Слепая зона

      Щеки Тоф красные как спелый помидор, распущенные волосы растрепаны до состояния взрыва в лапшичной, а оголенные участки тела покрыты гусиной кожей. Она мерзнет, задыхается от скорости ветра, бьющего в лицо, но продолжает громко и заливисто смеяться, воздев руки к небу. На ее лице застывает маска блаженства и преисполненности. Тоф невероятна. И прекрасна.       Зуко не может сдержать своего смеха, не может не улыбаться так искренне и открыто, насколько вообще совершал подобное за всю жизнь. Полное, неподдельное ощущение умиротворения, поддержки и беззаботности он мог испытать только в далеком детстве, когда мать играла с ним в салки на пляже острова Окинавы. Сейчас же он чувствует это вновь, здесь, находясь рядом с ней.       На вечеринке Тоф ловко стащила у Азулы ключи, снова столкнулась с Мэй, пустила в нее пару колких, завуалированных под вежливый тон, замечаний и, абсолютно наплевав на строгий взгляд отца, скрылась при свете ночных огней вместе с Зуко и машиной его сестры. Тоф безбашенная, неуправляемая и свободная. Этой же свободой она окружает и его. Несмотря на холод и отсутствие верхней одежды, именно Тоф попросила не закрывать крышу, не обращая внимания на боли в ногах, именно она бежала быстрее Зуко под возмущенные и злобные крики Азулы. Никто и никогда больше не сможет дать ему столько, сколько подарила за один вечер Тоф.       — Останови! — внезапно кричит она, указывая пальцем на взрывающиеся далеко за мостом фейерверки, и Зуко подчиняется ее воле.       Тоф выбегает из машины, по дороге стягивая с себя туфли, затем подбирает подол платья и одним махом перекидывает опостылевшую за весь день неудобную обувь в реку. Она кричит так радостно, точно дитя, получившее в подарок радиоуправляемый вертолет, еще больше щурится от несползающей с лица улыбки. Зуко смотрит на нее и едва контролирует пронзительное ощущение счастья, до дрожи пробирающего все его внутренности. Эта идиотка теперь босиком и может застудиться, но сейчас ей явно наплевать на холод.       — Всегда мечтала сделать это, когда жила с родителями, — говорит она немного погодя и глотает ртом воздух. — Ты даже не представляешь, насколько я счастлива, что, наконец, смогла воплотить свою затею в жизнь.       Тоф поворачивается к Зуко, и их взгляды встречаются. Ее щеки все еще красные, волосы растрепаны в разные стороны, а в глазах бушует самое настоящее пламя — зеленый, искрящийся, дьявольский огонь, который затягивает не хуже болотной трясины. Зуко не хочется смотреть никуда больше. Кажется, весь мир перестал интересовать его ровно в тот момент, когда он вновь окунулся в эти два горящих зеленых уголька.       — Да, — соглашается он. — Я тоже всегда мечтал о чем-то подобном.       — Утереть нос сестре? — ухмыляется Тоф. — Подложить ей свинью или провернуть какую-нибудь шалость? Ха! Согласись, это очень весело!       Зуко усмехается и нехотя отводит от нее свой взгляд. Фейерверки становятся все громче, больше, красочнее. Они отдаются грохотом и, поднимаясь ввысь, взрываются тысячами всполохов, образуя в небе целые картины, фигуры и слова. Тоф заворожено открывает рот и выдыхает от восторга. Зуко видел подобное слишком часто, что нельзя сказать о ней, каждый раз воспринимающей даже обычный бенгальский огонь как что-то слишком необычное и невероятно прекрасное. Тоф большую часть жизни провела в кромешной тьме. Для нее счастье заключается в простой возможности видеть такое своими глазами.       — Как же это напоминает мне об ушедших днях, — произносит она неожиданно серьезно, и с лица ее медленно сползает улыбка. — Я хотела совершить самоубийство когда-то очень давно. Погода была слишком хорошей для такой ситуации. Тогда я впервые увидела фейерверки и поняла, насколько красочной может быть жизнь и насколько бесполезной будет жертва любимого человека, что поступился собой ради моего будущего.       