Слепая зона

Девять часов назад.       Катара прикладывает свой пропуск на считыватель турникета и едва не сносит его в попытке угнаться за Аангом. Она на ходу застегивает пальто и цепляет на голову берет, кланяется коллеге в качестве извинений за то, что чуть не сбила его с ног, и бежит за своим сводным братом, которому вновь что-то припекло на ясную голову.       — Аанг! Что происходит?       Катара нагоняет его у специальной дорожки, отведенной для ловли такси. Поджидающая вызова желтая машина подъезжает, и Аанг спрашивает только раз:       — Мне нужно кое с чем разобраться. Ты поможешь мне?       — Конечно, — не раздумывая отвечает Катара. — Я когда-нибудь отказывала тебе в помощи?       Аанг кивает и пропускает ее вперед. Уже в такси он объясняет ей ситуацию и то, что ему привиделось, когда он снова взял в руки подвеску.       — Поначалу я не обратил внимание на рисунок. — Аанг вытаскивает из кармана подвеску и подводит ее к окну на солнечный свет, чтобы Катара как следует разглядела маленький узор в форме водоворота. — Но уверен, что это какая-то организация, в которой этот знак используют в качестве пропуска. Если подумать, то однажды я точно его видел. Не помню только, в чьих именно воспоминаниях…       — Но как это относится к станции Роппонги? — в замешательстве спрашивает Катара, все еще не понимая, почему его понесло в ту сторону.       — Я увидел кое-что, и мне нужно это проверить, — с уверенностью заявляет Аанг.       Катаре ничего не остается, как молча дожидаться результата его исследований и оказывать всяческую поддержку. Аанг редко ошибается, и если что-то ему приходит в голову, то зачастую не зря. К этому необходимо привыкнуть. Для многих его поведение кажется странным, а доводы необоснованными, но не для тех, кто знает этого человека большую часть своей жизни. Поначалу и Тоф не верила, называла Аанга шарлатаном, а его пророчества — глупыми россказнями. Пока однажды он не решил покопаться в ней самой.       Уже на станции Аанг долгое время не отходит от ящиков, заглядывает в каждую открытую дверцу и напряженно о чем-то размышляет вслух. Поток его слов порой непонятен даже самой Катаре, которая привыкла всюду ходить за ним и почти что стала его переводчиком.       — Не здесь…       Аанг идет к другим ящикам на правом крыле станции и принимается за них. Окружающие испуганно отходят от него в сторону, на что Катара лишь кланяется и улыбается, извиняясь и не разгибая своей поясницы. Аанг неожиданно замирает и долгое время стеклянными глазами смотрит в пустоту.       — Здесь, — выдает он. — В этом ящике один и тот же человек оставлял вещи. Но их каждый раз забирали разные люди. В первый раз это был владелец подвески. Второй случай произошел вчера вечером. Черт… Я не могу разглядеть их лица. Слишком много людей касались этого ящика.       Аанг вытирает с губ каплю жидкости и с удивлением понимает, что у него пошла кровь из носа. Его голова начинает кружиться, и он растерянно упирается в стенку, пытаясь совладать со своим состоянием. Катара шуршит в сумочке, достает оттуда салфетки и подает Аангу.       — Прошу, не мучай себя, — мягко произносит она. — Давай вернемся. У нас еще есть время. Сейчас тебе необходимо отдохнуть.       — В том-то и дело, Катара. — Аанг слабо улыбается. — У нас нет времени. *** Бюро уголовных расследований, время — 21:46       — Ты был прав, — с тяжестью в сердце признает Сокка. — Я еле успел. Это пугает, знаешь ли.       Аанг сдавленно вздыхает и закрывает глаза. Телефон в его руке дрожит, потому что из-за стресса подергиваются все конечности. Тео испуганно смотрит на него, не в силах чем-нибудь помочь, а Катара сидит поблизости и следит за каждым движением Аанга.       — Ты молодец, Сокка, — выдает он. — Осталось только надеяться на способности наших товарищей.       — Было обязательно отпускать их туда, не предупредив? — Сокка все еще не понимает, почему Аанг, увидев заранее, что может произойти, пустил это дело на самотек. — Секундой раньше, и Зуко точно бы погиб.       — Тот, кто должен был сегодня умереть — это Тоф, а не Зуко, — отвечает Аанг. — Я не люблю вмешиваться в чужие жизни, но, не предотврати я это сейчас, они столкнулись бы с еще более страшными последствиями. Попридержи комнату на пару часов. Я скоро подъеду. Мне нужно узнать, что происходило в этом месте до и после появления киллера.       Сокка усмехается на том конце провода.       — Иногда у меня от тебя мурашки по коже, — произносит он. — Ладно, принято.       Звонок прекращается, и Аанг тихо и медленно оседает на стул. Он впервые за этот суматошный день почувствовал облегчение и расслабился. То, что он увидел сегодня днем, было тем, что он называет провидением. Момент, когда его разум захватывает яркий эпизод какого-либо события, подстегивающего другие в качестве последствий. Смерть Тоф на мосту являлась результатом действий, произошедших задолго до этого времени. Если бы Аанг предупредил ее, наказав не ходить в это место сегодня, Тоф рано или поздно оказалась бы под прицелом снайперской винтовки. Сейчас же он предотвратил эти события, так как киллер на какое-то время заляжет на дно. Однако таким образом Аанг подверг опасности другого человека. Бог смерти, что приходит за душами людей, никогда не возвращается в царство мертвых с пустыми руками…       Каждый раз Аанг чувствует себя опустошенным, ибо, спасая чужие жизни, он собственными руками отнимает их у других.       — Ты не мог поступить иначе. — Катара мягко дотрагивается до его руки. — Все хорошо. Не вини себя.       — Из-за меня погиб человек, — разбитым голосом говорит Аанг. — Снова. ***       Тоф кажется, будто ее воспоминания перенеслись на десять лет назад. Все тот же запах жженой кожи, тепло чьих-то рук, хватающих ее за плечи в попытке защитить, все тот же животный страх перед неизведанным.       Ей было восемнадцать. Два года до совершеннолетия и пара месяцев до очередной, последней операции. От раздирающего ее душу горя до первой надежды увидеть этот мир. Все, как он и сказал: это был его подарок. То, что она так и не смогла принять.       В ту роковую ночь Тоф потеряла своего лучшего друга, защитника, учителя и родственную душу. Он был для нее всем: целым миром, вселенной, ибо являлся единственным человеком, который принимал ее такой, какой она была на самом деле. Он умер, в очередной раз спасая ее жизнь, и, как оказалось, задолго до смерти завещал свою роговицу. Подарил то, что остальные не были в состоянии сделать. Зрение, новую жизнь, полную ярких красок, частичку самого себя. Тоф каждый раз напоминает себе о том, благодаря кому она живет такой жизнью. И каждый раз винит себя в его смерти.       Тоф никогда не видела его лица. От него не осталось даже фотографий. Она помнит только его голос, запах любимой марки сигарет, которой Тоф с упоением затягивается ради того, чтобы снова напомнить себе о нем. И руки: намозоленные, огрубевшие ладони, что касались ее каждый раз, чтобы направить по правильной дороге.       Тоф благодарна этой жестокой и коварной женщине за то, что она спасла ее в ту ночь, и одновременно слишком зла за то, что та вызволила только ее одну. Успей она на пару минут раньше, лучший друг был бы жив. Плевать, если бы Тоф пришлось ждать еще несколько лет, пока не появится донор, она бы делала это снова и снова, проходила бы слепой все отведенное ей на земле время, только бы он остался в живых. Тоф ненавидит, когда по ее вине погибают люди. Хуже всего, когда они страдают от того, что защищают ее. Она поклялась больше никогда себе такого не позволять.       — Зуко…       Этот болван решил поиграть в рыцаря, или что? Прыгнул вниз и накрыл ее своим телом, приземлившись на землю первым. Принял весь удар на себя, а теперь лежит, распластавшись в форме звезды, и почти не дышит. Тоф с ужасом наблюдает за тем, как по земле медленно расползается его кровь, отчаянно трясет его за плечи, каждый раз наклоняя голову и прислушиваясь к слабому сердцебиению.       — Зуко!       