Почувствуешь в воздухе Нездешние отзвуки, Увидишь сквозь морок лжи Судьбы миражи. Где руки сплетаются, Где губы прощаются, И в синий рассветный лёт Нас небо зовёт.
— Чёрт бы побрал эту войну! — зло бурчал себе под нос уже позабытый всеми банкир, закидывая седло на коня. — Отец чуть ли не всё состояние за эту кобылу отдал, а она взяла и издохла. Теперь, чёрт знает, на чём ездить придётся! — Чего ругаешься, служивый? — спросил Кокорин, облокотившийся на ствол дерева. Банкир устремил на него презрительный взгляд, давая понять, что крестьянину не стоит лезть, куда не просили. Однако Саше было слишком скучно, да и переключить внимание на что-нибудь требовалось. Всю прошлую ночь он не спал, сидя у догоравшего костра и смотря на тлеющие угли, пока остальные товарищи, накрывшись тулупами, ибо стало подмерзать, храпели чуть ли не на весь лес. Саша не мог выкинуть из головы страшную казнь, перед его глазами снова был Яшка, а в ушах до сих пор звучали слова песни. Кокорин зарёкся с того дня больше не петь. — Может, помощь нужна? — глядя, с каким трудом банкир пытался забросить седло, предложил крестьянин. — Отвяжись. Откуда ты вообще появился? — Ну, родился я в Северных землях, а ныне в одной из деревень Южного королевства свой век доживаю, — улыбнулся Саша. — Да как ты коня седлаешь, дурак? Это тебе не мешок картошки закинуть. А ну, отойди! Не говоря больше ни слова, Саша оттеснил банкира, вырвал у него из рук седло и принялся прилаживать его коню. — Умный какой выискался! — язвительно произнёс городской. — Я до сего дня сёдел никогда в глаза не видел. У нас, в столице, кони без надобности, если ты не ямщик. — А ты у нас, кто? — Я сын банкира. У меня, между прочим, состояние... — Нашёл, чем хвалиться на войне! — рассмеялся Саша, отходя от лошади. — Тут твои навыки никому не сгодятся. Постой, банкиров сын, говоришь? Да не тот ли ты, с которым мы перед первой битвой у костра сидели? Эх, давно же то было. И чего я тебя всё это время не примечал? — А я не высовывался особо, всё у кобылы своей прыгал. Нет, ты только посуди, отец за неё чуть ли не все деньги отдал, такую амуницию ей справил, что ни у одного знатного вельможи не найдёшь! Так она взяла и издохла. — Отчего же? Не может быть, чтоб просто так. — Да, черти её знают. Я в кобылах не смыслю, мне в городе не до них было, — банкир осмотрел своего нового коня. — Вот, погляди! Люди говорят, мол, на нём ещё вчера командир один сидел. И угораздило же меня на лошадь из-под мёртвого пересесть! Смотри у меня, — погрозил он кулаком коню. — До конца войны, чтоб меня возил. Кокорин усмехнулся, оглядывая банкира с ног до головы. С их последней встречи тот нисколько не поменялся: всё те же богатые доспехи, всё те же манеры с претензией на дворцовые замашки, даже взгляд всё тот же — наивный до самой глубины души. Будто и не был он на войне ни разу, будто смерти не видел. Саша думал, что банкир поймёт всю глупость своего решения записаться в городские добровольцы и пойти с королевской армией, но ошибся. Кажется, этот человек был гораздо мужественнее, чем можно о нём судить. — Слушай, банкир, а имя у тебя вообще, как? Имеется? — поинтересовался Кокорин, вспомнив, что тогда у костра никто никому не представился. — Конечно. Как человеку без имени быть? Панкрат я. — Панкрат... Будем знакомы, Саня, — крестьянин протянул городскому свою широкую руку, ладонь которой была покрыта мелкими грубыми рубцами. — Скажи мне, Панкрат, а ты хоть в одном сражении участвовал? Ты к какому отряду причислен? — Да ко второму, будь он проклят. Вчера у нас командира убили, вот теперь к седьмому прилепили. Это ж там командует твой товарищ? — Артём, — кивнул Саша. — Эх, и страшная же битва была вчера, я уж думал, головы меня лишат. Нет, ты посуди, людей — тьма, повсюду кони, аж земля от их топота трясётся, ни черта не