***
Ким наследник Чён. Вот только что он унаследует? Практически все из круга преступного мира считают, что Ким Чён — прекрасная замена своего отца. Он доказывал это уже несколько лет, открывал публичные дома, торговал наркотиками и оружием, расширяя границы клана. Клану Ким принадлежит недвижимость на сотни миллионов долларов в разных странах, они владеют отелями, ресторанами, барами, ночными клубами, строительными, пищевыми, сервисными и торговыми компаниями. Ким Чён — не занимается благотворительностью, не работает на обеспечение нужд людей, которые находятся на грани бедности из-за политики государства; он не герой, потому что не вытаскивает людей из пожара, не работает на шахтах и не идёт на войну, чтобы защитить женщин и детей и свою Родину. Но Ким Чён купается в золоте, потому что следит за качеством проституток, которых он продает, и тестирует на себе наркоту, чтобы клиент не жаловался, а потом проверяет на людях автоматы и пистолеты, продавая затем их странам, которые хотят нас уничтожить. Почему никто не останавливает его? Почему его воздействие лишь становится сильнее? Разве его не пора наказать за то, что он делает? Разве не пора избавиться навсегда от клана Ким? 28 июня текущего года, вечером, в половину девятого, в самом главном порту столицы полицией были задержаны во время операции на месте преступления семь членов преступного клана Ким во главе с наследником и девять членов иностранного ОПС, также было конфисковано 47 единиц огнестрельного оружия. Ким Чён должен быть окончательно повержен, ему место в Аду, из которого он к нам пришёл.Автор статьи Мии.
***
— Почему ты меня не поздравляешь? Тэён молчит, сгорбившись над какими-то бумагами, его очки в чёрной квадратной оправе съезжают на переносицу, а Мии выжидает, раздвинув ноги; он, как никогда, рад, но только не тому, что хорошо от ситуации ему, а от того, что от происходящего очень плохо кому-то. — Считаешь, что мне конец? Не волнуйся, все вокруг такого же мнения, так что ты не один в своей идеалолгии, — Мии перебирает карандаши и ручки на столе, затем переводит взгляд в сторону большого окна с развевающимися белыми шторами. Пасмурный, серый день близится к вечеру, а на улице холодно, но вовсе не из-за погоды: всё потому, что Ким Чён зол. И это от него снаружи мрак, опасность, невидимый огонь, пожирающий всё вокруг. — Попроси у него прощения, умоляй его — единственное, что я могу тебе предложить, хотя и это не поможет. — Тэён даже не соизволил оторваться от работы, сохраняя полное безразличие. — Как давно ты видел своих близких? — Не переходи границы! — раздражённо крикнул Мии, скрестив пальцы на бедрах, он лениво развалился в кресле с лежащими на подлокотниках локтями. — Послушай, когда у тебя впервые возникла идея разобраться с основным кланом столицы, ты не думал над тем, почему до тебя этого никто не делал, хотя имел прекрасные на то возможности? Потому что они не дураки. Теперь Тэён смотрит пристально, в убыток своей выдержке, рубашка бледно-голубого цвета застегнута до последней пуговицы, но настолько прозрачна, что можно увидеть при определенным углом падения света тонкую талию и впалый живот. — Власть молчит, потому что сотрудничает с ними, прикрывает их и иногда сама в это ввязывается, лишь бы побольше себе миллионов засунуть в карман, а люди боятся, — начал тихо Мии, засмотревшись на грязь под чужим столом, затем также презрительно продолжил: — Это поколение — трусы, это поколение — эфемерно и бесполезно, оно уже ни к чему не стремится, раз позволяет себе быть марионетками в их руках, они люди, они должны стремиться к высшему! Почему их целью является что-то мизерное и убогое? Почему не учение и всеобщая любовь ко всему живому? Они должны быть, как дитя, всегда прекрасны*, а вместо этого гонятся за порошком и убивают! — Боже, да ты всего лишь накрыл их сделку с парой ящиков оружия! — истерично завопил Тэён, чуть ли не вырывая свои тёмные волосы, и вскочил так, что кресло завалилось в сторону. — У них мафия, они не только в стране заправляют, но даже за границей, они по всей Европе уже распростронили свою деятельность, их всех уже не соберёшь и не посадишь! И знаешь ещё, что самое интересное?.. Сутки прошли, а они никого не выдали! Тэён наклонился, чтобы его глаза были на одном уровне с мииновскими, затем чётко проговорил уже более спокойно: — Ни-ко-го и ни-че-го. Он хмыкнул, наблюдая, как злобно поджимает губы стажёр и из последних сил держит себя пока что на цепи, чтобы