Потому что глаза всегда говорят одно и то же: «Любуйся мной, пока я не умер».
Джисон клянётся себе: «И буду», после чего кладёт голову Джиёна на одну из подушек и устраивается между чужих ног. Вторая попытка Джиёна проходит примерно в таком же духе, только вот меняются декорации: они на диване, у дверей охрана, как всегда, нагие друг перед другом, а Джиён после долгого поцелуя перемещается с чужих бёдер на колени. — Пораскинь мозгами, прошу, — еле слышно начинает он, ведёт пальцами вниз по спине, но Джисон слушает его лишь наполовину. — Долго тебе всё с рук сходить не будет, на смену родителям, потакающим тебе без предела, придёт твой двоюродный брат, который примет тебя за обузу и скинет, как груз. Ты останешься ни с чем и ни с кем, потому что меня содержать не сможешь, а себя прокормить — тем более. Тебе необходимо позаботиться о себе, никто не вечен, мама с папой умрут, что тогда будешь делать? Будь просто умным мальчиком. Из всего сказанного самым страшным оказалось: «Меня ты содержать не сможешь». Эта фраза сковала, сердце сжала так, что оно раскрошилось, его поедают сейчас в качестве хлеба птицам, они клювом пробивают ему грудную клетку, лёгкие, вены, капилляры, они грызут его, не жалея. Потому что в этот миг Джисон силится не спросить с дрожью в голосе:Разве ты не будешь всегда со мной? Разве ты меня не любишь?
И очевидный ответ: «Конечно нет». Джиён с ним, пока у него есть власть на то; он исчезнет в ту же секунду, когда он всё это потеряет.В грязный сосуд что ни влей, оно непременно прокиснет. Так и я умру в тебе, Разве ты этого хочешь?
Нет, они должны быть вместе до конца, чтобы питались друг другом, на каком-то высшем уровне, но не это надо Джиёну; Джисон после операции думал, ровно как и Джиён, что привязал его к себе безысходностью, но даже таким, зато с гордостью и самоуважением, он готов уйти в мирное одиночество. — Что я тебе говорил? — терпит ярость, терпит, молодец, терпит. — Никогда не упоминать об этом, — спокойно отвечает Джиён, ладонями выше пробираясь по бёдрам. — Так ты идиот, что ли? Но Джиён занимательно смотрит на его впалый живот и по-детски поджимает губки, как делали только шлюхи в борделях. — Мы ещё посмотрим, кто из нас идиот. Как только он договаривает, Джисон выкрикивает, высовывая из-за его плеча голову: — Камеру тащите! — затем к нему поворачивает её и встречается с занервничающим взглядом. — Сегодня будет особенное шоу. У меня на этот случай есть портупея и плеть. Ляг на стол.***
После этого наказания долго пришлось обрабатывать раны, кровь смывать со стен в ванне, которая текла от ягодиц до ступней, он стонал от боли, когда принимал и с ужасом вспоминал каждый сделанный удар. Но это, оказывается, того стоило, потому что через несколько дней ранним утром Джисон разбудил его и потребовал приводить себя в порядок, потому что они едут в семейный особняк. Уже днём они, при параде, как с иголочки, подъехали к дому. На улице заметно холодало, и, когда они добрались до входа, у обоих уже были красными кончики ушей. Мать встретила не в лучшем настроении, ведь конченный наркоша впервые за последние года, вообще, явился к ней добровольно, да ещё и под руку с розоволосой проституткой. Она подождала, пока они избавятся от пальто, повела в гостиную и там запнулась, оказывать им должное приличие или нет, особо не хотелось после прожитых истерик. Джисон поспешил к отцу, встреча с котором была назначена на это время, и поднялся в кабинет, Джиён остался наедине с длинноволосой русой женщиной сорока лет, стройную, высокую благодаря каблукам и с