Семь грехов на пути героя

Изуку все еще не понимал. Ничего не понимал. Вернувшийся Каччан был мрачнее дюжины штормовых туч вместе взятых и метал молнии из глаз подобно им же, стоило Изуку лишь заикнуться о Сарумэ-сан. Он благополучно не стал развивать тему, на время отбросив неудобные мысли. Каяма-сэнсэй сказала, что директор Незу и учителя уже ждут их. Перед самой дверью он сглотнул и украдкой бросил бросил взгляд на непривычно молчаливого Каччана. Так не должно быть. Это настораживало. Рядом неуверенно с ноги на ногу переминались ребята, помогавшие Айзаве-сэнсэю меньше получаса назад доставать Сарумэ-сан из-под земли. Через секунду тишины им разрешили войти. Каччан открыл дверь с таким видом, будто по ту сторону находились не учителя, а злодеи, которых он собирался взорвать. И Каччан был смертельно серьезен. Изуку поторопился протиснуться следом. Ничем хорошим это кончится не могло. Сарумэ-сан лежала без сознания в углу, в комьях земли, пыли и лентах Айзавы-сэнсэя. Она выглядела… умиротворенно, будто не она только что стала причиной перевода школы на осадное положение. Изуку много читал про знаменитую систему безопасности Юэй. Лучшая геройская школа использовала технологии, аналогичные защите Тартара, хотя и куда более упрощенные. Неудивительно, что учителя периодически косились на девушку со здравой долей опасения. Учитывая, что в последний раз, когда школу пришлось переводить на осадное положение, случился прорыв прессы с всеобщей паникой, и кто-то раскурочил главные ворота до основания. — Джиро-сан, Кода-кун, Ашидо-сан. Спасибо за вашу помощь. Мы не задержим вас надолго, только зададим несколько вопросов, если вы будете так любезны на них ответить. Одноклассники вразнобой закивали. По их напряженным позам и нервным мелким движениям Изуку ясно видел, насколько они хотели оказаться где-нибудь подальше. Ашидо бросила на него и Каччана быстрый сочувствующий взгляд. Очевидно, «только несколько вопросов» их не касались. Вопросы директора были… эксцентричными, за неимением другого определения. Он не пытался узнать факты, он спрашивал об ощущениях. Изуку это смущало почти так же сильно, как тихий Каччан, но, может, директор не хотел, чтобы подробности этого случая покинули стены кабинета, поэтому решил оставить его и Каччана, как более осведомленных, на потом, когда Джиро, Кода и Ашидо уйдут? Но вопросы про то, что ребята чувствовали, а не видели, были тревожным знаком. Изуку услышал и увидел достаточно, чтобы сложить два и два. Особенно если брать во внимание тот недавний престранный полусон-полувидение, который он сначала принял за бред перетруждённых сознания и тела. Но… Но если он действительно видел то, что видел, то Сарумэ-сан… О-о-о, у него начинала болеть голова от тяжести выводов, если он был прав. Единственной малюсенькой хорошей новостью при таком раскладе было то, что он хотя бы понял, почему директор оставил его здесь вместе с Каччаном. Если в том кратком мгновении тумана и сна он краем глаза усмотрел настоящую Сарумэ-сан, то она каким-то невероятным образом была связана с силой Одного-За-Всех. Что заставляло его голову кружиться, а колени — подкашиваться. …Возможно, позже он расскажет Всемогущему о своем шокирующем открытии. Может, этому есть разумное объяснение. Изуку настолько отвлекся от реальности, что пропустил исчезновение ребят. Очнулся, только когда за ними, Гончим Псом и Кровавым Королем захлопнулась дверь. В помещении остались бессознательная Сарумэ-сан, Всемогущий, Айзава-сэнсэй, директор и они с Бакуго. О, это уже не походило на рядовой опрос учеников. Изуку практически кожей чуял, что разговор с ними будет куда длиннее. …А