***
— Тебе нужна сенсация… О, а ты чего так вырядился? — Коллега Мии, Тэён, с широкими плечами и задорным взглядом сделал глоток капучино и повернулся на стуле к новичку. — Я выбил приглашение на сегодняшнее бракосочетание двух влиятельных особ, которые свадьбой заключают мирный договор между кланами Ким и Пак, — спокойно произнес Мии, следя за временем на наручных часах, чтобы не упустить ни секунды. Тэён поперхнулся и обжёг руку, когда дрожащими пальцами попытался поставить кружку на место. — В смысле? Туда же никого из наших не пустили. — У меня свои связи, так что забей, — Мии напоследок проверил всё, что он взял: диктофон, фотоаппарат и телефон. — И да, прикрой меня перед начальством, хочу их приятно удивить. — Не ввязывайся в это, — стальным голосом прозвучало позади, когда Мии открыл дверь кабинета, чтобы выйти, но вдруг обернулся назад с яркой улыбкой на губах. — Тебе это вовсе не нужно, ты только вляпаешься в неприятности. С кланами Ким и Пак лучше не играть, особенно таким новичкам, как ты. Они сожрут тебя, стоит тебе хоть подумать о том, чтобы их скомпрометировать. — Ошибаешься, я здесь только из-за этого, — не скрывая эйфории от предвкушения того, что он сорвет куш, произнес Мии. — Пока-пока. Ещё увидимся. Вместо этого Тэён услышал: «Это последний раз, когда ты видишь на моём лице улыбку». — Только скажи, что за связи. Я большего не прошу, — жалобная просьба снова остановила Мии. Тот нервно сглотнул, как только вспомнил койку в больнице, бледное лицо Джиёна, его слёзы и гнетущее «Я хочу, чтобы его родители сдохли. Я сдам всех для этого, я нарыл на него столько информации, что тебе даже не снилось. Я уничтожу навсегда Джисона». — Один мой знакомый, он тесно связан с кланом Пак. Точнее, работает на него, поставляет наркоту и мечтает стереть в пыль сына главы, Джисона, мечтает видеть, как он теряет всё, чем жил, как оказывается на улице, без денег, без шлюх, без избаловавших его финансовых помощников, как его жизнь из сладкой превращается в просроченную, с истекшим сроком годности, и вызывает она перманентно рвоту.***
Очередной толстый бизнесмен, втайне занимающийся распростронением детской порнографии, отказался от интервью и послал Мии в хорошо знакомое всем место. Впрочем, он даже не потрудился включить диктофон, все его мысли растворились в один миг, когда уже у входа он заметил человека, ради которого и устроил весь спектакль. Под вечерней луной блестела гладь воды в бассейне, церемония днём была скучной, и Мии много выпил шампанского, пытаясь хоть как-то разбавить обстановку. Фотоаппарат у него забрали, телефон он не рискнул взять всё-таки с собой. Гостьи обсуждали сплетни, а мужчины старались между строк обговорить дела, которые, естественно, находились вне закона. Мии внимательно следил за самыми примечательными особами, припоминал как-то, но нормально материала собрать не мог, нужно было действительно яркое, аргументированное, но в сегодняшнем вечере всё было под прикрытием милых бесед и отвратительно скучной музыки.Ей не сравнится со звучанием клавиш рояля в его доме, где играл Тэнни.
От бесчувственных струнных инструментов вяли уши, поэтому за ещё одним бокалом последовал новый. Мии не сводил глаз с капитана полиции, который должен был его привести к Минсу, если следовать плану. Он стоял на другом конце бассейна в окружении главы клана Ким и также пытался подловить, ведь ему, как никому другому, нужно было посадить всех находящихся здесь за решетку. Светлые волосы, уложенные набок, крепкое тело, уверенный взгляд и непоколебимая серьезность, ему лет тридцать, даже больше, но Мии слишком молод для этого.Мии сгорит. Гори, гори под небом утонченным. Вот тебе зажигалка и бензин. Гори, гори, чтобы согреть других своим теплом.