видно, крики, оры. Жуть, одним словом. Ан нет, уберёг меня Господь от гибели, хвала ему! — Панкрат перекрестился. — Вот я тут письмецо своей возлюбленной написал даже, чтоб потрясение своё ей пересказать. Да только гонцов мы уже давно не посылаем, не знаю, как доставить теперь. Хоть самому езжай! — Это ты верно сказал. Связи у нас с королевством никакой ни стало, — Кокорин покачал головой. — Не могу понять только, хорошо али плохо это? К говорившим приблизилось ещё двое солдат. Один держал в руках полено, как видно, только срубленное, второй тащил на спине охапку хвороста. — Чего прохлаждаемся? — спросил тот, что с поленом, у Саши. — Наши там, не разгибаясь, деревья рубят, да ветки ломают, а этот языком чешет! — А ты мне в рот не заглядывай, — усмехнулся Кокорин. — У меня и топора-то при себе не имеется, рубить нечем. Солдат покачал головой, сурово сдвинув брови. Пробурчав что-то себе под нос, он с товарищем отправился в сторону костров. — Саня, хорош в небо плевать! — вдруг послышался голос Артёма. — Нет, ты глянь, дал приказ, ушёл на собрание, а ты всё там же. Кокорин, ты мне друг, но не наглей. — Ой, да что вы привязались ко мне со своими дровами? Весь лес перерубить надумали? Там и без меня работников с две деревни. — Лишние руки всегда к месту. Давай иди. — У меня потрясение, а тут дрова. Минуту с соратником поговорить уж нельзя, — начал причитать Саша, удаляясь от банкира. Под гнев Дзюбы попадать не хотелось, ведь тот мог и по шее дать за неповиновение. Это Кокорин ещё со своей деревенской жизни усвоил, когда однажды в доме не прибрал, пока Артём был на полях. А время тогда подходило к празднику, нельзя было среди мусора встречать. Три дня в войске царило спокойствие и благодать, будто не солдатский лагерь в лесу стоял, а крестьяне на покос всем поселением съехались. Костры горели до ночи, не умолкали разговоры, повсюду пахло варившейся в котлах кашей. Люди бродили от одной группки земляков до другой, травили старые шутки. Быстро забылись страшнейшие сражения, казнь тех, с кем один хлеб когда-то делили, тоска тоже пропала. — Как пить дать говорю, скоро в родные края вернёмся! — клялся мужик со шрамом на всю правую щёку и бил себя кулаком в грудь. — Вон, настроения какие пошли, глядите. Кровавый больно не докучает уж. Верное дело, мужики, скоро баб своих увидим, детишек приласкаем. — Ну, не язык, а чистое помело у тебя! — отвечали ему соседи по костру. Северное войско, действительно, уже три дня не предпринимало никаких попыток напасть на спокойный, весёлый лагерь своего врага, пока он был ослеплён беспричинной радостью и надеждами на грядущие перемены. Казалось, лучшего времени просто быть не могло, но Антон чего-то ждал. Он проводил бесполезные встречи с Аскаром, отдалённо затрагивая будущее наступление, для которого просто не пришёл час. Паша подозрительно смотрел на короля, не понимая, к чему им лишнее промедление, если всё готово, да и сам Антон обещал наступление ещё два дня назад. Он даже собрал солдат, осмотрел их снаряжение, узнал, сколько припасов и обозов, количество раненых, а потом распустил всех обратно по шатрам, даже не объяснившись. Впрочем, монарха редко можно было понять. Успокоив себя этим, Паша отошёл в сторону, решив провести эти спокойные дни в своих заботах, коих накопилось уже немало. — И чего у них всё так тихо? — спросил Артём у Саши, когда на поляну легла ночь четвёртого дня. — Часовые доносят, будто враг вообще никак не шевелится. — А нам плохо от этого? Меня как-то в бой пока не тянет, ещё пожить хочется. — Да вот вчера на собрании один командир, кажется, десятого отряда предлагал самим устроить наступление. Никто не согласился, мол, мы в этой войне не активная сторона. Чёрт его знает, что они имели в виду, но Марио, Его Высочество, Его Величество и прочие думают, что нам просто