весьма привлекательными чертами лица, хотя и грубыми. Она замерла в дорогом обтягивающем платье перед ним по пути на кухню, брезгуя говорить: — Кофе, чай? Он присел со скромной улыбкой на край дивана, прежде откинув полы пиджака, и сказал: — Я бы не отказался от крепкого чая, если позволите. Мать клана Пак ограничилась приказом прислуге, решив не обременять себя лишний раз, затем устроилась напротив него и закинула ногу на ногу. «Мало предрасположена к разговору», — подметил Джиён, следя за тем, чтобы спина оставалась прямой. После чего она скрестила и руки, и с отчаянием он добавил: «Совсем не хочет вести беседу». — Мы с ним близки. Он нас не познакомил, но я могу представиться, как его любовный друг, — в выдержанном тоне заговорил Кан, соблюдая верно паузу и суетясь до последнего между понятиями «друг» и «любовник». — Напоминаешь мне кое-кого, — голос поистине той, которая знает себе цену, которая живёт только тем, что повышает её и повышает. Джиёну подносят аккуратную белую чашку с блюдечком, он осторожно берёт всё в руки, не забывая поблагодарить. — И кого же? — Роксолану, — отрезает она, а Джиён жалеет, что поторопился отпить, потому что чуть не подавился от удивления. — Только он не султан. Увы, он им так и не смог стать. Он в очередной раз вдохновился красотой её локонов, похожих на волны, проницательному взгляду маленьких глаз и выдающимися формами тела. — Я, что очевидно, плох в таком деле, как воспитание, но одно могу сказать точно: в этом мало его вины. Озвучив до конца мысли стойко и непрошибаемо, он на автомате взглянул на охранников, раскиданных по всему дому: была высока вероятность, что они с секунды на секунду набросятся на него, как дикие псы, за оскорбительность слов. Но железная леди на то и железная, что не срывается мгновенно, в лучших традициях перфекционизма раздумывает всё перед тем, как дать достойный ответ. — Иногда некоторые события выходят из-под контроля. Ты спешишь судить других, не побывав в их шкуре, и уродливо демонстрируешь свою глупость. Прими, пожалуйста, во внимание, что Джисон — взрослый мальчик и за каждый сделанный выбор отвечает сам. Это его жизнь, пусть учится на ошибках, я направляла его до двадцати, а дальше ребенок решил вырасти. Вышло, как видишь, из рук вон плохо. Наверху послышался крик, ссоры на повышенных тонах, доносились лишь смутные звуки, в которых невозможно было разобраться, но в тишине пустого особняка отчётливо распространялся сквозь стены громкий разговор. — Воспитание не имеет срока, — борясь с напряжением и переживанием, он выпил немного больше, чтобы успокоиться. Что-то разбилось, вместе с тем можно уже было разобрать: «Что ты в этом понимаешь!», оскорбления какие-то и «Ах, я неспособный и неумелый?!». Но Кан отложил треклятую чашку и мило улыбнулся матери клана, игнорируя до последнего любые звуки. — Его характер подобен спичке: стоит поднести чуть к огню, и она начнёт гореть. По лестницы тяжёлыми шагами спускается Джисон, с покрасневшими лицом и сжатыми губами, не отрывает взгляд от пола и хватает Джиёна за руку. — Уходим нахуй. Немногословность — его многозначная черта, Джиён до сих пор не знает, в ней больше пользы или вреда. Пальто Джисон надевает на улице, ровно как и Джиён, получивший своё серое только что в лицо. Не успевая за Джисоном, он ускоряется, включает машину, порывшись в карманах в поисках ключа, но всё-таки не обгоняет: тот садится раньше, захлопнув с грохотом дверь, а Джиён следит за движениями и плавно садится на водительское кресло, понимая, чтоПопытается стать сегодня Его белым Вином*.
