Песен ещё ненаписанных сколько? Скажи, кукушка. Пропой, В городе мне жить или на выселках, Камнем лежать или гореть звездой? Звездой!
Светлые волосы разметались по траве, обагрённой кровью. Руки павшего воина раскинулись в стороны, рот был приоткрыт, и из него доносился хриплый шёпот заученной с детства молитвы. Глаза в последний раз глядели на небо. Такое чужое, низкое небо, покрытое плотной серой пеленой облаков. Самая ужасная смерть — смерть на чужбине, когда даже при большом желании и отчаянных просьбах, тебя не отправили бы с обозом в родную деревню. Всё равно не доедешь, зря только телегу переводить. Вдалеке виднелись трупы других солдат, заколотых копьями, разрубленных мечами, растоптанных своими и чужими конями. Поле брани было усеяно телами погибших так, что невозможно разобраться, где тут чьё войско. Только за небольшим пригорком стояло воткнутое в землю знамя, разорванное по краям, испачканное в крови, но всё равно гордо развевающееся на ветру. Будто и не было ничего, будто до сих пор около пригорка располагался чей-то лагерь. Александр восторженно рассматривал свою картину, получившуюся настолько живой, словно он сам находился на этом поле, тщательно запоминая расположение тел и окружающую обстановку. Признаться честно, Ерохин не верил в то, что именно он, а не кто-то другой изобразил это на холсте. В мастерскую аккуратно и тихо зашёл Саша, останавливаясь у дверей, как делал всегда, чтобы не беспокоить придворного художника лишний раз. Головин любил наблюдать за Александром в момент, когда тот творил. На его лице всегда была отражена какая-то небывалая сила мысли, словно от любого его движения по холсту могло что-то случиться в мире, поэтому кисть очень аккуратно опускалась в краску и ещё аккуратнее оставляла после себя лёгкие мазки. Пожалуй, большее внимание Ерохин всегда уделял небу, ведь оно носило в его глазах поистине символический характер. Небо было способно на предсказания, только благодаря ему можно понять, что будет с героями картины в дальнейшем, какая судьба их ожидает. Возможно, потому многие портреты членов королевской семьи писались в садах, на улице, около окон, из-за которых обязательно выглядывал хотя бы маленький кусочек неба. — Ты закончил её? — поинтересовался Саша, подходя ближе к мольберту. — Как тебе? — шёпотом спросил Александр, всё ещё пребывая в неком подобии гипноза, в который его повергло собственное творение. Художник через силу смог отвести взгляд от холста, чтобы перевести его на Головина. Сейчас от его мнения зависело буквально всё. — Это ведь третья уже? — Ерохин утвердительно кивнул. — Ты снова изобразил умерших... Прости, я не смогу оценить твою картину по достоинству. Она красивая, да, но... — Саша показал что-то рукой в воздухе. — У тебя война символизирует только смерть и страдания. Я до сих пор вижу ту картину с горящим замком. Зная, что сделал Кровавый принц с моей родиной, я не могу восхищаться чем-то подобным. Для меня это страшно, ужасно, невыносимо... Головин сел на первую ступеньку лестницы, всеми силами стараясь не смотреть на картину. Однако она буквально приковывала взгляд, манила к себе всей своей ужасной красотой момента. Молодой художник упорно глядел в окно, на котором не было штор. — Скажи, почему ты всегда рисуешь только трагедию войны? Почему ты ни разу не изобразил чей-нибудь подвиг, какого-нибудь полководца, который бы вёл за собой армию? Знаешь, на войне есть много тем, помимо... этой, — Саша проникновенно смотрел на Александра. — В конце концов, на войне есть и выигранные сражения. Почему бы не написать радость победы? — Понимаешь, — художник сел на пол, прислонившись спиной к ступеням лестницы. — Я ведь изображаю именно подвиги. Только настоящие. Ты, наверное, как и многие думаешь, что подвиг — это нечто возвышенное, это рыцари, совершающие непостижимые уму вещи ради прекрасных дам, это радостные крики и возгласы на главной площади, это чествование героев и