«Она майко!», — эта мысль непрерывно крутилась, словно Селена вокруг Солнца. «Что с нами случится, если об этом кто-то узнает? И почему она была в клубе? Это ведь опасно!».
Канао уже не чувствовала тёплую ладонь Танджиро на себе. Её заживо снедали тревоги и бесконечные вопросы, вызванные алогичной ситуацией. Она и майко. Жалкая гольтепа вроде неё, у которой даже нет биологических родителей, и утончённый вивер в лице Канае. Как такое возможно? За своими размышлениями она не заметила, как Танджиро остановился возле высоких мраморных ворот. Кажется, они были уже на месте. Но ментально Цуюри была в совершенно другом измерении, где трусливо замерло течение. Она чувствовала себя преступников, осквернившим святыню. Если бы Канае только знала, с кем она связалась, она бы ни за что не позволила себе так оступиться.
— Канао, от тебя исходит запах волнения, — настороженно заметил её спутник, осторожно подбирая следующее выражение. — И… тяжёлого дня.
«Так он завуалировал похмелье?», — горько усмехнулась Канао, не решаясь произнести это вслух, чтобы не испортить о себе мнение Камадо. Она была уверена, что такой чистый и светлый юноша не занимается грязью, которая легла на неё вчера бесславным клеймом.
— Как мы зайдём? — она перешла сразу к делу.
— Бодро и бойко! — торжественно объявил Камадо. — Ведь я очень рад, что теперь учусь здесь! И рад, что учусь с тобой, Канао!
«Он… такой поразительно оптимистичный и дружелюбный», — подумала она, поражённая его словами. На щеках невольно образовался ожог первобытного смущения. «Мне кажется, что к таким людям все тянутся. Хотела бы и я быть похожей на него», — Канао засмотрелась на Танджиро уже с толикой зависти.
— А что мы скажем учителю?
— Правду!
— А если она звучит не очень?
— Тогда… нужно… соврать? — эта фраза почему-то далась ему с трудом, и лицо Танджиро измученно скривилось.
— Придётся, если мы не хотим вылететь, — устало вздохнула Канао; ей и самой не прельщала мысль начать свой первый учебный день в Академии, которая никогда бы не светила ей без Саконджи, с мерзкой лжи.
Пара нерешительно двинулась вперёд, с неприкрытым восторгом осматривая просторное и светлое, словно обласканное всеми лучами солнца, помещение. У Канао замерло сердце от вида архаичных свитков и современных картин, от того, как гармонично всё это сплеталось между собой. В школе, в которой она училась, была унылая атмосфера: скрипучий пол, местами обшарпанные обои и отсутствие предметов искусства, радующих глаза неискушённых. Оказаться в такой опрятной академии, как «Киметсу», после бедных дома и школы было для Цуюри огромной наградой.
«Я не должна упустить такой шанс, господин Саконджи не простит меня. И я не прощу себя», — с дрожью подумала Канао, пытаясь отказаться от мыслей о прошлой ночи. Она крепче сжала ладонь Танджиро, который с тем же пещерным восхищением разглядывал декорации академии, и пристально вгляделась в него, словно пытаясь нащупать в нём свой идеал, а в себе — решительный отклик. Она была похожа на утопающего, который отчаянно тянулся к спасательной шлюпке, что может уплыть за радужно сияющий горизонт.
Очутившись возле двери, пара посмотрела друг другу в глаза; Танджиро подбадривающе улыбнулся, пытаясь инфицировать взволнованную Канао непринуждённым настроем, а девушка слабо набрала в лёгкие больше кислорода. Они сделали вместе шаг вперёд, встретившись лицом к лицу с молодым учителем. Его лавандовые глаза изучающе прошлись по студентам, и он начал без тени пасмурности:
— Вы опоздали.
Несмотря на спокойное выражение лица учителя, Канао ощутила взбуд от его замечания. Она хотела оправдаться, но слова покинули её, оставив в подкорке замешательство и нервозность. Девушка невольно встала за спину Танджиро, надеясь, что он сможет решить их общую проблему. Но юноша, пытаясь выговорить выдуманную историю, начал трястись и потеть, словно из него изгоняли дьявола. И всё это вылилось в то, что он, не выдержав, начал говорить правду слёзным голосом.
