Слепая зона

      Он несет в себе это бремя еще с ранних лет. Практически с самого рождения. Он привык. Давно смирился. Поначалу это кажется чем-то сложным, невыполнимым, жутким и бесчеловечным, пока ты не нажимашь на курок (в первый раз, во второй) и больше ничего не чувствуешь. Пустота. Огромная, незатягивающаяся пустота в душе. Никаких эмоций, только приблизительный подсчет гонорара за выполненную миссию, холодный рассудок и размышления по поводу: куда деть труп. Закопать в яме, в овраге, в темном лесу, коего в этой стране хоть пруд пруди, утопить в реке, в болотном озере, сжечь, растворить в кислоте. Вариантов много. Он выполняет только то, что велит ему заказчик. Всегда. Беспрекословно.       Это больше похоже на охоту. Он встает за тем круглым камнем у дерева, перезаряжает винтовку, прицеливается, устраивается поудобнее, сливаясь с природой, и отсчитывает время на часах. Ровно через три минуты подъезжает легковая машина. За рулем мужчина, а по левую руку* от него сидит, судя по кольцу на пальце, супруга. Стекла не тонированные, видно, чем живут эти люди. Они спорят. Это заметно по их лицам, по активным жестикуляциям женщины, по нахмуренным бровям мужчины. Интересно, о чем?       Впрочем, это не так важно. Погода сегодня благоволит завершить миссию без зацепок. Снегопад выдался добротный, а подобное редко когда бывает. Нужно не упустить момент и выстрелить по колесам. Из-за скорости автомобиль занесет, и тогда, возможно, даже не придется нажимать на курок еще раз — пассажиры в нем умрут при падении с высоты.       Выстрел. Промах. Он перезаряжает винтовку и целится вновь. Снег лезет в глаза и не дает сфокусироваться. Палец жмет на курок. Автомобиль протяжно скрипит и едва не съезжает с трассы, но водитель в нем успевает вовремя надавить по тормозам. Все происходит не так, как он планировал. Автомобиль совершает пару оборотов и глухо ударяется о выступ скалы. По негромкой связи тихо чертыхается напарник, а сам он первым выходит из окопа, дабы проверить, мертвы ли пассажиры, или их все же нужно добить. Автомобиль накрывается собственным паром, поэтому поначалу незаметно открытую дверь со стороны пассажирского кресла. Женщина осталась жива, в то время как ее супруг без сознания прилег у руля с окровавленной головой, однако она продолжает его тормошить в надежде, что тот очнется. Поздно. Слишком поздно.       Женщина вздрагивает, когда слышит за своей спиной глухой звук перезарядки пистолета, и медленно оборачивается. Ее глаза горят страхом, пальцы цепляются за медальон на шее. Его затвор неожиданно для нее щелкает, а крышка отскакивает.       Женщина цепенеет, переводя взгляд на фотографию ребенка, спрятанную в ее украшении, затем сжимает его, закрывает глаза и начинает молиться. Она знает, что конец ее близок. Предчувствует. Бежать некуда, защищаться тоже смысла нет. Его цель слишком слаба, чтобы противостоять ему.       Не жаль. Совершенно. Этим чувствам никогда не было места. Нужно просто нажать на спуск. Выстрелить, а затем откатить автомобиль к обрыву. Завершить миссию без единой ошибки и не оставить после себя следов.       — Стреляй, — произносит она внезапно и громко. — Я знаю, кто тебя нанял. Можешь передать ему: «Встетимся в аду. Я буду ждать»? — Он мешкает. Впервые в жизни жертва говорит так уверенно и не просит о пощаде. Он вообще впервые в жизни слышит, чтобы кто-то разговаривал перед смертью с ним так смело. — Ну же!       Женщина прикрикивает, и он вновь собирается, стряхивая с головы лишние мысли. Нужно просто нажать на курок. Всего-то, проще некуда. Его палец давит на затворку… ***       Сон. Это был всего лишь очередной ужасный сон. Аанг никого не убивал. Он не жил той жизнью бездушного наемника, которого волновали только гонорары за поставленные на кон души людей. Не потерял самого себя, обучаясь этому искусству еще с ранних лет. Убийцами не рождаются — ими становятся, плавно и постепенно подходя к той точке отсчета, когда ступить назад уже невозможно. Ужасный, бесчеловечный, непроходящий сон, повторяющийся раз за разом, каждую ночь. Утро. Или, возможно, день?       «Какое сегодня число?»       Аанг с трудом поднимает заплывшие веки и медленно осматривается по сторонам, стараясь сфокусироваться хоть на чем-то, но поначалу видит только смазанные мошки перед собой. После, когда зрение проясняется, ему тут же бьет яркий свет люминисцентных ламп и белоснежные тона помещения. Слишком ярко.       