***
Если жить не ради себя, а ради кого-то, то тогда и разногласий в себе меньше, тогда и, вроде бы, не так сильно ненавидишь собственную натуру. Джисон на взводе, и это чересчур мягко сказано. Он не пристегнул ремень, но Джиён не пристаёт, внимательно следит за дорогой и замечает, как быстро нависли тучи. — Сука, это ты во всём виноват! — но Джисон нарушает молчание, ломает какие-то безделушки в бардачке, раскидывает их по всему салону, а Джиён беспокоится за окна. Он похож на помойку: в него бросают мусор, и он его хранит в себе до того момента, пока не закинут новый. — Я тебя ненавижу, сволочь грёбаная, — рычит, откидывая голову назад. — Останови машину! Джиёну было до дрожи в коленках страшно находиться в замкнутом пространстве с ним, да и вообще, рядом. Потому что Джисон всегда бомба, затронешь не тот провод — взорвётся. Хоть он и не подавал никакого виду и сохранял до последнего хладнокровие, в сердцах изнывал и бился в углу маленьким ребенком, который умолял прекратить это всё, как угодно: унести в другой мир, направить огромный грузовик на них или же пусть упадёт на крышу метеорит. Хорошо, что дорогая здесь полупустая, автомобилей не так много, он заезжает на траву и останавливается: окидывает взглядом лес напротив и думает, что его точно в нём похоронят сегодня. Первым выходит Джисон, и Джиён не собирается заставлять его ждать или, ещё хуже, принуждать выйти, поэтому изо всех сил поспевает за ним. — Давай поедем к моим родителям и попробуем вымолить место в клане, да?! — вне себе кричит Джисон, непонятно, то ли ревёт, то ли это его обычное состояние, и замахивается для удара, когда перед ним встаёт Кан. Но тот в последний миг перехватывает чужое запястье, когда костяшки пальцев уже касаются его лица. — Не смей меня бить. Стойкий, непроницаемый, царство во плоти, такое древнее, величественное, за него души отдают, в нём с собаками лучше обращаются, чем с рабами, а рабов не пересчитать, этих искалеченных, полумертвых, разбитых людей. В этой империи у него есть собственных дворец, в котором факелы тускло горят в коридорах, огонь видит всех насквозь, даже Джисона, застрявшего в толстых стенах. Он словно замурован, замурован восставшими, теми, кто отнял у него силой его же владения и присвоил себе. Тогда пролилось много крови, в том числе и его, и кровь эта до сих пор в чашах вместо вина, и император подпитывается ею подобно вампиру. — Тебе отказали всего один раз. — Джиён отталкивает оцепеневшего Джисона, совладая с каждой пылкой эмоцией. — Попробуй снова.И корона есть. На ней головы чьи-то, сердца, Но там нет моего…
— Ты мне ещё советы давать будешь? — Джисон оттянул ворот рубашки так, что чуть не разорвал её. Кто-то рядом остановился, опустил окна и спросил, нужна ли помощь, Джисон послал его в каждое из мест, в которых не раз сам побывал, тогда с ответными оскорблениями им вернули единение. — Знаешь, что мой отец сказал? — и пугающе улыбается, подаваясь вперёд, как алкоголик, но он определённо был чем-то пьян (злостью, адовской яростью, измучившимся голодом по хорошим телам и запаху толстой пачки денег), но Джиён взял на себя роль отрезвителя. — Цитирую: «Ни черта не умеющая гниль, я тебе ботинки свои не доверю, не то что клан. Как тебе, вообще, пришла в голову мысль, что какой-то наркоша заменит человека, управляющего страной?». Ха, смешно, правда? — Он истерически прыснул в кулак. — Вот и мне нет. А слов Джиён подобрать не мог, всё рыбой причмокивал вымолвить хоть что-то утешительное, но прекрасно знал, что у того, кто психует перед ним, нет шансов. — Проси. Проси и проси. Он обязательно поможет тебе, поговори с матерью… — Да, я тебя уже послушал, блять! — агрессия сошла постепенно на нет, потому он говорил более-менее спокойно. — Видеть не хочу, слышать не хочу, просто тебя не хочу, а когда я не хочу тебя, то выбрасываю, ты же в курсе? Кан, уставившись в мокрую траву, обречённо кивнул, как болванчик, расставил руки по бокам и с трудом признал, что одной красоты мало. — Вызови мне такси. Если я сейчас возьму в руки телефон, от него просто ничего не останется. — раздражённо попросил Джисон и начал отходить дальше, в сторону леса. Джиён уже было ринулся к машине, но в последний момент перехватил чужое лицо в свои ладони, сжав крепко, чтобы не вырвался. — Послушай… — Отвали от меня! — Послушай, сдаваться каждый дурак может. — А я, по-твоему, кто? «Мой смысл жизни», — хочет услышать Джисон, но слышит дикое и холодно: — Ты прав. Ты — никто. «Особенно для меня», — добавляет не сказанное в соблюдении осторожности Джиён, но Джисон умело читает это по прикрытым губам, и его царством становятся пыль и слухи, а ещё родной голос, который смеётся не ему.Любишь короля? Люби и трупы за ним подбирать.
