Профессия, которая ей не подходит

Волны лениво плескались, ударяясь о борт большого корабля с характерным звуком. Даже гремя посудой, ты научилась отчётливо слышать за массивными стенами морской прибой. Только не могла видеть, как по ночам лунная дорожка танцевала на поверхности океана, как изнеженная нить паутины в порывах сентябрьского ветерка. А так иногда хотелось даже просто глянуть в окно, понаблюдав за парением свободных птиц, представив на их месте себя, за мирными всплесками волн и игривой стайкой шустрых рыб, которые изредка выпрыгивали из толщи воды, чтобы блеснуть серебристой чешуйкой на поверхности. Рабство позволяло только сидеть в местах, похожих на подвал, где сквозь стены просачивалась уличная прохлада, холодящая кожу. Поджав к себе согнутые колени, ты опустила на них голову, мечтая когда-нибудь слиться с мирским потоком по ту сторону плена, попробовать ещё раз его на вкус, стать с ним единым целым и умереть же в его водах. Идиллию редкого уединения нарушил взрыв хохота, хлопок пробки, высвободившей пенящийся фонтан брызг шампанского и звон хрустальных бокалов - сегодня Эйс праздновал свой новый, уже изрядно нашумевший улов. Фёдор Достоевский - так звали пойманную личность, которую твой хозяин назвал бездушной, похожей на вампира. Но тебе отнюдь так не показалось; тщедушный на вид человек, анемическое телосложение, тёмные круги под глазами и болезненно бледная кожа, как у мертвеца - он вызывал у тебя немалодушную жалость, которая требовала действий, а не сентиментальных смятений. Когда его грубо вели в одну из камер подпольной тюрьмы, ты заметила взгляд его глаз цвета драгоценного чароита: холодный, пустой, будто в этом мире существует лишь его физическая оболочка, а душа бродит где-то в потёмках фантазий в поисках чего-то незримого, но того, что могло бы дать ему повод жить по-настоящему в реальном времени. Когда его швырнули на холодный пол, ты пропиталась к нему состраданием - он ведь стал таким же безвольным рабом, как и ты, хотя у тебя ещё была частичка ценной свободы. Поэтому, проходя мимо его камеры, ты часто заглядывала за решётки, задерживая на нём сочувствующий взгляд, ощущая нетерпение сердца, которое требовало страдать и сострадать ему, которое было полно решимости помочь своему "сородичу", если вашу невидимую рабскую связь можно было как-то обозначить. Тебе всё время казалось, что ему холодно, потому что он не двигался, будто уже замёрз и обратился в ледяное изваяние, а тёмно-фиолетовый виноград его глаз был закован в морозный панцирь, ведь он смотрел только на одну точку. И мог сидеть так часами, словно неживой. Ты хотела быть Гердой, которая своими горячими объятьями растопит лёд в сердце Кая в его лице, и унести его из плена Снежной Королевы. Но ты и сама была в плену карточного короля... - Эй, девчонка! - властно подозвал тебя Эйс, на что ты, подняв на него напускно преданный взгляд, стала внимать каждому его слову. - Проследи за пленником, пока меня не будет. Будешь докладывать мне о каждом его передвижении в клетке. Ты покорно кивнула головой и, повинуясь приказу, двинулась в сторону подпольной тюрьмы, остановившись возле железной двери Фёдора. Оглушительная тишина в его камере настораживала и, повинуясь любопытству, ты привстала на цыпочки. Он сидел, не шевелясь, на стуле в смирительной рубашке, обмотанной кожаным ремнём, и смотрел на стену невидящим взором, без какого-либо интереса как к ней, так и к освобождению. Тебе подумалось, что он уже сдался и смирился, потому что обычно "свежие" добычи вели себя одичало и ещё пытались как-то кусаться, подобно неприрученным зверям, чтобы выбраться на волю. Лишь долгожители этой обители, натыкаясь в поиске выхода на колючие проволоки, понимали, что борьба бесполезна, но только не