Слепая зона

      Джун торжествует. Ее слова бьют по больному месту, пробивают брешь внутреннего спокойствия и заставляют кровь прилить к голове. Тоф старается оставаться непоколебимой, мыслить здраво, не поддаваться провокациям, но ей это едва удается. Кто угодно, только не Канто. Он просто не мог быть таким. Тоф всегда помнила его как доброго и заботливого человека, так пусть же он и остается таким на долгие, долгие десятилетия.       — С какого перепугу я должна верить твоим словам, чертова мошенница? — спрашивает Тоф. — У меня нюх на лжецов, вроде тебя. Думаешь, я стану доверять кому попало, не удостоверившись в его искренности?       — А я не говорила, что Канто лгал тебе. — На лице Джун выступает кривая ухмылка. — По крайней мере, опускал некоторые моменты из своей жизни, старался не вдаваться в подробности и ловко уводил от ответов. Недаром его в отряде называли веретеном.        — В отряде?       Тоф сглатывает подступивший ком, больше сосредотачиваясь на работе, чем на собственных чувствах. Сейчас это единственное, что может спасти ее от срыва. Джун прежде всего преступница, а уж потом дальняя знакомая Канто. Все, что нужно сделать сейчас — не поддаваться эмоциям и продолжать вести допрос. Эта хитрая стерва думает отвлечь внимание следователей таким образом? Нет уж, дудки! Не с той связалась!       — А ты полагала, мы с Канто одни такие? — смеется Джун. — Правительство создало нас, а затем пожелало избавиться, и мы об этом прознали. Побег был самым крупным в истории северокорейской армии, правда, по дороге пришлось обуглить с десяток тел, чтобы мать родная не отличила, но афера того стоила. И вот, будучи на свободе, вдыхая воздух на земле некогда пришлых* островитян, юному Канто довелось как-то выживать. Не поверишь, чем.       — Не поверю, — тут же окликается Тоф.       — А зря, — хмыкает преступница и удовлетворенно приподнимает подбородок. — Как будет время, настоятельно советую навестить своего отца и задать пару вопросов. Уж он-то точно ничего от дочери не утаит. От гневно настроенной дочери, работающей следователем в главном региональном бюро.       — Ты мне тут зубы не заговаривай, дорогуша, — злобно проговаривает Тоф. — Я здесь ради допроса, а не пустого трепа. Мне плевать на то, какой ужасной жизнью жили вы оба, но жуть как интересно послушать имена всех из бежавшего в Японию отряда самоубийц.       — Ой, все, теперь мне неинтересно. — Джун поджимает губы и смотрит в зеркало Гезелла, обращаясь к следователям по ту сторону стекла. — Я устала. За эти несколько часов вы все по очереди здорово вымотали мои нервы, и теперь я хочу отдохнуть.       Аанг лишь устало вздыхает в ответ на ее просьбу и машет рукой младшим сотрудникам для того, чтобы те вытаскивали преступницу обратно в тюремную камеру.       — Я еще не закончила! — возмущенно бьет кулаком по столу Бейфонг. — Таким образом ты не избежишь правды и наказания!       — Спокойно, Тоф, — выходит на дистанционную связь Аанг. — Следствие продолжится завтра. Ты хорошо поработала и собрала достаточно информации.       Тоф дергано вытаскивает из уха наушник и, бросив в Джун уничижающий взгляд, пулей вылетает из комнаты допросов.       — Мне почти удалось вытащить из нее ответ, — высказывает она претензии Аангу. — Завтра она может и не расколоться!       — Всему свое время, Тоф, — как можно мягче отвечает он ей. — Пожалуйста, пойми, сейчас ты сделала достаточно. Ты же сама видишь, она и не намеревается говорить больше положенного. ***       Катара вихрем врывается в кабинет Зуко, кидает на стол кипу бумаг и, сердито сведя брови на переносице, возвышается над прокурором, точно осуждающая мачеха над провинившимся пасынком. Зуко нехотя отрывает свои глаза от монитора и ждет, пока та произнесет хоть что-то.       — Я, по-твоему, Золушка какая-то? — спрашивает Катара. — Сколько еще мне разбирать эти бесконечные дела?       — Ты единственный свободный сотрудник в отделе, — отвечает Зуко. Он приподнимает часть документов, словно оценивая объемы. — Тебе придется взять на себя всю текущую работу.       