бурное веселье по всей стране. Это тоже подвиг, тоже радость победы, не спорю. Но за такой прекрасной картинкой, способной вызвать лишь удовлетворённую улыбку и гордость, скрывается кое-что, о чём люди всегда забывают. Это смерть простых воинов, рядовых крестьян, набранных из деревень и в несколько недель наученных управляться с копьём. Почему-то все всегда забывают про их жертву, без которой не было бы ни одной победы. И я хочу напомнить людям, кто на самом деле принёс стране славу, кто положил свою жизнь на алтарь ради неё. Это настоящие герои, которых надо чтить и возносить до небес! — Неужели все понимают? — осторожно спросил Саша, видя, как у Ерохина загорелись глаза. — В том-то и дело, что нет. Но я обязательно сделаю так, чтобы поняли. Я обязан показать людям правду. — Хорошая идея, — Головин слегка улыбнулся, однако, судорожный вздох, вырвавшийся из его груди, не остался незамеченным. — Вот только знаешь, иногда не стоит возлагать на свои плечи непосильные вещи. Я ничего такого не имею в виду, просто... волнуюсь, что ли. — Я справлюсь, Саша, — произнёс Александр, накрывая ладонь молодого художника своей и чуть сжимая её. — Вот увидишь, скоро всё получится. Головин задумчиво смотрел на их руки и всей своей душой желал, чтобы так всё и было. — Смотри, — Ерохин кивнул в сторону окна. — Это просто потрясающе. На горизонте полыхало солнце, огненной сферой опускаясь за лес. Кроны деревьев окутали оттенки красного и золотого, словно начинался настоящий пожар. — Как будто пламя свечи танцует, — тихо прошептал Саша. Не только двух художников так увлёк закат, им в этот день любовались многие. По деревне даже пошли различные тёмные слухи, которые принесли бабы с базара. По древним поверьям ярко-красное солнце к исходу дня обещало страшную беду в их землях. — Ой, не вернутся наши мужики-и-и! — завела какая-то баба в тёмной льняной юбке, имевшая не самую хорошую репутацию в деревне. — Этак, если завтра сражение выдастся, не сносить им головы, — мрачно кивали старики. — В прошлую войну тоже солнце красным полыхнуло. Ох, сколько тогда наших полегло... А в соседнюю деревню никто и не вернулся. — Сходите к Марфе-ведьме, она точно знает, — посоветовал кто-то. Если дом Кокорина находился на одном краю деревни, то покосившаяся избушка Марфы была на противоположной стороне поселения. Женщина редко появлялась в крестьянском обществе, а весь её ведьминский род, живший в этих краях ещё задолго до появления Южного королевства, истребили. Бабку, умеющую управлять погодой, утопили в бочке прямо на Большой дороге, мать, заговорившую болезни половине деревни, свезли в столицу, где подвергли сожжению. А вот саму Марфу по каким-то причинам трогать не стали. Ходили слухи, будто бы состоял с ней в порочной связи какой-то городской священник, и от него-то она понесла. Правда, находились довольно весомые опровержения данной теории, и говорили, что Марфа каким-то своим заговором каждый раз отводила беду от дома. Дверь женщина открыла не сразу. На дворе стояли крестьяне с хмурыми и несколько озлобленными лицами. — Зачем пожаловали? — спросила Марфа, выпячивая вперёд беременный живот. — Да вот, солнце сегодня недоброе, — выступил к ней какой-то старичок с согнутой крюком спиной. — Ты уж разъясни нам, чего ждать. — Беды ждите, — сухо ответила ведьма. — Как завтра восход наступит, всякая третья баба своего не досчитается. По двору прокатились вскрики и оханье, кто-то тут же обругал Марфу последними словами, сетуя, что не вывели её род до конца, кто-то спешно засобирался к деревенской часовенке, чтобы попросить у Бога защиты. Ведьма строгим взглядом смерила крестьян, поджав тонкие губы. Не могла она повлиять на вековое поверье, не повернуть судьбу вспять, если уж прописано на ней умереть в бою.***
Кто пойдёт по следу одинокому? Сильные да смелые головы сложили в поле, в бою. Мало, кто остался в светлой памяти, В трезвом уме, да с твёрдой рукой в строю... в строю...