сидеть на месте надо и земли чужие оборонять. «Мы противника извести должны, раз в наступление у нас не получается», — вот, как Марио сказал. Это ему стратеги, говорят, нашептали. Нашлись тоже умельцы, ни один план ещё нас к победе не привёл, а всё чего-то копошатся... — Слушай, Тём, — перебил друга Саша. — Ты как командиром стал, так я от тебя ничего, окромя этой войны треклятой и не слышу. Тошно аж. Война и так повсюду, спасу от неё нет, так хоть ты не докучай. Али поговорить нам уже не о чем? Давай хоть о былом вспомним. — Чего о нём вспоминать? — вздохнул Артём. — Тогда уж лучше молчи, если вспоминать неохота. Лишь бы не про войну. — Что ты на войну эту взъелся? Тошно тебе, гляди. Саня, стряслось у тебя чего? Странный ты ходишь какой-то. — Да, стряслось, — нехотя ответил Кокорин, глазами на простор, из-за леса видневшийся, поглядывая. — Тяжело у меня третий день на сердце, спать не могу. Как глаза закрою, так мысли все к той казни обращаются, будто это я Яшку убил. Уж и Богу молился, уж и в работу ударялся, а всё равно жизни нет, хоть топись. — Это со всеми бывает, — Артём приобнял друга за плечи. — Я, помнится, когда первого врага убил, так тоже, знаешь, спать не мог дней пять. А потом сон сам свалил, и прошло всё как-то сразу. Знаешь, сейчас думать о том, кто кого убил, не время и не место. Сейчас лучше вообще лишний раз не думать. — Да у меня не только поэтому сердце ноет, — покачал головой Саша. — Чувствую, неладное грядёт. Вот только, на нас ли, на кого другого? Понять не могу, да и не хочется. Артём молчал, смотря туда же, куда и друг. Вдалеке виднелся вражеский лагерь, верхушки их походных шатров и знамя, чуть покачивающееся при малейшем дуновении ночного прохладного ветра, от которого кожа покрывалась мурашками. Не только Кокорин чувствовал приближение беды, ведь слишком странным казалось всё веселье, затянувшееся на несколько дней, не вписывалось оно в будни войны. Крестьяне гуляли, как в последний раз, даже несколько раз открывали бутыли со спиртом, дабы помянуть павших, отблагодарить Бога, что до сего дня жизнь сохранил, да выпить за здоровье оставленной в деревне или городе родни. В шатре Лёши догорала свеча, а сам он ещё не ложился спать, нервно ходя из угла в угол, о чём-то тяжело думая. Федя, лёжа на боку, следил за его движениями, но спрашивать ничего не решался. Надо будет — сам расскажет, а если снова промолчит, значит, дело не для чужих ушей. — Ты ещё не спишь? — вдруг поинтересовался король у советника. — Чего так? — Ты не рядом, вот и не сплю. — Слушай, Федя, я подумал кое-о-чём, — неуверенно начал монарх, присаживаясь на край настила. — Во дворец тебе возвращаться надо. — Ты это с того момента, как я приехал, говоришь. Знаешь же, что не вернусь, мне там больше делать нечего. — Тебе тут делать нечего. Ты же сам видел, что здесь творится. Я боюсь, что ты погибнешь как-нибудь случайно, мало ли вдруг. Пожалуйста, Федь, вернись во дворец, — Лёша сильно сжал ладонь Смолова в своей, просяще смотря ему прямо в глаза. — Да и за Юрием Палычем приглядывать надо, он там один остался. Может, ему опять плохо. Советник усмехнулся. Кто его меньше всего волновал, так это старый монах. Он о нём и не вспомнил ни разу с того момента, как принял решение отправиться на фронт. — Не знаю даже, — протянул Федя, на спину откидываясь. — Я сюда ради тебя приехал, а ты теперь обратно гонишь. — Я понимаю, но так будет лучше. Во дворце спокойнее, там ты точно не сможешь погибнуть. Я за тебя волнуюсь очень. — Ну, хорошо. Только, если так тебе хочется, — согласился Смолов. — И когда мне уезжать? — Утром. — Ничего себе. Я думал тут ещё денёк побыть. — Времени нет, может, на нас опять нападут завтра. Тебе бы и сейчас в дорогу отправиться, пока всё тихо, только я тебя не пущу, — вдруг улыбнулся Лёша, ложась рядом и кладя голову