еще из всех них про Один-За-Всех не знал только Айзава-сэнсэй. Совершенно лишняя, неуместная мысль, но Изуку все равно застыл. Если… Если Сарумэ-сан имела отношение к Одному-За-Всех и директор знал про секрет Всемогущего, то…. О-о-о, все так запутанно. И пугало. Потому что Один-За-Всех — родственная причуда Всех-За-Одного. И раз директор расспрашивал ребят только о том, что они ощущали, то он знал заранее, что Сарумэ-сан как-то замешана в этом. Конечно, тогда в Камино злодей и сказал что-то про «Тринадцатую», но не может же быть… О. Изуку почувствовал подступающую к горлу тошноту. Нет, вполне может. Очень даже может. Конечно, тогда их попросили забыть об этом, и полиция максимально засекретила всю информацию про случай в Камино, включая личность Все-За-Одного, настоящего имени которого не знал даже Всемогущий, но… Сарумэ-сан назвала себя «Тринадцатой». Так же ее называл и Все-За-Одного. И Изуку не хотел даже думать, что это прозвище может значить. Комок в горле стал еще больше, зрение немного оплыло по краям. Разум без его разрешения и ведома продолжил логическую цепочку. Изуку дикими глазами посмотрел на хмурого Каччана, который тоже был в Камино и который первым оттащил его от Сарумэ-сан, едва она начала вести себя странно. Тревога и это ужасное подташнивающее чувство сплелись воедино. — Ты знал?! Каччан мрачно на него зыркнул, не затрудняясь очевидным ответом, и сложив руки на груди. Костяшки его пальцев побелели, дым взвился из-под ладоней. Изуку едва удержал себя от того, чтобы не отшатнуться по въевшейся под кожу привычке. Каччан сверлил его тяжелым взглядом пару секунд, потом развернулся к Незу с нетерпящим возражения тоном: — Зовите сюда фиолетовоголового. Изуку моргнул, сбитый с толку. Сосущее под ложечкой чувство отступило. Ему понадобился еще один момент, чтобы осмыслить слова бывшего друга. Директор пребывал в таком же недоумении, хотя по его выражению морды трудно было судить точно. Однако тон и тщательный подбор слов подтверждал догадку Изуку: — Бакуго-кун, ты говоришь про Шинсо-куна из 1-Б? Разумеется, мы сообщим ему, что случилось с Сарумэ-сан, но о деталях не стоит распространяться, — Незу тяжело вздохнул, — Для ее безопасности и безопасности ее друзей. Каччану едва хватило выдержки и вежливости дослушать до конца, не перебивая. Изуку видел это так же ясно, как вьющийся от его сжатых на груди кулаков дым. — Он знает, — отрубил Каччан, раздраженно разглядывая учителей, — И раз в сто больше, чем мы. Айзава-сэнсэй повернулся к ним, впиваясь глазами в Каччана и безмолвно вопрошая: «Какого черта?!». Каччан в ответ сжал челюсти и упрямо склонил голову, будто готовясь протаранить ею всех несогласных. — Ее дружок должен знать, в какую заварушку на этот раз влипла белоголовая, — острый взгляд, адресованный Незу, — Раз она стукнулась башкой, без него вам не разобраться. Изуку затаил дыхание. Каким-то образом он оказался в эпицентре бури, полной чужих секретов и невысказанных угроз. Последние особенно ясно чувствовались в позе и резких словах Каччана. Айзава-сэнсэй нахмурился еще сильнее, обменялся непонимающими, но напряженными взглядами с директором. Незу раздумывал несколько секунд, постукивая когтями по столу, затем медленно проговорил: — Будь по-твоему, Бакуго-кун. Раз ты считаешь, что Шинсо-кун может сообщить нам что-то важное, то как минимум нужно выслушать его. Для разрешения этой ситуации нам понадобится вся доступная информация до последней крупицы. Айзава-кун?.. Учитель коротко кивнул, прищурился в сторону Сарумэ-сан и шагнул за дверь. Директор прикрыл глаза, Каччан буровил его вызывающим взглядом, Всемогущий как-то потерянно