Зуко дотрагивается до перил и сжимает их края до боли в костяшках. Как же они похожи. Он никогда не задумывался над судьбою и чувствами других людей, окружающих его день ото дня. Зуко волновала только его жизнь и только его неудачи. Будучи зацикленным на своих провалах, он всего-то и мог, что срываться на тех, кто хоть как-то пытался ему помочь. Зуко пережил многое: горечь поражения, боль от потерь, опустошение и одиночество, но никогда и никому не протягивал руку помощи, не стремился разделить чью-то боль, не проникался сочувствием к чужому горю. Его жизнь похожа на американские горки с одной разницей, что он всегда стремился только ввысь и никогда вниз. За долгие годы работы с Тоф Зуко, наконец, осознал кое-что. Он стал меняться намного раньше, едва судьба столкнула их лбами в неуютном и душном офисе на первом этаже, откуда они начинали свой путь. Именно Тоф, ее команда и дядя. Люди, изменившие многое в жизни такого затравленного и опустошенного человека.       — Ты очень сильная, Тоф, — с грустью улыбается он, глядя на догорающие всполохи. — Я бы так не смог. Никто бы не смог. — Зуко вдыхает морозный воздух и закрывает глаза. — Ты сама видела мою семью. Об этом даже нечего и сказать. Меня не раз посещали мысли о суициде, но я отгонял их, страстно желая доказать отцу, что смогу стать намного сильнее и лучше, чем есть на самом деле. Я был сосредоточен лишь на себе, а ты готова пожертвовать собой ради других. В конце концов, я осознал, что всю свою жизнь любил только самого себя.       — Бред, — отзывается Тоф. — Ты сам не замечаешь, сколько света прячешь внутри. Да и я ничем не отличаюсь от эгоистичной версии тебя. Думаешь, я бы решилась встать на перила, если бы думала в тот момент о любящих меня людях? Несмотря на конфликты, ты все еще печешься о семейных ценностях. Если мы станем разбираться в том, кто из нас больший идиот, то уйдем в такие дебри, что напрочь собьемся с мысли. Так что принимай эту жизнь с благодарностью и стремись извлекать из нее выгоду. И наслаждайся. Каждым моментом.       — В особенности таким… как этот?       Зуко вопросительно смотрит ей в глаза, и ему на секунду кажется, что перед ним совсем другая Тоф. Настоящая, без масок, напускной важности и самоуверенности. Совершенно беззащитная, искренняя и открытая, она встает на цыпочки, руками дотягиваясь до его плеч, и мягко касается губами его губ. С этого момента ее жизнь уже никогда не будет прежней. Зуко застывает на месте, боясь совершить лишнее движение. Тоф похожа на кошку, ее слишком легко спугнуть.       — Прости. Мне почему-то захотелось сделать это.       Зуко чувствует ее теплое дыхание всего в паре сантиметрах от своего лица, и ему знатно сносит крышу. Губы Тоф мягкие, податливые и горячие. К ним хочется прикасаться еще и еще. Не сдерживаясь в яростном порыве совершить что-то безрассудное, он притягивает ее к себе. Сердце бешено выбивает стаккато и словно готовится выпрыгнуть из груди. Руки Тоф переплетаются вокруг его шеи, дыхание сбивается, а щеки заливаются алым румянцем. Она отвечает на его поцелуи на удивление покорно и трепетно, и Зуко кажется, будто он очутился в каком-то сюрреалистичном сне, где все вещи перестали иметь свой истинный смысл. Это намного лучше, чем просто иллюзия, намного слаще и приятнее. Зуко понимает, насколько свободным и счастливым чувствует себя, находясь рядом с ней. Ему впервые доходит смысл фразы «летать, не имея крыльев». ***       За все время пребывания в этой душной белой камере Джун впервые удалось хорошо поспать. Каждый раз ей слышались чьи-то шаги за дверью, негромкие вздохи и тихие разговоры, виднелись странные образы во тьме ночной и снились кошмары. Джун сдается, чувствует, что рано или поздно не сможет выдержать такой пытки. Юный медиум уж точно знает, куда стоит надавить, чтобы получить желаемое, и, видит милостивый Будда, вплотную подходит к своей цели. Как странно. Джун впервые вспомнила имя этого божества, хоть никогда в жизни и не воспринимала религию всерьез.       — Пожалуйста, — тихо шепчет она в пустоту. — Прошу. Хватит.       Голос в ее голове с каждой минутой становится все громче. Он незнакомый, искусственный, навязчивый и отдается наждачной бумагой, пущенной в утиль. Медиум явно что-то сделал с ее сознанием, иначе и быть не могло. Не стоило тогда смотреть в его глаза, как и не следовало смеяться ему в лицо, обзывая бесполезным и немощным. Джун всего сутки в этой кромешной тьме и тишине, но уже сходит с ума.       — Выглядишь неважно.       Она сжимает в руках ткань своей помятой рубахи, запрокидывает голову и тихо смеется.       — Кто бы говорил.       Все это не имеет никакого смысла. Глаза Джун отвыкли от света, а уши покрылись плотной коркой из ваты. Все, что она может ощущать, так это холодный пол под ногами и скребущее чувство пустоты.       — Помоги мне.       Слова, произнесенные в неизвестность, пропитанные слабой надеждой и мольбой, но тот, что стоит за железной дверью, слышит ее. Джун поворачивает голову в его сторону и внимательно всматривается в темноту.       — Ты знаешь условия сделки, — отвечает ей голос. — И тебе известно, что необходимо сделать.       — Когда?       Джун может задать только один вопрос, еле двигая пересохшими губами, и получает только один ответ, который расставляет все на свои места. Да, только она справится с этой задачей, и именно поэтому ее до сих пор не убрали. Как жестоко. И предсказуемо. ***       — Не поняла, — приподнимает брови Тоф, завидев представшую перед ней картину. — И че здесь происходит?       Она включает свет в кабинете и стаскивает с Сокки плед. Тот с пару мгновений что-то невнятно ворчит и пытается вновь натянуть на себя отобранную вещь, а по левую сторону от него устало протирает глаза Юи.       — Эй, голубки! — орет ему в ухо Тоф. — Когда я сказала тащить свою задницу сюда, я говорила вести за собой хвост, идиота кусок? Учти, если ты провалил задание, тебе не жить!       Сокка резко открывает глаза и медленно поворачивает голову в сторону разъяренной начальницы. Пора заказывать урну и место на кладбище, судя по выражению ее лица. Он беззвучно открывает свой рот, не в силах выдавить ничего, кроме невнятных слов, и еще больше становится похожим на рыбу-клоуна.       — Госпожа Бейфонг, — вмешивается испуганная Юи. — Я прошу прощения за беспокойство, но это моя вина. Инициатива пойти вместе с Соккой была подана лично мной, поэтому не стоит так сильно срываться на своем подчиненном.       Тоф с минуту оценивающе разглядывает их двоих: растрепанного балбеса и белокурую принцессу «Туи и Ла», скрещивает руки на груди, вдохнув грудью побольше воздуха, словно силится справиться со своей агрессией, и, поджав губы, вальяжно усаживается в кресло.       — Ну, — произносит она, — я жду вашего подробного отчета о проделанной работе, следователь Сокка, а от вас, госпожа Юи, полного содействия следствию и ответов на несколько вопросов.       — Да, — кивает Юи и складывает руки на стол. — Я бы хотела предупредить заранее, что знаю многое о вашем деле и том, что вам нужно от компании моего отца. И я согласна сотрудничать с вами, готова рассказать многое о совете председателей и помочь в восстановлении репутации.       — Ты рассказал? — тут же обращается Тоф к Сокке.       — Большую часть информации узнала я сама…       — А вы не заступайтесь за него, милочка, — перебивает она Юи и с прищуром смотрит на Сокку. — Я хочу послушать этого товарища.       — Ну, — затравленным голосом отчитывается он, — вообще, да. Я рассказал. И операцию тоже я провалил. Но… — Сокка отводит свои глаза, едва натыкается на хищное выражение лица начальницы, и даже не знает, куда податься. — Но я нарыл много информации и нашел союзников. Есть достаточно доказательств, которые мне удалось раздобыть, и в них были отсылки к денежным махинациям за последние два года.       — Правда? — смягчается Тоф. — Тогда я хочу послушать эту историю. Выкладывай все как на духу. ***       Совещание длилось несколько часов, вплоть до самого рассвета. За это время Тоф, Юи и Сокка обсудили практически все моменты, с которыми могут столкнуться в ближайшем будущем, и организовали план дальнейшей работы. Задание Сокки выдалось достаточно информативным, но недостаточно обоснованным, чтобы выдвигать совету какие-либо обвинения. Юи пообещала взять на себя всю ответственность за выполнение этого дела. Отныне завод в префектуре Гумма, склады за городом, сама Юи и Хан Джи Вон под пристальным вниманием бюро. За ними устанавливается круглосуточная слежка. В свою очередь Менг вместе с Хару и Тео займутся поимкой еще одних наемников на заводе, где, по предположению Имаи, в ближайшие несколько дней должна произойти авария. Во избежание жертв и пострадавших, а также волнений среди населения, Тоф приказала предотвратить катастрофу до ее начала.       — Будешь продолжать ошиваться подле нее, — она указывает пальцем на Сокку, затем переводит его на Юи. — Вы оба. Ведете себя, как ни в чем не бывало, с одной только разницей — тебе разрешено присутствовать на собраниях. Обсуждению вопрос не подлежит, и я надеюсь, вы это понимаете?       Юи кивает, чуток поежившись от тона главного следователя Бейфонг, затем вежливо прощается со всеми, пообещав, что этот разговор останется только в стенах бюро, и уходит, попросив Сокку прийти на совещание ближе к пяти вечера в главное здание корпорации.       Немного погодя, он тяжко вздыхает и косо поглядывает на начальницу в надежде, что его пронесет и отпустят домой. Но Тоф продолжает молчать, уставившись в окно, и устало подпирает ладонью подбородок. Выглядит немного разбитой, либо уставшей до чертиков, растрепанной, но все же в своей рабочей униформе. Тоф немного хмурится и что-то очень тщательно обдумывает, затем коротко зевает, прикрывает глаза и выдает:       — Чего уселся? Не слышал приказа? Проваливай домой и отоспись как следует. Твое задание еще не закончено.       — Да, шеф. — Сокка шустро кланяется и уходит прочь, оставив Тоф наедине с собой.       На небе постепенно занимается рассвет, а это значит, что она не спала уже целые сутки. Этот день сильно вымотал ее нервы, и посему Тоф хочет только забыться в своей постели, забив огромный болт на работу, какие-то жизненные коллизии, обязанности и людей, ждущих от нее справедливости. Тоф слишком сильно хочется спать, и, может быть, именно поэтому ее незаметно сморило в дрему. Она помнит только чьи-то теплые руки, легкое ощущение полета, а затем открывает глаза и видит перед собой белый потолок и яркий свет ламп.       — Куратор принес тебя сюда, — разъясняет медсестра. — Совсем не бережешь свое здоровье. Так и до истощения недалеко.       В бюро кураторами зовут приставленных к каждому отделу прокуроров, но произносят это слово только за их спинами. Мало кто из следователей может похвастаться хорошими отношениями со своим непосредственным начальством, и медики, конечно же, в курсе этого обстоятельства.       — Какое сейчас время? — спрашивает Тоф, протирая глаза.       — С обеда прошло не меньше часа, — объявляет Ханако и спускает лишний воздух со шприца. — Подай руку. Это комплекс витаминов. Никто из вас, бравых солдат, не заботится о своем здоровье так тщательно, как медики бюро.       — Вот уж правда, — усмехается Тоф.       Ханако снова сетует на ее болезненную бледность, указывая на просвечивающие синие вены на коже. В одну руку она вкалывает сыворотку, а со второй берет кровь на анализ. Тоф всегда поражалась, насколько сильно может отличаться ее цвет, в зависимости от места на теле. С пальца кровь получается красной, яркой и светлой, а та, что выходит с вены, больше похожа на грязь: густая, темная, с синеватым оттенком. На нее даже смотреть противно, ибо зачастую именно такой цвет и остается на полу после зверских убийств.       — У тебя сейчас наверняка нелегкая работа, — подбадривает Ханако. — Не забудь подкрепиться после этого, не то свалишься от голода.       — Да, — соглашается Тоф, натягивая на себя пиджак, — спасибо за заботу. ***       — Есть кое-что, о чем я еще не рассказал, — говорит Аанг. — У меня слишком мало информации о ней, но ее полное имя Ли Джун Ён, и она уроженка КНДР. Бежала из отряда специального назначения на остров Хоккайдо, после чего сменила все свои данные и превратилась в наемную убийцу, не без помощи кое-кого. А вот кого именно, я так и не разглядел. Эта преступница меня просто-напросто блокирует.       Тоф какое-то время тщательно обдумывает его слова. Не так проста, как кажется. Джун с самой первой встречи показалась не совсем ординарной личностью, и сейчас ее домыслы только подтверждаются.       — Умеешь читать людей, не прикасаясь к ним? — спрашивает Тоф у Аанга.       — Хотел бы, — с иронией проговаривает тот. — Но, увы, я не всесилен. Поговори с ней. Думаю, тебе она раскроется куда лучше, ведь вы давние знакомые.       