Феде на плечо. Некоторое время они молча лежали, изредка посматривая друг на друга, а потом Смолов не вытерпел, первым потянул на себя Лёшу, вовлекая его в поцелуй. Уж если прощаться, то только так. С рассветом, когда почти все солдаты ещё досматривали счастливые и беззаботные сны, советник собирался в дорогу. Король стоял рядом с ним, внимательно следя за каждым движением, стараясь запомнить Федю таким, каким он был в данный момент. Что-то нехорошее ворочалось на душе у Лёши, чувствовал он, что их вчерашняя ночь могла быть последней в этой жизни. — Ну, может, хоть обнимешь на прощание? — спросил Смолов, поворачиваясь к королю. — Люди тут, неудобно. — Да спят они ещё, не бойся, — и снова первым начал своего возлюбленного целовать, потому что тоже боялся. Признаваться себе не хотел даже, но всё равно страх какой-то потаённый ощущал. Рядом послышалось тактичное покашливание, взгляды короля и советника переметнулись на Дзюбу, мявшегося поблизости. Он чесал затылок, упорно смотря себе под ноги, дабы никого не смущать. — И? — спросил Федя, многозначительно кивая. — Слушай, ты же во дворец едешь, да? — издалека начал Артём полушёпотом, ведь не хотел, чтобы кто-нибудь его просьбу расслышал. — Я грамоту не сильно понимаю, знаешь, так бы написал пару слов... — Быстрее давай, мне в дорогу пора. — В общем, если Игоря, советника королевского, встретишь, передай ему, что Артём, мол, жив-здоров, даже не ранен, отрядом командует. — Хорошо, передам, — как-то подозрительно заулыбался Федя, чуть хмыкнув. — Постой, ещё скажи ему, что крест спасает. — Ладно, — Смолов стал садиться на коня, как вдруг к нему подбежал какой-то солдат, протягивая бумажку, сложенную квадратом. — Это ещё, что? Нашли тоже посыльного! Может, остальному войску тоже чего-нибудь угодно? — громко крикнул он, обращаясь к спящим воинам. — Это для Кристины. Она фрейлина во дворце Его Величества, самая красивая девушка во всём Южном королевстве! — говорил банкир, насильно впихивая в руку Феди своё письмо. Советник грубо вырвал лист, кивнул на прощание Лёше и шагом направил свою лошадь в сторону границы. Король долго смотрел ему вслед, и только Артём, случайно взглянув на монарха, заметил, как по щеке того катилась одинокая слеза...***
Дороги забытые, Дорогие разбитые Ложатся под стук копыт, И сердце спешит. И ветры попутные Не связаны путами, И утро не станет ждать. Нельзя опоздать...
Итак, Федя возвращался в Южное королевство. Ещё в тот момент, когда он проезжал приграничные деревни, ему показалось, будто на него смотрели все оставшиеся там жители, да так презрительно, словно он враг какой-то. Смолов успокаивал себя тем, что это просто глупые навязчивые мысли, на самом деле, всем абсолютно плевать на него и его возвращение. Тем не менее, в столице его чувство только усилилось, и тут не помогли уже никакие уговоры. Федя был уверен, что в каждом взгляде горожан читалась насмешка. «Надо же, приехал. Не выдержал войны?» — будто с издёвкой спрашивали они. А ведь это советник ещё к дворцу не приблизился. За пять дней его отсутствия ничего в королевстве не изменилось, даже тень паники не затронула быт жителей. Впрочем, глупо было этому удивляться, ведь новостей с полей сражения совершенно не поступало. Люди питались слухами, да вымыслами, передаваемыми из уст в уста и возносившимися до уровня единственной правды. В конце концов, быть может, что-то из придуманного могло случайно совпасть с действительным. — А, кухаркин сын, решил вернуться? — послышалось откуда-то сбоку. Федя вздрогнул и чуть не упал с лошади, когда его взгляд встретился со взглядом Юрия Палыча, совершающего утреннюю прогулку вокруг дворца. Монах сурово сдвинул брови, упёр руки в бока и немного наклонился вперёд, как бы наступая на советника. — Что, как война? — Не вашего ума дело. Раз интересно, сами туда