Катара глотает воздух от возмущения, отводя голову в сторону. Для нее это кажется верхом наглости, а уж учитывая всю неприязнь к Зуко, так вообще готова метать молнии от негодования.       — Тоф не давала мне никакой работы, — начинает наступать она. — Поэтому смею полагать, что слушать твои приказы мне не пристало, так как ты не являешься моим непосредственным начальством! Если так нужно копаться в бумажках, мог бы и сам взять на себя ответственность, либо перекинуть на другой отдел.       — А ничего, что я прокурор и имею право брать на себя управление отрядом в любое время, несмотря на Тоф? — Зуко складывает руки в замок. — Выходи на передовую, раз не хочешь монотонной работы, и проси Аанга передать дело тебе.       Катара готовится прочитать целую душераздирающую нотацию, и это видно по выражению ее лица. Набирает в грудь воздуха, да побольше, видимо, потому что очень много хочет высказать. Сейчас точно начнет пропаганду за социальное равенство, демократию в плане трудовой нагрузки и прочей ерунды, касающейся межличностных отношений между начальством и подчиненными, но ее слишком удачно прерывает Аанг. На радость Зуко, ибо вытерпеть он это не в состоянии.       — Полагаю, я не вовремя, — говорит Аанг, закрывая за собой дверь. — Но разговор очень важный. Если ты не против?       — Нет, ты как раз кстати, — встрепенувшись, отвечает Зуко.       — Катара, останься на минуту, — просит Аанг и садится в кресло. — Завтра состоится последний допрос, организованный главой первой опергруппы Бейфонг. Далее я хочу, чтобы ты отстранил ее от этого дела.       — С чего вдруг? — удивляется Зуко.       — Согласно правилам, главного следователя отстранить от дела может только высшее руководство, — вмешивается Катара. — И только в особых случаях. Тоф что-то натворила на допросе?       — Нет, пока все нормально, — задумчиво произносит Аанг. — Начинают всплывать вещи, касающиеся ее прошлого. Не думаю, что это пойдет на пользу. Тоф очень твердый и решительный человек, и прекрасный следователь, но никто не знает, когда ее эмоциональное и душевное равновесие сможет пошатнуться. А общение с преступницей только усугубит ситуацию. Важно предотвратить катастрофу до ее начала, иногда жесткими мерами. Своей просьбой я только наношу вред вашим отношениям, но у меня ничего не остается.       Зуко устало потирает виски и прикрывает глаза. Ему не очень нравится заявление этого парня, как и сама сумбурность всей ситуации. Тут нужно подумать, взвесить все «за» и «против». Но если дело касается Тоф, как говорит Аанг, и ее душевного равновесия, то разве может он отказать?       — Из всех сотрудников бюро для Тоф никто и никогда не был авторитетом, — выдает Зуко. — А уж слушать мои приказы она точно не станет.       — «Я прокурор, и имею право брать на себя управление отрядом в любое время», — передразнивает его Катара. — Не ты ли говорил эти слова пару минут назад? Давай, докажи теперь, на что способен, господин правозащитник!       — У меня тут пара дел завалялась, за которые не хочет браться десятый отряд, — начинает суетиться Зуко, разгребая бумажки в лотке. — Кажется, я их рассматривал на прошлой неделе и как раз хотел…       — Ой! — тут же восклицает Катара. — Я же забыла взять интервью у родственника пострадавшего! У меня в пять часов встреча, совсем из головы вылетело!       — Стоять, — одергивает ее Аанг. — Катара, мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделала. ***       Снова. Почему это чувство вновь гложет ее сознание? Пустота, боль, ощущение, будто ее снова предали. Что-то настойчиво сосет под ложечкой. Тоф долгое время сидит в машине, силясь выйти наружу и ступить за ворота резиденции. Там, за каменными стенами сидит тот, кто сможет приоткрыть завесу тайны, связанной со смертью лучшего друга. Тот, кто, возможно, как-то причастен к убийству. Отец. Тоф никогда бы не подумала, что он может совершить подобное.       