***
Чертова мусорщица. Рей вздрогнула и прикусила щеку изнутри. В этом была какая-то злая ирония, что она вынуждена от нечего делать копаться в собственных мыслях и зарываться при этом в чужие. Тем более, что она даже не могла понять, как это работает: будто можно моргнуть и вдруг оказаться в другом месте, на миг увидеть чужими глазами, через красноватый фильтр визора… и чувствовать при этом вину — с чего бы? Девушку мелко трясло от холода, усилившегося с тех пор, как ее заперли. Камера была небольшой: три стены из светлого холодного металла, четвертую полностью заменял плотный силовой барьер насыщенного голубого цвета. В одном из углов огороженная дыра в полу, в другом — узкая койка из металла, на которой Рей и сидела, подтянув коленки к груди и обхватив руками, пытаясь хоть немного унять дрожь. Снежинки, облепившие одежду, пока девушка шла от челнока до ворот, растаяли, оставив влагу на одежде, мешающую согреться. Рей еще пыталась растирать ладони, но это тоже не помогло — она ведь выросла на Джакку, холод был в новинку. Прикрыв глаза, девушка пыталась спастись в воспоминаниях — но ее снова и снова затягивали чужие эмоции, сильные, неожиданно притягательные. Гнев и раздражение, переплетенные с удовлетворением… она не чувствовала ничего подобного, а потому тяжело было не увлечься. Это позволяло забыть о холоде и страхе. — Тьма милосердна, — повторила Рей чужую, но громкую мысль. Ее она услышала так отчетливо… и эта мысль сквозила фальшью: что такого хорошего может быть в темноте? Тьма или темнота — велика ли разница, а мусорщица могла бы многое рассказать о тварях, поджидающих в ночи под толщами песка. А еще ночь — это время тревожных снов, время, когда воспоминания и тяжелые мысли становятся особенно сильны. То, о чем легко не думать при свете дня, легко выбирается в темноте и грызет изможденный разум. Сомнения, страх, боль — вот спутники темноты. Неизвестность, поджидающая в кромешной черноте. Разве может быть тьма милосердной? Источник раздражения и гнева приближался, и Рей прислушалась: шаги гремели уже по коридору, легко перебивая тихое потрескивание силового барьера. Значит, он решил спуститься к ней? Снова поиздеваться или все же пытать — даже если она ничего не знает? Она вскинула голову, готовясь встретить врага без страха. Шаги замедлились — и Кайло Рен замер по другую сторону силового барьера, мешающего как следует рассмотреть его. Должно быть, он нажал кнопку на стене — барьер выключился, и Рей вздрогнула, когда в нее швырнули что-то большое и темное, что на поверку оказалось плотным покрывалом. — Надеюсь, ты не ждешь, что я стану тебя сам укрывать? — поинтересовался Рен, с явным трудом сдерживая злость. Рей замешкалась, слишком удивленная, чтобы осознать происходящее. — Это одеяло? — А на что это еще, хатт побери, похоже? Девушка подняла на него глаза: наверное, Рен решил, что нет смысла прятаться под шлемом, если она может влезть к нему в голову. Это, правда, грубо сказано: мусорщица понятия не имела, как вообще так получалось, что она улавливала его мысли или ощущения. Сейчас парень казался еще бледнее, чем в тот первый раз, когда снял шлем в допросной. В темных глазах тщательно сдерживаемый гнев, который Рей все равно чувствовала… — Почему это происходит? — спросила девушка и все-таки потянулась за одеялом. Было что-то неправильное, почти предательское, в том, чтобы принимать помощь от врага, но она слишком замерзла, чтобы играть гордячку, а потому закуталась в плотную теплую ткань, пахнущую свежестью и чем-то еще, но довольно приятно. Парень поджал губы, его пальцы замерли, наверное, на кнопке, включающей барьер. Он тоже не знает, поняла Рей, тоже не понимает, как это происходит — может, что-то сломалось, когда он пытался залезть в ее голову, а может, что-то случилось еще раньше, ведь Рей чувствовала его даже на Джакку, хоть и не так явно… как будто эта связь, возникшая неизвестным образом, теперь укреплялась, когда он находился так близко. — Почему я здесь? — вздохнула Рей, — я все равно ничего не знаю, так почему… — она запнулась, но