и езжайте, — фыркнул Смолов, спрыгивая на землю. — Эй, конюх, коня моего покорми! Торопись давай, чего рот раззявил? — Ты мне не указ, — пожал плечами конюх, лениво отрывая свою спину от стены конюшни. — Я другим господам службу несу. В сопровождении Юрия Палыча Феде пришлось начать поиски Игоря и Кристины, для которых были хорошие новости. В одном из коридоров дворца на советника вылетел Саша Головин, перемазанный краской. Он тут же начал быстро тарахтеть, выражая свою радость по поводу прибытия герцога, задал тысячу вопросов о короле и о том, когда их страна будет освобождена, а то сидеть в чужом дворце уже надоело. Федя не успевал открывать рот, чтобы ответить на какой-нибудь вопрос, как художник уже выдавал следующий. Советник еле сдержался, чтобы не отправить Головина куда-нибудь подальше. Он обещал обо всём ему рассказать по порядку, когда выполнит несколько поручений. На счастье Смолова, буквально в ту же секунду за Сашей пришёл придворный художник Черышевых, Александр, посылавший своего юного ученика за новым холстом уже полчаса назад. Александр сразу заметил в молодом художнике из Западного королевства талант, удивившись тому результату, которого Саша достиг самостоятельно. Однако талант необходимо развивать, и Александр взялся учить Головина, пока у них было на это время. Каждый день они проводили в мастерской, занимаясь основами художественного ремесла, коих Саша, как выяснилось, не знал. Иногда они делали перерывы, садясь перед большим окном мастерской, на котором не было штор, и рассматривали небо над королевством, обожаемое Александром. Головин даже решил подарить своему учителю картину, где будет только небо, солнце и немного облаков. Каким-то чудом Кристина сама вышла к Феде, чему он был бесконечно рад, ведь искать фрейлину по всему дворцу он не собирался. — Это от Панкрата? — с надеждой спросила она, принимая письмо. — Откуда мне знать? Подошёл какой-то солдат, сказал, чтобы тебе отдал. — Это точно от него! Почерк его! — заверещала на весь дворец фрейлина, подпрыгивая от радости. Она тут же порывисто обняла Смолова, благодаря его за доставленное послание. — Послушай только, как он пишет! — и весь свой путь в поисках Игоря Федя и Юрий Палыч были обречены слушать девичьи восторги, а также отрывки из письма банкира, сравнивавшего свою возлюбленную то с солнцем, то со звёздами. — Убейте меня, — прошептал советник, поднимая глаза к потолку. Удивительно, но монах в данный момент полностью разделял его настроения. Очевидно, сегодня день был счастливым для Смолова, потому что в тот же момент из кабинета короля вышел Игорь, услышавший звонкий голос Кристины. Акинфеев хотел попросить её быть чуточку тише, ибо Его Величество сейчас думал над изданием нового указа для жителей деревни. Каково же было его удивление, когда в коридоре он обнаружил не только фрейлину, но и её случайных путников. — Господь Бог смилостивился! — вскинув руки, произнёс Федя. — Игорь, у меня есть прекрасные вести для тебя. — С каких пор мы стали говорить на равных? — полушёпотом спросил у самого себя Акинфеев, несколько недоумевая. — В общем, некий Артём просил передать, что с ним всё хорошо, жив-здоров, не ранен, командует отрядом. А ещё его спасает крест. Буду честен, я абсолютно ничего из этого бреда не понял, но, надеюсь, тебя это вполне обрадует... Впрочем, я уже это вижу. Игорь действительно непроизвольно улыбался, счастливым взглядом смотря на окружающих. Кристина, которая, наверное, впервые видела своего друга таким, тут же побежала к нему обниматься. Пока фрейлина перекинула всё своё внимание на советника, Федя и Юрий Палыч могли спокойно уйти, что они и сделали, ведь грех терять такую возможность. — Куда же вы пропадали на столько дней, Фёдор? — спросил Дмитрий во время обеда, в котором участвовали все приближённые к нему люди, в