— Простите нас, пожалуйста! Я проспал, затем помог маме собрать младшую сестрёнку в школу, даже когда она пыталась прогнать меня в академию, а потом встретил по пути Канао, свою однокурсницу, и мы вместе бежали со всех ног, и мне было очень стыдно за людей, которых мы чуть не сбили, я хотел вернуться, чтобы извиниться. А Канао опоздала, потому что я не знаю почему, но мне кажется, что она тоже проспала! Но, пожалуйста, простите нас обоих, мы обязательно исправимся! Нам очень понравилось в академии, тут так красиво, как на картинах, особенно мне понравились удобные лестницы, у нас дома таких нет!
Пылкая речь Камадо словно понеслась ударной волной на учителя, который обескураженно пошатнулся. Цуюри приложила ладонь ко лбу, виня себя в том, что ей не хватило решительности взять на себя роль вития. «Ну всё, мы можем прощаться со светлым будущим, даже не познакомившись с ним».
— Хорошо, вы можете занимать свои места, — к её удивлению, сказал пришедший в себя преподаватель. — Но помните, что не все учителя будут такими снисходительными к вашим проступкам. Меня зовут Кагуя Убуяшики.
— Спасибо Вам большое за предоставленный шанс, Убуяшики-сама! — не менее племенно поблагодарил его Танджиро, уже жизнерадостно обращаясь к однокурсникам: — Я очень рад, что буду учиться с такими приятными людьми, как вы! Я чувствую, что мы все обязательно поладим!
— Как ты смеешь быть таким оптимистичным?! — из-за парты встал громкий белокурый юноша. — Нам тут трудиться и трудиться, чтобы стать достойными выпускниками! Возможно, мы даже не будем успевать общаться с симпатичными однокурсницами, а красавицы-старшекурсницы вообще никогда не посмотрят на нас! Ты что, хочешь себе такую никчёмную жизнь из-за своего легкомысленного отношения к учёбе?! И не надо быть таким милым и вежливым, чтобы привлечь внимание всех девушек к себе!
— Зеницу, успокойся, — с нажимом сказал Кагая, пропустив вперёд опоздавших учеников.
Танджиро уверенно, словно изучив всю местность, пошёл вперёд, заняв единственное свободное место с парнем, которого звали Зеницу. Позади него послышался шёпот девушки с двумя хвостиками: «Ты действительно сядешь с этим крикуном? Я тебе не завидую». Канао заметила, что даже в академии, в возрасте, при котором уже более лояльно относишься к противоположному полу, парни старались сесть подальше от девушек, а те уютно чувствовали себя в своём кругу. Цуюри, так и не сумевшая поблагодарить учителя, не стала нарушать традицию — она заняла место рядом с той девушкой, что заговорила с Танджиро.
«В конце концов я буду и рядом с ним», — с облегчением подумала она, глядя на светозарно улыбающегося юношу. Но почему-то мысли о том, что ей спокойнее с ним, казались иногда навязчивыми, искусственно вызванными. Он действительно успел за короткое время вызывать у неё тёплые ассоциации, но многим из них она будто насильно пыталась присвоить иное настроение.
— Проспали… Поверить не могу! — не успела Цуюри сесть, как услышала ворчливое фырканье своей соседки по парте, которая обратилась больше в пустоту, чем к ней.
— А?
— Скажи мне, ты попала в академию своими силами или у тебя есть связи, что является очень популярным методом вступления сюда? — теперь она уже повернулась лицом к ней, и Канао скрестила, точно рапирой, взгляд с холодными сапфировыми глазами.
— Ну… Я ученица весьма известного мастера боевые искусств в нашем городе, и он поговорил обо мне с директором, — замявшись, призналась Цуюри.
— И ты после этого смеешь опаздывать? В эту академию довольно трудно попасть, а ещё тут все очень строгие, и одно неверное движение может стоить тебе отчисления. Тебе повезло, что у нас первый урок с добрым Убуяшики-самой.
От речей девушки, которая снова отвернулась от неё, веяло бореем, который хлестал холодной пощёчиной. Канао поникла, боясь встретиться с очередным неприятием в классе, как это было в школьные годы. Иногда она совсем не понимала человеческое взаимоотношения, и могла неправильно начать диалог, за которым следовало всеобщее презрение.
— Прости за грубость, — вдруг начала её соседка, значительно смягчившись. — Я попала сюда своими силами, потому что у меня нет никаких связей, и меня выводят из себя люди, которые безответственно относятся к привилегии, которой я добивалась бессонными ночами, — она застенчиво, оглушённая виной за свои тирады, протянула Канао такую же маленькую ладонь. — Меня зовут Аой Канзаки, если ты ещё хочешь познакомится со мной.
