***
Единственное, в чём был достаток, — это время. Дни текли за днями, и в их ровном течении не было ни одной стремнины, которая могла бы развенчать тоску. Даже не так. Это была не спокойная река, а застоявшееся болото. Лунфаир потерял счёт времени, и порой ему казалось, что он застрял в одном нескончаемом, просто мучительно длинном мгновении. Оставалось развлекать себя лишь собственными думами, которые становились всё более тяжёлыми и удручающими. За те несколько дней, что Лунфаир провёл в заточении, он пришёл к одной мысли: на самом деле его тюрьмой были не каменные стены, а одиночество, которое ему обеспечил Саруман. Никто к нему не приблизился за это время, а Грима снова отбыл в столицу. Даже каменные стены не стали бы помехой, окажись во власти Лунфаира хоть самый завалящий орк — он мог бы превратиться если не в орудие, то в игрушку, которая не дала бы ему окончательно сойти с ума. И вместе с тем каждый день в ушах Лунфаира звенело эхо непрекращающейся орочьей работы в шахтах Изенгарда. Один раз ему посчастливилось застать даже построение огромной армии, и тогда от громоподобного, поначалу беспорядочного топота было некуда деться. — Это только учения, — раздражённо сказал он сам себе, когда ревущая и марширующая толпа рассосалась. — Что же будет, когда Саруман действительно выдвинет свою армию на бой? О, ему было несложно представить многотысячное войско закованных в броню уруков, в кровожадном задоре скандирующих имя своего повелителя и готовых пойти на уничтожение свободных народов Средиземья, до которых Лунфаиру решительно не было никакого дела. Но тогда бы ему пришлось забыть о своём покое. И в тот же миг само собой вспомнилось его обещание испортить магу жизнь… Лунфаир всегда справлялся с такими задачами, а до тех пор его останавливало лишь то, что он пока не находил достойного способа сделать это. Он был совсем один, снедаемый своими мыслями или мучимый шумом, но сейчас его настигло маленькое прозрение: он не один. У Сарумана есть и другой пленник.***
Саруман Белый не подозревал о замыслах Лунфаира: просто подозревать, когда точно знаешь, на что может пойти уже состоявшийся предатель, было слишком мелко. И лишь потому маг не удостоил его никаким вниманием, зная, что именно это ослабит и иссушит его в темнице, пока непобедимая армия Изенгарда готовится и ждёт своего часа. Правильным решением было вовсе забыть о нём, чтобы не искушать своим интересом. Однако пришёл день, когда ему пришлось вспомнить, на что способен Лунфаир… Едва только отпустив орка-капитана с новым приказом, Саруман услышал слабый голос, вкрадчиво зовущий под сводами главной залы:О Серый Странник, внемли нам, Подземельным голосам. Не заглушит нас ветра вой, Мы нарушим твой покой!
Некоторое время Саруман молча прислушивался к песне и думал, что бы это значило. Очевидно, что голос принадлежал Лунфаиру, очевидно и то, что один предатель взывал к другому. Да только к чему был этот отчаянный жест и от чьего имени пел Лунфаир? Ни он, ни Гэндальф не могли облегчить даже своей участи, не говоря уже о помощи друг другу — это и побеспокоило мага. — Не самого ли себя ты хочешь обмануть слепой надеждой, Лунфаир? — тихо произнёс Саруман. С осторожным любопытством он слушал дальше:Духов пленённых предшествует зов Освобождению от оков. Ты на вершине, и взор твой далёк, Нас сокрывает глухой чертог. В неволе ты, В неволе мы, Но вместе можем выбраться из плена тьмы. Духов пленённых предшествует зов Освобождению от оков.