Кан резко разворачивается и уверенно идёт мимо автомобиля. — Поедешь домой сам — немаленький, — бурчит так, что слова почти невозможно разобрать, потому до Джисона не сразу доходит. Принц, у него в ногах кто только не валялся, а ему шарлатаны какие-то пророчили, что будет тот, кто в глаза посмотрит сразу и к нему прикоснуться посмеет, да не понравится.Только случилось это задолго до пророчества.
Когда дворец рухнул в одночасье домиком карточным, и долго он ревел, когда птицы улетали от разрушений, потому что свергнутый царь так и простить не мог, что с королем не может быть.И король заново построил мир.
— Садись, поедем домой! — Джисон поплёлся за ним широкими шагами, пока тот уже вовсю махал рукой проезжающим. — Не веди себя, как конченный. Слышишь меня? Он, наконец, поравнялся с ним и схватил за руку, при свете фар разглядывая морщины на лбу. — От гордости только срань. Никакого проку, — выдавил с отвращением и дёрнул Джиёна, чтобы увести, но тот не сдвинулся с места. В его лице проскользнула тень обиды, особенно её выдали дрожащее губы, сказавшие: — Извинись. — Да щас, — хмыкнул быстро Джисон и врезал по лицу, отчего стало легче и спокойнее: всё-таки периодические побои успокаивали нервы.Всё потому, что отвоевать землю проще, чем человеческое сердце.
***
— Ты опоздал на половину рабочего дня. — просветил Тэён, мельком посмотрев на часы, потому что дел был полный завал, и он, откровенно говоря, не справлялся. А Мии отсыпался, ведь стоило переступить порог квартиры, ключ к которой он не с первого раза нашёл под ковриком, как он завалился на диван и отключился. С пробуждением он увидел не только свет, но и тьму, доза которой в его крови значительно превышала норму. — Я хочу сделать цикл статей. Первую я уже написал, так что остаётся только продолжать и продолжать, — довольно бодро для потерявшего смысл всего на свете заявил Мии, игнорируя замечание старшего. — У тебя сколько жизней? Тэён уже привык к замашкам стажёра и его непомерным амбициям, поэтому бросил все затеи отговорить и образумить. — Одна, — ответил как ни в чём не бывало Мии. — А кажется, что нет. Мии снисходительно вскинул бровями, тоже давно не ничему удивляясь в этом кабинете, затем достал из рюкзака блокнот и принялся перечитывать записанные идеи и ключевые фразы.Status in statu.