новички, в жилах которых ещё кипела кровь и жидкая, жгучая ярость. Лишь один раз он перевёл свой бездумный взгляд на собственный живот, когда тот тихо заурчал. Это стало для тебя зелёным сигналом для действий. - (Твоё имя)-чан, куда ты несёшь свою тарелку? - поинтересовался Топаз, твой знакомый и разделитель общих мук, когда ты взяла со стала собственную порцию и направилась в другое направление, игнорируя приглашение товарища посидеть в законном "кафе" для прислуг. - Хочу покормить нашего заключённого. - Демона Достоевского? - изумлённо спросил он и обеспокоенно добавил: - А ты... не боишься его? - Нет. Он мне нравится, - просто ответила ты, расплывшись в какой-то мечтательной улыбке. - Я хочу помочь ему. Он ведь тоже такой же раб, как и мы. Юноша зарделся от твоих слов и понуро опустил голову, о чём-то печально задумавшись. - А что же ты будешь есть тогда? - Я не голодна, - непринуждённо отмахиваешься, спеша, несмотря на взволнованный взгляд друга, к пленнику. Ложка случайно звякнула о тарелку, что на долю секунды привлекло внимание Фёдора. Внимательный взгляд чароитовых глаз изучающе скользил по твоей внешней оболочке, лишь по той части, по которой позволяли просветы между стальными решётками, а казалось, будто он пронизывал самую душу. Сердце на мгновение резко подпрыгнуло, очутившись в горле, и, ощутив какое-то до чёртиков жуткое смущение, ты молниеносно пригнулась, как стрелок, которого заметила вражеская цель, или сурикат, почуявший вблизи гиену и юркнувший в свою норку. Фёдор почти незаметно, но заинтересованно приподнял брови, чувствуя некий отклик на твою игру в "кошки-мышки" - ему стало любопытно, почему же тогда маленький грызун, в чьих зрачках не отпечатался привычный ужас при виде него, прячется от его величия. А ты, сжимая кулаки, всего лишь попыталась побороть болезненное стеснение и ступор, который возник только при нём. - Эмм, я... я принесла Вам поесть, господин Достоевский, - робко подала голос твоя персона, не спеша показаться ему на глаза. - Я не нуждаюсь в подпитке, - монотонно прилетело тебе в ответ, погасив прежнюю крохотную частичку решимости. Не выдержав, ты медленно выпрямилась, позволяя ему снова разглядеть тебя, и, продолжая заливаться алой краской, начала обеспокоенно бормотать: - Но Вам нужно поесть, чтобы набраться сил. Вы же совсем худой... Потом вообще не сможете встать на ноги и потеряете сознание от одуряющей слабости. На лице Фёдора промелькнула тень скупого удивления. Он смотрел на тебя взглядом психолога, который пытался проникнуть в глубинную суть пациента. - Ты хочешь извлечь из этого какую-то определённую выгоду? - меланхолично поинтересовался молодой человек, смотря тебе прямо в глаза, которые ты то и дело отводила. - Н-нет... Хочу Вам искренне помочь, - на одном дыхании призналась ты, покусывая сухие, как ломкий осенний лист, губ. - Искренне? - задумчиво повторил брюнет, возведя глаза к потолку, смакуя произнесённую фразу. - Всего лишь субтильное слово. Грешная натура человека отвергает подобную добродетель и она взаимно отворачивается от него, оставляя лишь слабое, мифическое послевкусие. Ты так не считаешь? Его нечеловеческий взгляд проник внутривенно в тебя, а странная ухмылка заставила притихнуть. В нём было что-то страшное и притягательное. Похоже, ты обратилась в наивную бабочку, которая намеренно направилась в логово прекрасного паука с заманчивой способностью плести волшебство. - Вы частично правы. Но есть среди людей и исключения. - И ты относишь к этим исключениям себя? - провокационно хмыкнул парень. - Нет. Я не смею говорить о том, что как-то отличаюсь от других, потому что это будет неправильно. Со стороны виднее. Приписывать себе, возможно, несуществующие качества мне претит. Я всего лишь делаю то, что