Треск костра врывался в тишину ночи, и где-то в глубине леса куковала кукушка. Крестьяне, собравшиеся у огня, считали, кому сколько отведено, ведь на завтра обещали битву. Солдаты из королевского отряда, совмещённые с отрядом дворцовой охраны, которым управлял Денис, изредка посмеивались, глядя в сторону мужиков, так как находили их традиции дремучими и неправдивыми. Много было разногласий между этими двумя сторонами армии, и всё это сильно не нравилось Марио, который надеялся создать сплочённое войско, защищенное от всех распрей вокруг социального положения. — Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось? — весело спросил Артём, поднимая голову. Из чащи послышалось однотонное кукование, не прекращающееся долгое время. — Второй век мерить пошла, — рассмеялся парень, сидящий напротив Дзюбы. Он был пригнан из самой дальней деревни, поэтому имел несколько отличный от других выговор и тембр голоса: немного акающий, резковатый на слух. — Кукушка, кукушка, а мне сколько? — поинтересовался Кокорин. Птица прокуковала один раз и вдруг замолкла. Крестьяне, широко распахнув глаза, взглянули на опешившего Сашу. Однако кукушка, помолчав столько, сколько потребовалось всем, чтобы поверить в близкую смерть товарища, словно как-то неуверенно продолжила свой счёт. — К чему бы это? — подумал Саша. У соседних костров начинали ложиться спать, и только кто-то всё ходил вдалеке, меряя поляну глухими шагами и изредка всхлипывая. Это был оружейник, который с самого первого дня пребывания здесь начал ужасно бояться смерти и, будто чувствуя её приближение, становился всё беспокойнее и беспокойнее. Ни раз его били соратники, чтобы тоски не нагонял, ни раз доставалось ему и от командования, считающего, что слабым душой солдатам в королевском войске не место. — А заведи-ка военную, — вдруг обратился к Кокорину носатый мужик, широкой ладонью прихватывая его за плечо. — Да спят все уже, чего орать? — хотел отказаться Саша, но мужик посмотрел на него так, что не осталось никаких слов. Он поднялся с земли, привлекая внимание не только расположившихся вокруг костра, но и стоявших у деревьев солдатов королевского отряда, а также других крестьян, находившихся поблизости и ещё не спавших.Когда мы были на войне, Когда мы были на войне, Там каждый думал о своей Любимой или о жене. Там каждый думал о своей Любимой или о жене. И я, конечно, думать мог, И я, конечно, думать мог, Когда на трубочку глядел, На голубой её дымок. Когда на трубочку глядел, На голубой её дымок.
Лица крестьян заметно веселели, некоторые даже поднимались с земли, хотя только устроились на ночлег. Они подходили к костру, от которого доносились слова задорной песни, пропитанной надеждой, и начинали подхватывать мотив. К середине песни над поляной уже слышался громкий, единый, разноголосый хор.Я только первой битвы жду, Я только первой битвы жду, Чтоб усмирить печаль свою И чтоб пресечь нашу вражду. Чтоб усмирить печаль свою И чтоб пресечь нашу вражду. Когда мы будем на войне, Когда мы будем на войне, Навстречу стрелам полечу На вороном своём коне. Навстречу стрелам полечу На вороном своём коне!
Солдаты королевского отряда посмеивались над крестьянским весельем, перекрикивали песню едкими фразами: — Откуда у тебя конь-то, дурак? Дед твой веками соху на своём горбу таскал! — Не, ну, ты погляди, орут так, что Кровавому, наверное, не спится! — Ой, он уж там беснуется! — Сейчас весь лес перебудите, юродивые! Но солдаты не могли перекричать слаженного единства голосов крестьян, веселившихся будто в последний раз, выплёскивающих всю радость в одну-единственную песню. Они никого вокруг не замечали, и если бы началось вражеское наступление, то и его бы не удостоили вниманием. Душа требовала крика такой силы, чтобы деревья сотрясались. Однако заканчивал песню Кокорин уже в одиночку, более того, полушёпотом, блестя глазами во мраке ночи.Но, видно, смерть не для меня. Да, видно, смерть не для меня. И снова конь мой вороной Меня выносит из огня. И снова конь мой вороной Меня выносит из огня. И снова конь мой вороной Меня выносит из огня... И снова конь мой вороной Меня выносит из огня!