Кажется, он помнит, как очутился здесь. Точнее, как лежал здесь неподвижно, но сколько времени — неизвестно. Его воспоминания состоят из бесцветной каши, смешанной с обрывками из снов, воспоминаний минувших дней, и судеб, которых он насмотрелся, уже будучи между миром живых и мертвых. Первый силуэт над кроватью предстается ему Шестым. Выглядит он устало, словно долгое время и шагу отсюда не ступал. Он удовлетворенно кивает, поймав взгляд Аанга и растворяется едва уловимой дымкой, а сам менталист только и может, что безмолвно открыть рот, пытаясь что-либо произнести напоследок.       Онемевшее тело его совершенно не слушается. Кости и мышцы начинают ныть от движения уже тогда, когда Аанг пытается просто повернуть шею влево. Сколько раз ему снилось его пробуждение, и оно всегда сопровождается этими неприятными, болезненными ощущениями. Сколько раз он наивно полагал, что выбрался из этой западни. Сколько раз ошибался.       Приставленная к носу трубка аппарата искусственного дыхания, казалось, дышит самостоятельно, заместо Аанга. Прикованное тело чувствуется, словно под водой. В руки вколоты длинные иглы, — их можно ощутить сразу, стоит немного пошевелиться. Поблизости тоскливо пищит кардиомонитор, указывающий на ритм и частоту биения сердца. Его сердца. Аанг долгое время не сводит глаз с прибора, который указывает размеренный, спокойный пульс, как если бы он и дальше находился во сне, не был напуган, сбит с толку, не дрожал от охватившего все тело озноба.       А затем он ловит краем глаза темный мужской силуэт у окна. Он стоит неподвижно, повернув голову к кровати, и не произносит ни слова. Только приглянувшись, Аанг понимает, кто перед ним, и ужас охватывает его еще больше.       — Джет. ***       — Тоф Бейфонг!       Прокурор злостно бьет ладонями по столу, выкрикивая ее имя в очередной раз, когда не может вытащить лишнего слова. Он в ярости, взвинчен до предела и готов если не замахнуться на Тоф, то уж точно закидать ее стопкой бумаг, ибо за все две недели допроса так ничего толкового и не выудил.       — Спрашиваю еще раз, — гневно выцеживает он. — Что это такое? — Пальцы прокурора до красноты сжимают железные края стола, сам он наклоняется, всматриваясь в Тоф залитыми кровью глазами. — Посмотри внимательно на запись! Выставить оружие в резиденции парламента, да еще и на кого! Взгляни своими слепыми, упрямыми глазами вновь и скажи: зачем тебе понадобилось угрожать помощнику генерального секретаря?       Запись размыта. Видеокамера работала только в кабинете Наоми Асакусы и только с одного ракурса. Вполне удачного для того, чтобы появились очевидные предположения о виновности Тоф в преступлении, которого она не совершала. Джун с кадра стерли так, словно ее вовсе не было, оставив только саму Наоми и Тоф, вдруг ни с того ни с сего направившую на нее пистолет. Звука, конечно же, на таком дешевом устройстве нет, поэтому доказать что-то в свою пользу вряд ли удастся.       — О чем вы? — устало вздыхает Тоф. — Говорю же, видео смонтировано. Профессионально смонтировано. На кой черт мне сдалось ей угрожать? Советую вам нанять грамотных программистов, которые смогут отличить оригинал от подделки.       Она знатно выбешивает своими заявлениями, и уже умудрялась получить за это пару оплеух, но все равно продолжает. Тоф обязана признаться в преступлениях, иначе адвокаты ее отца могут все перевернуть в свою пользу. Никто не сомневается в способностях Лао Бейфонг, когда дело касается его семьи, и Тоф это знает, поэтому чувствует, что время пока на ее стороне.       — Тогда что скажешь на это? — Прокурор вываливает снимки с подпольных боев: с разных ракурсов, со всех представлений за последние пять лет, где Слепой бандит неизменно в одной и той же одежде, за исключением нескольких кадров, где он уже без повязки. — Я отчетливо прослеживаю здесь твое лицо. Целый список арен. Спасибо, Бейфонг! Мы наконец-то найдем этих подпольных крыс благодаря тебе! Скольких людей ты убила, будучи Слепым бандитом?       Тоф это уже начинает надоедать. Повторять одно и то же бесконечно — есть ли в этом вообще какой-то смысл? Ее попросту не слышат. Не хотят слышать.       — Фотографии смазаны, — вздыхает Тоф. — Ну, и где вы видите мое лицо? А если даже и так, то зачем Слепому бандиту кого-то убивать, если он может их за два счета в нокаут отправить? Это разве в его стиле?       Прокурор молча вытаскивает дело погибшего Тайто Мори. Того самого, за кем охотилась Тоф, и кто однажды чуть не отправил ее на тот свет с одного удара ножом. Куруна Джосей постаралась на славу. Неудивительно, почему она так уперто следовала за Слепым бандитом, буквально выуживая про этого бойца любую достоверную информацию. Она просто выжидала случая, когда сможет вывалить все следствию и подставить Тоф. Враг оказался на редкость хитрым и умным гадом, умеющим подсолить в нужный момент.       — Я жду пояснений, — говорит прокурор. — С полицейского участка того округа поступала информация, что ты лично была на осмотре, когда тело нашли. Не находишь это странным совпадением? Вот лично у меня подозрения только прибавляются.       — То есть, — вставляет Тоф, — вы хотите повесить на меня все обвинения и засадить в тюрьму, я так поняла? Убийство каких-то людей приплели. Совсем не вяжется с уликами.       Прокурор смеряет ее презрительным взглядом и выдавливает тихую усмешку.       — Продолжай, — говорит он. — Отнекивайся и дальше. Посмотрим, насколько тебя хватит. — Затем приказывает надзирателям: — Увести!       Тоф снова сковывают и грубо толкают на выход. Совершенно точно, как преступницу. Только так и относятся в тюрьмах к убийцам: не церемонятся, морят голодом, не дают нормально поспать на и без того жесткой постели. Все ради выуживания информации, ради признания. По их мнению, добровольного. Хотя на самом деле прокуратура пытается сделать все возможное, чтобы извести подозреваемого до такой кондиции, что он и сам будет рад признаться даже в том, чего не совершал.       Не на того напали. Тоф сильна духом, и еще не утратила остатки разума. Если Куруне Джосей что-то от нее и нужно — так пусть приходит сама и говорит. Нечего прятаться в тени. Все равно уже давно известно, кого она из себя представляет. Переманить на свою сторону Зуко тоже было частью ее плана? Чтобы он не мешал расправиться со Слепым бандитом? Интересно, зачем бы ей сдался какой-то вшивый уличный боец? Какую цель преследует эта подлая змея?       — Ты все еще тут? — спрашивает за стеной Суюки.       Голос ее слышится уставшим, вымотанным. Ей не давали спать уже третьи сутки. Хотят привлечь к ответственности за содействие и незаконную прослушку. Подставить их обеих, чтобы лишний раз не путались под ногами — вот главная цель Куруны Джосей. Не сдастся Тоф, так сломится Суюки и во всем признается. Во всем, что было бы выгодно только для них, так называемых, представителей закона.       — Держись, — произносит она. — Ты не виновата в том, чего не совершала. И я не сдамся. Я ведь прокурор, а ты следователь. Для нас честь и достоинство — превыше всего.       Тоф выслушивает ее речь, приставив голову кверху, и улыбается. Неподалеку молчаливо слушают их разговоры три тихие тени. Заключенные, с которыми ей посчастливилось обитать в одной камере и с которыми у нее с первого дня задались не самые лучшие отношения. Они хотели устроить травлю для новичка, а Тоф попросту скрутила им пальцы. Знали ведь, что таких сумасшедших, вроде Бейфонг, нельзя сажать в одну камеру с кем-то, но все равно посадили.       — Борись, — отвечает Тоф. — Ты сможешь, я знаю. Меня не так просто сломить. Я выжидаю того момента, когда кое-кто выйдет из тени и покажет себя.       Такая поддержка и в самом деле помогает. По крайней мере, не чувствуешь себя одиноким. Посещать их запрещено даже родителям. Ироды. Матушка наверняка вне себя от горя и переживаний, а отец знатно рвет и мечет в попытках вытащить дочь даже под залог. Увы, но Куруна Джосей куда сильнее и хитрее, чтобы заставить всех тюремщиков плясать под ее дудку.       Тоф ждет. Терпеливо, смиренно и долго. Невыносимо долго.       — Заключенная под номером ноль сто пятьдесят три. — Дверь открывается, и в камеру заглядывает надзиратель. Он бросает на Тоф короткий взгляд и приказывает: — На выход.       Тоф поначалу удивляется, затем понимает, кто бы мог ее навестить, и с уверенной готовностью встает на ноги. Настало время увидеться вновь, обличив псевдонимы и маски, ибо никто, кроме Куруны Джосей, попасть сюда больше не сможет.       — У вас десять минут, — говорит надзиратель, закрывая дверь комнаты для свиданий.       Тоф несколько секунд смотрит на то, как механизм приводит шестеренки в действие и щелкает, запирая ее изнутри без возможности выбраться самой, затем совершает пару неспешных шагов к стеклянному окошку. Между ней и ее гостьей целая преграда из небьющегося, прочного материала, так что возможность любого переполоха или драки здесь тут же отпадает. Зато есть целый простор для разговоров и обменов кое-какими любезностями. Что, собственно, первым делом Азула и делает.       — Я смотрю, тюремная жизнь только идет тебе на пользу, — с улыбкой произносит она, — Слепой бандит.       Тоф вальяжно рассаживается на стуле, скрещивает ноги и руки, и одаривает гостью самодовольной усмешкой.       — Думала, расклеюсь за каких-то пару недель? — спрашивает она. — Здесь отнюдь не санаторий, но пока все устраивает. Я даже нахожу некие плюсы в этой изоляции. Можно больше времени посвятить медитациям.       — Полагаю, тебя недостаточно хорошо допрашивают? — щурится Азула.       — Стараются, как могут, — небрежно пожимает плечами Тоф. — Не совсем по правилам было запихивать меня в эту клетку, предоставив поддельные улики. На что не пойдешь ради уничтожения противника.       — Вижу, тебя это только веселит, — подмечает Азула. — Как жаль. Я ведь только хотела разрешить тебе свидание с родителями. Но, кажется, в этом нет никакого смысла. Тюрьма для тебя — развлечение?       Тоф ухмыляется и наклоняется к окошку.       — Жуть как интересно, что же ты предпримешь, лже-Куруна Джосей.       Азула смеряет ее задумчивым взглядом, при этом не теряя собственной важности и высокомерия. Тоф Бейфонг — опасный противник, которого лучше держать на расстоянии протянутой руки. С таким же успехом легче всего было бы ее убить, но пока этого она сделать не может, потому как еще не до конца изучила врага.       — Как насчет сделки? — спрашивает Азула. — Для меня нет никакого интереса держать тебя здесь на привязи, но и выпускать отсюда тоже не хочется. Что же делать? Засадить в тюрьму на долгий срок и сломать твое будущее? Или же спасти, вытащить из западни, при этом поранив собственную руку. Как сложно.       — Признаю, — соглашается Тоф. — Выбор тяжел и невелик. Я так понимаю, сейчас начнется агитация за то, чтобы я прекратила? Только после этого я могу быть свободна? Продолжать жить, как ни в чем не бывало, забыть о Куруне Джосей, о ее преступлениях, навсегда стереть из памяти историю твоей семьи. Этого ты хочешь?       Ответом на ее вопрос становится многозначительная улыбка Азулы. Выжидающая, игривая и осторожная. Тоф закатывает глаза и распрямляет ноги.       — Отказываюсь, — выдает она. — Приходи, когда будет предложение поинтереснее.       — Тебе не хочется на волю? — удивленно вскидывает брови Азула. — Соглашайся, пока есть возможность. То, что происходит с тобой сейчас — только цветочки по сравнению с тем, что будет, если…       — Если встану в позу и прикинусь упертым бараном? — перебивает ее Тоф. — Меня никогда не привлекали списанные товары по акции, но я их покупала, потому что стоили они дешево. Увы, твой товар я не хочу брать даже за пять йен. Знаешь, что я сделаю первым делом, когда выйду отсюда? — туманно интересуется она, поманив пальцем Азулу, чтобы та придвинулась и услышала ее шепот. — Сотру тебя в порошок.       Азула разочарованно поправляет перчатку на руке и одаривает Тоф одновременно сожалеющим, но ироничным взглядом, за которым притаилась тихая ненависть.       — Что ж, — говорит она, — тогда хорошо провести остаток своих дней в стенах этого здания. Раз уж тебя все устраивает, то, думаю, проблем с этим не возникнет.       Азула поднимается и с победоносной улыбкой покидает комнату для свиданий, даже не обернувшись напоследок. Раз уж Бейфонг сама решила пойти трудной дорогой, так уж и быть. Она предоставит ей для этого все возможности. ***       Нахалка. Как она смеет? Заявлять о себе так бесцеремонно, сыпать угрозами, хотя сама и гроша ломанного не стоит, чтобы тягаться с таким врагом? Азулу неимоверно трясет от нее — наглой, бесстыжей Бейфонг, решившей во что бы то ни стало добиться справедливости. В герои заделалась? Или добрых сказок перечитала в детстве? Такие, как она, долго не живут, а если и дотягивают до седых волос, то только в качестве никому не нужного, жалкого и бесполезного биомусора. Азула растопчет ее в пыль, смешает с грязью, спустит с небес на землю. Она не выносит, когда кто-то преграждает ей дорогу. Таких псов необходимо уничтожить в первую очередь, чтобы знали свое место.       — О, — Азула на секунду останавливается у порога гостиной, когда видит брата за столом. — Не думала, что сегодня ты приедешь домой. Немного неожиданно, ты так внезапно решил навестить семью.       Зуко выглядит хмурым. Это выражение и раньше не слезало с его лица, а в последнее время так вообще превратилось в обыденную маску, словно кто-то неудачно отштукатурил его цементом. Зуко вовсе не обязательно отвечать, потому как Азула даже не намерена его слушать. Всего лишь обычные формальности, навязанные этикетом. По сути, как брат и сестра, они никогда не были близки.       — Обещание, — произносит Зуко, когда Азула проходит мимо него. Он поворачивается к ней и заглядывает в ее бесстыжие глаза, выискивая хоть каплю сожаления за то, что натворила. — Как давно ты все распланировала? Я тебе шутка какая-то? Думала обхитрить меня? На что ты надеялась, проворачивая это за моей спиной?       — Не понимаю, о чем ты? — непринужденно спрашивает Азула.       Она всего в нескольких сантиметрах от брата — на расстоянии вытянутой руки, и буквально чувствует, как расплавляется воздух вокруг. Зуко в ярости. В тихой, безумной ярости. Он поднимается со стола, сравниваясь с Азулой, и все так же продолжает буравить ее гневным взглядом, но уже сверху вниз. В этот миг она впервые в жизни видит его сходство с отцом, и от этого знатно бьет по голове, точно обухом. Если Азула — монстр, то кто же тогда ее брат?       — Ты, — тихо рычит Зуко, — все еще держишь свое обещание? — Он делает шаг вперед, а Азула машинально отстраняется, не до конца осознавая свои действия. — Мне вытащить из твоей памяти сказанные тобой слова? — С каждым новым словом Зуко повышает голос, а его рык становится больше похожим на звериный. — Какой из пунктов нашей сделки ты не восприняла всерьез, а, сестренка?       Азула практически приближается к огромному зеркалу на стене, ведомая непонятным чувством тревоги, которое впервые за всю жизнь возникло у нее при виде разъяренного Зуко.       — Сделки? — с усмешкой переспрашивает она. — Никто не обещал тебе, что эта наглая девчонка будет жить спокойной жизнью. Она перешла мне дорогу. Ее нужно проучить.       Зуко улыбается. В этой мимике проскальзывает чудовищный оскал, а в глазах начинают плясать всполохи. Он резко хватает Азулу за атласный шарф на шее и аккуратным движением затягивает его, заставляя ее поднять голову.       — Я говорил тебе, что будет, если ты нарушишь условия? — злобно выдает Зуко.       — Я не гарантировала, что все будет по-твоему, братец, — выдыхает Азула с кривой улыбкой. — Тоф Бейфонг ведь не мертва. Чего убиваться?       Ее слова действуют на Зуко как целая доза адреналина. Он молниеносно берет со стола кухонный нож и приставляет его к горлу Азулы, чем немало ее удивляет и, мягко говоря, пугает.       — Ты ведь знаешь, что в одиночном бою никогда не сможешь меня одолеть, — приподнимает она одну бровь. — Прекращай жить прошлым, Зуко! Эта девица могла запросто испортить тебе все будущее! Ты ведь и так знаешь: она не остановится, пока не найдет виновных! Она всех нас уничтожит! Ей самое место в этой дыре! Что дороже: семья или же какая-то нахалка, готовая отнять у тебя все, что ты нажил непосильным трудом? Ты ведь даже не представляешь…       — К черту! — орет Зуко, замахиваясь на нее ножом. — Эту поганую семью!       Азула не сразу понимает, что произошло на самом деле, однако увиденное и осмысленное повергает ее в ужас. Только что родной брат чуть не проколол ей череп кухонным ножом. Зуко все еще стоит возле нее, не обращая внимания на кровоточащую ладонь, а Азула так и замерла на месте, боясь сдвинуться с места и задеть кожу осколком от зеркала. В глазах брата горит бушующее пламя, пожирающее, готовое вырваться наружу и поглотить. Это ненависть. Самая чистая, искренняя ненависть, которую Азула когда-либо видела. Зуко опускает руку, оставляя нож намертво прибитым к стене в паре миллиметров от ее лица, разворачивается, собирая остатки вещей со стула, и уходит. Скорее всего, в последний раз из этого дома. Больше он не вернется. Азула точно знает.       