Новая знакомая, сначала показавшаяся брюзгливицей, теперь открылась Канао с другой стороны. Ей стало внезапно стыдно за то, что она воспользовалась помощью Саконджи, без которого, возможно, и дальше занималась босячеством благодаря родителям. Такие удивительно упорные люди, как Аой, имели полное право злиться на кого-то вроде неё.
— Канао Цуюри, — с той же виноватой улыбкой представилась брюнетка, ощущая, как лёд между ними начал таять, касаясь тёплыми водами брега взаимного понимания.
— А когда жрать?! — на весь класс раздался грубый, преждевременно сломавший ювенильность голос, совершенно не сочетающийся с женственным лицом владельца.
— Как с горы сбежал, — проворчала Аой, буравя порицательным взором изящного сорванца, которого можно было бы сравнить с эльфом, если бы не его диковатый шарм.
— Может, он действительно очень голоден? — осторожно предположила Канао.
— Это не повод вести себя так неуважительно. Кроме того, из-за него началась драка, пока не было учителя.
— Драка…? — испуганно уточнила Цуюри, с опаской покосившись на бретера.
— Ага. Как только он зашёл в класс, кто-то присвистнул и обрадовался, что в нашем классе будет учиться такая красотка. Когда этого парня схватили за волосы и завопили голосом какого-то дикого вепря, все поняли, что это не девушка.
Канао стушевалась и задумчиво перевела взор на тёмно-яхонтовую макушку Танджиро, который, невозмутимо выдерживая многообразную атмосферу класса, оставался оптимистичным и дружелюбным. Он не страшился новизны, спокойно реагировал на мятеж однокурсников и успевал внимательно вслушиваться в тихий голос учителя. Он был удивительным — так думала с лёгким замиранием сердца Канао.
— Нет, внешность ничего не решает! — пробубнила себе под нос Аой, пока пристально разглядывала Иноске, а Цуюри отвлечённо следила за жестами Камадо. Она будто пыталась убедить саму себя в том, что в её словах есть сермяжная правда.
***
Когда первый урок подошёл к концу, все студенты, смешавшись группами, вышли в коридор. Канао пыталась держаться рядом с Аой, чтобы не потеряться в этом бесконечном человеческом потоке. Все торопливо толкались, пытаясь найти расписание и правильный путь к кабинетам, пока в поле зрения не появились две фигуры. Они безмятежно и грациозно шли вперёд, точно нимфы, перед которыми стелился королевско бордовый шлейф, и фприземлённые мещанины не смели осквернять их путь своими следами. Многие уступали им дорогу, восторженно ахая вслед. Канао не понимала, почему вдруг половина мятежных учеников изучила дисциплину.
— Мои глаза меня не обманывают? — подловив всеобщий настрой, пролепетала восхищённо Аой. — Поверить не могу, что сëстры Кочо учатся здесь! Они могли бы позволить себе более элитное заведение.
— Сёстры Кочо…? — бессознательно повторила Цуюри.
Сердце Канао, перевернувшись, следом оцепенело. Её взгляд, пробившись сквозь высокие силуэты, коснулся Канае. Снова тёпло-нектарные реминисценции их танца, объятий и поцелуя. Добрая и любомудрая улыбка, с которой она приветствовала остальных учеников, смотрящих на неё, как на щедрую Богиню, отозвалась громкими барабанными ударами в груди Цуюри. Ещё одна встреча с ней казалась миражом, призванным свести с ума. Но Канао невольно подумала о том, что Кочо-старшая не способна сотворить зло с кем-либо.
— Ты что, не знаешь, кто такие Кочо? — сквозь образовавшийся плотный вакуум до Цуюри донёсся удивлённый голос Аой.
— Нет… — пользуясь моментом, соврала Канао, чтобы оградить себя от подозрений.
Кроме того, ещё раз заглядевшись на девушку, словно сошедшую со звёздного пьедестала, она посчитала, что ей будет лучше, если Цуюри скроет их короткую, но хорошо отпечатавшуюся встречу.
— Боже, ну ты и отсталая, Канао! — проворчала возмущённо Канзаки, почти тут же исправив тон. — Ладно, извини. Если ты с какой-нибудь маленькой деревни, то всë в порядке. Но, в общем, они очень известные фигуры в Токио: красавицы и умницы, перескачившие в старшие классы раньше других, победительницы многих интеллектуальных соревнований и участницы танцевальной школы, которая нередко отправляет их выступать во многих общественных спектаклях. Вполне возможно, что ты скоро наткнëшься на объявление с их фотографиями.
