I can't make it right

                   Они оба потеряли счёт времени, пока Чонгука, спрятавшего лицо на груди Бэкхёна, сотрясало в рыданиях, а сам парнишка, пытался сосредоточиться на кольце своих рук сцепленных вокруг брюнета. Рук, которые едва заметно мерцали, пропадая уже до самой кисти.             «Так вот это всё и кончится, да?» - думал про себя Бэк, прижимаясь щекой к макушке Гука.       Постепенно вой начал стихать, всхлипы стали реже, а вцепившиеся в белоснежную ткань пальцы ослабли. Теперь, Чонгук просто полулежал на груди Бэкхёна, что облокотился спиной о диванные подушки, и слушал тишину в его грудной клетке.       - Оно совсем не бьётся, да? - бормочет брюнет. Парнишка едва слышно усмехается:       - Ну, конечно нет. На что ты рассчитывал?       - Магия там, все дела. Может мои слезы растопили бы его? Или как там? Запустили вновь?       - А ты только поэтому плакал? - вскинув брови, Бэк пытается отодвинуться, чтобы заглянуть в лицо Чонгука, но тот крепко держит его за спину и на даёт этого сделать.       - Нет. Но вдруг.       - Тебе стало легче?       - Мгм...а тебе? Пён снова кидает взгляд на свои пальцы, что пропускают искрящийся солнечный свет и поджимает губы:       - Кажется. На эти его слова Гук кивает, а затем переводит взгляд на руки, что обхватили его, снова ведя глазами по незаметным шрамам на бледной коже.       - Бэк, твои шрамы...теперь расскажешь?       - Да что о них говорить, - фырчит тот, - просто я был шаловливым и гиперактивным ребенком. Падал часто.       - Эй, тебя не учили, что врать старшим плохо?       - А заваливаться тяжелой тушкой на младших хорошо? - глухо смеётся Бэкхён, на что Чонгук лишь приподнимается, упираясь ладонями в диван по бокам от парнишки, и смотрит прямо в глаза:       - Правду.       - Зачем?       - Ты много обо мне узнал.       - Меня скоро не станет. Эти слова бьют под дых и Гук невольно резко выдыхает, опуская голову и падая лбом в лоб Бэка. И правда. Ведь он скоро пропадёт, исчезнет, навсегда, то бишь. И зачем Чонгуку эта информация? Зачем лишние детали, которые он будет запоминать? Зачем привязываться к тому, кого уже через пару дней не будет рядом? Уже никогда. Но он уже...уже привязался. Именно поэтому, они сейчас сидят на экстремально близком расстоянии друг от друга. Поэтому, он позволил Бэку надавить и заставить его написать это письмо с признанием. Поэтому, он рыдал сейчас на его груди. Он уже за эти жалкие, неполные два дня, привязался к нему до кончиков пальцев. И как это объяснить? Логически чтобы? Любовь с первого взгляда? Да не любовь вовсе. Слишком большая влюбленность? Ведь тоже вряд ли. Симпатия, ворвавшаяся в мозг и сердце в одну секунду, как только он упал в омут этих чёрных глаз? Или просто острая необходимость быть нужным? Вот таким вот необходимым, чтобы ему сказали, что от него что-то зависит? Чтобы смотрели своими бездонными глазами так, будто он весь мир и смысл. Чтобы обнимали так, будто он единственная опора в этом мире. Чтобы быть, пусть ненадолго, пусть и по странной причине, а не по родству или принуждению, хоть кому-то таким нужным... Чонгук сам не понимает в какой момент они вдруг оба чуть поднимают головы, мельком смотрят друг другу в глаза, а потом их губы встречаются в настолько мягком и нежном поцелуе, что целые охапки пионов расцветают где-то в грудной клетке. Будто солнечные лучи, что светят из окна - это золотые ленты, опутывающие их и связывающие. Пусть ненадолго, но так неожиданно крепко. И этот контраст. Горячие, солёные от слёз губы, что так трепетно сжимаются ледяными и немного твёрдыми, на вкус похожими на талую воду. Удивительно. И так неправильно. Вообще все это изначально неправильно, но кто уже думает об этом, когда мягкие, тёплые ладони накрывают прохладные, почти фарфоровые щёки, и тянут к себе еще ближе, хотя, кажется, что ближе уже некуда. Когда холодные