продолжила, переборов тревогу, — почему просто меня не убить? Вы ведь так делаете, продолжила она мысленно, вы уничтожили целую деревню, чего стоит убить какую-то девчонку? — Ответь мне, — выдохнула мусорщица. — Я не обязан… — Черта с два! — она нахмурилась, — я хочу знать, если меня… — Ждет что-то страшное? — Рен склонил голову набок, и девушка вдруг пожалела, что не сдержалась. Почуяв причину ее тревоги, парень будто воспрял духом, — и чего же ты боишься? Что тебя станут пытать — что это будет полноценная пытка, а не просто мое вмешательство… что кто-то станет резать твою кожу… или отрезать от тебя по кусочку, просто наслаждаясь твоей болью и криками. — Прекрати. — Или тебя пугает смерть? Что тебя поставят к стенке и пристрелят, а тело потом сбросят на свалку, с которой ты и выползла… — Хватит! — О нет… я понял: ты боишься, что останешься здесь навсегда. Только ты и бесконечное одиночество, которое станет настолько невыносимо, что ты станешь радоваться даже визитам кого-то вроде меня, просто чтобы услышать, как звучит человеческий голос. Только ты и пустота, и бесконечное ожидание, в котором прошла вся твоя жизнь… — Замолчи! — она сорвалась с места и кинулась к нему, но ударилась о вовремя возникший барьер и сразу отскочила назад, шипя от боли. Это не было похоже на удар током, ее просто как будто обожгло — правую руку от локтя до самых пальцев. — Ты монстр, — выдохнула она, глядя на парня сквозь плотную синеву барьера. Ответа не было, ведь парень просто отвернулся и ушел, оставляя ее наедине с бессильной яростью и желанием вцепиться ему в физиономию. Рей прижала поврежденную руку к груди и вернулась на прежнее место, но спокойствия не было. Чертов ситх, подумала она и ногой спихнула принесенное одеяло на пол. Ярость копилась под кожей, колючая и неприятная, бессилие могло бы просто свести с ума, и девушка зарычала сквозь зубы, вскинулась на месте, ударила в стену сжатым кулаком. Злость была похожа на зуд, который нельзя унять, не вцепившись кому-то в горло. Все еще хочешь меня убить. Она замерла, выдыхая, стискивая зубы, чувствуя пульсацию боли в сбитых пальцах. Желать кому-то смерти… нет, признавать, что желаешь смерти — это почему-то оказалось жутко. Как будто Рей делала что-то неправильно, просто осознавая свой гнев, просто понимая, как его можно унять. — Это не я, — вздохнула она, вспоминая тяжесть бластера в пальцах. Разве нет? — Вон из моей головы! — зашипела она и услышала далекий затихающий смех.***
Третий и седьмой отряды штурмовиков с «Добивающего» прибыли. Рен поморщился: он не считал, что это необходимо, просто Хакс желал пропихнуть на «старкиллер» своих людей, бывших как раз командирами при этих отрядах. Кайло предпочел бы видеть на базе Фазму — ей по крайней мере хватало ума не трястись каждый раз, когда он шел по коридору. Это заставляло чувствовать невольное уважение, но эти двое… парень не был уверен, что просто не задушит их при встрече. Ему нравилось внушать страх, но не тогда, когда это мешало работе целого комплекса. Холод наконец-то исчез, и Рен чувствовал, что поступил правильно, швырнув девчонке одеяло. По крайней мере, теперь он может спокойно работать, не отвлекаясь на чужое неудобство. Конечно, будет лучше, когда мусорщица исполнит свою роль приманки и… он вдруг замер, сжимая пальцы. Разумеется, она умрет. Не будет смысла держать ее в камере и тратить ресурсы… но почему-то мысль о ее смерти была болезненной. Дурацкая связь. Конечно, он опасался почувствовать чужую боль через Силу, опасался, что она может быть столь же яркой, что и прочие чувства этой девчонки. У него до сих пор ныли пальцы, будто он сам приложился к силовому барьеру… впрочем, есть решение: мусорщица умрет быстро и безболезненно, так что… Он выдохнул и поднялся. Ладно. Подумать об этом он сможет потом. Парень бросил взгляд на часы — через каких-то шестнадцать часов оружие будет полностью готово, Хосниан исчезнет с лица галактики, а Первый Орден приблизится еще на шаг к окончательной победе. Сейчас в действительности не мешало бы поспать, но одна мысль о том, что по какой-то