И Канао вспомнила тот плакат, где Канае была в образе майко, который настойчиво витал у неё перед глазами, словно галлюциногенные пятна от недосыпа. Почти все стремились подойти именно к ней, и она была так увлечена ими, что Канао с тоской подумала, что она никогда не увидит её среди такой вездесущей толпы. И нужно ли это вообще? Теперь между ними чувствовалась непреодолимая дистанция.
Затем она посмотрела на Шинобу, которая с тем же дружелюбием общалась с остальными. Но в ней не было того же искреннего энтузиазма, который теплился в Канае и был виден на большом расстоянии, точно спасительный свет в загробном мраке. Она была отзывчивой, но не жила этим — у неё был свой отдельный мир, в который она, по всей видимости, впускала только родную сестру. Шинобу позволяла видеть всем только то, что они хотели бы увидеть.
— Ты что, их сумасшедшая фанатка?
Рядом с ними встала не менее благовидная однокурсница Даки, которую отличало от красоты Кочо лишь спесь. Она пыталась имитировать манеры денди, но агрессия, сквозящая в её словах, пошатывала благоприятное впечатление о ней.
— Не фанатка, а человек, который умеет искренне восхищаться талантливыми людьми, — угрюмо отбилась Канзаки. — Как сëстры Кочо могут вызывать у кого-то негативные эмоции? — она непонимающе всплеснула руками, любуясь приветливыми знаменитостями.
— Легко и просто. Обычные вычурные девицы, которые стремятся привлечь к себе как можно больше внимания, — прокомментировала белокурая дева, нигилистично рассматривая то, как улыбчивый сёстры здороваются с младшими ребятами.
— А ты случайно не завидуешь им от того, что тебе при макияже и откровенно распахнутой безвкусной блузке не дают столько внимания?
— Что ты сказала, мелочь? — Даки, вонзив длинные обсидиановые ногти в свою кожу на ладонях, повернулась к соседке Канао.
— Что слышала!
Дерзновенное поведение Аой заставило Даки насупиться и подойти ближе к девушке, смиряя ту взглядом взбешёной фурии. Канао напряглась, ощущая себя совершенно беспомощной, и это казалось до безобразного странным и позорным с учётом того, что она обучалась у самого Саконджи. Он учил её не бояться оппонентов и всегда смотреть им в глаза, чтобы не пропустить неожиданный удар. Но Цуюри будто растеряла все свои навыки и молилась о благоразумие обеих сторон.
К её счастью, Даки внезапно выпрямилась, расправила гордым орлом рамена и трепетно погладила рукой свою узорчатую одежду, отличавшуюся от стандартной формы других студентов. Что бы ни говорила Канзаки, но Канао могла только мечтать о таких вещах.
— Эта «безвкусная» блузка стоит дороже твоей жалкой жизни. Впрочем, неудивительно, что такая деревенщина, как ты, не может понять современную моду, — она презрительно фыркнула, заприметив взглядом Цуюри. — Эта серая мышка с тобой тоже поклонница выпендрëжниц?
«Господин Саконджи учил меня смотреть в глаза соперникам», — повторяла про себя Канао, которая так и не смогла ни отразить бесстрастием вызывающе-насмешливый взгляд Даки, ни найти в себе дух, чтобы ответить ей колким словом. Она думает с разочарованием: «Почему я не могу ничего ответить ей?». Ответ приходит незамедлительно: потому что никто не научил её решать конфликт словами. Её учили драться. Но сейчас она уверена, что не сможет даже защищаться, если на неё нападут.
— Оставь еë в покое, — вступилась за неё Канзаки. — Тебе настолько не хватает внимания, что ты говоришь со всякими «деревнщинами». Наверное, только мы и можем вытерпеть твою горластость.
— Аой, тебе лучше перестать спорить, — не выдержав накаляющегося напора, тихо прошелестел голос Канао. Аура у Даки была слишком пугающей, чтобы возникло желание противостоять ей.
— Ага, прислушайся к своей мышке. Вижу, она неглупая и понимает, с кем не нужно начинать конфликты, — в гласе Даки прозвучало нечто, напоминающее снисхождение, однако она продолжала смотреть на Цуюри, как на обычную пигалицу. — Учебный год только начался, так что ты ещë услышишь обо мне и будешь жалеть о брошенных словах. Я переплюну твоих дешëвых Кочо, вот увидишь.