Такого не может быть. Снова. Она не может потерять кого-то по своей вине. Если бы Тоф не потащила его на переговоры, если бы не препиралась каждый раз в отчаянной попытке доказать свою правоту. Какая же она глупая.       — Прошу, живи. — Тоф трясущимися руками набирает на разбитом экране телефона номер скорой помощи. — Не вздумай умирать, идиота кусок. Я тебя из-под земли достану, клянусь!       Она пытается подняться, но понимает, что ее нога вывихнута. Падает вниз с оглушающей болью, от которой даже не получается кричать. Тоф задыхается от ядовитого газа, несущегося прямиком в ее ноздри от полыхающего пламенем здания, хватает Зуко и оттаскивает его как можно дальше от этого места.       — Продержись, — умоляет она. — Скоро прибудет помощь. ***       Джун блефовала. Так долго, что сама поверила в это, — ее нога не болит, ни в коем случае. Она же деревянная. Нужно только вытащить пулю, залатать и идти дальше. Чертов следопыт. Джун очень надеется на то, что сейчас его мозги вышибло где-нибудь в полете, в радиусе нескольких метров от горящего здания. По молодости подобные раны и вправду считались за легкие царапины, но сейчас-то возраст берет свое.       Джун забирается в каморку на цокольном этаже ветхого жилого здания, запирается на замок, стаскивает с себя всю одежду и в полевых условиях обрабатывает рану, перед этим потуже затянув тряпку, в которую вцепится зубами, дабы не закричать от боли.       Пуля попала в икроножную мышцу и не задела артерию, а это уже хорошо. Не хочется обращаться в больницу, когда тебя уже который год разыскивает правительство, только ради того, чтобы вытащить это огнестрельное недоразумение. Джун перетягивает жгутом свою раненую ногу и аккуратно выскабливает пулю из лунки, которая тут же начинает кровоточить.       Когда она заканчивает обработку, то шумно выдыхает и аккуратно садится в старое потрепанное кресло. Еще пара минут для того, чтобы прийти в себя. Затем Джун залпом выпивает последнюю пилюлю, что отыскала у себя в аптечке, чертыхается и нажимает на телефоне кнопку быстрого вызова. Найла шуршит поблизости пакетами и периодически издает звуки в надежде на то, что ее покормят. Джун швыряет в ее сторону связку с бананами, предоставляя возможность самой добыть себе еду.       На том конце провода холодно отвечает женский голос:       — Прости, но мне пришлось прикончить эту паршивку, — злобно усмехается Джун. — Рука соскользнула.       — Сколько раз говорила тебе не своевольничать? — отвечают ей все тем же холодным, приказным тоном. — Цель, я так понимаю, ты тоже упустила?       — Не уверена, — цокает языком Джун, — но очень надеюсь, что они оба сгорели в аду. Когда ты давала это задание, ты не говорила, что эту мерзавку Бейфонг так трудно поймать.       — Предполагала, что все так и выйдет, — вздыхает ее собеседница. — Заляг на дно. Не высовывайся какое-то время. Позже я дам тебе очередное задание. Сейчас следователи начнут копать глубже, поэтому будь начеку. Завтра за тобой заедут, заберешь у меня вещи и лекарства. Тебе необходимо передислоцироваться, желательно на окраины Токио, а еще лучше, если ты пока уедешь в Сайтаму к одному моему знакомому.       — Так в этом и заключался твой план? — усмехается Джун. — Все ясно. Использовала меня, как наживку. Снова грязные игры…       — У тебя сейчас нет выбора, — голос звучит убедительно для того, чтобы дать понять, кто тут главный. — Помни, чем ты мне обязана, и подчиняйся любому моему приказу.       Когда на линии раздаются гудки, а экран телефона потухает, Джун еще некоторое время злобно буравит его взглядом. После она швыряет устройство о стенку со всей силы, на которую только способна в данный момент. Как же она ненавидит зависеть от кого-то, быть кому-то должной. Все это уже в печенках сидит. Не жизнь, а каторга.       — Да-да, — недовольно тянет Джун. — Как только избавлюсь от долга, разделаюсь со всей твоей шайкой. И с тобой, в том числе. ***       Азула — роскошная и желанная женщина для многих мужчин, которые толпами стелятся к ее ногам в безумной гонке заполучить. Очаровывать, давать надежды своими сладкими речами, плести интриги, манипулировать и использовать сих несчастных созданий эта хитрая стерва умеет еще с раннего детства, когда она вдоволь натренировалась на собственном брате, отце и дедушке. Каждый из них так или иначе велся на то, что Азула преподносила им как желаемое. С тех самых пор ее игры переросли в более серьезные забавы, а жертвами стали люди, которые имели огромный вес и статус в обществе. На мелкую рыбешку Азула никогда не разменивалась.       И сейчас, стоя у оконной стены, панорама которой открывает шикарный вид на самый богатый район Токио с высоты тридцатого этажа, Азула довольно щурится и смотрит динамику роста акций компании отца с уличного телевизора. Все, как и ожидалось. Ничего нового. Она никогда не сомневалась в том, что ее (именно ее, ибо в будущем видела себя во главе совета председателей) компания — лидер на рынке страны. Нет. Лидер на мировом рынке, и это еще только начало.       Азула подносит к губам бокал с вином, делает глоток и с наслаждением вкушает его чуть горьковатый привкус, который растекается по горлу легким жжением и вязью. Это то, что она называет истинным напитком богов. Упиваться этим нужно как следует и не спеша, но не в этот раз.       — У тебя очень интересное выражение лица. — Чан обнимает ее за талию со спины и носом зарывается в ее длинные влажные волосы. — Словно случилось что-то очень хорошее.       Азула улыбается, позволяя ему прижаться к себе своим телом, и едва заметно прищуривает глаза.       — Сегодня один из самых лучших дней на свете, — отвечает она и запрокидывает свою голову, дабы он мог видеть ее прекрасное лицо. — Ведь за столь долгое время я, наконец, могу насладиться твоим обществом.       Чан целует ее губы, медленно и чувственно, растягивая удовольствие, которое получает, прикасаясь к ней. Азула поворачивается к нему, стягивая с себя красный атласный халат, и поддается вперед, чуть выдохнув, когда он орошает поцелуями ее шею. Это словно игра в кошки-мышки. Азуле доставляет непреодолимое наслаждение управлять этими слабыми и беззащитными существами, отдаваться им, а затем отнимать самое ценное.       — Знаешь, — говорит она между делом, слегка потягивая слова, — в последнее время я чувствовала себя очень подавленно.       — Что-то произошло? — Чан останавливается на расстегивании ее лифчика, замирает и с любопытством, и легкой заботой смотрит в ее глаза.       — Дело в компании моего отца. — Азула строит на своем лице смущенность и расстройство. — В последнее время его атакуют журналисты в попытках спровоцировать и обвинить в причастности к коррупциям в особо крупных размерах. Но я ведь знаю этого человека. Он бы никогда так не поступил! Все это только наводит панику среди населения и недовольство. Боюсь, как бы он не заболел или, еще хуже, не наложил на себя руки…       Чан заглядывает в ее глаза, словно щенок на своего хозяина, нежно берет в свои руки ее ладонь и мягко улыбается.       — Этого больше не будет. Я попрошу своего отца заняться этим вопросом. Он же большая шишка в политических кругах, наверняка что-нибудь предпримет.       Азула с благодарностью улыбается ему в ответ и страстно целует. Ради такого результата неплохо и отдаться. В то время, как Чан кидает ее на кровать, плавно водит языком по ее телу, Азула мысленно подсчитывает, какую выгоду может принести этот человек лично ей на данный момент. Занятия любовью — довольно приятное времяпрепровождение, но еще ничто не доставляло ей наивысшего удовольствия, как манипуляция таким ценнейшим человеческим ресурсом, как доверие.       Так было всегда и во все времена. Сейчас же, сквозь стоны, Азула нежно шепчет ему в ухо слова любви. Ей определенно нужен этот мужчина. Хотя бы просто потому, что после она сможет выкинуть его, словно использованную влажную салфетку, так же легко и непринужденно, как и всех остальных, кого она когда-то оставила за бортом.