и такие настойчивые руки, сцепляясь плотным кольцом на талии, тянут к себе, вжимая тела друг в друга. Заставляя чёрное и белое, жар и холод, кофе и молоко - сливаться в одно. И вот уже Бэкхён прижатый спиной к мягкой обивке дивана, старается не касаться Чонгука прозрачными пальцами, зная, что не сможет ухватить, удержать, а потому, просто обнимает, просто держит в руках и тянется за новыми поцелуями. Которые ему с радостью и даже какой-то толикой жадности, предоставляет старший, одной рукой сжимая тонкую, бледную шею, а второй упираясь в диван, где-то рядом с рёбрами младшего. И кажется, что запасы воздуха бесконечные, когда губы обоих открываются, а языки сплетаются в бешеном, чувственном порыве. Будто они друг для друга и есть, тот недостающий воздух. И никто из них точно теперь уже не сможет сказать. Кто начал этот опьяняющий и сладкий поцелуй первым? Кто вообще решил, что он сейчас так необходим? Почему это всё вообще случается сейчас? И с ними? Кто так, чёрт возьми, подшутил над обоими, что их первый поцелуй - смертельный? Жизнь та еще сука... И остановиться первым решает Чонгук, с недовольным стоном Бэка, разрывая поцелуй и облизывая, и без того, мокрые губы. Он делает это лишь для того, чтобы заставить Пёна открыть глаза, чтобы еще раз окунуться в их бездну, такую чёрную, затягивающую, пленящую и кричащую: «падай в меня, плевать, что будет!» И он падает. Закрывает глаза и бросается в это всё с головой. Потому, что они сейчас оба так чувствуют. Потому, что им обоим так надо. Первой на пол, к уже давно сброшенному пледу, летит футболка Чонгука. Снова накрывая бледные, но уже заметно потеплевшие губы своими, он не может сдержаться от легкой улыбки. Это всё будто не с ним. Так нереально, но так чертовски хорошо. Прижиматься голой грудью к чужой, такой твердой, пусть и немного холодной, пусть и пока через мешающую ткань футболки. Но чувствовать, что сердце, пусть и одно, но смело бьётся на двоих, словно отдаваясь эхом в пустой грудной клетке. Никто не знал к чему это ведёт. Никто не хотел думать, чем это может кончиться. Но пока их губы двигались в унисон, обмениваясь желанным теплом - ничто не имело значения. Пока Чон не решил стащить футболку с Бэкхёна. В запале, опьянённый от горячих и мокрых первых поцелуев, он совсем забыл про то, что исчезает. А потому, когда старший уже снял с него мешающую вещь и замер, он не сразу понял в чем дело, когда не нашёл чужих губ на своих. И тогда он открыл помутневшие глаза, чтобы увидеть ошарашенного Чонгука, осевшего между его ног и глядящего пустыми глазами на его ладони. А затем, явно испуганный и обречённый взгляд метнулся к лицу, к волосам. И, казалось, что эти карие глаза наполнились слезами и безнадёжностью до краёв.       - Бэк, ты...ты пр...пропадаешь... - только и может вымолвить Чон, сжимая в руках белоснежную футболку и прижимая её к своей груди.       - Я...знаю, - сглатывает страх парнишка и не отрывает глаз от брюнета, что постепенно скользит взглядом по шее, ключицам, плечам, плавно переходя на грудь и, словно, сжимаясь внутри, цепляет детали. И Бэкхён знает, на что Гук смотрит с таким неподдельным интересом и ужасом одновременно. С такой нежностью и...жалостью. Слегка приподнявшись на локтях и сжав бедра Чона своими, чтобы тот и не думал сбежать, Пён, медленно вдыхает и ждёт.       - Я даже не знаю...с чего начать. Бэк, ты исчезаешь...твои руки, волосы... - тихонько выдыхает слова старший. Волосы.       - Волосы?! А с ними что?       - Они теперь серебристые и почти прозрачные...знаешь, будто блёстки на сладкой вате. Почему? Письмо, да?       - Возможно. Я и сам не знаю..       - А шрамы? Ты же говорил, что у тебя все в школе было хорошо...       - А кто сказал, что они из школы? Чонгук закусывает губу. И правда. Ведь Бэк лишь вскользь упоминал какие-то факты о себе. Но он и толики о нём не знает. Да и надо ли...