***
— Здесь весьма скучно, не считаете? — Мии осмелился подойти первым, при этом нарушив раздумия капитана, который в прострации уставился на главу клана Ким. Капитан резко повернул голову к журналисту, оглядел нахмуренно его с ног до головы и схватил бокал с подноса мимо проходящего официанта. — Вы же тот самый незнакомец, звезда сегодняшнего вечера? Все только о Вас и говорят, скоро начнут копать под Вас, будьте осторожны: лезете на рожон, — пренебрежительно ответил капитан и вернулся к своим мыслям. — Надеюсь, в случае чего Вы меня защитите, как офицер полиции. Я полностью полагаюсь на правосудие. — Настроение было более, чем прекрасное, и Мии не стеснялся этого показывать. — А Вы, видимо, вряд ли. На минуту капитан впал в ступор, он разглядывал каждую деталь в Мии, долго рылся в чёрных глазах, от которых веяло излишней самонадеянностью. — Вы до нелепости самоуверенный, — хмыкнул насмешливо капитан, затем немного отпил. — Меня не тронут. Я дорого им обойдусь, у них не найдется такого влияния. Притом я отлично лажу с представителями клана Пак. Последняя фраза, как и ожидалось, произвела должное впечатление. Капитан вцепился в слова, как в соломинку в море. А Мии беспечно глядел по сторонам и приветливо улыбался мимо проходящим молодожёнам, хотя те бросали на него презрительный взгляд. — Ты обречён, — единственное, что выдал капитан, когда понял, кто стоит перед ним. «Знаю, — хотел сказать Мии, — мне это говорят с самого детства. Я был обречён ещё с того времени, когда мои пальцы превратились в слёзы, а слезами на клавишах особо не поиграешь. Когда все поняли, что во мне нет никаких талантов». Но вместо этого он уверенно усмехнулся, как ни в чём не бывало. — Я Юн Сону, капитан полиции, занимаюсь организованной преступностью, но ты, вероятно, знаешь, потому что пришел именно за мной, — представился полицейский и протянул руку, за которую Мии немедля ухватился. Пальцы прожгло, невидимый огонь полыхал, поднимаясь по коже вверх, к плечам, к шее и глазам; одно Мии знал точно — не ему одно такое приходится чувствовать.Сону тоже полыхает. Только виду не подаёт, а Мии всегда открытая книга, брошюра.
— Я Мии, — начал яростно журналист, отойдя немного назад: резкая перемена в настроении не могла не насторожить и без того находящегося всегда начеку капитана, — у меня есть семья, которую я люблю, и друзья, подвергшиеся насилию со стороны людей вне закона. Когда на них направили оружие, правосудие молчало; когда стекала из вен первая кровь, правосудие растворилось в прахе всех пострадавших. Поэтому если оружие однажды направится и на них, то тогда молчать будет даже ветер. Позади послышались одиночные аплодисменты: кто-то громко и медленно хлопал в ладоши, явно чтобы продемонстрировать своё сардонические отношение. Юн сильнее сжал бокал, задышал учащенно и терпеливо. Когда Мии это увидел, у него у самого сердце пропустило удар.Ему понадобилось ровно одиннадцать секунд, чтобы осмелиться повернуться.
Наследник клана Ким хлопал не так интенсивно, но улыбку держал до последнего. Он был молод, высок, безумно красив, как греческий Бог, и до ужаса напоминал Джисона. Только вот от него всё нутро выворачивало, затем билось в истерике, что надо бежать, бежать, куда угодно, но срочно взять себя в руки и… — Какие высокопарные речи, — наследник Ким Чён сделал шаг вперёд.Но Мии вовремя отказался рефлекторно попятиться назад.
От голоса свело что-то внутри, в ту же минуту всё, что он выпил, рвалось наружу, дикий страх осушил море из грёз, желаний и гордости. Осушил так, что на этой земле даже цветы не вырастут.Но Мии сам был спасительным источником, из которого вырастали корни, пробивающиеся через песок и гниль.
