любимый диван. — Видео в этот раз получилось слабым, его даже не выложат. Мии сидел с опущенной головой, ему хотелось реветь так, чтобы голос пропал, чтобы за раз отпала вся боль в теле от верёвок и ремней. Среди полумрака нескольких работающих ламп загорелся экран телефона, на всю опустевшую комнату раздался звук вибрации. Мии уже было потянулся к телефону, который валялся в кармане брошенных в угол джинсов, как Джисон притянул его к себе за плечо и, пристально смотря, спросил: — Когда ты мне его покажешь? — Сегодня, — Мии больше не собирался медлить. Джисон воодушевленно впустил в лёгкие воздух, словно порошок двадцать минут назад. Мии начал вставать, но Джисон сегодня был особо злобен и ненасытен: — Стой. Ты ещё не закончил. Мии закатил глаза так, чтобы Джисон не увидел, впился ногтями в собственную кожу, затем быстро сел ему на бёдра и обхватил его руками, крепко прижимаясь всем телом. — Поработай ещё для меня. — Как скажешь, — непреднамеренно устало и вяло сказал Мии, даже больше в пренебрежительном тоне, и начал испытывать хосоковское терпение. На моральное падение, на слабость, которая обязана уже появиться и разорвать молодую душу, на жалкий проигрыш. Но Мии не ломался, он топтал себя, как мог, он издевался над своей непоколебимостью, над своим своевольным характером, он это стирал в порошок, затем угощал им Джисона со сладкой улыбкой на губах.***
Джисон впервые за долгое время оделся, как нормальный парень. Нет. Он впервые за долгое время оделся. И при этом относился к затее Мии скептически, ведь угодить ему — это намного больше, чем джек-пот, этоНереально.
Однако Мии всё устраивало, он не сомневался ни в одном своём шаге, он, правда, делал всё, делал постоянно, делал любой безнравственный абсурд, лишь бы не думать и не вспоминать, как Тэнни бросил его. (— Я не отдам тебя никому. Никому. Никогда. Слышишь? Почему смеёшься? — Мии~… — Что смешного? — Я ведь от тебя никогда не уйду). Мрак, который поселил Тэн в сердце Мии своей безрассудной ошибкой, был фиолетовым. Возможно, потому что фиолетовый существовал только ночью, только в определённое время, потому что он уходил и приходил по расписанию, от него невозможно было избавиться. Джисон стерпел плохо одетых за окном машины людей, стерпел не совсем чистые улицы и дома, даже стерпел тупое безразличие Мии ко всему априори. Поэтому он уже был на взводе, но крайне терпеливый, что аж на гордость собой распирало, когда его привели в небольшой музыкальный магазин. Джисон ненавидел игру струн и клавиш, не вникал в сумасбродное течение музыки, он не ходил на оперы, театры тоже не посещал, саундтреком его жизни был чей-то дикий стон, чей-то безудержный крик. А недалеко стоял красивый человек с неуверенным взглядом и скованными движениями и словно хватался за Мии, как за соломинку в море. Взгляд так и кричал:Нужен только ты что здесь забыл этот парень
— Ты принёс флешку? — Мии на себя не похоже смягчился, затем расслабил плечи. Продавец кивнул дрожащей головой, достал из кармана джинсов устройство и протянул его подходящему Мии. — Хороший мальчик, — натянуто улыбнулся тот, отчего у Джиёна побежали мурашки по спине, но ладони они не разъединили, вцепившись друг в друга через стойку. — Как я и обещал, тебя ждёт награда. — Э-это разве не ты? — Продавец лихорадочно набрал воздуха в лёгкие и вышел из стойки, повинуясь обрадовавшемуся Мии. — Нет, у тебя будет награда получше. — Он буквально подвёл Джиёна, как котёнка к миске, мол, вот здесь теперь будет твой основной источник жизни. Но Джисон буквально статуя. Как римское изваяние. Скоро превратится в простой мрамор. Скоро рассыпется. От разочарования. И Джиён не мог не заметить пренебрежительного взгляда тёмных глаз, скрещенных рук на груди, так и говорящих о том, что он не предрасположен к разговору. Мии развернулся, собираясь уйти, и молча положил руку на плечо Джисону, да так резко, что тот чуть не пошатнулся. Нельзя рушить произведение искусства. Пристально визуально изучив Джисона, Мии сжал пальцы на другой руке и с камнем на сердце, напоминающем точно только что выброшенный из вне метеорит, он покинул магазин.Высоко рождённые падут низко. Низко рождённые падут ещё ниже. Потому что там им и место.
Они вдвоём остались в тишине. Так она раздирала мысли, что Джисону хотелось вернуться к дорожке, вдохнуть её полной грудью и стать тем самым, которому и дела нет. До неудачника-продавца, до оборзевшего Мии и до очередной шлюхи, которая выполнит на отлично свои обязанности. — У меня работа. Я не могу. — Джиён опустил расстроенно голову и поспешил вернуться к своему месту. Вызов принят. А это Джисон любит. — Когда ты закончишь? — В семь часов. Хуева туча времени. Джисон уже сегодня терпел. Вытерпелся. Он освободил руки, обошёл стеллажи и стойку, приблизился к напряжённой спине продавца и затем придвинулся вплотную. Джисон уловил неровное чужое дыхание, положил ладонь на кожу под рубашкой и ею провёл до самого низа, до того самого низа, от которого у Джиёна всё сжалось внутри.От того, что противно.