не сорваться. — И не выдадут, потому что у них клан — не прибыль, а семья, туда берут людей, у которых ничего нет, думаешь, там действительно будут иметь дело с теми, на которых и положиться толком нельзя? Да что ты, вообще, здесь забыл! Мне жаль, что ты идиот и следуешь лишь на эмоциях. Тебе следовало годами копать на них, брать самых крупных и главных и изучать их досконально, где, как, почему, по сколько… Не верю, что ты смог так проебаться. Ты казался мне намного умнее. — Я знаю, что моя тактика — провал. И действую я действительно на эмоциях, но ты просто не до конца понимаешь из-за чего, — с еле заметной улыбкой ответил Мии, подаваясь всем телом вперёд. Тэён, уже отошедший в другой конец небольшого кабинета, вдруг замирает, после чего смеряет стажёра недоверчивым взглядом. — Чён меня не тронет, поэтому я могу делать, что захочу и с кем захочу. — Всё ещё хуже, — журналист вскинул брови, и закатил глаза, принимая Мии точно за полоумного, за стену, которой не докажешь, что она и в самом деле стена. — Все мафиози — эгоисты, их не сломить чьими-либо слабостями или, наоборот, силой, они существуют только для себя, они в некоторой степени асексуалы в этом деле, и это их преимущество. Ты не привлечешь его своей «задницей»… Боже, даже не надейся, что ты его, в принципе, привлечешь, ты уже в его чёрном списке, там твоё имя вычеркнули, потому что где-то на парковке сейчас стоит машина, в которой сидят киллеры, готовые тебя пристрелить, когда ты выйдешь. — Не думаю, что у них это получится под пристальным наблюдением пары тайных полицейских, которые охраняют мою жизни больше своей. Мии помешал немного ложкой сахар в кружке кофе и отпил с довольным выражением лица. — Капитан обеспечил тебя защитой? — А как же, мой дорогой скептик? — насмешливо отпарировал стажёр, вдыхая приятный аромат. — Да пошёл ты, — буркнул Тэён, рассеянно оглядываясь по сторонам и думая, за что бы взяться, и, в конце концов, решил избавиться от бардака на своём рабочем месте. И ему не довелось заметить, как стажёр вдруг довольно замычал, прочитав пришедшее на телефон сообщение от Сону с просьбой встретиться этим вечером.***
Мии успел побывать в салоне, затем вернуться к себе и подобрать из гардероба обтягивающие тёмные штаны, такого же цвета чёрный пиджак, а под него в тон майку, открывающую вид на ключицы. Отель выглядел со стороны весьма дорого и презентабельно, Мии, сколько бы ни задирал голову, всё равно не мог увидеть на фоне иссиня-фиолетового неба, где он заканчивается. Он прошёл между дорогих машин по главному входу, отмечая прелесть небольшой красной дорожки; дверь ему открыли два молодых, но мужественных швейцара. На ресепшене ему дали карточку, когда он назвал своё имя, и он поспешил, оглядывая полупустой холл и дверь, ведущую в ресторан. Его привлекло преобладание золотых оттенков в интерьере, оно создавало восприятие чего-то эстетичного и помпезного, хотя в стилях Мии не особо разбирался, всю жизнь будучи далёким от этого. В широком коридоре он без труда отыскал нужный номер, любуясь по пути узорами на коврах бордового цвета. Когда сработал пропуск, его буквально затащили внутрь.И нужен фильтр. Фильтр, который поможет дышать.
Назад ему уже преградили путь два амбала, и Мии было до ужаса стыдно, что он хотел убежать и спрятаться.Держись, дерись копьём, руками и ножом. Он подберется со спины, Чтоб ты ранил сам себя.
А Мии проколот насквозь вдоль и поперек, хрустят его позвонки, рёбра от одного только лицезрения наследника. У него кровь замедляет темп, чтобы вскоре застыть, а он сам чем-то диким одержим: диким желанием покалечить себя, только, только себя за самосомнение. Наследник сидит у столика напротив панорамного окна, из которого ничего не видно, кроме собственного отражения, позади него широкая кровать с толстым одеялом тёмно-малинового цвета. Ким оставляет бокал с любимым вином и закидывает ногу на ногу, удовлетворённо глядя на Мии; Чён имеет, как всегда, при себя неотразимую внешность и убежденность в том, что все люди — его личная длань. Вот одна из них решила поиграть с ошейником. Журналист отчётливо слышит противный скрежет в ушах, хотя прекрасно знает, что это всего лишь его галлюцинация, но никак не всё происходящее. — Рад меня видеть? Чён радостный, властный и даже в полноценном боевом духе, потому что вместо решетки — вид на столицу, заместо куска хлеба — дорожайшее вино, излюбленный напиток всех богов.Да, Чён — Бог. В которого Мии никогда не верил.