Жаль, что Чён этого не знал. И жаль, что ему ещё придется это выяснить. «Ещё чуть-чуть и останется жалеть тут только меня», — усмехнулся бы Мии, но было далеко не до смеха или забавы. — Конечно, я думал, что главным экспонатом сегодняшнего вечера будет моя сестра. Но вдруг появился ты. Они ненадолго соприкоснулись, однако Мии как от огня оттолкнуло, сколько ему ещё раз гореть за сегодня? Чтобы окончательно пожирать оставленные после себя спички. Стоило Чёну повернуть хоть немного голову, амбалы за ним задвигались примерно так же; а Мии, ровно как и Сону, прекрасно понимал, что для Кима все люди — домашние питомцы, а он их хозяин.Но Мии — дикий зверь. Он — лев, царь. Только не той земли.
Юн рванулся вперёд: прямо перед ним, будто бы насмехаясь, как беспомощны правосудие, справедливость, закон. Крушит Чён хрустального Мии. Журналист же — стекло, которое чистым показывает настоящее обличие, а осколками разрушается не только сам, он ещё и ранит всех вокруг. А разрушиться может запросто, особенно под натиском ЧёнаПеред наследником не устоит айсберг — растает, не устоит солнце — погаснет.
Но Киму достаточно было вскинуть руку, и капитан полиции тут же замер, бросил незащищённого, забитого Мии один на один с тигром, драконом и демоном. «Я ничего не могу сделать», — доказывал отчаявшимися глазами Сону, и он бы доказал, если б Мии смотрел на него Однако внимание Мии полностью сконцентрировалось в тёмных больших глазах, что с рвением уже снимали с него очки, разбивали их, затем выдирали волосы, а потом пачкали и пачкали его лицо перманентно кровью, даже неважно чьей, его собственной или чужой.Потому что Мии для Чёна не отсюда. Не из их криминального мира. Не из мира сего вовсе. Не из этой вселенной. Не из этой эпохи.
— Иди за мной, — короткое, ёмкое и проникающее в сознание напрочь, наотмашь, чтобы отбить всё, что когда-либо было там. Ким одарил Мии вернувшейся улыбкой, поправил пиджак и выпрямил спину, становясь несравненным Богом то ли Дьяволом, уже разницы для Мии не было Он не проронил ни слова. И даже не думал, что именно за это его и возненавидели. А Ким хотел, чтобы так же смело он говорил и с ним, чтобы его голос звучал только для него, такой прекрасный голос, и почему Мии не поёт? А вдруг он всё-таки может спеть? Тогда окончательно покорит Чёна, бесповоротно, а ещё подпишет себе этим смертный приговор. Мии пришёл в себя, только когда Чён был достаточно далеко, позволяя ему спокойно дышать, видеть что-то вокруг, кроме крови, лицемерия, лжи и нарциссизма в человеке напротив. Но человек ли это? — Видишь, как легко я увожу твоего мальчика, стоит мне лишь поманить пальцем? — Чён обратился к Сону, у того от злости чесались ладони, но он сдерживался, глядел то на гостей, то на небо, а наследник довольно усмехался.Конечно, он всегда выходил победителем. В этой жизни ему мало что давалось нелегко. Точнее, пока что ничего.
Ким откинул полы пиджака и последовал вперёд, вдоль бассейна по направлению к особняку, Мии как собачка пошёл за ним, то и делая, что врезаясь плечами в двух громил, отчего те уже изнывали от раздражения. — Я не его мальчик.Потому что ты мой.
Чён позабавился, но ненадолго, совсем быстро монстр внутри пробудился и потребовал убивать, убивать и убивать так, чтобы Мии знал своё место. — Молчи. Я ещё не позволял тебе разговаривать, — чуть не закатив глаза, Ким пронзил чем-то опалённым: монстр сгорал в агонии. И до Мии дошло с первого раза: не говори, пока не разрешат, не смотри, пока не разрешат, не дыши, пока не разрешат, не умирай, пока тебе не позволят, точнее, пока тебя сами не убьют. Потому что Мии собирался все эти правила нарушить. Они зашли в особняк, когда мантрой в голове Чёна, красным мигающим таблом было удушающее:Будь моим. Будь моим. Будь моим. Нет, ты будешь моим.