Иначе говоря, государство в госудрастве. Напоминает феодальную раздробленность, но, к счастью, на дворе не одиннадцатый век. Наследник Ким Чён говорит: всё, что мы знаем про него, — мерзкие слухи. Я же говорю: всё, что я знаю о нём, — грязь, грязь и ещё раз грязь. Клан Ким укрепляет позиции, благодаря умелым махинациям и профессиональным продажам мелких, но частых партий наркотических веществ. Недавно «обанкротилась» UG, так и это принесло ему пользу, причём колоссальную. Миром правит насилие, злоба и месть, а я бы не отказался отомстить за обманутый народ, за наглую коррупцию, за неверность своим обязанностям и клятвам государство, ведь только месть — спасение, ведь только революция следует из этого всего; если мы поднимемся, все кланы падут. А пока что наследник спит на мягких простынях, не забывая отдать приказ перед этим, чтобы утром было готово по встрече с главой самой крупной семьи сицилийской мафии, по итогу которой выяснится, что наследник после неудачных переговоров собирается получить территорию насильственным путём. Этим днём, в 10:14, были обнаружены изувеченные мёртвые тела двоих капореджиме семьи XXX в одном из мусорных баков на севере Сицилии. У нас нет никаких доказательств причастности наследника к этому, наши источники не могут их предоставить по весомым причинам Каждый сам решает, верить или нет, но в конце, пожалуй, приведу отрывок из Гамлета: «Я вижу пятна, их чёрный цвет впитался так глубоко, что их не смыть водами океана».Автор статьи Мии.
***
У Джиёна довольно удобная позиция, он имеет связи с главными наркобаронами страны, знает основных курьеров, и те проработанные семь лет не прошли даром. Его преимущество очень велико: он знает от корки до корки всех — его же не помнит никто, он же один из тех, кто всё время выполняет какие-то поручения и нечасто открывает рот. Во главе всей этой иерархии никто иной, как Ким Чён. Собственной персоной руководит тем, что больше другого приносит доход в этой сфере, потому что наркотик особый, дорогой, неизвестный и «полезный». Благодаря Джисон попадает на мероприятия с изобилием главных преступников страны, что-то подслушивает, что-то подмечает, где-то применяет ловкость рук, и прослушка тут как тут, но ему хорошо известно, что это продлится максимально недолго. Наследник со дня на день его вычислит, когда до него дойдёт, что Джисон не имеет никакого отношения к клану, однако в праве быть близко, единственный, кто находится на двух фронатах, причём у всех на виду, — Кан Джиён.У него есть план на день крушения, правда, вероятность его успеха ничтожна.
Мии пришёл с какой-то собственной целью, явно не менять мир в лучшую сторону, и хорошо, что это была неважно, потому что Джиён бредил идей посадить всех до единого за ту разрушенную жизнь, которую ему оставили после того, как продали. Его давно не относят к пропавшим, потому что он вернулся, с легендой к семье и вынужден молчать, ведь за ним следуют пули, стоит сделать что-то неверное, и он потеряет мать, отца и сестру. Пули под кожей, ноют, зудят, оттого Джиён их постоянно чувствует и постоянно ни о чём не забывает. — Почему ты не выходишь?! — Джисон уже подошёл к ждущей его охране, но привычных шагов за спиной не услышал, пришлось вернуться и чуть не сломать дверь машины сильным рывком. — Мне надо кое-куда съездить. Я скоро буду, — смотря вперёд, ответил Джиён и сильнее сжал под пальцами руль. — Какого хрена? Затем Кан нашел в себе силы, толкнул Джисона и захлопнул дверцу. Не успел тот прийти в себя, как Джиён уже отъезжал назад, чтобы развернуться.На его машине.