блуждал глазами между спящей Сарумэ-сан и остальным кабинетом, а сам Изуку пытался незаметно провалиться сквозь землю. И так продолжалось до тех пор, пока не раздался требовательный стук в дверь. Не дожидаясь разрешения войти, в кабинет ворвался смерч из двух учеников 1-Б класса. Мелькнула блондинистая голова, и Изуку невольно отпрянул назад к стенке. Что здесь делал Монома-кун?! Парень пронесся мимо Изуку, Каччана, проигнорировал Всемогущего и директора и через полкабинета прыгнул к Сарумэ-сан. Рука Айзавы-сэнсэя, попытавшегося остановить его, схватила пустой воздух. Монома торопливым движением проверил пульс, одним взглядом оценил внешний вид девушки и развернулся к ним с безумными глазами: — Что вы с ней сделали? Директор встретил его взгляд, не дрогнув. — Только усыпили, Монома-кун. Чтобы Сарумэ-сан не успела сделать то, о чем потом пожалеет. Его это не убедило. Изуку немного опасливо прижался к стене. У Мономы был такой вид, будто он вот-вот набросится на кого-то с голыми руками. Изуку очень не хотел оказаться у него на пути в данный момент. Айзава-сэнсэй мгновенно оказался между ним и остальным пространством, с сверкающим красным взглядом и отрицающими гравитацию волосами. Пустые руки на какую-то долю секунды дернулись к шее, где должен был быть шарф, но почти сразу же сжались в кулаки. Ленты с Сарумэ-сан сэнсэй так и не снял. Миг напряженной тишины, взаимно недобрых гляделок, и Изуку готов был поклясться, что кто-то на кого-то накинется, если не произойдет чуда. Чудо пришло в виде оглушительно хлопнувшей двери, про которую все успели забыть. Изуку невольно передернуло, Монома подскочил, Айзава-сэнсэй еле заметно дрогнул. Возле дверного косяка, поджав губы и сверля их всех убийственным взглядом, стоял Шинсо. — Директор. Айзава-сэнсэй. Мидория. Всемогущий. — Четыре коротких кивка с задержкой на каждом, находящемся в помещении. — Бакуго. Изуку поежился от равнодушно-мертвого тона. Шинсо звучал так, словно уподобился Сарумэ-сан. Отстраненно и словно бы через очень толстое стекло. Но если за лисьей маской скрывалась безэмоциональная юрэй, то от Шинсо тяжелыми волнами расходились гнев и всепоглощающая горечь. Он в упор смотрел на Каччана, который с сжатыми в тоненькую линию губами отвечал таким же колючим взглядом. — Что. Ты. Сделал? — слова с грохотом падали на его голову, но Каччан не дрогнул, застыв с неестественно прямой спиной и нечитаемым закаменевшим лицом. Искры и дым от его причуды как отрезало, руки, сложенные на груди, так и остались сжатыми в кулаки. — Ничего, что привело бы к такому результату. Монома глухо зарычал и сделал угрожающий шаг в его сторону. Айзава-сэнсэй немедленно вклинился между ним и Каччаном, не нападать на учителя здравого смысла у Мономы хватило. Но он так бешено сверкал глазами в сторону Каччана, что Изуку тихо порадовался, что Айзава-сэнсэй остался стоять между ними. Всемогущий, в свою очередь, ненавязчиво положил руку на Шинсо в жесте поддержки и предупреждения одновременно. Директор прочистил горло и вежливо, но решительно прервал начинавшийся конфликт: — Спасибо, что пришел, Шинсо-кун. Бакуго-кун настоял на твоем вызове. Как видишь, — тщательно отмеренный жест в сторону бессознательной девушки, от которой Монома не отходил ни на шаг, — Сарумэ-сан попала в небольшую переделку. И Бакуго-кун утверждает, — короткий взгляд в сторону друга, — что ты можешь знать что-то важное про ее… состояние. Шинсо прищурил глаза и окинул Каччана новым нечитаемым взглядом. Он не отступил и уперто склонил голову, прошипев сквозь зубы всего лишь одно слово: — Раскол. Последующей за этим реакции Изуку никак не ожидал. Шинсо резко побледнел