— Верю и спотыкаюсь о свою же веру, — небрежно бросила в спину удаляющейся девушке Аой. — Боже, какая же она противная.
Канао перестала слышать свою соседку, когда сёстры Кочо уже проходили мимо них, были совсем рядом, что можно было дотянуться рукой. Но эта возможность казалась ничтожно эфемерной на фоне влюблённых мальчишек, которые стояли перед ней, получая лишь вежливые улыбки неземных красавиц. Канао пытаясь внушить себе, что не должна быть замеченной, но какой-то импульс толкнул её вперёд. На короткие секунды она протиснулась между двумя людьми, успев уловить фимиам нежного розария, исходящего от длинных угольных прядей Канае. Этого было достаточно, чтобы удовлетворить свою странную потребность.
Но Цуюри никак не ожидала, что Кочо-старшая обернётся. И найдёт её взглядом своих светлых, спокойных очей, в которых, как покажется Канао, отразится её отражение. Отразится воспоминание, сопровождённое короткой, но многозначащей улыбкой, от которой захочется сжать в дланях сердце, чтобы оно не вырвалось прямо в руки зовущей нимфы. Она почему-то так скоротечно ускользает после длительных разговоров с другими учениками, что Канао охватывает непрошенное отчаяние.
— Это она мне улыбнулась! — кричит горделиво рядом с ней парень.
— Нет, мне! — твердит ему другой.
— Да она никогда не посмотрит на такого лоха, как ты!
— Сам ты лох!
— Они оба лохи, — тихо комментирует нелепую перепалку Канзаки, недовольная тем, что из-за этих везде прыгающих задир ей приходится уклоняться от их рук и ног.
— Я отойду, — быстро бросает взволнованная Канао, которая ничего не видит и не слышит после пересечения взглядов с Кочо-старшей.
Аой поворачивается на голос соседки, но уже никого не видит. Она обеспокоенно смотрит на пустующее место, где ещё пару секунд назад стояла тихая однокурсница.
***
— Чёрт!
Канао, порывисто дыша, ударяет кулаком мраморную раковину. Её согбенная спина напряжена, кожа белеет кладбищенскими лилиями, во рту ощущается пустынная сухость. Девушка поднимает голову, всматриваясь в своё зерцальное отражение: такая напуганная, сбитая с толку, потерянная, пытающаяся отдышаться в женском туалете после одного-единственного взгляда с Канае. Какая глупость.
Девушка набирает больше воздуха в грудь, прокручивает кран и омывается ледяной водой, чтобы сбросить резкое обезвоживание и волнение. Когда она поднимает лицо, надеясь увидеть в отражении собранность, рядом с ним уже стоит утончённая девушка с энигматической улыбкой.
— Привет, — ухо обжигает нежнейший шёпот, от которого не растает лишь безнадёжный глупец.
Но Канао, словно вспугнутая канарейка, отскакивает назад, ударяясь спиной об дверь туалета. Неподвижная, словно роскошная скульптура, девушка напротив неё улыбается шире.
— Как удивительно тесен мир — мы учимся с тобой в одной академии.
— Ш-Шинобу-сан… — собственный голос напоминает писк новорождённого мышонка. Канао не понимает, почему она чувствует себя такой беззащитной, загнанной в угол добычей.
— Ты и имя моё помнишь? — Кочо-младшая весело хохотнула. — Очень лестно. Я думала, что после прошлой ночи ты ничего не вспомнишь.
Шинобу продолжает миловидно улыбаться, но Канао чувствует, что в этой улыбке нет ничего хорошего. Нет ничего от девушки, которая танцевала с ней и пыталась придать ей уверенности. Её улыбка — ядовитый оскал. Кочо похожа на хищный цветок, который сомкнёт на горле Канао челюсти, пока та любуется её обманчивой красотой.
— Прости меня, если я доставила вам хлопоты. А Канае-сан…
— Ах да, о моей сестре, — перебила её Шинобу, сделав шаг вперёд. — Я немного спешу, поэтому наш диалог будет коротким. Но, думаю, раз ты поступила в эту академию, у тебя будет достаточно интеллектуальных способностей, чтобы наш разговор закончился удовлетворительно для каждой стороны, — девушка приблизилась к лицу смущённой Цуюри и зловеще прошептала: — Не подходи к моей сестре.