том числе иностранные гости. Таковы были порядки Южного королевства. — Я ездил к Его Величеству. Знаете, там, на фронте, дела идут так себе... Смолов договорить не успел, поскольку его ногу пнул Игорь, всем своим видом показывая, что тему войны поднимать нельзя. Сам король презрительно скривил губы, когда услышал слово «фронт». Оставшееся время обеда проходило в полном молчании, только шаги слуг, подносивших новые блюда и салфетки, гулко разносились по залу. — В чём дело? — обратился к Игорю Федя сразу по окончании трапезы. — Что я не так сказал? — Отойдём, — советник потащил его за рукав в другой коридор — подальше от кабинета Его Величества. — У нас запрещены любые разговоры о войне, — Акинфеев беспрестанно оглядывался по сторонам и всю информацию доносил шёпотом, видимо, опасаясь, что его могут услышать. — Нельзя вспоминать о войске, фронте, боевых действиях, особенно нельзя упоминать сына Его Величества в этом контексте. Любая новость подобного характера может нанести вред здоровью Его Величества. В последнее время оно и так значительно ослабло, каждое утро к нему приходят лекари, и каждый вечер он пьёт лечебный раствор. Правда, это мало ему помогает. В общем, наша задача сейчас оградить Его Величество от любых неприятных событий. — А если он потом всё равно узнает? — Не узнает. Пока я слежу за этим, он ничего не узнает, — Игорь вздохнул и снова потащил Федю куда-то, только на сей раз в свои покои. — А сейчас мне бы хотелось услышать о том, что происходит на фронте. Теперь Смолов понимал, почему в городе никто не знает о проблемах армии, почему никто не беспокоится и не впадает в панику, почему люди живут лишь слухами. Здесь пытались не обращать на это внимание, чтобы не отягощать себя лишними переживаниями. Какой умный ход! В столице царила тишь и благодать, казалось, никто и не задумывался о том, что многие мужчины покинули свои дома. Впрочем, в дальних деревнях жизнь мало чем отличалась, хотя там призвали всех крестьян, способных сражаться. Люди были заняты другими делами в надежде, что страх и ужас войны обойдёт их стороной.***
Ты вышел из холода, Из вечного голода, Из горной железной тьмы, Из древней тюрьмы... Из сумрака Севера. Соцветием клевера, Последней весны росток, Плетётся венок.
Антон бесцельно бродил по лагерю, постоянно смотря на небо, где собирались дождевые тучи. Никто не понимал, чего ждал король, ведь всё давно было готово к походу и войско могло выступить в любую минуту. Несколько раз тему будущего наступления затрагивал Аскар, но на все его предложения и вопросы монарх отмахивался, говоря, что им некуда торопиться. Потом Антона пытался вразумить Паша, однако, никакого внятного ответа он не получил. В общем, армия находилась в состоянии тягучего ожидания, которое понемногу начинало надоедать всем. — Ваше Величество, послушайте, в чём смысл нашего промедления? Я понимаю, что у вас может не быть настроения для походов, но это война, в конце концов! Сколько можно?! — Мамаев буквально бежал к королю, размахивая руками. Подул ветер, заглушивший часть слов советника, однако, Антон повернулся к нему и чуть заметно кивнул головой в сторону, показывая, что им требуется отойти от лагеря на какое-то расстояние. Паша фыркнул, не понимая, к чему эта загадочность. — Аскар говорил, что часть его войска оставлена в Восточных землях. Он сказал, что это часть его великого плана. — Я помню об этом, Ваше Величество, — очередной порыв холодного ветра заставил Мамаева поёжиться и натянуть на голову капюшон плаща. — Он не хочет заманить войско Юга вглубь страны и окружить его, он хочет заманить в эту ловушку нас. Знаешь, почему он так торопил меня с этим наступлением? Ведь он и тебя просил настаивать на этом, верно? — Верно, Ваше Величество. Но я вижу в его поспешности лишь стратегический замысел. Всегда удобнее