еще больше, начав смахивать на призрака на пару с Сарумэ-сан, и слепо схватился за дверной косяк. Монома гулко сглотнул, на подгибающихся ногах повернулся к Сарумэ-сан и рухнул перед ней, дрожащими руками нащупывая ее ладонь. Оба выглядели так, словно их жизнь только развалилась на куски. Изуку рвано выдохнул и отвел взгляд. Сцена была слишком интимной и источала отчаяние. Глаза невольно нашли Каччана, который молча стоял, не шелохнувшись, и выглядел почти встревоженным. Когда он заговорил снова, его тон был самым мягким и неагрессивным, который он только мог представить у друга. — Я почти уверен, она сделала это. И чтобы не сделать еще хуже, ты должен рассказать, что знаешь, — Каччан — всегда гордый, несгибаемый, до бесконечности уверенный в себе Каччан! — чуть сгорбился под грузом собственных слов, — Я не могу помочь. Ты не можешь помочь. Но они, — резкий взмах руки в неопределенном направлении кабинета, — все еще могут. Единственное, что нужно, — чертова информация. Изуку сморгнул ступор и в некомфортной тишине переступил с ноги на ногу. Каччан никогда себя так не вел. Кажется, учителя и директор тоже больше не были уверены в том, что делать дальше. Монома прилип к Сарумэ-сан, не видя и не слыша ничего вокруг. Шинсо еще не полностью восстановился, его сил хватило лишь на слабый кивок. Его пугающе пустой взгляд прикипел к Сарумэ-сан, тишина душным покрывалом снова опустилась на кабинет. Никто не смел заговорить или шевельнуться. Вряд ли хоть какие-то слова или знаки поддержки могли помочь. Шинсо и Монома выглядели так, словно собирались броситься с обрыва очертя голову. Судя по реакции Каччана, это было недалеко от истины. Когда Шинсо наконец закрыл глаза, будто бы иначе не мог перестать пожирать взглядом Сарумэ-сан, Изуку сглотнул, приготовившись услышать что-нибудь безумное. Он был почти уверен, что информация будет как-то касаться и его. Странный сон-не-сон? Пугающая осведомленность Каччана и его предостережение не приближаться к Сарумэ-сан? Молчаливое согласие учителей выпроводить Джиро-сан и остальных, но оставить его? Изуку это не нравилось, но если он сможет как-то помочь? Естественно, он сделает все, что в его силах. Сделав глубокий вдох, он приготовился слушать.

***

Мир Нейто накренился в тот момент, когда за Шинсо пришел мрачный Айзава, заявив, что его требуют к директору. И треснул, когда он понял, по какому поводу. Он пребывал в нервном напряжении с момента, как Шинсо пересказал ему тот ночной разговор с Удзумэ. Ему хотелось наорать на обоих сорвиголов и хорошенько потрясти в попытке вернуть в безумные головы хоть каплю инстинкта самосохранения. Хотелось ворваться в общежитие А-класса, разгромить комнату Бакуго к чертовой матери и всласть обматерить всех виновных. Загвоздка состояла в том, что он не мог. Один ублюдок сидел в недосягаемом на данный момент «Тартаре», Бакуго, каким бы придурком и грубияном ни был, тоже был заложником ситуации (пусть она и возникла из-за его длинного, несдержанного, тупого языка), а учителя многого не знали и сделать ничего не могли больше того, что уже было сделано. Класс пытался примирить его и Шинсо с временным отсутствием Удзумэ, как мог, но у них получалось плохо. Умом Нейто понимал, что Тецутецу, Шишида, Кендо и остальные старались, как могли, сгладить острые углы. Но они не знали, даже если и подозревали, что причина несколько глубже, чем банальные ревность или скука. Он ощущал себя ощетинившимся клубком острых углов, в нем просто не осталось ни клочка спокойствия, к которому он мог бы воззвать. Поэтому Нейто свел общение со всеми, кроме Шинсо, к минимуму, иначе кто-то бы точно пострадал. Он