Особняк напоминал дом родителей, которым они недавно обзавелись: всё сделано со вкусом, придерживается классического стиля, ничем не отличается от картинок, на которые подолгу смотрит его мать в журналах, но наследник ведёт его куда-то дальше, куда нельзя никому. — А сейчас уже позволите? У меня на языке вертится много чего интересного. Храбрый просто так, инстинкты действуют быстрее, чем разум. И уже точно быстрее, чем пистолет в руках Чёна. И что смог Мии? Испуганно замереть на месте и прикрыть голову руками? Но запястья тут же развели по сторонам, а дуло так и уставилось на Мии, теперь оно было близко-близко, совсем как разъяренный наследник, от которого падала ниц всякая самоотверженность. — Это, сука, свадьба. Блядский прекрасный день, а ты выводишь меня из себя. И пистолет не подходит прозрачной коже, не смотрится на скулах, не у виска, оружие само по себе не для Мии; тело создано вовсе не для издевательств, его творили, чтобы им любовались, рисовали его, а затем хранили веками в самых потаённых уголках как зеницу ока. — Оставайтесь тут, — приказ, и у Мии дрожат колени. Он рассмотрел идеально чистую обувь Чёна до деталей и представлял, как целует её, а всё к этому и ведёт: особенно наследник, вцепившийся в его руку и ведущий его на второй этаж. Нет, он буквально волочит безвольного Мии по коридорам, мимо комнат и, зайдя в самую последнюю, вытаскивает на огромный балкон.Пусть дышит свежим воздухом дитя. Пусть боится высоты. Но всё равно с неё придется ему упасть.
На другой стороне особняка пусто и тихо; не слышно гостей, и следа им не позволили оставить, видимо, не обошлось без капризов Чёна. А Мии всё равно, его распирает от удушья, хоть от ветра, наверное, уже простыл: ему тошно, больно и обидно, что наследник действительно опасен. Его монстры ему повинуются, слушаются, даже его собственные монстры подчиняются приказам, а до Мии не доберутся, хоть и добираются до любого, кто бы то ни был.Чёну от этого сносит крышу.
— Спой. Наследник вольно присел на удобный стул, закинул одну ногу на другой и принялся ожидать представление. Одно из лучших: такого не покажут ни в Ла Скала*, ни в одном театре мире, а Чёну доводится здесь, наедине, увидеть кое-что совершенное. Например, то, как Мии цепляется длинными пальцами за перила, судорожно набирает в лёгкие воздух и выдаёт слишком бесчувственное: — Что спеть? — Что хочешь. Мии плевать: ему чуть голову не пристрелили, хотя за дверью было столько народу, его не спас даже капитан полиции, правосудие, как всегда, оказалось не на его стороне, и всё лишь для одного «спой» Он теряется в мыслях, чувствах, в голову, как назло, ничего не лезет, кроме глупых «да ты же никогда не пел!» и «наследник точно конченный». И Мии начинает тихо, будто смакуя на языке первые слова, затем более уверенно поворачивается к Чёну. А Чёну сносит абсолютно всё, что он до этого строил: руины, склеп, закрытый бункер, ядерный взрыв.You're getting wild tonight You wanna cross this line I can see in your eyes That you wanna be mine Be mine, be mine, be mine…
И Мии от стыда хочет на стенку лезть, царапать её ногтями, пока они не сами не сотрутся, потому что, кажется, провалился. Разве он певец, актер, исполнитель? Потому и поёт паршиво, причём впервые, а прочитать эмоции наследника невозможно, сколько ни старайся: тот словно оцепенел, смотрит по-прежнему сердито, но злится уже, видимо, только на себя.Мии — тофанова вода.*
Потому что Чён не чувствует яда, не чувствует, что его уже отравляют, впускают ментально в кровь антитела, которые сожрут его изнутри, разорвут на части сердце и оставят его разбираться с кусочками, с тем, что от него останется. Мии выдерживает паузу, ожидает, почти не дышит, глаз отвести не может: важна каждая деталь. И до смерти вздрагивает, когда Чён вот так вскакивает с кресла, которое со скрипом отодвигается назад. — Я не знаю тебя, понятия не имею, кто ты такой и откуда взялся, что здесь делаешь, кто тебе повзолил сюда прийти и почему ты такой смелый, — выпалил на одном дыхании наследник, лишь взглядом доводя Мии до дрожи. — Но ты старайся, старайся изо всех сил больше не попадаться мне. Сделай всё возможное, чтобы я никогда не заинтересовался тобой. — Почему?.. — Мии шевелил губами, но звука почему-то не было, словно защитная реакция организма избавила его от того, что могло привести к неисправимому. — Я не слышу ответа, — требовательно произнес Ким, вцепившись намертво одной рукой в перила, а потом вдруг подумал: «Вот бы его через них перекинуть». — Хорошо.Жалок. Как всегда. Всем препятствие. Как всегда. Сводит с ума. Впервые.