надо ли знать теперь, видя наглядно, как он уходит? Как буквально растворяется? Или может еще можно остановить этот процесс и оставить его рядом навсегда?       - Бэк, но может есть способ?       - Остаться? Я не уверен. Теперь точно. Да и... - он поднимает едва заметную ладонь с шрамированной цифрой, - даже, если мы не выполним что-то, о чем уже почти догадались. Я и так исчезну.       - Тогда расскажи. Расскажи про шрамы, - Чонгук осмеливается и, протягивая дрожащую руку, касается мелких рубцов сначала на плоском животе, а затем, поднимается по замысловатой лесенке из шрамов, к груди. С какой-то стороны, похоже на выступы в каменной стене, а с какой-то на очень странные и ломанные созвездия. И трещины. Как те трещины, в белоснежном столе, за которым Гук признался родителям, что гей.       - Это началось ещё два года назад, - начинает Бэк, наблюдая за тем, как Чон мягкими касаниями изучает каждый шрам на его теле, будто стараясь вырезать у себя на подкорке эту необычную карту тяжёлых воспоминаний и чужой боли...             - Лето две тысячи шестнадцатого. В сети, в каком-то чате с обсуждениями аниме, встретились два «одиночества». Я сразу как-то зацепился за него. Слишком привлекательный, но при этом до одурения странный и...закрытый. К нему тянулись все, особенно девчонки. Да оно и понятно. Парней в том чате было по пальцам пересчитать, а тут он. Естественно, что я мало на что надеялся, когда писал ему в приватные сообщения...а он взял и ответил. Ответил и проговорил со мной всю ночь. Тогда он признался, что гей, а я сразу понравился ему по стилю общения. Вот так просто. Он стал реже заходить в чат, просто пропадая в переписке со мной. Уже через неделю, мы негласно обозначили себя парой. Слишком быстро всё, так стремительно. Но тогда это казалось абсолютно нормальным. Мы почти не спали. Засыпали часов в девять утра, просыпались в час-два и снова приникали к экранам, ожидая, кто первый проснется, чтобы снова закрутилось это все...мы созванивались. И его голос..до сих пор помню его. Да оно и не удивительно, хах.. - Бэк кистью проводит по щеке, будто смахивая слёзы, которые застряли в его глазах блестящими искрами.       - В общем, чем больше мы общались, тем дальше заходили. Все эти отношения на расстоянии, знаешь...кажется чем-то несложным по-началу. Ну что там? Вы же созваниваетесь, переписываетесь, казалось бы. Всегда вместе, всегда...рядом, благодаря фантазии и сотовой связи. Но по прошествии месяцев, начинаешь понимать, как этого человека тебе не достаёт физически. Когда хочешь обнять так сильно, что тебе переламывает все кости и выкручивает конечности. Он почувствовал это первым и, прямо перед своим днем рождения, в ноябре, сказал, что нам надо расстаться. А мы, понимаешь? Мы были...черт, да соулмейтами мы были, клянусь тебе! - Бэкхён кладёт руку себе на лицо, закрывая предплечьем глаза, чтобы Чонгук не смог увидеть в них всю слабость, что заполняет без остатка. От нее сейчас Бэку даже дышалось тяжелее. Воспоминания сдавливали грудь и так и норовили раздавить к чертям, под хруст костей.       - Мы заканчивали друг за друга фразы, целые предложения. Могли одновременно написать что-то друг другу...звонили в одно и то же время, просто так, на рандом...а потом он говорит, что надо расстаться. И знаешь почему? Потому, что ему кажется, что он не гей, а? Каково...я думал, что у меня внутри просто разорвется все на куски. Мне пятнадцать, я первый раз влюблен, признав внутри себя свою ориентацию, признавшись другому...а он говорит, что он, кажется, не гей..и так и оказалось. Он начал встречаться с девчонкой, представляешь? Даже пару раз умудрился прислать мне их совместное фото. Тогда появились мои первые шрамы... - Пён протягивает руки Чону, которые тот тут же хватает, притягивая к себе ближе и начиная рассматривать белёсые полосы вдоль внутренней стороны рук.       - Я перестал ему писать, а себе делал всё больнее, - и Гук мог это видеть, паутинкой из небольших шрамов были окутаны все бледные руки, иногда перекрываясь синяками, что никогда больше не заживут.       - А он хотел, чтобы я ему писал. Чтобы мы общались. Сначала он не отставал, писал мне сам, каждый день. Просил прощения, говорил, что любит. А я что? Как я могу в это поверить, когда он...с ней? Спит, целует, обнимает...не со мной. Но и в ЧС внести рука не поднималась. Пока, однажды, он, напившись, не написал мне целую тираду о том, какое я ничтожество, и как он жалеет о том, что вообще у нас что-то было. Что будь его воля, он бы стёр все воспоминания о нас и никогда больше не сказал мне, что любит... - Бэк замолкает. Сжав зубы и прозрачные пальцы в кулаки, что неожиданно мерцают и ненадолго становятся вновь обычными, бледными...и словно живыми. Чонгук, заметив это, дёргается, но молчит.       - Он ведь это нарочно сказал, да? - шепчет брюнет.       - Да...но я его все равно кинул в черный список. Потому что я тогда поверил. Я так не смог. Рассудить здраво и логично. Брось, я умирал внутри, а тут такие слова...тогда появились эти шрамы, - вытащив одну из рук из крепкой хватки Чона, Пён проводит пальцами по грудной клетке, где гнездились несколько неровных шрамов, непонятной формы.       - Я ни в коем случае не хотел привлекать к себе ничьё внимание. Мне его и так доставалось сполна. Мне просто было больно внутри. Мне было больно. И только я должен был видеть эти шрамы. Позднее, через пару месяцев тишины, я снова вернулся в тот злосчастный чат. И меня будто током прострелило, когда я увидел какого-то неизвестного паренька в одной из приватных комнат. Ту комнату обычно забивал только я, Чан и наш общий знакомый...ах да. Того парня, из-за которого это все...его звали Чанёль... Звали? Гук хмурит брови, напрягаясь всем телом. Эта история начинала приобретать совсем другие краски.       - ...мы разговорились. Он представился каким-то другим именем...я уже даже успел поверить, забыться и вполне спокойно с ним общался. Даже рискнул уйти от глаз подальше, в личные контакты. И даже там не встретил подвох. Новый аккаунт, другое имя, даже общение какое-то...ну, понимаешь, я бы ни за что не подумал, что это Чан? Но спустя неделю тесного общения, когда мы подобрались к теме ...кое-чего интересного на расстоянии...только одно единственное его "действие" словно пробило меня на четыреста сорок вольт. Тогда я и понял, что это он. Кто бы еще сидел в нашей приват комнате, так долго, когда люди любят шумное общение и не засиживаются там надолго? Кто бы еще выбрал меня и утащил в лс? И я разрыдался. Я быстро написал ему извинения, что меня позвали по делам, а сам заперся в ванной и рыдал, снова нарезая себя, будто я на мастер классе по карвингу... Чонгук не знал, что ему и делать, глядя на то, как у Бэкхёна ходят желваки, а руки то и дело хаотично сжимаются в кулаки. Схватив парнишку за кисти, он резко дёргает его на себя и прижимает к теплой груди, удобнее усаживаясь на диване и располагая его сверху, как маленького котенка. Пён сразу же благодарно упирается лбом в плечо Гука и продолжает, обхватив его руками и ногами:       - Я молчал тогда почти весь день. Только к ночи я смог собрать себя воедино, все свои силы и смелость и позвонить ему. До сих пор помню, как сидел тогда на кровати, как-то нелепо стирая все еще выступающую от порезов кровь, и набирал знакомый номер. Он ответил после первых двух гудков. И знаешь что он сказал? Гук буквально чувствует ухмылку и лишь мычит вопросительно.       - «Ты всё понял, да? Ненавидишь меня?». А я молчал. Просто молчал и тихо плакал в трубку. Он ждал, ждал пока я снова выплачу все. А потом просто сказал, что любит меня. И любил все это время. И начал просить прощения. Тогда уже я услышал как он плачет...он плакал, представь? Он много говорил тогда...