либо поднял бы мятеж, либо в одиночку пошел бить морду Бакуго. И ему было абсолютно наплевать на мнение учителей. От них было мало толку, и чем больше Нейто думал об этом, тем больше накручивал себя. Если не считать сверхбеспокойства Кан-сэнсэя за его класс и рядовых тренировок у других, предусмотренных программой, то Удзумэ оказалась права. Учителя давали ученикам то, что нужно будущим героям, в полном объеме, но доверия им не было. В последнее время у Нейто развилась аллергия на девиз Юэй. «Плюс Ультра» предполагало полную самоотдачу, и плевать на последствия. «Плюс Ультра» довело Всемогущего до полумертвого состояния скелета, а Мидорию — до неоднократно переломанных костей на первом же году обучения. «Плюс Ультра» не оставляло Удзумэ ни времени, ни выбора. «Плюс Ультра» было смехотворно популярным девизом самой лучшей геройской школы Японии. На языке остался горькое послевкусие неправильности. Нейто понимал, что школа не имеет отношения к происхождению Удзумэ и вытекающих из этого опасностей для нее, но его уже тошнило от «Плюс Ультра». Создавалось ощущение, что все взрослые дружно забывали про последствия. Но он помнил. Слишком хорошо помнил и неоднократные предупреждающие разговоры с Удзумэ, и вечную хмурую готовность Шинсо к ударам судьбы. Хех, теперь он понимал друга куда лучше. Не паранойя, а банальная предосторожность. Нейто с самого начала знал, что нахождение рядом с Удзумэ не будет легким. Ребята были болезненно честными, его обманули лишь в одном: тяжело будет не тем, кто вокруг, а самой Удзумэ. Нейто крепко держал руку Удзумэ и отстраненно считал удары пульса. Ровный и медленный, идеальный ритм. Ни разу ни ускорился, ни сбился. Хороший признак в теории, но не для живого человека, насильно усыпленного причудой. Пульс Удзумэ напоминал размеренную работу механизма. Он наблюдал за ее сном раньше, было с чем сравнить. Рука не должна была быть такой холодной, а стук сердца не должен быть таким медленным. На секунду Нейто даже усомнился, что у человека вообще может быть такое малое количество ударов сердца в минуту. Все вокруг казалось сюрреалистичным, с момента входа в кабинет Нейто словно брел в тумане. Голос Шинсо звучал где-то невозможно далеко на фоне. Мысль возмущения о том, что друг разбрасывается секретами Удзумэ направо и налево, чего она хотела бы в последнюю очередь, вспыхнула и погасла. Уже не имеет значения. Произошло то, чего Удзумэ одновременно ждала и страшилась. Раз им нужна информация — они ее получат. Удзумэ поймет, когда вернется. А она обязательно вернется. Где-то на периферии зрения кто-то что-то говорил, повышал голос, кашлял и удивленно вскрикивал по мере рассказа Шинсо, но ему не было дела. На него напала апатия. Он не верил по-настоящему, что это может произойти. Но это произошло. И он либо принимает сложившуюся реальность и встает плечом к плечу с Шинсо для помощи Удзумэ, либо нет. Простой выбор, простая логика. Нейто зажмурился. Он переживал обрушившуюся на них новость куда сложнее, чем Шинсо. Он не был с Удзумэ с детства и не обладал его устойчивостью. Друг был не то чтобы безэмоциональным, но держал чувства в узде куда лучше него самого. Нейто еще не выкинул какую-нибудь импульсивную глупость только потому, что был занят моральным самоистязанием. В голове вертелись тысячи ядовитых фраз, но ни одна не сорвалась с языка. Все в кабинете были поражены и подавлены в разной степени, Нейто не видел их лиц, но чувствовал разлитые в воздухе эмоции. Замешательство, неверие, отрицание. Нейто понадобилось целых десять секунд, чтобы прорваться сквозь пелену отчаяния и безнадежности, чтобы сопоставить два и два. Он даже как