И верит судорожно нерелигиозный Мии, что наследника забили гвоздями, что он принял на себя все грехи мироздания сего, становясь их воплощением. «Скучал ли ты по мне?», — этот вопрос Чён мантрой повторяет, как больной обсессивно-компульсивным расстройством, но он болен чем-то другим.Кем-то.
Он удерживает гончих, всё ещё подчиняет их себе и бьёт кнутом, чтоб они заткнулись, потому что не скучал. Эта кукла с манерами и пизданутой смелостью не скучает, не переходит в подчинение и не перейдет, ведь все понимают Кима с первого раза, все понимают урок, а о чём раз за разом думает Мии? Идиот, который не скучает, и гончие разрывают намордники, их боятся тронуть, но они готовы разодрать половину мииновского тела, чтобы он только их погладил. Им нужны эти руки, эти губы, чтобы рёв тот прекратился, с которым они нападают на всех, им нужна эта ласка. — Почему ты здесь?! Как ты тут оказался?! Я ещё час назад узнавал, где ты, и мне сказали, что ты в тюрьме! Ты сейчас должен быть в тюрьме, что ты здесь делаешь?! Мальчик злился, негодовал, не понимал, его бросало в дрожь, в холод, от страшного озноба пришлось обхватить себя руками и выставить себя ещё большим слабаком. — Ну да, я в тюрьме, а что, не заметно? — сарданически произнёс Чён, будто бы его совсем не касалась эта проблема. А у Мии в ушах гул, точно голова разрывается от боли, но он не признаётся себе, до последнего скрывает даже от самого себя, что так смертельно его одолевает страх, не подкрадывается, а атакует, надеясь довести до апоплексического шока. — Ты должен быть именно там именно сейчас. Мии по слогам выговаривает, потому что воздуха в лёгких не хватает полноценно говорить, и он уже мысленно спрашивает куда-то выше: какому дьяволу он продал свою удачу? Хотя дьявол, оказывается, есть пострашнее. И не где-то там — буквально под боком, чёрными глазами уставившись перед собой, он ими весь мир на колени ставит, и Мии тоже придётся упасть. От одного «ты» Чёну срывает все тормоза, что прежде он держал из последних сил и считал, что в этом определённо есть смысл: но он господин, он ему точно не приятель, пока что не любовник и никогда не будет другом.Чён ему антагонист.
И на «ты» к нему только родня, но никак не левый журналист, возомнивший о себе невесть что, и даже не ценит, что наследник ещё терпит, жалится над ним, не наказывает, ведь Мии какой-то особенный. И вместе с тем дико раздражающий. Бесит? Слишком просто. Чён ненавидит себя за то, что не может сейчас размазать его по стене не потому, что нельзя, а потому, что не может.Да, Дьявол всемогущ, но вот перед ним Богиня. Ей не подчиняется Ад. А Дьявол готов править Раем.
Ким держит, как положено, улыбку, жестом приказывает охране уйти, что полностью проходит мимо внимания Мии, и резким, отточенным движением вытаскивает пистолет, Мии на секунду вздрагивает и делает шаг назад, но тут же сглатывает ком в горле и возвращается на прежнее место, пока наследник любуется оружием с разных ракурсов. Так же он любуется Мии. — Этот пистолет был в одном из ящиков, которые конфисковала полиция. «Нет», — одними губами проговаривает Мии, но Чён пока что на безопасном расстоянии — Потом на меня надели наручники. «Нет», — повторяет Мии, теперь уже криком откликается в голове слово, паника сдавливает всё чуть ли не до костей. Мии лишь на мгновение закрывает глаза, чтобы не скапливалась влага в уголках, но как только он их раскрывает, то уже видит перед собой дуло пистолета, а Чён целится, не иначе, в лоб, чтобы наверняка. — Знаешь, есть люди, которые не любят повторять по два раза, — отчеканивает, потому что произносит не в первый раз, а Мии уже слышит свист пули, будучи полностью уверенным, что ему не кажется. — Так вот, я один из них. Наследник мафии. Огромной мафии. Ким Чён наследник, который не остановится ни перед чем, ему нужны деньги, власть, снова деньги, в них смысл всего его существования, он хочет их прожигать, он хочет портить этот мир собой, но, пока он на пути к этому, кто-то портит его мир.Если сначала Чён думал, что это симпатия, то сейчас ему предельно ясно, что это чистая ненависть.