случайности девчонка может пробраться в его сон, заставляла нервно коситься в сторону мониторов. Может, лучше поискать какое-нибудь чтиво или посмотреть, что гоняют по телевидению… Какая глупость! Из-за какой-то мусорщицы он станет отказываться от отдыха? И вообще… в прошлый раз он просто не ожидал такого, а потому не был готов защитить свое сознание от вторжения. Прежде он даже не сталкивался с таким воздействием… что девчонка сделает против реальных барьеров? Он присел на край кровати и невольно прислушался к Силе: никаких чужих эмоций, только все то же ощущение ее присутствия, будто на нижних этажах горел небольшой, но яркий маяк. Она спала? Парень прикрыл глаза, усилием воли потянулся к мусорщице. Рей. Пустота казалась успокаивающей, нарочито безопасной… Кайло откинулся на кровать и упрямо уставился в потолок. Это уже не просто ирония, подумал он, это должна быть чья-то жестокая насмешка. Он провалился в сон так, как обычно проваливаются под лед — внезапно и болезненно. Ждал увидеть бескрайнюю пустыню Джакку, а вместо этого будто рухнул в не менее бесконечную пропасть. Чужой крик резал уши, а боль врезалась под ребра. Какого хатта? Девчонка откликнулась на его злость, вдруг завопила громче, и он на миг словно увидел ее глазами: она барахталась в вязкой густой черноте, тщетно ища опору, слишком напуганная его собственными словами — там, в камере. Напуганная мраком и жестокостью. Парень выдохнул, но во сне справиться с дыханием оказалось до странности нелегко. Он будто раскололся на части — рациональную, напоминающую, что его не касается, что снится этой чертовой мусорщице, и на чистый импульс, вопящий, что эта паника вот-вот его убьет. Ее сердце колотилось, пальцы снова загребали пустоту, и она сама не понимала, тонет или падает. Это всего лишь гребаный сон, тупица. Она не могла дышать, очередной вопль застрял в горле, приглушенный толщей мрака, в которую она погружалась — или падала, или… Он потянулся к ней — всем разумом, всей Силой и распахнутой ладонью, выстраивая вокруг себя и мусорщицы другие декорации, что угодно, только лишенное темноты и… пустоты. Иначе эти эмоции, эта паника просто сметет и его самого, он забудется и потеряет контроль, а тогда один хатт знает, что сделает с ними обоими Сила. Снежинка коснулась щеки. Девчонка рухнула на землю, хватаясь за его руку и отчаянно задыхаясь. Даже через перчатку и сон он чувствовал тепло ее ладони и дрожь пальцев, сбитых о металл. Тепло оказалось неожиданно приятным, а вот то, как она цеплялась за него — обескураживало. Он стряхнул ее руки и отступил, наконец оглядываясь, осознавая, какую картину сотворил, вытаскивая девушку из кошмара. Они оказались в эпицентре снегопада, и мир вокруг выглядел почти полностью белым и лишенным любых других цветов. Холодно не было, а снежинки были не колкими, а больше похожими на мягкие хлопья… Рен нахмурился, вспоминая что-то далекое, из самого детства. Смеющийся мужчина — темные без намека на седину волосы, хитрые зоркие глаза, распахнутые объятия, — тянется к сыну, они валятся на снег под ревущий смех вуки. «Только не рассказывай маме, что я сажал тебя за штурвал.» Снежок летит в лоб, и смех звучит еще громче… «Только если на обратном пути тоже разрешишь!» Рен обернулся, непроизвольно хватаясь за горло, выхватывая взгляд мусорщицы — внимательный и неловкий. Ты это видела?! Метнулся к ней, ненавидя себя за мимолетную слабость и ее — за это обезоруживающее удивление. Схватил за шею, заставляя подняться, вглядываясь в раскрытые зеленые глаза: какого черта, как ты это делаешь, девчонка? Корабль взлетает. Девчонка вопит, пытаясь ухватиться за чужие пальцы. «Нет, не уходи, пожалуйста, пожалуйста, не бросай меня, пожалуйста-пожалуйста!» Он снова задыхается и уже не понимает, где ее воспоминания, а где его собственные: снова взлетает корабль. Мальчишка умоляет не отсылать его прочь, девчонка умоляет вернуться. Как ты это делаешь, черт тебя дери? Перестань! Пожалуйста, остановись! Хватит! Мне больно… Он вырывается из сна, напуганный, словно безумец, — под оглушающий вопль сирены.