следует не смог испугаться нехарактерным реакциям, прежде чем понял, что случилось. Он распсиховался до такой степени, что не заметил, как скопировал Семь Грехов Удзумэ. С прошлого раза мало что изменилось, ему все еще необходимо было откуда-то брать энергию для ее корректной работы, но добавились новые ощущения. Едва уловимая, неясная щекотка внутри черепа на краю сознания. Нейто дернулся. Туман ревущей печали немного прояснился. Это было странно и раздражающе. Словно в голове копошилась пара муравьев. И… это было частью Семи Грехов. Новой частью. Нейто яростно проморгался, чтобы прогнать черные мурашки, беспорядочно гоняющиеся друг за другом перед глазами, и сосредоточился на руке Удзумэ. Медленный пульс, неестественный холод кожи, небольшое пятно на запястье от пигментации альбиноса. Удзумэ. И одновременно не она. Вокруг бурлили эмоции, начавшие понемногу просачиваться сквозь его отчуждение. Больше всего было непонимания и растерянной агрессии. На этой основе были густо замешаны опасение, тревога и паника. Нейто зажмурился. Чужих эмоций становилось слишком много. Они накладывались одна на одну и смешивались в жуткий коктейль у него в голове. Если бы Нейто не привык быстро подстраиваться под чужие причуды из-за замороченной природы своей, то не заметил бы разницы. Или заметил бы слишком поздно. Он сделал судорожный вдох и отпустил. А Семь Грехов стала еще опаснее с их последнего взаимодействия, да, Удзумэ? Нейто подавил нервный смешок. Не хватало, чтобы и его окрестили сумасшедшим. Он считал себя довольно подкованным в чтении людей и атмосферы, как и чувствительным к изменениям в них, так что в первый миг Нейто подумал, что таким угнетающим образом на него действует откровенный рассказ Шинсо. Во второй пришла предательская мысль, что Удзумэ провалилась и новое ощущение означает вмешательство Всех-За-Одного в сознание подруги. Заодно с его, раз он скопировал ее причуду. Но в третий миг оба вывода были выброшены в мусорное ведро. Нейто отлично знал свою причуду, ее преимущества и ограничения. Если бы он не уделял внимание и промедлил с отменой Копирования, то, вероятно, уже потерял бы сознание от переизбытка «впечатлений» в первом случае. А во втором, если бы не дал труда себе подумать еще пару секунд и обладал таким же, как придурок-Бакуго, помелом вместо языка, Удзумэ уже не лежала бы в относительном покое в кабинете директора. «Ее разум подчинил самый ужасный злодей Японии, проживший больше сотни лет, и пальцем не пошевелив из самой охраняемой тюрьмы страны, и только что был в моей голове» — вряд ли его первая, глупая, паническая мысль, облаченная в подобные слова, сделала бы Удзумэ доброе дело. Вместо этого он прикусил язык для верности и невесомо погладил ее по руке. Вокруг все еще происходила какая-то какофония, но уже не пыталась залезть ему в череп и бесцеремонно нарушать личное пространство. И как Удзумэ живет с этим «обновлением»? В конце концов, если эта штука не отключается, то она потеряла право на банальную приватность даже внутри своей голо… …вы. Нейто сморщил нос и свободной рукой потер виски. Да, после копирования, даже кратковременного, Семи Грехов, он не соображал. Естественно, ни о какой приватности и речи быть не может в последнее время, с Все-За-Одного во снах и придурком-Бакуго на хвосте. — Всемогущий? Что это за «Один-За-Всех», о котором говорит мой ученик? — Айзава звучал настолько зловеще, что Нейто непроизвольно придвинулся поближе к Удзумэ, еще не улавливая суть, но реагируя на тон. Он настороженно обвел взглядом комнату. Почему Мидория заговорил о своей силе?.. Наследник Всемогущего попеременно бледнел и зеленел, открывая