Тоф пересекалась с Джун всего однажды, но это не значит, что они стали близки только после той встречи в ночь убийства Канто. Она даже не знает, о чем говорить. Попытается, по крайней мере, а дальше уж как пойдет. Тоф набирается решимости и приказывает открыть дверь в комнату для допросов, где сидит преступница.       — Ну наконец-то, — выдавливает ухмылку Джун. — Я уж и не надеялась на твое появление. Хоть что-то радостное за эти несколько дней.       Тоф без лишних слов усаживается за стол и внимательно разглядывает ее. Пока держится, даже в глазах горит все тот же зверский огонек, но чуток поутихла. Тоф пришлось по несколько раз прокрутить все видео с ее участием, чтобы изучить манеры, поведение и сказанные слова. Судя по всему, этой мадам жутко осточертело следствие, как само его проявление, но сдаваться она не намерена.       — Ты когда-нибудь испытала это на себе? — неожиданно спрашивает Джун, уставившись на нее. — Менталисты — опасные люди. Я всегда это знала. В особенности, когда они забираются в твою черепушку и перекраивают мозги.       — Ты убила гражданскую и еще черт знает сколько невинных людей, — сухо отзывается Тоф. — Аанг посчитал нужным тебя проучить.       — Э, нет, — тянет Джун, — та переводчица отнюдь не невинная и законопослушная гражданка. Не обманывай себя пустыми иллюзиями, дорогуша.       — Что ты имеешь в виду? — приподнимает брови Тоф. — Значит ли это, что и она была замешана в чем-то?       — Больше ничего не скажу, — упрямо затыкается Джун. — Эта информация слишком дорого стоит.       — А что, если я ее с тебя выбью? — с угрозой переспрашивает Тоф, сжав кулаки.       — Да хоть изведись тут — мне все равно.       Джун показушно откидывается на спинку стула и выжидающе смотрит на свою собеседницу. Вот уж не ожидала, что однажды судьба вновь сведет ее с этой девчонкой из рода Бейфонг.       — Ты очень похожа на отца, но многое переняла от своего дружка, — произносит Джун уже в другой манере. — Скажу честно, наблюдать за твоей жизнью было той еще работкой. До сих пор не понимаю этого идиотского стремления к свободе. От чего? От жизни, в которой было все, что пожелаешь? Знаешь, я родилась в нищей и многодетной семье; мы часто жили впроголодь, мне многого не хватало. Будь я на твоем месте, получала бы удовольствие только от того, что уже существую в таком сказочном замке.       — «Переняла», — голос Тоф звучит удивленным. — Как давно ты знаешь о Канто?       — Мы с одной деревни, дуреха, — смеется Джун. — Никогда не замечала легкого акцента в его речи?       Тоф не верит своим ушам. Канто никогда не рассказывал о своем прошлом, но дрался так искусно, что она еще ни разу не выигрывала в поединке. Он называл это своим профессиональным умением и часто рассказывал истории из работы каскадера, куда, по его словам, Канто устроился поле завершения карьеры бойца без правил. До этого, мол, с детства занимался различными видами единоборств и даже планировал стать главным детективом в городе. Но Тоф даже и мысли не допускала, чтобы заподозрить его во лжи.       — Нас завербовали в войска особого подразделения где-то лет с тринадцати, если не ошибаюсь, — рассказывает Джун. — И долгое время обучали искусству убивать. Взращивали воинов, не способных свободно мыслить, но как только мы оказались на воле, тут же решили бежать. Система не сломила наши души, как не смогла сломить тебя смерть возлюбленного. Разве я не права?       В ее глазах загорается недобрый огонек. Джун давит на слабое место Тоф и прекрасно об этом знает. Эта некогда маленькая и беззащитная девочка ничуть не изменилась с того дня, и, как ей кажется на первый взгляд, все так же уязвима.       — Канто едва не потерял свой рассудок, когда возился с тобой, — продолжает Джун, не без удовольствия отметив, как больно могут ранить ее дальнейшие слова. — Все ради денег твоего отца. Лао Бейфонг знал об обстоятельствах, закинувших его на японский архипелаг, и нанял в качестве твоей личной охраны. Не впадай в иллюзии, милая, Канто испытывал к тебе лишь бесконечную жалость и никогда не стремился стать настоящим другом.