говорит мне моё сердце, и говорю так, как велит оно мне, - спокойно пояснила ты. - А ты... интересная, - помедлив, комментирует Достоевский, и на его мёртвенно-бледных губах появляется расслабленная улыбка, возымевшая отклик в твоём нутре, которое запылало от языков поднявшегося пламени. Он окунается в нерушимое безмолвие, но не сводит с тебя пристального взгляда, который вонзается заточенными пиками внутрь. Чувствуешь нестерпимый жар. Каждая палитра твоей эмоции всплывает наружу. Фёдор, как ягуар, искушённый аппетитной ланью, следит за каждым твоим изменением, находя в этом особое удовольствие. Теряешься от его внимания и, вспоминая о своей главной затее, и демонстративно поднимаешь к решёткам тарелку с кашей. - Вам нужно поесть, - вкрадчиво повторяешь ты, стараясь не слишком давить на него, но и показать, что твоё волнение просто обязано получить свой результат. - Человеку свойственно проявлять глупость и упрямство, - подмечает Фёдор, при этом снисходительно улыбаясь; он послушно встаёт со своего места, точно марионетка, и неторопливо приближается к двери. - Видимо, у меня нет другого выбора, кроме как удовлетворить твою эгоистичную прихоть. - Разве это эгоизм - помогать другим? - озадаченно спрашиваешь ты, только сейчас замечая, что он не сможет самостоятельно поесть. Краснеешь, но проявляешь готовность осуществить заботу о нём. - Я покормлю Вас, - брюнет на это даже не дёргает мускулом, словно принимая, как должное. - Люди делают что-то только ради выгоды. - Но я уверена, что делаю это ради Вашего блага, - твёрдо оспариваешь его мнение, для демонстрации слабо хмуря брови, и, зачерпывая ложкой густую субстанцию, просовываешь её между решётками. - Ты ведь подчинённая Эйса и должна действовать в его интересах. Как пёс, верный своему хозяину. - Я не верна ему, - мрачно отнекиваешь ты. - Я хочу выбраться из его тирании, но этот ошейник... - ты горестно осекаешься, притрагиваясь свободными пальцами к перевязанному основанию шеи. Веки слегка прикрываются, как занавес, который скрывает трагедию своего драматического театра. Фёдор рассматривает его омысленным и каким-то понимающим взглядом. - Я мечтаю когда-нибудь встретить своего спасителя, который снимет его с меня и покажет мне мир, лишённый замкнутых пространств, - воодушевлённо произносишь откровение, покрываясь туманной пеленой веры, свет которой, кажется, замечает ослеплённый Достоевский. Он как-то странно и безмятежно улыбается, будто внутри его головы, петля за петлёй, разворачивается истинная суть твоего существования. Увиденное окрыляет его, но Фёдор не позволяет человеческой эйфории взять над собой контроль - он рассеивает сладкие грёзы одним изящным взмахом руки и смотрит на тебя отныне трезвым, но безгранично заинтересованным взглядом. - Если твоя вера будет сильна, то спасение обязательно придёт, - туманно отвечает он, не менее загадочно улыбаясь. - А пока... я буду изучать тебя, странная женщина. Приоткрываешь от изумления рот, но, теряясь в ощущениях, беспомощно хватаешь ртом остатки ещё нераскалённого воздуха и вновь замолкаешь, углубляясь в пробуждённое смущение. Достоевский подталиво раздвигает тонкие губы, позволяя тебе осторожно просунуть ему в рот кашу, и неторопливо прожёвывает её, ни на минуту не смыкая глаз, которые направлены исключительно на твою персону: любознательно, интригующе, проникновенно. Он замечает, как твои ладони трясутся, и как они кричат о своей мягкости, нежности и чистоте. Совсем неподходящие руки для жалкого раба судьбы, в которых должна присутствовать грубость - твои же, напротив, манят к себе, как магнитом, и их мелодичный зов будто доносится из хрустальной глубины. - Вкусно, - заключает вердикт Фёдор, давая немногозначительный сигнал о добавки с твоих необычных рук.