Из шатра на звуки песни вышли даже Денис с Марио и Лёшей. Последний недовольно посмотрел на крестьян, едва скривив губы. — Если они нам врага под полночь накличут... — хмуро начал он. — Ваше Величество, — примирительным тоном обратился к нему Марио, широко улыбаясь. — Ну, что вы так? Завтра ведь многие из них не вернутся, пусть порадуются напоследок. Рядовым это необходимо. Они и в бой с песней пойдут, будьте уверены. — Действительно, ради последнего в жизни веселья можно подвергнуть всю армию опасности, — Лёша взметнул руки вверх, не соглашаясь с главнокомандующим, и ушёл обратно в шатёр. — Как он изменился, — тихо произнёс Денис, огорчённо помотав головой. Чем ближе был вражеский стан, тем всё больше Лёша выходил из себя, начинал вдруг беспричинно кричать на кого ни попадя, в том числе и на Гончаренко с Семаком. Называл их тщательно продуманные планы абсолютно бездарными, размахивал руками, яростно выплёвывая самые последние ругательства. Более того, Лёша был ужасно строг к своей части войска, от которой и без того осталась лишь жалкая кучка, успевшая покинуть Западное королевство. Он наказывал солдат за любую провинность, приказывал соблюдать режим, и если кто-то ослушивался его приказа, то за неповиновение тут же наступала расплата. Несколько дней назад Лёша услышал, как кто-то из его войска шёпотом рассказывал своему товарищу про армию Кровавого принца. Мол, лучше там, еды больше, условия не такие жестокие, да и по сравнению с их главнокомандующим у вражеского монарха есть причины издеваться над людьми. За такие речи Лёша выстроил всех своих солдат и приказал выйти вперёд тем, кто считает также. Осмелилось трое, а ещё четверо просто выглядели слишком подозрительно, поэтому король применил к ним самую жестокую меру наказания — смерть. — Поговорить бы с ним, — предложил Денис. — Иначе он своих до сражения не доведёт. — Я немного понимаю Алексея, — сказал Марио. — Он думал, что встретит своего брата, узнает, почему тот выбрал путь войны и мести, но всё оказалось совсем не так просто. Алексей не был готов к тому, что Кровавый принц уничтожит его страну. Денис тяжело вздохнул, надеясь, что к утру ситуация немного уляжется, и Лёша не станет рубить первого попавшегося на поле боя. Тем временем, крестьяне закончили петь и начали снова расходиться от костра. Около него остались только Артём и Саша. Кокорин знал, что сегодня не заснёт, слишком много мыслей витало в его голове перед завтрашним сражением. В конце концов, велик шанс, что ему придётся столкнуться с Пашей лицом к лицу. — Что с тобой, Саня? — спросил Дзюба, придвигаясь ближе. — Думы тяжёлые? — А то! Я ж раньше никого крупнее свиньи не убивал. — Говорят, там, в битве, оно само как-то приходит. Ну, умение. — Может и верно, — пожал плечами Кокорин. — Вот только не на всякого рука поднимется. Знаешь, есть тайна у меня одна. — Тайна? — Артём заметно оживился и приготовился слушать. Он знал, что друг молчать не станет, ведь завтра кого-нибудь из них могут убить, терять просто нечего. — Я говорил тебе, что родился в Северных землях. Друг у меня там был, близкий очень. Я ему все тайны свои доверял, всё рассказывал, он такой хороший был... Да семья у него, вот, как бы сказать, в общем, за принца выступала всегда. Другу моему дорогу во дворец они уже протоптали, в случае успешности переворота. А я, что? Мне одна дорога в те времена была — в бега, да подальше. Друг всё сделал, лишь бы меня не нашли, обещался за семьёй моей приглядеть, да