Ведь Джиён ехал в особняк: разговор не был завершён. Ему надо было ещё многое узнать, да и, в целом, что-нибудь увидеть, что могло бы хоть как-то помочь. В пробке он судорожно пытался косметикой замазать синяк на лице, выходило плохо, потому что у него дрожали пальцы и слёзы чуть ли не катились из глаз. Его вряд ли пустят одного. Но почему-то пустили. Мать клана как раз ужинала, отца не было ни видно, ни слышно, поэтому Джиёна пригласили, как очевидно, холодно и почти что безралично, к столу с учётом того, что он подождёт своей еды. — Ну что ещё? — свободно спросила женщина, отпивая из бокала. — Говори, потому что это последний раз, когда ты здесь находишь. Мы, конечно, воедино с кланом Ким и действуем только вместе, доверя друг другу, но я всё равно предпочитаю его шавок не допускать к себе близко. Наверное, она уже осведомлена, какой щёткой он чистит зубы. Джиён усмехнулся собственным мыслям, но вовремя вернул серьёзность. — Почему вы не растили его, как преемника? Это слишком абсурдная ошибка. Любой бы на вашем месте уже сто раз бы понял, что разумнее всего в течение всей жизни готовить к тому, кем он должен стать, как он должен защищать свою семью и не втаптывать её в грязь после её ухода. Так ведь? — сказал размеренно, негромко Кан, не обратив даже внимания на поставленную перед ним тарелку со стейком. Прожевав, мать нисколько не удивлённо объяснила: — Всё шло по этому плану, даже превосходней. Он был лучше того, кто сейчас находится на его заслуженном месте. Потом произошёл надлом. — Она смутно вспоминала те дни и уже, мягко говоря, не придавала им никакого значения. — Как известно, есть слабые люди и сильные. Для вторых тяжёлые события жизни проходят нормально, они борются с этим и, в конце концов, побеждают самих себя, для первых же… Всё заканчивается психическим расстройством. Они не справляются с этим. И Джисон тоже не справился. «Что я про него не знаю?», — возмутился Джиён, пытаясь детально восстановить биографию Джисона, но понял, что там слишком много пропусков. Ключевых. — Он не болен, — Джиён больше говорил это себе, нежели женщине во главе стола. — Да? А что же с ним тогда? — довольно задорно, с едва заметной улыбкой отпарировала она. И Кан снова походил на рыбу, которая в рот набрала воды. Он прокручивал без конца психологический портрет Джисона и не находил в нём ничего адекватного. — А это повод от него отказываться? — он частично признал своё поражение. — В сложившейся на сегодняшний день ситуации есть только два пути: — начала она, заканчивая с приёмом пищи, — либо избавиться от него, либо принять в клан, иначе появятся крысы. Я бы выбрала первое, но как-никак мне никогда не хватит хладнокровия убить собственного сына. — То есть Вы его не любите? — с презрением открыл для себя Джиён и вместе с тем сжал в руке вилку. — Его никто не любит, — усмехнулась она в ответ.Правда, в этом она очень сильно ошибалась.
***
Кан выходил из машины на негнущихся ногах, пальцы едва подрагивали, когда он выключал машину, у него была лихорадка, но он предпочитал это яро игнорировать. Поднимаясь на пустом лифте, Джиён становился более и более уверенным, что от порошка у Джисона давно кровь из носа идёт, потому что тот не мог спокойно принять произошедшее, и да, Джиён сглупил: следовало быть с ним рядом от начала до конца, чтобы не застать за передозом. К жуткому удивлению, Джисон стоял на ногах и задумчиво смотрел в окно. Джиён, замерев на пороге, решил, что он воображает, на ком выместить свою злость, но даже не догадывался об очевидном: Джисон рассматривал неземеное. И в ночной черноте, в тесноте огней небоскребов он видел падение империи, видел падение великого человека. — Прости, что ударил, — безэмоционально бросил Джисон, хотя искренне не считал себя ни в чём виноватым. — Ты же знаешь, что не прощу. Джиён стал переодеваться, при этом не собой заботился о сказанном, о тоне, о поведении и, в целом, о себе. Не чувствуя никакого прилива сила, он был