***

Чувствовала ли ты когда-нибудь опьянение обликом? Пока ты пребывала в рабстве, ты никогда не задумывалась о том, что твои повседневные будни с привкусом отчаяния и агонии, сможет разбавить всего лишь один-единственный человек, который сумел внести во мрак кусочек света. С каждым днём, пока ты заботилась о нём, этот миниатюрный факел разгорался сильнее, словно в него подбрасывали больше сухих веток, и блики грушевого оттенка становились шире, проникая в самые мрачные уголки души. Ты не могла объяснить себе, что тебя так тянет к этому непонятному человеку, но ты видела в нём своё крохотное спасение. Находила утешение в долгих разговорах и сладко засыпала, убаюканная его философскими речами о глубинных проблемах человечества, и почему-то верила, что он сможет решить их. Все до единой. Проблему твоей горечи ведь смог решить, добавив туда сласти, которую ты и по сей день впитываешь в себя, как в первый раз. Сейчас ты обеспокоенно следила за его беседой с Эйсом, который соизволил заключить с ним деловой договор. Ты молила всех Богов о том, чтобы твой господин не посмел причинить боль тому, кто вытащил тебя из личного мрака. Облик Достоевкого волновал, посылал импульсы щекочущего тока под кожу, изводил напрягшееся тело желанием подарить ему тепло, потому что он по-прежнему казался отчуждённо-холодным, но от этого горячая кровь в твоих жилах бурлила кипятком ещё больше. Для него. - Значит, если я откажусь сотрудничать с Вами, то более не смогу узреть небосвод? - уточнил Фёдор, чуть откинувшись на спинку стула, когда Эйс задал ему решающий вопрос. Ты стояла позади молодых людей, сидящих за столом, и перебирала кухонные инструменты на соседнем, вслушиваясь в разговор и мимолётно поглядывая на беседующих. Взгляд блондина лился из-под полуприкрытых век дерзкой самоуверенностью, нахальная улыбка обнажала глубинные мысли о том, что его ждёт триумф. "Он не сломит его" - твёрдо проговорила ты внутри себя, с просветлённостью глядя на невозмутимого Достоевского, чья непоколебимость внушала безграничное восхищение. - Точно, - Эйс расходится в довольной улыбке, радуясь тому, что собеседник так ловко попал в яблочко. - К слову, у меня есть всё, что может тебя заинтересовать: деньги, бриллианты, слуги... женщина, - подчеркнул он последнее слово, заставив тебя вздрогнуть и ощутить на своей спине оценивающий взгляд, прожигающий до дыр. - Девчонка, станцуй для господина Достоевского! - властно скомандовал он, несколько раз соединив поднятые ладони в громких хлопках. - Мы должны гостеприимно встретить дорого гостя в наших рядах. На мгновение ты испуганно замерла, машинально обведя Эйса омертвевшим взглядом, и твоё красноречивое возмущение отразилось на нём осуждающим оскалом. Ты перевела взгляд на Фёдора, неосознанно обнажая перед ним безысходность и мольбу остановить этот позор, и встретилась со скучающим взглядом эспера, который отказывался видеть положительные стороны в этой идее. Ты чувствовала, что скорее умрёшь, чем позволишь ему увидеть себя в этом грязном свете. - Меня не интересуют подобные услуги, - безэмоционально отрезал брюнет, частично прикрыв глаза опущенными ресницами, из-под которых в выражении выделялась изнурённость. Бесстрастность и равнодушие в голосе Фёдора ничуть не смутили развеселившегося блондина. - Что Вы, я настаиваю! - Эйс жеманно хохотнул, разбрасываясь своей фальшивой щедростью, и перевёл сумрачный взгляд на твою переминающуюся с ноги на ногу персону. - Поторапливайся! Не заставляй гостя ждать! По коже поползли мурашки. Ты ощущала яростную дрожь по всему содрогающемуся телу. Ты не могла унять бешеный стук пульса, перекрывший даже деструктивную музыку, которая зазвучала и разлилась по всему залу торжественной нотой после щелчка Эйса. Эмоции скреблись и царапались внутри, требуя выхода, вызывая у тебя чувство смятения и отвращения к самой себе, как только ты вышла в центр, стоило хозяину дёрнуть твои конечности за верёвочку. Ты казалась себе бесхребетным ничтожеством, которое по своей воли шло к фиаско, а ведь, впрочем, так оно и было - оставалось только смириться со своим жалким положением и как можно крепче зажать веки, чтобы привыкнуть к темноте, потому что ты не хотела смотреть в глаза Достоевскому. В груди мучительно кольнуло, когда прохладный взгляд Фёдора коснулся тебя, но его взор, обращённый на Эйса, был ещё ледянее, как острая глыба льда, отправляющая многие корабли в мрачную бездну океана. Ты совершила первое скованное движение, грациозно взметнув руку вверх, и отказывалась