Она долго не может прийти в себя. Поначалу ее мозг отказывается принимать случившееся. Азула ранее никогда не видела брата настолько яростным и злым. Это сильно впечатлило ее, повергло в оцепенение, заставило даже немного вздрогнуть от страха. Азула осторожно отходит от разбитого зеркала и дотрагивается ладонями до грудной клетки, которая продолжает заходиться в тяжелом дыхании.       Что это за чувство? Неужели она боится? Его? Собственного, никчемного и бесполезного брата? Азула смеется. Ведь это смешно. Это даже больше, чем просто смешно. ***       Наоми в последнее время не лезет во все эти политические дрязги. Не сказать, что нет особого желания. Приструнить Озая и всю его шайку для нее всегда было в удовольствие, особенно сейчас, когда проходит его агитация на выборах. Просто не попадалось удачной возможности все красиво обставить, не привлечь излишнего внимания и выйти сухим из воды. Наоми часто проворачивала подобное, но Озай весьма сообразителен. Одно неверное движение, и можно распрощаться с собственной головой. Без сомнений, рано или поздно его топор палача однажды сомкнет свои лезвия и на ее шее, и на шее генерального секретаря. А, возможно, и самого премьер-министра? Кто знает.       Озай не остановится на достигнутом. Он из тех людей, кому с возрастом нужно больше, и чем выше запросы, тем выше ожидания, и тем масштабнее планы. Таких злодеев нужно вырезать еще во чреве матери, ибо все злодеяния, причиненные им за столь долгую жизнь, уже невозможно сосчитать. Наоми не сильно отличается от него, но имеет хоть каплю совести и не стремится к той власти, которую жаждет он.       Но большую проблему, чем сам Озай, могут доставлять только его дети, не иначе. Первая спокойно угрожает крупной политической фигуре, строя интриги и выставляя свои требования. Второй бесцеременно врывается в резиденцию, наплевав на охрану, штрафы или грозящий ему арест за нарушение порядка, покалечив ее людей. Без зазрения совести, без каких-либо понятий. Открывает дверь с ноги, пинком, вырывается из рук охраны и менеджера: так яростно, с таким энтузиазмом, что Наоми невольно засматривается на то, с какой страстью он стремится попасть к ней на прием.       — Простите, госпожа Асакуса! — испуганно лопочет ее менеджер. — Я говорила ему, чтобы он уходил, но он не слушает…       — Руки прочь! — рычит на нее Зуко.       Взгляд его не выражает ничего хорошего. Однако этому парню потребовалось немало усилий попасть сюда, а означает это только то, что он настроен решительно. Ему есть, что сказать, есть, о чем попросить. Наоми становится любопытно, что бы могло привести к ней сына ее злостного недруга, поэтому она коротко окликает менеджера по имени и делает жест рукой:       — Выйди. И закрой дверь снаружи. Не впускай никого до тех пор, пока не прикажу.       Зуко внимательно рассматривает ее лицо. Возникает ощущение, будто он уже видел ее однажды, встречал раньше, пересекался каким-то образом. При этом встреча эта прошла не так гладко, как хотелось бы.       — Так вот, значит, как выглядит помощник генерального секретаря, — выдает он после минутной паузы. — Наоми Асакуса.       — Удивлен? — интересуется она. — Ожидал увидеть кого-то другого? Кого-то более мерзкого и страшного?       — Вы совершенно не подходите под описания той богатой Леди, делающей ставки, — усмехается Зуко. — Удивлен — не то слово.       — А я все время гадала, кто из вас двоих первым узнал обо мне, — задумчиво выдает Наоми, затем указывает на кресло. — Присаживайся. Не люблю, когда гости стоят передо мной, словно они мои подчиненные.       Зуко дерзко улыбается и решает воспротивиться ее просьбе. Вместо этого он берет стул и садится возле нее, напротив, чтобы было лучше видно лицо во время разговора. Наоми с осторожным удивлением наблюдает за тем, как он стаскивает с кобуры пистолет, вытряхивает с него все содержимое и швыряет все это добро на стол. Затем Зуко отряхивает карманы, сдувает грязь с зажигалки и кидает ее туда же. После летит на поверхность и складной нож. Скорее всего, думал, что без боя точно не пройдет в штаб, поэтому вооружился.       — Ко мне словно не наследник крупного конгломерата пришел, а террорист, — подмечает Наоми.       Зуко вытаскивает с ботинок еще один нож.       — Думали, я тут с вами церемониться буду? — Он демонстративно роняет предмет на стол к ее рукам. — Теперь я безоружен. Это для того, чтобы ваши поломанные камеры не записали, что я якобы здесь вам угрожал.       — Камеры? — вопросительно выдает Наоми. — Как же они могут что-то записать, если они поломаны? Ты противоречишь самому себе.       — Да неужели? — саркастично отзывается Зуко. — А не вы ли предоставили те самые записи следственной прокуратуре после вашей встречи с Тоф? Я знаю ее нрав, но даже с ним сомневаюсь, что она могла приставить к вам пистолет и сыпать угрозами.       Наоми приподнимает брови, состорив задумчивое выражение лица, и даже переводит взгляд на висящую на потолке видеокамеру наблюдения.       — Что-то не припомню, чтобы давала кому-нибудь приказ о снятии записей, — произносит она.       — Не прикидывайтесь невинной овечкой, госпожа Асакуса, — хмурится Зуко. — Не делайте вид, будто это вас не касается. Даю голову на отсечение, что вы заодно с моей чокнутой семейкой, и даже не смейте отрицать свою причастность к подставе.       — К подставе? — смеется Наоми. — Мальчик мой, я не имею никакого желания иметь что-то общее с твоей, как ты сам признаешь, чокнутой семейкой. Мне это даром не нужно. Даже больше: я бы и сама не прочь выступить против Озая. Но, как видишь, не имею возможности.       — Хотите сказать, что не имеете ни малейшего понятия, откуда у моей сестры видео с вашего кабинета? — с подозрением косится на нее Зуко.       Наоми разводит руками. Ситуация ее очень смешит. Да, она знала, что Азула способна на многое, но чтобы украсть видеозапись с ее кабинета, да еще и подделать? На что только не пойдет эта девица ради расправы над врагами. Это всегда ужасало Наоми. Она знает этого ребенка уже многие годы. Азула проявила свои способности к жесткой хватке еще с ранних лет, практически размазывая по пути соперников и конкурентов. Кто же знал, что ее забавы перерастут в такое серьезное занятие?       — Я проверю штаб на наличие шпионов, — говорит Наоми. — Возможно, кто-то из персонала сливает твоей сестре не только записи с видеокамер. Ответ можно считать удовлетворительным?       Зуко усмехается, поводя головой, и выпрямляется на стуле.       — Ну, нет, — отвечает он. — Если вы думали таким образом избавиться от меня, сообщаю: вы ошиблись, госпожа Асакуса. И раз уж мы заговорили о моей семье и о способностях сестры к манипуляциям, не думайте, что я один не знаю, что нужно делать для того, чтобы дернуть за ниточки.       — Вот как? — вытягивает в удивлении лицо Наоми. — Зуко, — обращается она к нему тоном, больше похожим на учителя, делающего выговор непослушному ученику. — Ты ведь с самого начала отличался от них. Зачем тебе это нужно? Есть ли смысл в твоих поступках? Чего именно ты добиваешься? Озай не прощает ошибок. Ради чего так отчаянно стремишься пойти против него? В угоду своим прихотям или же из-за сильных чувств к Слепому бандиту? Любовь настолько ослепила тебя, что ты не замечаешь опасностей вокруг? Или же ты хочешь показать себя миру, добившись справедливости?       Наоми выжидает. Ее решение целиком и полностью будет зависеть от его ответа, а уж что выберет Зуко — известно только ему самому. Пусть не торопится, тщательно и правильно все взвесит. Такая работа требует скрупулезного подхода. Наоми необходимо знать, кто на ее стороне.       Зуко поднимает на нее решительный взгляд, и в его глазах зажигаются искры. Он не отступит, даже если за его спиной разрушится мост.       — Защитить близких. Вернуть долг. Восстановить свою честь. Предотвратить катастрофу до ее начала, прекратив бесчинства отца — вот моя цель.       Наоми удовлетворенно хмыкает, расправив плечи. Ответ ее полностью устраивает. ***       Примерно через неделю среди кандидатов на пост депутата проходит так называемая «агитация с трибун» или «глас народа», когда каждый баллотирующийся представитель выступает на пресс-конференции с заранее подготовленной речью, раздает награды выдающимся гражданам, рассказывает о себе, о своих дальнейших целях и планах, и об улучшениях, которые он может предложить в качестве верховного чиновника за эти несколько лет преданной службы народу. Обычно в такие моменты присутствует много репортеров с самых разных телеканалов, в том числе и их иностранные представители. Следом за ними идут уже обычные граждане, которые, так или иначе, поддерживают кого-то из кандидатов, либо обычные зеваки, коим любопытно все и вся.       