«Освобождение, — усмехнулся про себя Саруман. — Слишком самонадеянно. Тебя может освободить смерть, медленная и мучительная — иной ты и не заслуживаешь». С силой его колдовского голоса не мог сравниться ослабленный голос заточённого певца, но тот с упорством продолжал разливаться, и его песни неведомым образом просачивались из темницы в тщетных попытках кого-то собою пленить. Саруман сомневался, что Гэндальф вовсе мог его услышать, и потому перестал обращать внимание на пение. Как оказалось, зря. Лунфаир не унимался. Каждый новый день Сарумана начинался с далёкого эха его зова и им же заканчивался. Даже во снах ему являлась отчаянное прошение свободы. Призрачный голос негромко, но настойчиво пел, обращаясь к Гэндальфу, но преследовал его — Сарумана, не умолкая даже в шахтах. И теперь слишком часто Белому Магу приходилось слышать имя Серого Странника. Запертый глубоко в подземелье Лунфаир словно добрался до корня могучего дерева и стачивал об него зубы. Утомляясь от пения сам, он не давал и минуты отдыха Саруману, когда тот нуждался в тишине. Он не мог ни подчинить себе волю, ни прочитать чужие мысли из своего мрачного пристанища, зато каждый раз вторгался в разум со своей песней, не желая замолкать.О Серый Странник, внемли нам, Подземельным голосам…
За притворным «мы» Саруман волей-неволей и вправду начал слышать хор неведомых ему голосов, будто сонм призраков действительно восстал из небытия и захватил нижние уровни Ортханка, силясь добраться до хозяина. Или же Лунфаиру действительно удалось ему хоть что-то внушить… Песня была одна и та же, лишь иногда Лунфаир, как в насмешку, менял слова:Нам не дозваться до тебя, Но услышана мольба — Как свою пристань корабли, Адресата мы нашли.
Однажды Саруман вышел на балкон и поднял глаза в хмурое небо. А после, развернувшись, попытался достать взглядом до вершины башни, словно ему хотелось спросить, слышал ли Гэндальф обращённый к нему призыв. И тут, казалось бы, ненадолго замолчавший голос дал знать о себе снова: «О Серый Странник, внемли нам…» — Доколе? — гневно выпалил Саруман и вновь обратил взгляд к небу. Сама собой долго копившаяся злоба вылилась в слова грозного заклинания — тотчас же в тяжёлом небосводе неповоротливо задвигались тучи, поднялся ветер, завывая меж шпилями на верхушке башни. Лунфаир, казалось, умолк, или же его голос погасили порывы ветра, но на время Саруману удалось найти покой в шуме непогоды и напряжённом глухом рокоте шахт. И Гэндальф ничего бы не услышал вместе с ним, как не слышал прежде и даже не подозревал, что делит с кем-то свою участь изенгардского пленника.***
— Ты на вершине, и взор твой далёк… — Лунфаир прервал пение и устало привалился к стенке. Он не сбился — не мог сбиться, ведь в последнее время дышал постылой даже для него самого песней. И теперь становилось всё сложнее повторять её вновь и вновь, изматывая Сарумана. Он не всегда пел вслух, но так его слова казались внушительнее и громче, чем посылаемые мысленно. Это его и выматывало. Лунфаир действовал на измор, всё ещё надеясь посостязаться с Саруманом в терпении. Но казалось, что ничего не меняется — а смена обстоятельств ему и была нужна. Нечего было уповать на освобождение, это слишком наивно. Он пел, Саруман слушал, и мучились от этого оба. И если сначала у него было достаточно сил и задора, чтобы, окутанным тьмой подземелья, кружиться в изящном танце, или играть с мотивом песни, изменяя его так и эдак, или на ходу сочинять новые строчки, поддевая ими Сарумана, то сейчас ему оставалось только неустанно повторять одно и то же. — Ты не сможешь! Ты не сможешь слушать меня вечно, Саруман! — почти прокричал Лунфаир, и гулкое эхо повторило его слова. — Пока я здесь, эта проклятая песня будет преследовать тебя, и, неровен