Ее волосы свисают вниз, прикрывая лицо, которым она уткнулась в руль. Тоф пытается вдохнуть воздуха как можно глубже и привести мысли в порядок, медленно отбивает пальцами по гладкой, бугристой отделке и практически не моргает. Выдохнув в последний раз настолько глубоко, насколько способны ее легкие, она заходится кашлем. Пора бросать курить. Катара не раз говорила, что к добру это не приведет. Тоф вываливается из машины и, придя в себя, неспешно шагает к воротам, где ее останавливает охрана.       — Глава отдела регионального комитета по тяжким преступлениям, — вытаскивает она свой значок. — Мне необходим допуск на объект с целью допроса подозреваемого.       Сотрудники службы внутренней безопасности переглядываются между собой, затем связываются по рации с высшим руководством. Тоф подводит свой значок ближе к камерам, чтобы люди внутри как можно лучше рассмотрели его. На ожидание уходит больше двадцати минут, но она продолжает упрямо стоять на месте, собирая и разбирая пистолет. Наконец, ее запускают.       Тоф за это время набирается решимости и уверенно идет по направлению к кабинету отца. Выполненный в старинном японском стиле узкий коридор кажется темным и мрачным, а свет, источаемый в дальнем конце, только усиливает тревогу. Лао Бейфонг сидит у своего рабочего стола в кресле, беспристрастно читая газету, и поднимает свой взгляд на дочь только после того, как она громко хлопает затворкой двери. Он наблюдает за тем, как Тоф вытаскивает из закромов табурет и садится на него, положив ногу на ногу. Какое-то время она лишь молча и испытующе смотрит ему в упор, но в глазах ее читается тихая злоба, смешанная с осуждением и неподдельным интересом.       — Моя дочь нечасто появляется в резиденции Бейфонг в служебной форме, — поджимает губы Лао. — Да еще и в качестве следователя. Стоит ли спрашивать, кто в этом месте в качестве подозреваемого?       — Вы, — коротко отвечает Тоф, — господин Лао.       Он понимающе кивает, слегка разочарованно и с природным ему спокойствием, а Тоф продолжает:       — Заказное убийство, подстроенное похищение, незаконная торговля человеческими органами. Даже не знаю, что из этого списка выдвинутых обвинений хуже.       — Внушительно, — хмыкает Лао. — Не могу не проявить любопытства, откуда поступили данные.       Тоф вытаскивает с кармана диктофон, включает его и кладет на стол, при этом не отрывая строгого взгляда со своего отца. На записи весь недавний разговор с Джун. Тоф пришлось пойти на это, чтобы выдвинуть доказательства, пусть оное и ущемляет ее собственное достоинство.       — Что ж, — выдает Лао, дослушав запись до конца. — Я знал, рано или поздно такое произойдет, но не думал, что так скоро. Я тебе кое-что расскажу, только пообещай, что выслушаешь внимательно и до конца. И это будет моей первой просьбой.       Удостоверившись, что Тоф кивнула в знак согласия, ибо все еще помнит о сделке, он открывает ключом сейф и вытаскивает из секретного отсека коричневый конверт, затем идет по направлению к дочери.       — В день, когда на пороге этого дома появился юноша, зовущий себя Канто, лил дождь… *** Пятнадцать лет назад       Он возникает совершенно неожиданно, точно призрак, не нашедший покоя после своей смерти, и бесшумной поступью шагает по коридору. За окнами бушует ливень. На дворе влажный сентябрь, богатый тайфунами и климатическими изменениями, а где-то вдали эхом отдаются первые всполохи молнии, приглушенные громом неба. Его кожа бледная, словно мел, одежда испачкана кровью, но в горящих во тьме глазах виднеется яростная жажда жизни.       — Прошу. Помогите.       Единственные и последние слова, произнесенные им перед агонией смерти, казалось, обращены не Лао, а божеству. Высшим силам, что так тщательно стерегут мир людей. Лао ловит истерзанного юношу в момент, когда он теряет сознание, и дрожащим голосом вызывает подмогу. Загадочная личность, однажды посетившая его дом, не будет иметь ни имени, ни фамилии, ни постоянного места жительства. Абсолютно никакой информации о своем происхождении. Канто пришел к нему, зная, что никто более не сможет помочь.       — У меня нет дома, — отвечает он на вопросы Лао и слова о том, что ему необходимо обратиться в полицию. — У меня нет семьи. Если я вернусь туда, откуда пришел, меня убьют.       И Лао понимает — перед ним не обычный человек. Канто восстанавливается в его резиденции целых два месяца, и за это время глава клана Бейфонг ни разу не задает вопросов по поводу его прошлой жизни. Все это, по его словам, было стерто в ту пасмурную, дождливую ночь.       — Отныне тебя будет ждать новая жизнь, — однажды говорит Лао. — А уж выбирать ее или нет — твое право.       Поппи вместе с дочерью прибывает на железнодорожный вокзал Синдзюку к началу ноября и тут же отмечает про себя еще более загаженный, чем в прошлом году, воздух Токио. Пока она вальяжно распаковывает вещи с дороги и наводит порядки среди придворных дам, Тоф искренне «стремится» завести себе друзей среди местной детворы, но в силу своей болезни и характера постоянно вступает в споры. Канто, все время молчаливо и вдумчиво созерцающий этот мир, становится единственным человеком в поместье, нашедшим к ней подход. Лао замечает это не сразу, но постепенно и часто начинает задумываться над изменившимся поведением любимого и оберегаемого чада.       — В благодарность за спасенную жизнь, я выполню любое ваше желание, господин Бейфонг, — отзывается Канто в поклоне сайкэрэй*, на что получает лишь одну просьбу. Стать телохранителем Тоф.       — Она не должна узнать об этом, — наказывает Лао. — Моя дочь нежна и ранима, а известие о том, кем ты являешься на самом деле, могут причинить ей боль. Постарайся стать для нее другом.       Навыки и силы Канто впечатляют, и Лао уверен, что он станет для Тоф тем, кто проведет ее через этот жестокий мир в целости и сохранности. Так продолжается пять лет, до тех пор, пока до главы клана Бейфонг не доходит, какую ошибку он совершил. Сначала возникают известия о подпольных боях, в которых участвует его дочь, а затем он требует Канто исчезнуть из ее жизни, посадив Тоф под домашний арест. Дочь упирается, но, как кажется самому Лао, в скором времени забывает о старом друге.       Спустя несколько месяцев на пороге его дома вновь появляется некая молодая женщина, представившаяся наемницей по имени Джун. В прошлую их встречу она лишь молча вручила Лао доказательства о причастии Канто к незаконному бизнесу, но в этот раз сообщает о вещах, куда более важных. За небольшую плату она предлагает спасти похищенную дочь, в обмен на одну вещь, что когда-то отдал ему Канто лично в руки.       Услышав об опасности, угрожающей жизни Тоф, Лао теряет рассудок и заключает сделку. Джун свои условия договора выполняет полностью и передает целую и невредимую дочь, при этом заявив, что не смогла спасти ее телохранителя, а чуть позже Лао узнает, что именно он и являлся единственным донором роговицы для Тоф. Канто завещал свои глаза за пару месяцев до своей смерти, словно предчувствовал неминуемый конец, и Лао до сих пор сожалеет о том, что так и не узнал всех подробностей его прошлой жизни. ***       — Я видел его сильным, спокойным и молчаливым человеком, умеющим сдерживать свои обещания, — произносит Лао и аккуратно кладет на колени дочери конверт. — Конечно же, я не отдал той женщине то, о чем она просила. Вещь, которую она получила взамен, являлась полной копией того, что лежит внутри, но не была оригиналом. Канто просил оставить этот конверт у себя на время, но больше за ним не вернулся.       Тоф трясущейся ладонью проводит по шероховатой бумаге, будто пытаясь ощутить знакомое тепло рук, некогда державших этот конверт, и пустыми глазами смотрит сквозь стоящего поблизости отца. Лао на миг кажется, что его дочь никогда не была зрячей.       — Понятно, — выдает она отчужденно. — Вы не являетесь соучастником в убийстве Канто. И вы никогда не расспрашивали его, даже толком не знали, что именно представляет из себя этот человек. Заставили перечеркнуть его прошлое, но не потому, что это была ваша воля, а потому, что этого желал сам Канто. Именно поэтому Аанг заранее сказал мне: «Лао Бейфонг перед законом чист». К вам попросту невозможно придраться, ведь нигде не сохранилась история о найме преступников. У меня нет выбора, поэтому я снимаю с вас все обвинения. И прошу прощения за позднее вторжение в дом.       — Что бы ни делал любящий родитель — все ради благополучия ребенка, — с грустью произносит Лао. — Возможно, однажды ты меня поймешь. Прости, что так долго скрывал от тебя правду. Да, я платил этому человеку, но я и видел, как бережно он относился к тебе. Канто, несмотря на его плохую биографию, остался в моей памяти хорошим человеком. Я по сей день благодарен ему за возможности, данные им тебе, моей единственной дочери. ***       — Боже, какой бред, — не может сдержать свой смех Джун. — Этот старик и вправду верит в свои слова?       Она прикрывает ладонью лицо и трясется, даже не пытаясь подавить свои эмоции. Тоф же в этом не видит ничего веселого. Ей не терпелось продолжить допрос, посему, наплевав на все правила, Тоф устраивает его в этот же день. На часах пробивает восемь, когда она заканчивает свою краткую, сжатую до нужного ей состояния историю, на что получает весьма неоднозначный ответ.       — Я, по-твоему, шутки тебе рассказываю? — угрюмо отзывается Тоф.       — Нет, — продолжает веселиться Джун, — но твоя реакция меня уморила. Надо же, какая исполнительная! Сразу побежала к отцу с расспросами, а он, не будь дураком, выложил самую жалостливую и романтичную историю из жизни этого олуха. Что и следовало ожидать. Признаю, ты ответственный работник, но весьма предсказуемая личность.       — Хочешь, чтобы я всю ночь здесь с тобой провела? — сведя челюсть, рычит Тоф. — Ты была той, кто раскрыла мою личность отцу, так?       Джун замолкает, приняв серьезно-ироничный вид, и закатывает глаза.       — Ну, возможно, — произносит она и натыкается на гневный взгляд Бейфонг. — Да, я вручила твоему отцу снимки с подпольных боев и написала адрес. Но он сам решил, верить мне или нет, и сам пошел в подпольный клуб. Никто его не заставлял следить за собственной дочерью и, уж тем более, увольнять ценного сотрудника.       — Зачем ты это сделала? — Тоф чувствует, как ее голос начинает нарастать. Она выдыхает весь воздух с легких и пытается собраться. — В день моего похищения ты вновь объявилась на пороге резиденции Бейфонг и искала некую вещь взамен на мое спасение. Сдается мне, ты все подстроила.       — Ну и на фига мне эти проблемы? — усмехается Джун. — Вот мне делать нечего, как подстраивать чье-то похищение ради того, чтобы достать какую-то вещь. Лао сам отдал мне ее лично в руки, когда услышал, что любимая дочурка в опасности.       — Зачем ты искала ту вещь?       — Проехали! Забытая тема. — Джун делает небольшую паузу и воровато отводит глаза. — Му Дон Гван.       — Что? — подвисает Тоф.       — Твоего идиота звали Му Дон Гван, — Джун поясняет как уставшая от тупости старшеклассницы классная руководительница. — Тот еще балбес, благодаря которому погибли все члены отряда, за исключением меня. Так что можешь передать своему экстрасенсу, чтобы особо не тужился найти кого-то, кто был бы со мной заодно. Каждый, хоть однажды связавшийся с ним человек, заканчивал так же печально, как и мои товарищи. А потом он бесследно исчез и внезапно объявился в качестве приставленной охраны Бейфонг. Знаешь, что мне хотелось сделать с ним в тот момент? Распотрошить все внутренности — еще полбеды, но я искренне желала его мучительной смерти. То, что он сотворил с моей жизнью… — Она опускает голову и коротко усмехается. — Именно по этой причине я и выслала Лао Бейфонг фотографии. Мне захотелось посмотреть, что же предпримет этот идиот, когда поймет, что потерял возможность жить хорошей жизнью. Как и ожидалось, он вернулся в ряды наемников! Ха-ха! Это было так предсказуемо! Такие люди, как Му Дон Гван или Канто, никогда не меняются.       — И откуда ты смеешь утверждать подобное?       Тоф дышит, точно разъяренный буйвол. Лоб ее краснеет, а на шее выступают вены. Еще чуть-чуть, и беды не избежать, но Джун, похоже, это только раззадоривает.       — Канто не из тех, кто просто будет оставаться в стороне, когда происходит какое-то событие, — продолжает она. — Ему важно принимать участие в чем-то масштабном, требующем риска и запала. Думаешь, ты не была частью его азарта? Порой он не проявлял жалости даже к детям. Они умоляли его не убивать их, пощадить их семьи, словно этот чертов убийца являлся ниспосланным на землю ангелом милосердия, но он был всего лишь пришедшим за их душами богом смерти. — Джун этого недостаточно, ведь главная цель все еще не достигнута, и она ищет новые способы задеть за живое. — Когда он вернулся и стал моим напарником, я не раз видела зверский огонек в его глазах. Некоторые его жертвы были изуродованы настолько, что ни один анализ не мог определить тела. В этом он славился, в этом и была его сила! Потрошитель, убивающий ради денег. Бьюсь об заклад, еще ни одно бюро не расследовало его зверства так активно, как того предписывает закон. Все потому, что ни один детектив после этого еще не оставался в живых. — Заткнись! — вскрикивает Тоф и переворачивает стол. — Закрой свой поганый рот, ты, сумасшедшая сука!       Она резко поднимается с места и рывком хватает за грудки преступницу. Джун даже не упирается, лишь только смеется каким-то своим, особенным смехом, смешанным с тихим торжеством и злорадством.       — Ты же хотела узнать о нем побольше, — улыбается она. — Так получи правду, которую заслужила.       Джун мешают наручники, но вступать в драку она не собирается. Вместо этого она лишь смеется Бейфонг в лицо, повиснув в ее нечеловеческой хватке, и болтается в воздухе, точно тряпичная кукла. Тоф швыряет ее на пол и избивает так яростно, насколько вообще способна выложиться за один бой.       — Ты лжешь!       Джун переворачивается на другой бок и пытается приподняться. Всюду начинают гудеть сирены, а это значит, что в скором времени прибудут следователи, но Тоф на это глубоко наплевать. Она разделывает лицо преступницы, точно мясник, решивший сделать себе отбивную, не обращая внимание на разбитые в кровь кулаки.       — Ты! — кричит Тоф, приподнимая Джун с пола и потряхивая ее. — Говори правду!       И получает за это кровавый плевок в лицо. Ярость разгневанного буйвола во сто крат невозможно сравнить с тем, что накатывает на Тоф. Она избивает ее снова и снова, вырывается из рук следователей и снова идет бить. Любые попытки остановить ее, схватить в тиски и прижать к стене оборачиваются провалом для каждого из целой толпы детективов. Недаром Бейфонг имеет статус самого сильного сотрудника бюро, и сейчас это явно не идет им на руку.       — Тоф, — просит ее Зуко, — прошу, успокойся! Тоф, ты меня слышишь?       Она отталкивает его от себя, попутно ударив кулаком по лицу, и, вытерев тыльной стороной ладони разбитый лоб, шагает навстречу Джун. Абсолютно никто сейчас не в состоянии справиться с ее гневом, но Зуко решается перекрыть путь своим телом.       — Пожалуйста, прошу, прежде, чем продолжить, выслушай меня. — Он мягко касается ее плеч, но сжимает их так сильно, словно стремясь причинить ей боль. Таким образом, возможно, Зуко удастся хоть как-то заставить Тоф прийти в себя. — Она не скажет тебе правду. Она ее просто не знает. Но знаешь ты. Вспомни, Тоф, вспомни, каким человеком был твой друг! Только ты знаешь его лучше всех остальных. Разве нет?       Тоф замирает и медленно поднимает на него свой взгляд. В них читается пустота и отрешенность, но Зуко видит в них отчаяние и беззвучный крик о помощи.       — Нет, — шепчет она и делает шаг назад. — Я уже не знаю, во что мне верить…       Тоф размякает, моргает пару раз и тихо оседает вниз. Зуко испуганно ловит ее, спрашивая о самочувствии, но Тоф не издает ни звука. С ее глаз катятся первые слезы. Тоф делает попытку вдохнуть в легкие как можно больше воздуха, но еще больше расходится в подступившем к горлу плаче. Она не в состоянии сдержать своих эмоций и лишь слабо цепляется пальцами за ткань его одежды, силясь найти себе хоть какую-то поддержку.       — Это неправда… — дрожащим голосом произносит она. — Канто не такой.       — Я верю, — отвечает ей Зуко. — И ты поверь. Прошу.