За то, что Мии ослушался, — казнь; за то, что Мии гордый, — казнь; за то, что Мии хитрый и смелый, — два раза казнь; за то, что красивее всего, что Чён только видел на этом свете, — казнь. Мии должен был умереть пять раз, так почему он ещё жив и стоит перед ним?Потому что Чён хочет, чтобы шестой раз оказался последним.
Мии хватает ладонью ствол у основания и обхватывает губами дуло, затем продвигается вперёд всем телом медленно, но так, чтобы до самой глотки.Чён — морфинист, только вот Мии — его первый шприц.
Ким вспоминал иногда эти губы, грезил, возможно, о них, потом забил, но отчетливо забил себе где-то там, в чертогах, и вот они касаются его пальцев, он даже ощущает подушечками чужой язык, который будто бы гладит их.И все монстры рвут все цепи, что их сдерживали.
Наследник зол. Наследник в бешенстве. Он требует уважения, страха, покорности. Он не требует к себе того, кто даже и не думал об этих правилах. Ким возвращает на место пистолет, оставляя Мии на несколько секунд немного растерянным, с раскрытым ртом, а Ким бьёт по скуле. Мии заносит с одного удара в сторону, но наследник хватает того за края пиджака и тянет на себя, чтобы смотреть на то, как печаль глотает эти самоуверенные глаза. — Кто ты, вообще, такой?! Какого хрена ты творишь! Ты хоть понимаешь, в какое дерьмо вляпываешь?! Да как ты смеешь себя так вести! Мии сбивается со счета, сколько раз его бьют по животу, сколько — по лицу, он воспринимает боль слишком сильно, она для него будто бы дышит и существует, чтобы Мии не существовал. — Тебе, блять, приходило в голову, что я всю твою родословную откопал, что знаю в лицо каждого человека, с которым ты когда-либо общался, что, сука, я сейчас щёлкну пальцем и никого из них не станет?! Ким ударил сильно ногой полубессознательного Мии так, как никогда ещё не бил в своей жизни, помешанным на насилии и крови, всё берег для него силу, злость, агрессию и ярость, чтобы в один момент за раз выплеснуть. — Перед домом твоих родителей стоят уже мои люди, в следующую секунду, когда я позвоню им, они на части разорвут их, а мамашу твою перед этим пустят по кругу! Чён крепко схватил за подбородок и с замахом ударил несколько раз затылком Мии о пол. Этот мальчик кричал, такой утонченный, возвышенный, эстет, каких мир не видал, выл, потому что не мог терпеть, но даже так не молил о пощаде и не просил остановиться.Знаешь, что я увидел в конце? После того, как ты меня убил? Хм, я ведь снова увидел тебя.
Ким склонился над Мии, чтобы как можно ближе быть к его лицу, которое струйки крови только украшали, чтобы делить один воздух с ним, хотя тот дышит отрывисто, через раз. «Ты сильный», — ласковый голос невинно прорезается внутри Чён, затем тот ангел, которого породил Мии, улыбается, нежно, по-матерински, а Чон сдерживает улыбку, хотя хочется, потому что мило. — А всё потому, что ты не послушал меня. Всё из-за твоей упрямости, Мии… Но вырвалась только желчь, на лице наследника лютое отвращение, будто бы всё самое мерзкое сейчас напротив него. Это презрение, никак иначе, оба это понимают, но отчего-то Чён наслаждается чужой кожей на своей ладони, не отпускает и до сих пор вглядывается в полузакрытые мутные глаза. — Оставь их, — почти не слышно, почти без голоса и сил, и Ким хмурится, потому что с трудом разбирает слова. — К чему тебе они? У тебя же есть я. — Да зачем мне ты?.. — выплёвывает Чён и толкает брезгливо Мии в грудь, отчего тот падает на спину. Наследник устало трёт переносицу, идёт бездумно дальше от него, от того, кто так и не сказал очевидное: «Ты же про меня ничего не знаешь». Наследник не собирается быть посмешищем, но у Мии дыры в