и закрывая рот. Из-за его испуганного до смерти вида Нейто усомнился, что он самолично выдал так яростно лелеемый секрет. Тогда Бакуго?.. Но нет, придурок в какие-то веки выглядел не самодовольным, а каким-то… пассивно-агрессивным. И Нейто не слышал характерного ора с аккомпанементом из оглушительных взрывов. Тогда остается один возможный человек, который подходит под определение «ученика Сотриголовы» в этом кабинете. Шинсо. Который каким-то образом от секретов Удзумэ перепрыгнул к секретам Мидории, пока Нейто был занят внутренними страданиями. Ему не было особого дела до «золотого мальчика» Всемогущего, особенно сейчас, но внезапное разоблачение инстинктивно притянуло внимание, как и всех в помещении, где незаметно стало как-то тесно. Нейто воспользовался тем, что Сотриголова повернулся к другу, и перевел дух. У классного руководителя А-класса был очень… выразительный взгляд. Нейто готов был поклясться, что еще десяток-другой секунд, и он загорится от его интенсивности. — Вы не знали, Айзава-сэнсэй?.. — Шинсо звучал удивленным и заторможенным. Нейто дрогнул. Он переживал раскол Удзумэ куда хуже, чем показалось сначала. Ровный рассказ без криков и обвинений, одними сухими фактами, должен был даться ему дорого. Когда Нейто немного пришел в себя и в голове появилось немного свободного места среди океана паники, то вопрос стал выглядеть логичным. Сотриголова, как ответственный головой за подобный источник бед, по идее, должен был быть посвящен в секрет Всемогущего и Мидории в первую очередь. Черт, да учитель банально заслуживал правды за те все страдания, через которые он прошел из-за них. Нейто даже ощутил тень жалости к нему. Он просто пытался честно выполнить порученную ему работу, а стал героем какой-то паршиво написанной Санта-Барбары. Но кроме бледной вспышки симпатии ничего не всколыхнулось в душе. Был предел тому, сколько эмоциональных ударов он мог выдержать за раз. И волнение за Удзумэ, очевидно, стояло на первом месте. На второе резко вылезла тревога за душевное состояние Хитоши, в котором словно вымерли все эмоции. Не так, как в самом Нейто. Его чувства были припорошены отчаянным пониманием, но все еще были здесь. Просто… после скопированных Семи Грехов с новым подлым подвохом требовалась передышка. Нейто был бы крайне счастлив не возвращаться в реальность и потаращиться в ближайшую стенку добрые несколько часов, слушая ровное дыхание Удзумэ и постепенно смиряясь с произошедшим. Вместо этого он был вынужден упасть обратно в клоаку зарождающейся разборки в полном раздрае чувств. Даже в таком состоянии Нейто был способен понять, что попытка вытащить что из него, что из Хитоши дополнительные объяснения было очень-очень плохой идеей. Но учителя не могли читать его мысли и точно попытаются. Просто не сразу, отвлеченные драмой раскрытия секрета Всемогущего и его протеже. Нейто ощущал себя странно. Он был разбит, и подавлен, и хотелось что-нибудь сломать, и побить всех причастных, и каким-то образом немедленно вытащить Удзумэ за шкирку обратно, чтобы всласть отчитать уже ее. Он одновременно до боли ясно понимал, что происходит, и не понимал одновременно. Отказывался понимать, все имело налет нереального фарсового сна. Головой он осознавал, что все их с Хитоши действия и слова будут иметь последствия, особенно истерика с оскорблением учителей, но сердце вопило, что они все, все это заслужили. И впервые за месяцы пребывания в Юэй, преклонения перед героями, попыток заслужить уважение учителей это не имело значения. Он медленно поднялся на ноги, не отпуская руки Удзумэ, обвел колючим взглядом кабинет, набрал полные легкие воздуха и открыл рот.