верить, что на тебя действительно смотрит брюнет, а этот отвратительный танец ты посвящаешь ему. Втягивая воздух в горящие лёгкие, ты попыталась сфокусировать взгляд на чём-нибудь другом, стараясь отрешиться от пожирающей заживо опустошённости. - Старайся, девчонка! - прикрикнул недовольный Эйс. - Тебя не учили удовлетворять мужчин? Подойди ближе к нашему гостю! Тебя что, надо тыкать носом на ошибки, как котёнка? Вспыхнувший, как порох, гнев обнажил какую-то новую сторону тебя. Закрыв доступ к эмоциям, ты провокационно прогнулась в спине, упрямо сбрасывая с себя липкий взгляд светловолосого. Ты представила себе, что никого не существует в этом зале, и видела иллюзорную тьму, которая позволяла на минуту успокаиваться и двигаться в такт с музыкой. Каждое движение, несмотря на омертвевшие чувства, демонстрировали крик души: резкий взмах руки - вопль ярости на Эйса, нога, отведённая в сторону и лицо вместе с ней - ядовитая обида, лёгкий прыжок - полёт от безысходности в голубую высь, скрытую за массивами корабля, в которую тебе так хотелось попасть, чтобы больше не смотреть на своего жестокого господина. И самый сложный этап - сближение с Фёдором, о котором так мечтал чёртов Эйс, подгоняющий тебя своими испорченным блеском в глазах. Пришлось прикусить нижнюю губу так, чтобы в глазах напротив твоей воли потемнело хотя бы на секунду, чтобы ты смогла заставить себя двинуться в сторону следящего за тобой брюнета, не испытывающего восторг в подобных условиях. Оказавшись катастрофически близко к нему, ты почувствовала себя как проколотый булавкой воздушный шарик. Ты обошла молодого человека, высоко задирая ноги, чтобы обнажить часть бёдер - всё, чего желал от тебя Эйс. Фёдор оставался неподвижным, но его взгляд преследовал тебя, как тёмное наваждение, отчего тебе хотелось сгореть дотла. Кладёшь ладони на его плечи, водишь по ним, порхаешь пальчиками, как на пианино, и отстраняешься, стискивая зубы, пока стоишь к нему спиной. Каждое движение давалось с трудом, словно всё тело было залито свинцовой тяжестью. Ты подступила ближе к Достоевскому, заключила его ладони в свои, - как же, чёрт возьми, хотелось добиться этого момента другим способом, не таким похабным, - и увлекла его за собой, вынудив того встать на ноги. Руки мелко дрожат, но ты не останавливаешься, хотя растущее напряжение норовило затопить остатки самообладания. Снова поворачиваешься к нему спиной, выравнивая тяжёлое дыхание. Прижимаешься к нему, поднимая одну руку и заводя её ему за шею, поглаживая затылок. Внутри ты скорбно изнывала от происходящего. Убираешь руку, опуская её вместе со второй на его бёдра, и плавно съезжаешь вниз, задевая все чувствительные точки на его теле ягодицами. Собственная плоть представилась тебе на какой-то миг гнетущей эмоциональной темницей, в которой ты билась, стенала и задыхалась, со спуском по его телу ощущая неизбежное падение в чёрную дыру. - Достаточно, - глухо обронил Фёдор, когда его сердце, оттаяв, непривычно ускорило обычно размеренное биение. Ты отстранилась от него, как ошпаренная, мысленно благодаря за каплю милосердия. - Бесполезная девчонка! - взревел Эйс, истолковав иначе смысл фразы собеседника. - Даже выполнить такое простое задание не можешь! Звонкая пощёчина, заставившая тебя схватиться за горящее место, оглушила зал и заставила музыку стихнуть. Достоевский обвёл светловолосого сумрачным взглядом, а затем выдавил из себя поистине дьявольскую ухмылку: - Ваши предложения не интересуют меня. Мы поступим следующим образом: я убью Вас. Зрачки Эйса вспыхнули несоизмеримым негодованием. Он нащупал позади себя бутылку с шампанским, ухватился за горло и, занеся её над головой молодого человека, не прицеливаясь, ударил. Голова Фёдора тяжело опустилась после звона разбитого стекла. Все осколки успешно упали с него, но багровая жидкость продолжала, к его раздражению, стекать с любимой шапки на лицо, производя неприятную пульсацию. Ты охнула, но вовремя проглотила наметившийся крик, чтобы не привлечь внимание Эйса. Тот презрительно скривил губы и удалился из комнаты гордой походкой, напоследок бросив о том, чтобы он подумал над своим поведением и надел его фирменный ошейник. Оставшись без его присмотра, ты тут же сорвалась с места, накрыв голову парня полотенцем. - Фёдор, Вы в порядке? - дрожащим голосом интересуешься ты, судорожно ища повреждения на его макушке. Достоевский молчит, напряжённо сверля дверь, а затем, ощущая щекочущее чувство в носу, заливается чиханием. - Вы же заболеете! - суетливо стягиваешь