только ясное дело, что не в его это силах. А тут вот, как вышло. Теперь встретиться можем. Что, если с ним столкнусь? Как мне его убить? — Тут я тебе не помощник, Саня. Тяжёлый случай, — покачал головой Артём. Потом полез куда-то под рубаху и вытащил серебряный крест, который отдал ему Игорь. — Что, всё со своей игрушкой носишься? — улыбнулся Кокорин так, словно не было этого непростого разговора про Пашу. — Я вот думаю, сбережёт или нет? Спросил тут у одного из наших, он сказал, что если от сердца отняли, то сбережёт. А я, дурак, даже не узнал, от сердца или нет. Вдруг это он так, случайно? Вдруг вообще обманул? — Он? Уж не Благородие ли? — А если и Благородие, тебе с этого, что? Знаешь, помалкивай, Саня, а то неизвестно, что мне ещё за это будет. Кокорин громко рассмеялся и вдруг заметил, как к костру неуверенно подошёл какой-то молодой человек. Лицо было смутно знакомым, кажется, он принадлежал отряду городских добровольцев, ещё доспехи у него были богатые и конь собственный. — Простите, нельзя ли с вами посидеть? — осторожно спросил он, будто двое крестьян могли прямо сейчас его зарубить. — Садись, что уж, — просто ответил Артём. — Откель взялся? И ночной гость, радостно улыбнувшись, принялся безостановочно про себя рассказывать. Он был сыном городского банкира, шёл уверенной походкой по стопам отца, уже накопил себе приличное состояние и недавно обзавёлся возлюбленной. Она — фрейлина во дворце Его Величества, даже танцевала с ним на балу. Перед войной он успел попросить руки у её матери, и та дала согласие, однако фрейлина засомневалась в серьёзности своего избранника. Тогда он и решил пойти на войну, чтобы вернуться с неё героем, совершив не один подвиг ради своей прекрасной дамы. — Вот заладил! — скривился Кокорин. — Любовь, подвиги, рыцари! Какой же ты дурак. — Почему? — удивился банкир. — Да, потому, что на смерть добровольцем вызвался. Слышал мудрость народную: «Не буди лихо, пока оно тихо?» Вот запомни, если не помрёшь, может, пригодится. — Сань, что ты грубо с человеком-то? — Артём пихнул друга в плечо. — Вообще, я бы ради любви тоже на подвиг пошёл. — Тьфу, и этот туда же! А то Благородие тебя после этой войны на руках носить будет. — Благородие? — заинтересованно спросил банкир. Артём со злостью толкнул Кокорина и встал с земли. — Ну, и куда ты пошёл? — спросил Саша. — Душно у костра сидеть с такой-то шайкой. Банкир удивлённо посмотрел вслед уходившему крестьянину, понимая, что что-то пошло не так. Он перевёл вопрошающий взгляд на Кокорина, но тот лишь буркнул неразборчиво и начал укладываться. Гостю ничего не оставалось, кроме как пойти к своему отряду. Ночь была темна и тиха, однако, утро выдалось холодным, ветреным, и крестьяне чуть не околели — спасли тлеющие угли костров, от которых ещё исходили остатки тепла. Войско собиралось в самом мрачном настроении. Постоянно слышались нецензурные выкрики — командиры были недовольны своими солдатами. Лёша вообще встал не с той ноги и первым же делом ударил по лицу своего оружейника, потому что он подал ему не ту часть доспехов. Нельзя сказать, что во вражеском стане настроения были более приподнятыми. Солдаты нехотя проверяли состояние оружия, снаряжали коней. Паша быстрыми шагами перемещался от одной группы воинов до другой, следя за тем, чтобы все занимались делом, а не находили лишний повод отдохнуть от военной службы. Мамаев встал ещё с рассветом, и с того момента постоянно находился в какой-то необъяснимой