но самым главным было то, что он сказал, что несмотря на то, что он не гей, он так сильно меня любит, что не может этого описать. Просто будто без меня у него нет части сердца, части души. Тогда я впервые заикнулся про то, что он мой соулмейт. Он посмеялся, а потом сказал, что кажется - это единственное объяснение того, почему он медленно умирает без меня. Как и я.. Тяжелый вздох. Молчание. Снова вздох.       - Так прошёл весь наш следующий год. Он был со своей девушкой, а я рядом с ним. Когда-то он снова не выдержал, я снова заревновал, но я не мог себя сдержать, понимаешь? Это он любил как соулмейт, а я-то любил его совсем иначе...в итоге, он сказал, что чувствует себя моим Цепным Псом. Будто бы я все время держу его на привязи, в ошейнике с шипами внутрь. Любой шаг в сторону - резкая боль. И никуда не деться. Но так же как и любой пёс - он слепо любит своего хозяина. И предан. Это снова было больно слышать. Наши...отношения, если их можно так назвать, вообще были безумно болезненными. Как морально, так и физически. Мы буквально уродовали сердца и тела друг друга...весь прошлый год во мне и на мне расцветали всё новые шрамы, а привязанность к нему росла в какой-то несусветной прогрессии. Я уже не знал, как жить без него. Но он пропал. И снова перед своим днём рождения. Лучи закатного солнца, уже не золотыми, а багряными лентами окутывали полуобнаженные тела парней, что сидели, крепко обнимая друг друга и почти не двигаясь. Глаза обоих были закрыты, щеки едва касались одна другой, а тихий голос Бэка мягко переплетался с тяжелым дыханием Чонгука. Еще один их день почти подходил к концу, как и рассказ младшего.       - Тогда меня выручал наш общий...друг. Не знаю, честно, как его назвать. Тот чувак наделал как и много хорошего, так и говна нам обоим. Но тогда да. В те времена, пока Чанёля не было - он очень мне помог. Он был рядом, говорил, успокаивал. Я не заметил, как начал доверять ему какие-то вещи, которые мог рассказать только Чану. Мы стали общаться теснее, чаще, больше. Он даже почти приехал ко мне, но у него что-то не срослось и...и он пропал. Пожалуй, это было самое сложное время для меня. Школа не спасала, все те люди...знаешь, они казались чужими. Да, они любили меня, общались со мной, но...но моей душе нужны были не они. А те двое, что бросили меня одного...эти последние раны, - Бэк указывает на свой живот, - я делал всю весну этого года. Один порез за другим. Каждый день. Я словно отмечал...отмечал дни без них. Чонгук снова легко проводит кончиками пальцев по шрамам на тонкой, нежной коже, а затем кладёт поверх свою горячую ладонь и вздыхает. Хотел бы он избавить его от них. Так же, как и от внутренних.       - Перед моим днём рождения, в мае, Чанёль вернулся. Клянусь, я думал я кончусь как человек, прямо в тот же чёртов день. А он просто написал мне, как ни в чем не бывало: «прости. нужно было разобраться в себе. в жизни». Разобраться, блять, ему надо было... а то, что я подыхал без него...не важно, - Бэкхён качает головой, вдавливаясь лбом в ключицы Чона сильнее. - Спросишь простил ли я его за это снова? Дураком быть надо, чтоб не понять, что, конечно же. Куда я без него? Я правда не видел жизни уже без него. Не знал, как быть. Его возвращение вселило жизнь. Я будто снова начал видеть краски вокруг. Скажешь, это дебилизм, да? Что какой-то человек на расстоянии творил такое с моим мозгом и сердцем? Но я ничего не мог поделать. Да и...в конце концов. На расстоянии можно полюбить. И любить. Это тот же человек, только не рядом. Никогда не понимал тех, кто в это не верит, да еще и имеет какое-то право высмеивать. Порой этих их, отношения "нормальные", настолько никчемны, что мои отношения на расстоянии были куда крепче, чем все их браки... - хмыкает Пён. И Гук не может не согласиться, кивая. Ведь чистая правда. Кто вдруг решил, что отношения на расстоянии не имеют почвы и смысла?       - Прости, отвлёкся...после дня рождения он снова начал пропадать. Ненадолго. Предупреждал. Но легче не становилось. Его могло не быть день, три, неделю. Но, обычно не больше. Не больше...говорил, что активно готовится к поступлению, он на год старше был. Мол...это отнимало все силы и время. Я понимал, терпел. Сходил с ума. Ждал...и мне уже становилось хуже, в плане здоровья. Мать сетовала на то, что я все время провожу с телефоном и у компьютера, я же думал, что просто умираю без Чана. Четырнадцатого числа мне диагностируют рак. Я написал ему сразу же, как вышел, и к моему удивлению, он в этот же вечер появился в сети. Будто бы...да что там. Он чувствовал. Долбаная соулмейтова связь. Мы проговорили всю ночь. Всю, грёбаную ночь...такого сто лет не было, чтобы мы просто говорили с ним. Один на один, не отвлекаясь. А затем весь день пятнадцатого он провёл со мной. Я не выходил из комнаты, родители считали, что у меня «момент принятия», а я просто лежал с головой под одеялом и плакал от счастья, что он со мной. И плевать на диагноз. Он. Он, понимаешь, Гук-и? Он был со мной... - голос Бэка резко прерывается, а сам парнишка как-то рвано вздыхает, чуть выпрямляясь и снова прижимаясь лбом ко лбу Чонгука. Медленно открыв свои глаза, он смотрит в чужие карие, с золотым отблеском, в которых сейчас переливами медного отражалось закатное солнце.       - Но шестнадцатого он снова замолчал, - еле слышно говорит младший, кладя руки между ними и касаясь мерцающими костяшками живота Гука. - Его не было весь день. Я не сразу заметил, так как нужно было поехать в больницу, начать сдавать все эти анализы... - парнишка жмурится и стискивает зубы, словно борясь с резкой болью. И он боролся. С такой тупой, тягучей болью в висках и груди.       - На следующий день он тоже не появился. Я ждал его всю ночь. И все утро. Я не спал и совсем не ел. Какой уж тут аппетит. Но где-то внутри разрасталась тревога. Знаешь, такое гнетущее чувство прямо в груди? Оно поглощало, топило, засасывало. У меня будто вся кровь то резко приливала к сердцу, то откатывала. Мне было холодно, жарко, трясло меня так, словно я в лихорадке. Я уже думал все, вот тебе и рак. Приплыли. Но почему-то где-то задней мыслью, понимал, что меня так таращит не из-за себя. Весь день я снова провел в кровати. Только спал, потому что встать тупо не было сил. Так плохо было. В итоге мать сжалилась, дала снотворных, чтобы я мог нормально уснуть. Проснулся я днем восемнадцатого. Чанёля все еще не было... Снова рваный вдох, снова эти искры слёз в чернильно-черных глазах. Чонгук поднимает руку к бледному лицу и проводит ладонью по щеке, перемещая её затем на шею и слегка сжимая. Такое невесомое движение, но сколько он вложил в него поддержки. Он пытался хоть как-то забрать боль себе, чтобы она хотя бы чуть-чуть, хоть с воздухом перетекла в него.       - Я звонил. Уже звонил, потому что мне становилось лишь хуже. Больно дышать, больно думать, больно смотреть на его контакт оффлайн. Я звонил, но он был недоступен. Весь вечер, всю ночь...       - А ваш общий знакомый? - вдруг неожиданно спрашивает Чонгук.       - Я...да, я не упомянул. Он умер в феврале этого года. Не та история...не сейчас...       - Прости...то есть, никто не знал, где Чанёль?       - Нет. Никто, кроме одного человека, которому я рискнул позвонить лишь днем девятнадцатого. Его мама. Мама Чанёля, она была записана у меня уже очень давно, даже и не помню почему я вдруг...я понял. Я чувствовал, что что-то не так. И знаешь...наверное, я был готов. Где-то внутри. Я был готов к исходу, но не был готов к той правде, которую она скажет, - Бэкхён закусывает губу и резко откидывает голову назад.       - Ты..как?       - Хах...как труп. Ахах, - парнишка вдруг разражается ярким, звонким смехом. В его серебристых волосах сейчас переливается уходящее солнце, на лице замысловато играют тени, а глаза, будто бы полностью заволокло черным. Они были полны его боли.       - Его убили. Кто-то прознал про переписки со мной, и ещё с какими-то парнями из школы, с которыми он ещё давно...развлекался. Не только с девчонками, оказывается. В общем, то, что он чувствовал ко мне - было объяснимо не просто нашей странной связью соулмейтов. Он был бисексуалом просто. Вот и всё. Гук, я так заебался рыдать за те дни, веришь? Брюнет кивает, глядя в бездонные глаза.       - Сначала я рыдал оттого, что его больше нет. Всё. Мой цепной пёс, мой милый принц, мой соулмейт, мой Чанёль...всё. Его не стало. И не будет больше никогда. И он не сам сделал этот выбор, его просто его лишили. Лишили выбора жить или умереть. Как и меня, несколько дней назад в больнице. Взяли и лишили выбора. Который...который, как ты сказал, у меня все же был. Пусть и на несколько лет. А потом я разозлился на него. Потому что...чёрт, он ведь врал получается? Говорил, что я первый парень, ладно, второй, в кого он влюбляется. Кто ему нравится, и это странно. А потом вот как же выходит...а потом...потом я просто подумал...глупость я подумал. За ним следом захотел. Понимаешь, мол...что мне делать тут без него? Тем же вечером, я покрасил волосы в его любимый цвет, из своего серебряного. Напился таблеток. Смешал снотворное и...ты будешь смеяться. Несколько упаковок обычного аспирина. Подумал еще тогда, что как раз...родителям проще будет. Не нужно будет тратить деньги на моё лечение. И я освобожусь от боли...а потом, когда сидел на бортике ванной...я лишь тогда подумал о том, что кому я там нахер нужен? Его убили, и как мне знать, что там после жизни? Может его души нет. А если и есть? Неужто он там, ждет меня с распростёртыми? И вообще...осознание поздно стало приходить. Осознание того, что я нахрен ему не был нужен. Вот совсем. Он просто был чёртовым эгоистом, как и я сам. Мы держались друг за друга, как сраные мазохисты и пихали ножик под рёбра, передавая его друг другу. Мы морально уничтожали друг друга. Только вот...только вот осознание этого стало приходить ко мне уже тогда, когда я свалился с борта ванной и скрючился на полу. Когда в голове уже шумело, уши закладывало, а конечности немели. Когда я почувствовал, как слюна не сглатывается, а течет изо рта, а лёгкие, будто закаменели и больше не открывались на вздох. И темнота. Последнее, что помню...темнота. И тишина... Бэкхён замолкает, закрывая глаза и вместе с этим, комната плавно погружается в сумерки, отдавая слегка синеватым светом по стенам и лицам. Чонгук лишь крепко прижимает податливое тело к себе, прикладываясь щекой к бледной груди, в которой когда-то бешено, он уверен, со всем рвением к этой чертовой жизни, билось сердце.       - Мне жаль, что уже ничего нельзя исправить, Бэк-и. И мне жаль, что мы не встретились, всего какую-то блядскую неделю назад. Я бы..       - Ты бы все равно вряд ли смог меня спасти. Я же упёртый баран, - холодный воздух от чужих пальцев, что кажется ворошат волосы на затылке, заставляет Чонгука чуть съежиться.       - Ты же проведешь и эту ночь со мной?       - Ну, конечно. Нам ведь нужно закончить это все...       - Тогда ты точно исчезнешь, - бормочет брюнет в чужую грудь.       - Чонгук, я и так исчезну...я уже исчезаю, ты же видишь...       - Да, но...у нас ведь есть еще два дня.       - Всего два дня.       - Я не хочу их торопить.       - Мы сделаем всё возможное, обещаю, - холодные губы целуют в макушку, а руки снова обнимают плечи, прижимаясь теснее. Здесь, в полумраке комнаты, они снова сидят в тишине, но уже совсем другой. Тишине, наполненной смыслом, тяжестью слов, болью и отчаянием. Каждый из них понимает, что назад пути ни для кого нет. Что их чувства друг к другу странная и необъяснимая квинтэссенция одиночества, желания быть нужным и спасения...и они спасут друг друга. Только вот какой ценой?...