с дивана плед и бережно накрываем им тело эспера, неожиданно для себя прижимаясь к нему со спины, чтобы усилить натиск тепла. Глаза Достоевского на мгновении округляются. На краткий миг он теряется, борясь с накатывающим жаром, но борьба выходит бесполезной. Спустя минуту он с изумлением понимает, что эта горячая, аккуратно обволакивающая его энергия исходит из тебя, прогоняя снежную вьюгу в его душе. "Что я творю?!" - с безнадёжностью сокрушилась ты, осознавая, какую нелепость ты сотворила, позволив себе наглость притрагиваться к нему после того, как он увидел тебя сломанной и растоптанной в грязь. Кому вообще понравится ощущать рядом с собой падшую женщину? Затуманенная разочарованием в самой себе, пытаешься отпрянуть, но, вопреки внешней хрупкости, хватка Фёдора оказывается сильнее железных тисков. - Останься, - вразумительно попросил он, поражая тебя своим ровным голосом и самой просьбой. - Я хочу понять, откуда в таком маленьком существе столько тепла. Ошеломлённо хлопая глазами, покорно принимаешь обратное положение, мысленно сгорая от стыда. Отныне, ощутив его запах, его прикосновения, ты не могла думать ни о чём другом. В хрупком моменте многозначительной тишины сплеталось всё волшебство, где ты была готова потеряться и найти себя исключительно в надёжных объятьях Фёдора. Ты хотела сказать ему так много, но слова затревали на уровне гортани. Ты безмолвно и завороженно следила за тем, как его прохладные, тонкие, словно отлитые из платины пальцы исследовательски бродили по твоей кисти. Пока он касался твоей кожи, по тебе сновали егозливой стайкой мурашки, волоски на руках вставали дыбом, а пальцы на ногах поджимались. Каждое прикосновение отзывалось жаром в груди и в животе; кровь возбуждённо бурлила в жилах, голова стремительно пустела, и ты становилась лёгкой, как мотылёк - вот-вот взлетишь. - Это интересно, - произносит он сухо, но его голос стелится шёлком, а бескровные губы улыбаются. - Тебе не подходит эта профессия. - Ч-что? - выйдя на минуту из транса, осторожно осведомляешься, с внутренней тряской наблюдая за тем, как он поглаживает пальцами твои, надавливает мягкой подушечкой на маленькие ногти, кладёт голову набок, смотря на них под другим ракурсом, как несмышлённый ребёнок. - Для прислуги у тебя слишком нежные пальцы, - просто отвечает Достоевский, вводя тебя обычным фактом в безумный трепет. "Нежные..." - пьяно повторяешь ты за ним, чувствуя, как на губах растекается тягучий и невероятно сладкий мёд, от которого всё счастливо сжимается. Неловкость нарастает с каждой секундой, надавливая на тебя своей огромной и толстой рукой, отчего тебе поскорее хочется избавиться от тягостного чувства. - Эйс... он ужасный человек... Не волнуйтесь, он обязательно получит по заслугам, - почему-то ласково шепчешь ты ему, словно пытаясь глупо утешить. - Конечно, - мирно соглашается брюнет, слабо кивая макушкой. - Все грешники получат своё наказание. Ты ведь веришь в Бога, (Твоё имя)? - Верю, - коротко отвечаешь ты, а затем, неосознанно уткнувшись в его волосы, ощущаешь другой ответ на грани ещё одного опьянения. От его влажных волос, похожих на сосульки, разит благородным вином, но ты явственно чувствуешь сквозь него природный аромат Фёдора. Он не поддаётся никаким описаниям, как тебе кажется, но он дурманит разум и влечёт к себе. - И в Вас я тоже верю... Вы обязательно выберетесь отсюда. Достоевский замирает, вслушиваясь в твоё учащённое дыхание - оно оказалось ещё теплее твоих рук. Он почему-то расплывается в миролюбивой улыбке, чувствуя, как твоё странное влияние распространяется на него. - Бог спасёт и тех, кто в него преданно верит, - двусмысленно произносит молодой человек, но ты не распознаешь глубинный смысл фразы. - (Твоё имя)! - чей-то голос прерывает вашу идиллию, заставляя тебя поспешно отстраниться. В зал вбежал Топаз, на лице которого читалась раздосованность. Он, мимолётно посмотрев испуганным взором на "Демона", поджимает губы и подбегает к тебе, хватая тебя за руку. - Ты как? Я слышал, Эйс разбушевался. Фёдор опускает брови вниз, не отрывая взгляда от вашего соприкосновения. Флегматичный взор успешно хранит за своей завесой угрюмость. Эспер ощущает желание оградить тебя от осквернённых людей, чтобы они отныне не оставляли на тебе своё грязное клеймо. Фёдор поправляет с отстранённым видом накидку и, шагая к исполнению своего жестокого плана, обнажает жемчужины зуб в мрачно-ликующей улыбке. - Бог накажет и всех грешников, что смеют порочить обетованную землю и её избранных людей.