суете, нервозности. Несколько раз обратил на это внимание Антон, удивлённо глядя вслед удаляющемуся советнику, что-то энергично объясняющему на ходу группе пехотинцев. Сам король чувствовал странное желание не участвовать ни в каких сражениях, по крайней мере, сегодня. У него не было того ощущения своего превосходства над противником, не появлялось удовлетворение от осознания, что сегодня он встретится с настоящим войском, а не с жалкими жителями деревень, которые ничего серьёзнее топора в руках не держали. Единственный интерес для Антона представляло только столкновение с королём Западных земель. Уж если это не его отец, то кто же этот человек? К полудню разыгралась непогода, ветер колыхал вершины деревьев и пригибал траву к земле. На небе сходились грязно-серые облака, не дающие пробиться тёплому августовскому солнцу, которое могло бы согреть поляну, перед коей остановились два войска. Издалека Денис заметил чужие знамёна и флаги, а также темнеющую тучу пехотинцев и несколько конных отрядов, вооружённых до зубов. Наследный принц бросил короткий взгляд на Марио, отмечая, как изменился Фернандес, стоило только делу повернуть в сторону настоящей войны. Он не реагировал ни на что вокруг, был сосредоточен только на предстоящих часах сражения и крепко сжимал в кулаках поводья. И вдруг раздался какой-то крик. Вражеская армия начала приближаться слишком быстро, и Марио, удивлённый неожиданностью начала, отдал приказ о наступлении. План, который подготовили Гончаренко и Семак, был идеальным, продуманным до мелочей, учитывавшим даже совершенно невозможные вещи, но именно сильные порывы ветра, сбивающие полёт стрел, они не просчитали. Погода повела себя самым неожиданным образом, спутав карты обоих войск. Однако воины Антона оказались более устойчивыми к холодной волне ветра, ведь жили в горах, где практически никогда не было тепла и яркого солнца. Начался какой-то невиданный танец ветра и пламени, которое полыхало в глазах солдат, ожесточённо сражающихся друг с другом. Молниеносное нападение не получилось ни у одной из сторон, и им пришлось действовать одновременно. Лязг железа, гул выкриков и ржание коней смешались в настоящий ураган битвы. В воздухе витал едкий запах гари и крови. В запале сражения никто особо не смотрел по сторонам, поэтому не знал, насколько близко свои и как далеко чужие, надо ли продолжать бежать вперёд, и когда всё вообще закончится. Саша потерял Артёма ещё в первые минуты битвы. Кокорин, в принципе, не видел никого, кто сидел вчера с ними у костра или встречался ему во время переходов, и создавалось впечатление, будто он ушёл слишком далеко. Крестьянин оказался в ловушке, потому что, откуда ни возьмись, вдруг взялся вражеский пехотинец, надвигающийся на него с копьём. К счастью, это был довольно молодой воин, который, видимо, ещё не умел убивать без сожаления, поэтому он нанёс лишь кривой удар куда-то в бок и быстро покинул место краткой бойни. Саша лежал на траве, чувствуя нестерпимую боль. Не зря вчера кукушка замолчала — птица знала, что сегодня Кокорину придётся умереть. Он смотрел в небо, по которому медленно плыли тучи и вдруг заметил какую-то чёрную точку на сером фоне грязных облаков. Это был ворон. Символ приближающейся смерти. Саша улыбнулся и приоткрыл рот, из последних сил шепча:Полети в мою сторонку, Скажи маменьке моей, Ты скажи моей любезной, Что за Родину я пал... Калена стрела венчала Среди битвы роковой. Чую, смерть моя подходит... Чёрный ворон, весь я твой...