Да и Джисону не было особо приятно, он даже не возбудился, поэтому понял, что трюк с прикосновениями — мимо. Он отошёл немного в сторону и по-приятельски взглянул в чуть ли не мертвые глаза Джиёна.Он в них видел дорожку. Ту самую дорожку, от которой сносило крышу. Белая, кристалликами, в пакетике, который надо осторожно открыть, чтобы ничего не высыпалось.
И всё встало на свои места, только маска никуда не делась, когда было необходимо, она прирастала к его лицу, чтобы не дать ему оплошать. — Тебе же нравятся девочки, так? — Да. — А Джиён гордый, Джиён не дастся Джисону, ни при каких обстоятельствах. Это было великолепно. Джисону этого не хватало. Понимающее кивание, молчание, прямая спина Кана, над которой не прочь бы поработать плетью, чтобы подорвать ярое самомнение. Джисон исчез так же, как и появился, но Джиён не спешил успокаиваться, его затянуло куда-то в сеть, которая приведёт к хозяину с очень плохими привычками.***
На рот скотч — не чтобы не кричал, а чтобы было красиво. Жертва, нет, до жути испуганная жертва — это красиво. Опять же, по мнению Джисона. На запястьях толстые веревки — вот это чтобы не вырвался. Этот экземпляр буйный, будет бороться до последнего. Впрочем, Джисон, как всегда, не прогадал. Джиён не заметил, сколько человек наблюдало: глаза были мокрые от слёз, которые он так стремился не показать. Но сдерживаться уже не было никаких сил, когда его почти сравняли с каким-то стеклянным столом, перед этим заставив «попробовать» пару дорожек. Джисон не жалел, будто отыгрывался лишний раз на Джиёне, особенно ему нравилось держать крепко волосы на затылке и вдавливать при этом лицо в стол. Потому что слишком гордый. Лучше сразу сломаться. Единственное, что руководило Джиёном, — злость. Пожалуй, единственное, что было, когда Джисон удобно расположился на диване с бокалом вина в руке, а он, в синяках, крови, в чужом запахе, так и остался на столе, со спущенными штанами и полным унижением. Джисон расстроился, что Джиён не плачет, не дрожит, не тихо всхлипывает, не сопротивляется. Плевать. Джисон расстроился не из-за него, а из-за себя. (— Твоя награда ждёт тебя. Так забери же её. — Не хочу. — Почему? — Я просто… лучше останусь ни с чем, но буду по-прежнему думать, что я действительно победитель. Моя награда — мой провал). Потому что если бы Джисон был удовлетворен результатом, то не одел бы того обратно джинсы, не обхватил бы руками крепко талию и не бросил бы на пол, словно стряхивая грязь. — Ко мне нужен особый подход. Думаю, ты уже заметил это, — злобно усмехнулся Джисон, но остался сидеть перед Джиёном пока что на равных. Затем Джисон избавил Джиёна от скотча. Нет, не от скотча. От того, что просто застряло в горле. — Ублюдок. Мразь. Дерьма кусок. Выношенный на помойке недоматерью. Отродье. Нарцисс. Манипулятор. Эгоист. Засранец. Чтобтысдохбожечтобтысдох. И Бог пусть твой тоже сдохнет. И пусть родители твои сдохнут в блевотине и собственной моче. А ты живи. Живи и мучайся этой ебаной жизнью, пока все спасутся от этого дерьма и сдохнут. — Извиняйся, — процедил Джисон, находящийся явно не в восторге от произнесённых слов. — Нет. — Не так, — таким же категоричным тоном, как и Джиён, сказал Джисон. Он поднялся, зачерпнул волосы на затылке Джиёна и грубо притянул голову к недавно застёгнутой ширинке. — Извиняйся. Джиён напоследок улыбнулся, принялся стягивать с Джисона штаны, но при этом довольно произнёс: — Разве это действительно исправит то, что твои родители — конченные ублюдки? Джисон никогда не бил своих шлюх по лицу. Никогда. Он мог быть грубым, но не настолько. Поэтому Джиёну чертовски повезло, когда его просто отшвырнули в сторону, как поршивую собаку. — Заставляйте его смотреть, — обратился Джисон к охране, не отрывая широко распахнутых, диких, словно точно под наркотой, глаз от Джиёна, который уткнулся лицом в пол; его тело было настолько слабым, что можно было решить, будто бы он мертв. А в этом, кстати, была некоторая доля правды. — Пусть поучится, как правильно вести себя со мной. А Джиёна уже не было, он не чувствовал мускулистых рук, зажавших его лицо, не видел, как пришли девушка и парень в обнажённом виде, припавшие к ногам довольного Джисона.Его чувства — мёртвая зона. Как Чернобыль. Зона бедствия. Сейсмически опасная. Он — зона, он — отчуждение, он — крик и боль.