— Ещё раз, — Чёну не достаточно: ему надо быть уверенным в этом не просто точно, даже больше, потому что этой ночью он не заснёт и не будет зря пытаться. Эту ночь он посвятит образу Мии, будет представлять его в самых унизительно позах: у ног, в ошейнике, в цепях на голое тело. И о теле будет мечтать, как кожа к коже, например, как тонкие ноги дрожат в его руках, как ярко-розовые губы тянутся к нему сами, целуют в ключицы, в шею, прикасаются едва, спускаются ниже и ответа требуют постоянно. — Хорошо, я не встану на Вашем пути. А ещё он будет всё время к нему на «Вы», чтобы показать, что подчиняется, что уважает и боится. «Вы, мой господин», — мерещится Чёну, эти слова звучат отовсюду, из-за спины, около уха, эхом где-то в далеке…Но не из уст Мии. Только не из его уст.
— Уведите его, — громко говорит наследник, в отвращении поджав губы, затем отворачивается, смотрит на ухоженный сад, но не видит его будто бы, весь он растворяется в том хаосе, что устроил, появившись из ниоткуда, журналист. Не успевает Мии опомниться и насладиться свободой, как его небрежно хватают за плечи чужие руки и начинают уводить. А Мии уже не здесь, давно не здесь, отправился на ту планету, где обитает сейчас и Чён, такой нервный и измотанный, раздражённый, грубый. «Сними с себя гордость, чтобы я её не заметил, — словно вымаливает Ким у того, кого уже выставили за дверь особняка. — Сними с себя совесть, чтобы я на тебя забил». Мии спешит уйти, ускоряет постоянно шаг и лишь на автомате оглядывает гостей, которые не смогли не заметить резкую перемену в звезде этого вечера, главной теме для обсуждения после того, как на него обратил внимание сам наследник клана Ким. Ему было душно, он задыхался, его лёгкие знобило, он ощущал, как они трясутся в адреналине. Мии оттянул немного воротник и в последний раз повернул голову в сторону бассейна с целью увидеть расстерянного и полностью опустошенного Юн Сону. «Безрезультатно. Бесчеловечно. Беспечно. Разгорается в нём Агония вечно.
***
Это первый раз, когда Тэнни не приехал вовремя.Извини, котёнок, я задержусь ещё на два дня.
Это первый раз, когда Мии сидит в их доме один, в полной темноте, считает каждый раз до десяти и приближается ещё больше к краю кровати.Я очень скучаю.
Первый раз, когда ненависть разрывает всё изнутри, разрастается и отделяется в альтер-эго.Люблю. Целую.
Потому что Мии знает. Тэнни не вернётся ни через два дня, ни через четыре, ни через неделю,Люблю больше всего на свете.
— Я готов уехать с тобой в Финляндию. Я готов уехать с тобой куда угодно. Только вот теперь это, кажется, никому не нужно, — шёпот прозвучал так пронзительно, что даже стены вздрогнули. Мии раскинул руки и пожалел, что не взял сегодня всё-таки с собой галстук. Сейчас бы он спокойно на нём повесился.В акварели ночи, света, дня Рисую я наши проблемы, невзгоды и несчастья. На них сыпется снег. Ты оставил его мне, чтобы я замёрз.