жизни, какие-то обрывки: ни учёбы толком, ни работы, ни любовниц — впервые власть Чёна ему никак не может помочь. Поэтому Чён хочет выкинуть Мии в ближайший мусорный бак. Мии усмехается, ничуть не переживает, словно подражает беспечности старшего, у которого дел невпроворот из-за него. Между ними канаты стальные, они не понравятся никогда, потому что эту ненависть не разорвать. — Меня тошнит, — сидя на краю кровати после того, как еле дополз до неё, оставляя размазанные пятна крови на полу, говорит Мии. — У тебя сотрясение, — расположив руки по бокам, на одном выдохе произносит наследник, и адреналин спадает на нет. Но наследник никогда не отходит, ни от чего, особенно от предательств и неуважения. И Мии должно быть очень больно из-за того, в какое дерьмо он вляпал Чён. Когда чужие руки ложатся на плечи, Мии судорожно набирает в лёгкие воздух, только после этого поднимает голову; наследник бесстрастен, укладывает на спину осторожно, хотя Мии продолжает сопротивляться, всхлипывает, но дрожащее тело его выдаёт. Наследник пристраивает его поудобнее, садится на бёдра, и из-за веса у хрупого Мии немеют ноги, будто бы на него положили всю тяжесть мироздания сего. Он зажмуривается: страшно. Этот взгляд напротив пугает, но Мии не догадывается, что сейчас он устремлён лишь на обнаженные ключицы, тонкую шею и приоткрытые руки.Чён слишком увлечен акафистом*. И восхваляет он никого иного, как Мии.
Ким обеими ладонями аккуратно обхватывает миновскую, подносит к своей груди и заставляет, наконец, Мии смотреть. — Ты хорошо потрудился этими пальчиками, — Чён с любопытством перебирал их, слушая чужой скулёж, — столько плохого про меня написал. Тебе никогда не говорили, что люди всегда отвечают за свои поступки? Ты не тому дорогу перешёл, ублюдок. Чён начинает с мизинца, он ломает его так, что Мии до одури стонет, изворачиваясь подобно змее или птенчику, которого пытаются посадить в клетку. Ким переходит к следующему, при этом слыша только стихи, а чужие пальцы, похожие на произведение искусства, с которых надо пылинки сдувать по часам, с хрустом обмякают. Он знает, что портит шедевр, ноЛюбит? Не любит?.. С тобой мы в расчёте И не к чему перечень взаимных болей бед и обид.
И самое обидное, самое, что рвёт рипящим рёвом изнутри, — Мии мирится и будто бы подставляет вторую щёку, не стесняется показывать, как ему больно, но до последнего гордости своей поклоняется. Наследник готов слизать капли пота на чужой шее, потом провести по ней кончиком носа, но Мии непокладистый, несуразный, нелогичный, да что там,необычный.
Руки бледные, запястья тонкие, что жалко, боишься к ним притронуться, кожа прозрачная, такая, что каждую венку видно, каждую можно ведь разглядывать по ночам, если бы Мии ночевал в его постели, и Чён почему-то представил, как этими пальцами Мии играет на самом дорогом рояле в Альберт-холл. У него сводит всё внутри. Мии настолько слаб, настолько в полубессознательном состоянии, что пропускает мимо своего внимания резкое напряжение у Чёна, а наследник, глядя в никуда, доходит до большого пальца, немного тормозит, но и его ломает, хотя вторая рука Мии разрывает его пиджак, бьёт до маленьких синяков, а слёзы миновские для Чёна на вес золота. — Не надо, п-пожалуйста… — сквозь всхлипы такое жалостливое, что наследнику не нравится: где весь стойкий нрав, с помощью которого его посадили? Правая рука у Мии, как мёртвая, лежит, не двигается, ко второй уже приступил весь сосредоточенным, с хищным взглядом Ким, симметрично, зверем, хладнокровно, а Мии проклинает всё на свете за то, что продолжает чувствовать абсолютно каждую толику боли. — Н-не надо, ну прошу…Дитя.