***

После исчезновения Фёдора на корабле начинается какой-то хаос: в главном зале лежат трупы слуг, Топаз, который решил разведать обстановку, так и не вернулся. Подавляя крик отвращения при виде размазанной повсюду крови, ты с ужасом вспоминала его последние слова: "Эйс, должно быть, убьёт Достоевского. Для нас всё кончено". Ты начала судорожно вертеть головой, хватая урыками воздух; нет, это не так, Фёдор обязательно выживет! Ты бегаешь посюду, как краса по сложному лабиринту, ища хоть какую-нибудь зацепку, но натыкаешься на одни мёртвые и серые лица коллег. Главная каюта Эйса, чью дверь ты распахнула, открыла шокирующую картину: твой лидер висел на петле, покачиваясь неживым грузом. Прижав ладони ко рту, чтобы удержать рвотный позыв, боязливо пятишься назад. Что будет дальше? Желанная свобода...? Облегчение от его смерти не чувствуешь, внутри есть какой-то горький осадок, и по этой причине ты теряешься, не зная, что делать дальше. Без Достоевского, который тоже каким-то таинственным образом исчез. Самые страшные мысли обрели осязаемую форму; ты боялась найти и его труп среди развернувшейся разрухи. Натыкаясь на преграду позади себя, оборачиваешься и со смешанными чувствами замечаешь возвысившегося над тобой брюнета. - Фёдор! Вы живы! - радостно восклицаешь ты, борясь со стыдливым желанием наброситься ему на шею, и влажные капли предательски застывают в уголках глаз под наплывом страха и прочих запутанных эмоций. - Что случилось с Эйсом? - Он умер по собственной воли, (Твоё имя). И освободился от всех грехов, - спокойно объяснил Фёдор. - В том числе и от этого. С этими словами ты ощущаешь, как кончики длинных пальцев проходят по твоей бархатной коже, слегка задевая ссадину на щеке, оставляя после себя чувство мягкой прохлады. Вверх, вдоль скулы, вниз к подбородку и ниже к губам - пальцы медленно шли по странной траектории, а взгляд умиротворённо следил за тем, как на твоих щеках расцветает трогательный, совершенно невинный и чистый, как у ангела, румянец. Тебе кажется, что его прикосновение обладает исцеляющим эффектом, потому что ты больше не чувствуешь характерного жжения. - А где Топаз? - моргнув несколько раз, чтобы отогнать от себя оцепенение, спрашиваешь ты. - Он присоединится к нам позже, - уклончиво отвечает Фёдор, пользуясь твоей доверчивостью и скрывая собственническое желание упрятать твою персону от его рук, погрязших в преступлениях, а ты наивно веришь ему, как любимому божеству. Достоевский берёт тебя за руку, ведя, как заново научившегося ходить человека к выходу с корабля. После нескольких лет рабства наконец-то встречаешься с морским бризом, ночным ветром и серебристой луной, чей великолепный свет слепит с непривычки глаза, привыкшие к тускулому освещению закрытых помещений. Твои глаза заполняются слезами - не горя, а сладкого счастья, даже их настоящий солёный привкус кажется сладким. Крепче сжимаешь его ладонь, безмолвно благодаря, потому что слова не находятся - ты захлёбываешься в слезах радости и не можешь убрать глуповатую улыбку от ощущения крыльев за спиной. - Ты свободна, дитя, - вторит он твоим мысленным словам, прислоняясь холодными губами к твоему лбу, оставляя невесомый, но надёжно согревающий поцелуй. Уткнувшись взглядом в его безмятежное, улыбающееся лицо, безвозвратно тонешь в чернилах его зрачков. - И теперь поможешь мне обустраивать идеальный мир, которому понадобится Богиня, оказывающая заботу своему Богу. - Как скажете, господин Фёдор, - шепчешь ты, делая шаг навстречу, обвивая стан удивлённого, но безмерно довольного эспера руками, которые согревают его лучше домашнего камина.