Он не спал, глаза закрывал, но в сон так и не мог окунуться; стрелки на часах оповещали, что прошёл очередной час, а разочарование, грусть, слёзы никуда не уходили. Когда в пять утра начало рассветать, Мии, наконец, поднял себя с постели, сонно осмотрел комнату, стянул с себя пиджак и направился к роялю. Он играл третью часть лунной сонаты, так яростно, как только мог, но ни с первого раза, ни со второго и ни с третьего ему не удалось безупречно отыграть на нужной скорости. Он старатетно повторял в медленном темпе, приучал пальцы к инструменту, чтобы они привыкли, и, еле справляясь с желанием завалиться прямо на полу, отыграл. После оглушительного форте тишина начала давить, сковывать и проверять на прочность, потому что она заставляла снова думать, снова чувствовать. От нее можно было убежать только на клавишах, только в presto agitato, чтобы не оставалось ни секунды на размышления. В итоге, Мии сдался. Пусть чувства затмят его, тяготят, изнуряют, а он открыт для них: пора принять всё то, что ему подарил вчерашний день. Обесиленно начала звучать вторая часть патетической сонаты; бессонница давала о себе знать, убитый впечатлениями, притом неприятными, он-то способен был лишь вспоминать ноты и повторять их, насыщая звук. (— Если тебя разберут на части, если тебе отключат мнимый аппарат жизненного обеспечения и ты обратившись в груду бесполезных кусков, я… — Что тогда, Мии? — Я тебя никогда не забуду). «Я тебя тоже никогда не забуду», — вспомнил он слова Тэнни и непроизвольно произнёс их. Мии, ты любишь письма? Вот моё тебе. Котёнок, ты скоро станешь совершеннолетним, взрослым и самостоятельным, а из котенка подрастешь в льва. Я долго думал над подарком, который смог бы тебе подарить в этот особенный день, что-нибудь, что бы показало тебе, насколько ты взрослый. Поэтому я дарю тебе своё признание в любви. Ты, сладкий, вырос для того, чтобы любить и получать любовь от других. Для любви необходимо быть рассудительным, опытным и познавшим себя. Эти чувства были скрыты во мне долго, я ещё разбирался их, путал с чем угодно, потому смиренно оставлял всё, как есть. Но когда ко мне пришло полное осознание, я начал сходить с ума, однако верил, понимал, что по-другому и быть не может. Мне не просто нравится тебя обнимать, без твоего тепла — больно, бессмысленно. Время превращается в вечность, убивающую и страшную, я не боюсь, потому что она появляется, когда тебя рядом нет. Ты — мой смысл жизни, и хотя это фарс, абсурд и заблуждение, как говорят, я же просто говорю: «Мой космос». Ведь в глазах у тебя созвездия, таинственная тьма, необитаемая гладь; я на нее ступил и назад не хочу, где скучно, безвкусно, лживо. Ты — моя слабость, и, если бы не твои ладони в моих, если бы не разговоры с тобой о вечном, я бы не сочинял, возможно, не играл. Как в тебе может уместиться столько? Что не объять и не постичь? Один за одним переплетаются мотивы, чтобы наши пальцы так переплетались по ночам, а днём пусть смотрят твои глаза в мои. У меня водопад, крушение, потом вязкое погружение на дно, когда у тебя на щеках слёзы. Меня вытаскивает на поверхность каждый раз твоя улыбка, но ты улыбаешься редко, на пальцах можно сосчитать и то обсчитаешься. Не дай мне захлебнуться в томительном ожидании, подкинь мне спасательный круг. А лучше — погрузись со мной». Мии допивает очередную кружку кофе, стучит по поверхности стола и не замечает, что через настежь открытое окно ветер вверх поднимает шторы. Ему не холодно и не слышно, он только повторяет про себя то, о чём Тэнни не дописал, но что обоим было очевидно: «Чтобы мы вместе утонули. Потому что если умереть, то вдвоём». — Меня без тебя нет, — Мии снова озвучивает собственные мысли, отчётливо, как будто разрубает воздух словами, затем горько усмехается, чтобы иронию скрыть за истерией. — Но вот он я, здесь, без тебя, и со мной, вроде бы, всё в порядке.Вроде бы.