час, Гэндальф действительно её услышит! От охватившего его исступления он упал на колени и надрывно закашлял. Хрипота неумолимо подбиралась к горлу, пока лишь понемногу царапая голос и лишая Лунфаира силы. Будь он сам каменной стеной, с его трещин уже посыпались крошки. Но он готов был принести себя в жертву своей упёртости, лишь бы не дать Саруману и дальше безбедно претворять свои планы в жизнь. — О Серый Странник, внемли… нам… — из последних сил пропел он и, ослабленный, распластался на полу без чувств. Когда пришёл в себя, Лунфаир даже не попытался встать. Лишь попробовал спеть очередную строчку и понял, что в конце концов сорвал голос. — Доигрался, — просипел он и болезненно усмехнулся. «Саруман не заслуживает этой передышки», — продолжил он про себя и приготовился к очередной выматывающей партии. Но было тяжело браться за это снова, пусть даже мысленно, повторять одни и те же обманчивые строки, которые были призваны лишь вывести из себя Сарумана. Маг не спешил что-либо предпринимать, чтобы облегчить свою участь. Терпеливо ждал ли он, пока Лунфаир изведёт сам себя, или тот просто сдался раньше него — непонятно. И всё же вопреки обвинениям Гэндальфа, Саруман ещё не променял мудрость на безумие и потому до сих пор не потревожил Лунфаира своим или чьим-либо ещё визитом, который мог бы стать хорошим подспорьем для побега. Но Лунфаиру было невдомёк, что Саруман каждый раз, слыша его голос, готовился взвыть и всеми силами пытался заткнуть его. Но какие бы заклинания он ни творил, рано или поздно опостылевшая песня находила лазейку и прорывалась сквозь искусственное безмолвие. Он действительно был близок к цели: маг уже думал, как избавиться от отравителя покоя, ведь чаша его терпения оказалась полна. И даже будучи в таком взвинченном состоянии духа, Саруман удерживал себя от опрометчивых решений. Пленник сам подсказал ему, когда действовать. А сейчас Лунфаиру уже не хотелось продолжать своё выступление, затянувшееся на много дней. Не хотелось даже приносить страдания Саруману — тяжело было отыгрываться, когда это отзывалось болью в нём самом. Он лёг на бок и, подтянув согнутые ноги к животу, закутался в тонкий плащ. Лунфаир понимал, что тем самым демонстрирует свою беспомощность, но хотел хоть на секунду ощутить тепло, чтобы разбудить в себе силы двигаться дальше и прокладывать путь к освобождению. Миг его бессилия был замечен. Он не ожидал, что в скором времени среди гула шахт услышит чьи-то шаги. Да не просто шаги — по коридорам топали несколько орков, не оставляя сомнений, что сейчас его настигнет кара за устроенную самодеятельность. И это вызвало лишь облегчение. Наконец — скрежет замочной скважины и звук отворяемой двери. Отвыкшие от света глаза зажмурились от внесённого в камеру факела, который держал в неуклюжих лапах какой-то орк. Ещё несколько силуэтов возникли в проходе и обступили измученного и осунувшегося Лунфаира. «Сработало!» — облегчённо подумал он, слабо улыбнувшись, и даже поднял руки, сдаваясь оркам. Один из них с глухим рычанием заковал его в кандалы, довольный, что пленник не оказывает сопротивления. — Поди сюда, — рявкнул другой орк, что-то нёсший в руках. Лунфаир настороженно склонил голову, пытаясь прознать о его намерениях, но это промедление только подстегнуло конвоиров к тому, чтобы перестать церемониться. Они тут же толкнули его навстречу орку, сильные когтистые лапы обхватили его со всех сторон, чтобы даже не посмел вырываться, и кто-то начал силой вливать ему в глотку противную жижу из фляги. От того, как она обожгла истерзанное горло, Лунфаир света невзвидел, а сразу за этим взгляд начала заволакивать сизая дымка. Последним, что он успел осознать, был накинутый на голову грязный мешок. Остальное же провалилось в небытие.