Озай набирает поддержки больше, чем кто бы то ни был. Это знает уже практически каждый в стране. Народ любит председателя корпорации «Феникс», считает его достойным поста депутата, ибо его политика бизнеса наглядно показала всей стране, как правильно и достойно можно удержать экономику на плаву, не прибегая к лишним жертвам. Глядя на него: серьезного, сосредоточенного, ответственного и на первый взгляд добродушного человека, сложно представить, какие демоны скрываются в его почерневшей душе. Озай играет на публику, а люди ему верят. Внимают каждому слову и расходятся в аплодисментах.       А какие красочные картины он им рисует! Целое будущее, все планы на пять лет вперед! Конечно, он будет трудиться, не покладая рук, во благо граждан. Будет достойно нести сей нелегкий груз ответственности и не преминет воспользоваться возможностью слушать народ, его требования и просьбы. Такой вот идеальный представитель парламента.       — Хочу вручить эту награду за доблестную храбрость, проявленную при спасении людей от пожара в многоэтажном жилом здании района Кабуки, — зачитывает официальную речь Озай. — А также от лица корпорации «Феникс» лично поблагодарить за самоотверженность сим скромным даром, как сертификат на один миллион йен, в качестве моральной поддержки в эти нелегкие времена. Господин Кента Йоичи! Прошу вас выйти на трибуну.       Толпа расступается, пропуская вперед молодого паренька в мешковатых одеяниях, который стремительно и резво направился прямо к сцене подпрыгивающей походкой. Так и светится от радости. Он подходит к улыбающемуся Озаю, осторожно принимает награду и сертификат, жмет ему руку, все больше распыляясь в глубоких поклонах, и выпрямляется лишь только тогда, когда сам Озай по-отечески хлопает его по плечу в знак поддержки. Либо в качестве намека на то, чтобы тот уже прекращал сжимать его ладонь и опускать голову до пола. Паренек улыбается и встает ровно, но ладонь все еще продолжает держать. Озай только-только начинает понимать, кто на самом деле перед ним, а затем резко одергивает руку, с такой силой, словно стремится его ударить. Но легкая играющая ухмылка на лице Аанга говорит лишь о том, что он спохватился слишком поздно.       «Химура, здравствуй, — раздается из колонок голос Озая, а на большом экране высвечивается вещание о перехвате всех каналов прямой трансляции. — Мне нужно кое-что решить с новыми партиями, отправляющимися в Тайвань. Не сильно хочется отображать всю прибыль на бумагах. Сам знаешь, волокиты много, по пути еще и растащат половину. Я могу поменять запчасти на дешевые аналоги, но у таможни возникнут вопросы…»       — Как ты здесь оказался? — спрашивает Озай, не отрывая глаз, полных удивления и едва скрываемой ненависти, от менталиста.       — Не ожидали, правда? — с обаятельной улыбкой интересуется Аанг. Он кивает в сторону большого монитора. — Это еще только начало.       Пока репортеры судорожно щелкают затворами камер, Зуко, стоя обособленно в дальнем углу площадки, сообщает по рации Наоми, что миссия выполнена. Начинается настоящий ажиотаж. Аанг, который вроде бы недавно стоял на трибуне, незаметно исчезает, а на Озая накидывается целая толпа журналистов с вопросами, на которые он не в состоянии ответить.       Это подстава. Самое настоящее, неприкрытое объявление о войне. Менталист заявил о себе и готов вступить в открытую схватку. Озай знал, что именно он когда-нибудь помешает ему в планах. Очень жаль, что тогда не удалось его уничтожить. Жаль, что он выжил. Аанг держал его за руку, а это значит, что теперь ему известно как минимум все, о чем Озай думал в тот момент.       — Получилось? — спрашивает Зуко, кидая в сторону Аанга сотовый телефон того несчастного человека, которого пришлось оглушить за углом, дабы занять его место.       — Честно говоря, я даже подумал, что утратил свои способности, — отзывается Аанг. — Но ты просто посмотри на результат. Мы же его уделали!       Зуко фыркает от напускной важности этого парня, и натягивает бейсболку, скрываясь за углом. Это первая их победа. Пока они только навели смуту среди населения записью телефонного разговора, а Аанг всего лишь прочел дальнейшие планы Озая. Война все еще впереди.