теперь, однако, весьма смелым. — Не буду просить отца, он мне ни к чему. Кан завис, с трудом поддерживая баланс на полусогнутых ногах. Они стояли друг к другу спиной, но всё равно это было лучше, чем если бы их глаза ненавистно демонстрировали противостояние. — Если не отца, то кого же? — поражался Джиён с не скрываемым скепсисом. — Главнее его только наследник разве что, а он скоро за чистку возьмётся, так что даже не пытайся. С ним рядом будут только проверенные по сто раз люди. — Он любит меня, — невинно улыбаясь, заявил Джисон. А Джиён не мог поверить в эту детскую задорность, которую уловил. Он будто пришёл к другому человеку в гости, это был точно не Джисон, который и понятия не имел ни о радости, ни о каких-либо дружеских отношениях. Вдруг он резко обернулся, а Джиён от шока сел в открытом шкафу, не обращая внимания на пальто, висевшего на вешалке так, что его края касались лба. — Он всегда потакает моим капризам. И в этот раз отказать не сможет. Особенно после стольких лет разлуки. Каким бы Джисон ни был жестоким, бессердечным, аморальным, стоило ему вспомнить о наследнике, как всё это улетучивалась куда-то, лицо само по себе светилось от приятных воспоминаний. И, конечно, Джиён заметил это. — Что у тебя с ним? — принял поданную руку, чтобы подняться, и не произнести: «И к нему?». — Я очень сильно люблю его. Для меня он — человек номер один, моя душа, мой милый друг, частичка моя, — смотря в сторону, размышлял не без теплоты Джисон, чьи ладони гладили чужие. Потому что представляли совсем другие. «Этот космос, в который вы когда-то вдвоём забрели, почему покинули? Почему я не знал, что между вами связь такая прочная и нерушимая, чтоТы — причина вражды и мира двух кланов?
Из-за тебя клан Пак распался, благодаря тебе же до сих пор существует и будет ещё долго вести свою деятельность», — сосредоточенно думал Джиён, пока вглядывался в дикие глаза напротив. В них он не прочёл ничего, кроме пустоты. — Иди ложись, мне завтра вставать рано, — напоследок совсем не свойственно прикоснулся губами к щеке и направился в спальню, одетый уже в футболку и штаны. А Джиён стоял и ощупывал тронутое место, словно это было сном, картиной его тронутого ума, потому что весь день он провёл только с мыслями о том, как взять власть над Джисон, какой найти к нему подход, чтобы хотя бы быть с ним на равных. Оказалось, надо просто быть совершенно другим человеком, которому и труда не составит менять в Джисоне личности, мировоззрение, чувства — его всего. «Я тоже тогда был с тобой. Я тоже заслужил такой любви», — Минсу твердил себе, сжав ладони в кулак так сильно, что почти чувствовал боль, хотя оставался незримым здесь, около дивана, напротив замершего с вытянутым лицом Джиёна. (- Давай побудем на яхте только втроём? Не хочу никакой вечеринки, Джисон~. — Это же твоё восемнадцатилетние! Его так не отмечают, особенно у нас. — Ну мы выберем куда-нибудь только втроём, обещаешь?). Рядом с ним был тогда и Минсу, он был там, разговаривал, смеялся, прикасался, даже фотографии где-то есть в интернете. Втроём. (- Выпей хоть что-нибудь, Минсу! Чего такой грустный? Праздник же! — Чён не пришёл. — Конечно, не пришёл. Он же ждёт тебя на яхте). «Почему ты любишь только его? И почему он любит только тебя? Я! Я, вообще-то, тоже был, и я… — у Минсу что-то сжалось в груди, так сильно, разрывая всё на части, чтобы он ни за что не начал вспоминать. -…и я провёл с ним весь день своего восемнадцатого дня рождения. Потому что готов был провести с ним целую жизнь». Бесформенности больно. Бесформенность, которая считалась когда-то человеком, она есть и сейчас. Её руки покрываются льдом, она в айсберг превращается, в которой когда-то врезался Титаник. Он унёс столько жизней, он — сила, свергнувшая великое, то, что должно было являться непобедимым. И всё равно запомнили именно падшего. Пока таял айсберг.Я буря и сметаю всё на своём пути. Я буря, и у меня головокружение. Я буря, и я слеп. Я буря, и мне суждено прекратиться.