И указательный сгибается под неестественным углом. Мии точно напоминает ребенка своим бессилием, своей беззащитностью, на щеночка ещё похож, наследник не может не умиляться. — Проси правильно, как положено. — Наследник скрывает улыбку, но глаза блестят, когда он с трепетом изучает средний, а затем — дрожащие губы Мии, бьющегося в дикой истерике. — Пожалуйста, пожалуйста, не надо больше, пожалуйста… — Мимо, — театрально вздервнув бровями, наследник в наказание вызывает новую волну неистового крика сорванного голоса. Мии трясётся всем тело, словно у него эпилепсический удар, косметика размазана слезами по лицу, и этот человек ломается; просто щелчок и появляются сотни трещин. — Я не слышу, — рычит наследник, когда ему уже надоедает долгое рыдание в подушку бордового цвета, и он оставляет безымянный сломанным. — Пожалуйста, прекратите, мой господин, не надо больше, прошу, мой господин… — почти на одном дыхании выпаливает Мии, на адреналине, в здравом уме он бы и не подумал такое произнести. То, что нужно. Услада для дьявольской души — моральное падение ангелочка, его белый флаг. Это пахнет лучше толстой пачки долларов, заменяет самые элитные клубы и самого отбитого наркотика. Вот он, Мии, который называет его своим господином, и в мире вряд ли будет что-либо лучше. Хотя он сам себе не верит.Есть вино и дым, Сдался ему этот мальчик? Что заставляет думать, почему ему нельзя любить…
— Не надо? Ну хорошо тогда. Наследник ломает мизинец, не унимая победной радости. Мии устаёт сопротивляться, у него иссякают силы, потому что он против этого — никто, ему не устоять, а он ведь и не помышлял об обратном. Истощён. Погас. Разбит. Вдребезги, о люстры и кафель. И просто позволяет Чёну соединить свои запястья над головой и наполнить свои лёгкие ядом, что никак иначе, как его дыхание. Мии вдыхает полной грудью, отчего у наследника лишь судороги, перегорающие лампочки и тяжесть там, где-то внизу. Их губы близко, но не более, настроение Чёна подобно погоде — не уследишь за тем, как резко меняется, не предскажешь, когда лёгкий ветерок превратится в ураган, разрушающий всё на своём пути. (— Пап, я ненавижу предателей, ненавижу особенных людей, которые хоть чем-то выделяются. Мне нужны не люди, а те, что под копирку, те, что масса. — Не надо ненавидеть их настолько сильно, а то полюбишь). Как же его отец был не прав. Если наследник ненавидит, то ненавидит до конца, если любит — он убивает эту любовь. У наследника всё просто, потому что он скоро возьмётся за правление мафией, ему не до шуток, не до милого личика и прекрасных чёрных глаз.Жаль, что они закрыты. Он бы ещё вечность в них всматривался. И нашёл бы там целую вселенную.
— Кто у тебя есть в других кланах? Ты ведь связан с самым верхом? Откуда у тебя есть такие связи?! Ты в своей статье, блять, упомянул только меня и все остальные кланы просто проигнорировал, ты сукин сын… — от ярости, казалось, ток между ними протянется, а Мии робко избегал давящего взгляда, рьяно завязывающего ему одни колумбийские галстуки. «Чудовище», — подумал Мии, отрезая по слогам треклятое слово снова и снова. — Ты же такой весь из себя икона справедливости, так что же ты не оповестил наш обведенный вокруг пальца несчастный народ, что в стране дохуя таких кланов?! Что же ты не просветил их во всю систему, которую мы установили? А? Мии и не собирается говорить, а наследнику и не надо — ему в два счета стоило разгадать что к чему. — К клану Пак привязался… Прикрывать их будешь до последнего, ведь так? — голос тише, около уха, до дрожи и немой мольбы. — Слушай, а ведь ты полный идиот. В ответ мычит куда-то в сторону, пытаясь увернуться от него, но ни слова, ничего, будто бы стена. Чён впервые видит такие твёрдые стены из хрусталя. Наследник чуть приподнимается и замечает крестик, вылезший из майки, золотой, маленький, с тонкой цепочкой. Ким опускается ниже, зубами хватает с хитрым и игривым взглядом, который никак не может отвести от Мии, твердящего наперебой всем отвратительным ощущениям: «Пусть это уже закончится…» Наследник отпускает миновские запястья и срывает в секунду крест, демонстрируя его мальчику, не сдерживающему слёзы в глазах. — Смотри, он не помог тебе. Ты взял его с собой, повесил у самого сердца, но Он не пришёл, не спас тебя от меня. — Ким улыбался уголками губ, смотрел под разными ракурсами на чужую наивность в самом её чистом виде. — Потому что я сильнее. И никому точно не под силу. Мии из последних сил, перед тем как окончательно потерять сознание, отрывает голову от подушки и шепчет, пронзительно, стойко, смело, сильно: — Такой великий человек и в падении своем велик*.