вести войну на чужой территории. — Именно так, Паша. Вот только Аскар прекрасно понимает, что мы можем разгромить Юг и без его замечательных воинов. Он отдал приказ тем, кто остался в королевстве, начать наступление на Юг в тот же день, в который должны были начать его мы. Да, мы будем делать вид, что хотим окружить южан, но, когда они будут уничтожены, мы никуда не денемся. Мы останемся внутри этого круга, и нас всех убьют. — Это звучит разумно, Ваше Величество, но чего вы добились, не пустив нас в наступление одновременно с восточными солдатами? Даже, если они сейчас вступили на земли Южного королевства, они всё равно двигаются навстречу нам, значит, мы так и так окажемся внутри этого круга. — Отнюдь, — улыбнулся Антон. — Ты недооцениваешь жителей Юга, они будут сражаться за свои земли до последнего. Я видел воинов Востока в бою. Это просто бывшие кочевники, которые не способны оказать большого сопротивления мечам и доспехам, ведь у них есть только стрелы и несколько клинков. Восток настолько отстал в своём развитии, что жители деревень вполне могут с ними справиться. Возможно, не полностью их уничтожат, но сильно ослабят. — Вы хотите сказать, что нас защитят от окружения южане? — удивился Паша. — Не совсем так, но ты улавливаешь ход моих мыслей. В любом случае, часть армии Аскара не придёт к нам в том виде, в котором он ожидает. А мы, в свою очередь, должны как можно дольше задерживаться в приграничных деревнях, иногда даже отступая назад. — Вы собираетесь приманить войско Аскара? — Антон кивнул. Мамаев не понимал, в чём смысл гениального плана короля. Вероятность того, что они останутся живы, была существенно мала, поскольку должны создаться просто идеальнейшие условия, чтобы задумка сработала. Антон провёл ладонью по траве, заметив вдруг маленький цветок клевера, выделяющийся ярко-розовыми лепестками на фоне зелёного моря. Монарх сорвал его, поднеся поближе к глазам и внимательно рассматривая. — Кроме того, пока мы будем топтаться на границе Южного королевства, я убью Аскара. — Вы? — А кто же ещё? — усмехнулся Антон. Улыбка почти мгновенно пропала с его лица, и, как показалось Паше, глаза потемнели. Король смял цветок в ладони, после чего выбросил куда-то в траву. — Я отравлю его. Или зарежу. Я пока не решил. Собери войско, выступим сегодня, чтобы не вызывать лишних подозрений. Солдаты, кажется, восприняли подготовку к новому сражению с воодушевлением. Они ждали этого приказа и надеялись, что в скором времени им будет позволено разгромить несколько деревень Юга. В конце концов, постоянное сидение посреди поля надоедало, а о нескольких полноценных ночах сна воины мечтали, как о празднике. Разумеется, они также предвкушали, сколько еды им удастся добыть у местных крестьян и сколько женщин испробовать. — Бравые воины, — по традиции обратился к ним Антон. — Я вижу ваше желание погулять в Южных землях. Это случится сегодня или завтра, но никак не позднее, могу вам обещать. Вам выпала великая честь участвовать в самом крупном наступлении за всю историю этой войны, так что не посрамите Северное королевство! За вашу преданность делу, за вашу самоотверженность и неизмеримую храбрость я дам вам право своевольничать в чужих землях, подобно тому, как вы делали это здесь. Всё в вашем распоряжении, ведь вы победители! А победителей не судят, насколько мне известно. Радостный гомон послышался отовсюду. Солдаты кричали: «Слава Вашему Величеству! Да здравствует король!», а Антон улыбался, поглядывая на Аскара, почтительно склонившего голову. Монарх знал, что правитель Востока нисколько не хочет выказать ему своё расположение и доказать верность, он снова играл на публику, которая сейчас ликовала. Спустя час объединённая армия под командованием Марио была обращена в бегство и неминуемо отступила на территорию Южного королевства...