Сашина бабка говорила, что смерть похожа на темноту. Она наступает медленно и не сразу, однако потом становится значительно легче, поэтому темнота — это спасение. Саша ждал своего спасения, молил темноту поскорее укрыть его. Чьи-то тяжёлые руки легли Кокорину на плечи, вдалеке, будто сквозь пелену, слышались приглушённые голоса. И темнота, наконец, наступила... С неба начинал накрапывать мелкий, неприятный дождь. Правда, некоторые видели в нём своё счастье и великую удачу, ведь непогода может прервать битву. Ни одному из войск не будет преимуществом ливень, заливающий глаза, утяжеляющий одежду и мешающий коням мчаться вперёд. Денис видел, как Марио чёткими и продуманными заранее ударами лишал жизни каждого встречного вражеского солдата. Денис видел, как Лёша постоянно кого-то искал, по пути убивая пеших воинов, которые мешали ему так же, как назойливо жужжащие мухи в жаркий летний день. Денис видел, как его отряд отважно сражался, пока он стоял где-то в стороне, просто оценивая обстановку. Как бы глупо это не звучало, но Черышев не знал, что ему делать. Он читал не одну книгу, где подробно описывались битвы, великие кровопролитные сражения, но сейчас наследный принц замер на месте, думая, куда бы ему лучше направить коня, где помощь нужнее. Создавалось впечатление, будто он вообще лишний на этом поле. — Ваше Высочество, пятнадцать пали, трое ранены, — вдруг рядом с ним появился Андрей. — Не моё дело, но лучше бы отряду отойти. Там сейчас такое, вам бы не видеть... Но Денис его не дослушал, потому что, наконец, понял, где ему точно следует быть. Он дёрнул поводья и помчался в самую гущу сражения. Страшная картина предстала перед его глазами: кучи убитых врагов, рядовых крестьян из их королевства, раненые кони, надрывно ржущие и неестественно дёргающие головами, в попытках подняться на ноги. Кровь. Повсюду была кровь и человеческие крики, мольбы о помощи. Денис спешился, оглянувшись по сторонам. Видимо, сражение на этом участке уже закончилось, и все, кто был тут, просто истребили друг друга. Принц медленно шёл, опустив взгляд на примятую траву. — Ваше... Высочество, — лежащий рядовой неожиданно схватил Черышева за ногу, сиплым голосом пытаясь что-то до него донести. Денис вскрикнул и откинул руку солдата, быстро зашагав от него прочь. Тошнота подступала к горлу от увиденного. Это было выше сил молодого наследника, он не мог слышать эти стоны, видеть эти стеклянные глаза, устремлённые в небо. Кто-то из последних сил пытался подняться, но падал при первом же движении, кто-то молча ждал смерти. Среди тяжело раненых Денис нашёл оружейника, который весь поход плакал по ночам и которого постоянно били командиры за слабохарактерность. Лицо оружейника и сейчас было мокрым от слёз, а на груди зияла ужасная рана. Денис не знал, почему остановился около него, внимательно глядя в глаза, как оказалось, совсем молодого парня, лет пятнадцати. — П-простите... — прошептал тот, извиняясь за свои слёзы. Черышев присел рядом с ним, понимая, что через считанные мгновения душа оружейника отойдёт к небесам, и почему-то в памяти принца всплыли строки:Я ухожу к отверженным селеньям, Я ухожу сквозь вековечный сон, Я ухожу к погибшим поколеньям. Древней меня лишь вечные созданья, И с вечностью пребуду наравне. Входящие, оставьте упованья!
Оружейник еле заметно улыбнулся и силился сказать что-то, напоминающее слово «красиво», но смерть пришла за ним именно в этот момент. Глаза вмиг стали стеклянными, неживыми, но в них будто растворилась целая вечность. Денис провёл рукой по лицу оружейника, опуская его веки... Первое сражение не определило исход войны. Войско Южного королевства потеряло несколько сотен убитыми, восемьдесят человек были ранены, а трое попали в плен. План Гончаренко и Семака не сработал, пришлось отступить в сторону леса. Теперь Северные земли ещё на несколько вёрст приблизились к Югу. Антон впервые не радовался маленькой победе, потому что не чувствовал чёткого окончания битвы. Будто они поставили всего лишь запятую, объявили краткое перемирие и оставили продолжение до лучших времён. Лёша всё ещё решительно собирался биться до последнего, пока не извёл бы всех своих солдат, поэтому настаивал на продолжении сражения, однако, ему отказали. Денис чувствовал свою бесполезность на войне и не мог выкинуть из головы поле, усеянное трупами. Марио задумчиво рассуждал сам с собой об ошибках, допущенных сегодня. Впереди была пугающая неизвестность, не несущая с собой ничего хорошего.Солнце моё, взгляни на меня! Моя ладонь превратилась в кулак. И, если есть порох, дай огня. Вот так!