Слепая зона

      Урса не имела права возвращаться домой. У нее не было на это никаких привилегий. Она была растеряна, разбита, обозлена, и жаждала отомстить. Преисполнившись чувством долга перед собственными детьми, брошенными на растерзание проклятой семьи бывшего мужа, виной и ответственностью, Урса решила для себя — она будет бороться, несмотря на предстоящие трудности, переступив через гордость, жалость и страх. Сильный, всепоглощающий, заставляющий конечности окаменеть, доходящий до горла и сжимающий его в тиски. Урса боялась, как никогда в жизни. Однако, ступив пару шагов, она и сама не заметила, как обрела уверенность в себе и ощутила почву под ногами. А потом…       Урса опомнилась лишь однажды, когда посмотрела на застывшее выражение торжества и злорадства на чужом лице в отражении зеркала. Только так она смогла понять, что полностью утратила свою идентичность и слилась с маской, за которой долгие годы пряталась ее истинная сущность. И ее больше не стало. Как и самой Урсы. В отражении разбитого стекла на нее смотрела Наоми Асакуса — политическая фигура, набирающая обороты и с каждым новым днем превращающаяся в сильную, непобедимую и влиятельную персону. Чужая личность, жизнь и лицо впились под кожу, вытеснив прошлое далеко за задворки сознания.       Удастся ли ей однажды вспомнить? Вновь обрести себя? Вернуть утраченное имя? Воспоминания?       — Я подстроила крушение самолета, — признается Наоми на суде. — Генеральным секретарем мне было поручено избавиться от двух репортеров, знавших о тайном заговоре парламента продлить срок правления премьер-министра еще на пять лет. Поэтому я наняла людей, способных выполнять работу четко и слаженно. Однако, — она выдерживает паузу, позволяя фотоаппаратам и видеокамерам запечатлеть играющую ухмылку на ее губах, — я не имею привычки доверять кому-то, даже наемникам.       Зал охает, а кое-кто и вовсе всплескивает руками, не сдерживая возгласов удивления или недоумения. Как так? Наоми Асакуса, ответственный и исполнительный управленец в главной канцелярии палаты, способна на подобные зверства? Вся страна предрекала ей пост следующего генерального секретаря и правой руки премьер-министра. Она бы стала первой женщиной, добившейся такого статуса в застоявшемся в старых традициях японском обществе, чем немало и не раз подталкивала молодежь совершать настоящие подвиги одним только своим примером. По правде говоря, порой к ней проявляла уважение даже Азула, а она уж точно не признает тех, кто слабее ее или Озая.       — Хотите сказать, — с опаской переспрашивает прокурор, — вы убили их?       — Устроила поджог на складе, — отвечает Наоми. — Обугленные тела и фальшивые зацепки — все, что осталось после их смерти. Пришлось запутать детективов, чтобы они пошли по ложному следу и раскрыли другие преступления, о которых я знала, и которые я не могла стерпеть.       — Вы специально натравили бюро на Озая?       — Это вышло случайно. В мои планы не входило раскрытие преступлений бывшего председателя корпорации «Феникс». Я лишь хотела отвести подозрения от себя, поэтому подкинула несколько документов прямо в руки бюро. Следователи повелись на уловку и ушли в другом направлении, а у меня прибавилось времени, чтобы замести следы.       Та самая переводчица. Тоф почти приподнимается на месте, но быстро приходит в себя, одергиваемая Зуко. Они оба переглядываются друг с другом: молчаливо, удивленно и настороженно.       — Она погибла по моей вине, — ошеломленно шепчет Тоф, на что Зуко только качает головой.       — Сядь, — говорит он, — и дослушай ее до конца.       Тоф нехотя повинуется и прикрывает веки. В какой момент она допустила ошибку? Как Наоми удалось обвести ее вокруг пальца, не приложив при этом никаких усилий? Тоф была слепой, а то место, куда она смотрела, являлось лишь крохотной частью тех масштабных событий, происходящих вокруг. Она не смогла разглядеть элементарного: Урса подстроила крушение самолета, а затем избавилась от свидетелей; подсунула ложные улики переводчице, которая хотела немного подзаработать на нечестном деле, и приказала Джун убить ее. Тоф копала под Куруну Джосей, посему представляла для Урсы опасность, и она захотела избавиться от помехи. Но отступила, когда узнала, что в расследовании замешан ее сын. Тоф к этому времени полностью переключилась на конкурентов Озая, потому-то Урса и решила, что с нее выйдет огромный толк. Больше к личности Куруны Джосей она не возвращалась. А Азула, прознавшая о некоторых темных делах госпожи Асакусы из секретариата парламента, воспользовалась возможностью обставить все в свою пользу и угрожать Наоми в случае, если понадобится сделать из нее марионетку.       Азула до последнего не догадывалась, кто перед ней. Даже зная историю об аварии десятилетней давности, в которой были замешаны и Озай, и Наоми, она не смогла узнать в этой женщине собственную мать. Тоф ей нужна была только потому, что именно она могла открыть лазейку, таящую в себе многие страшные секреты на отца. Ее отдел, как и все следствие, пришлись как никогда кстати, ибо Азуле тоже было выгодно, чтобы они раскрыли как можно больше преступлений на конкурентов корпорации «Феникс».       Урса покрыла ее покушение на жизнь Тоф, убив Тайто Мори, сразу после встречи с дочерью, когда та сыпала угрозами перед предстоящими выборами Озая. Она же долгие годы не позволяла перейти Азуле черту. Пока ее взрослеющая дочь манипулировала остальными людьми, точно марионетками, Урса держала под контролем ее саму.       Азула в ярости. Никогда в жизни она не испытывала себя настолько грязной и использованной.       — Врешь! — перебивает она Наоми. — Моя мать — дурочка, неспособная даже двух слов связать в нужный момент! За всю свою жизнь она не сделала ничего толкового и умерла безымянной личностью, у которой не было ни гроша за душой, ни совести, ни жалости к собственным детям. Но даже при всем этом моя мать ни за что бы не стала так поступать. Она самозванка! Выпроводите ее из зала суда!       — Тест ДНК подлинный, — корректно отвечает судья. — На трибуне свидетелей Урса Хираа, в этом нет сомнений.       — Чушь! — с нотками легкой истерики вскрикивает Азула. — Это ложь и провокация! Я требую повторного анализа!       — У каждого своя правда. — Урса смеряет ее холодным взглядом, и это каким-то неведомым образом заставляет Азулу замолкнуть. — Ты не обязана верить в то, чего не хочешь признавать.       Почему у нее возникает это чувство? Азула никогда не боялась мать. Она считала ее слабой и бесхарактерной, чтобы подчиняться ее приказам. Именно подчиняться, ибо других слов Азула никогда не признавала. Вокруг нее все только и твердили о силе, а она была ребенком весьма способным, талантливым, с задатками лидерских качеств и волевым характером. Еще с самого детства Азула поняла: ее возвышали над старшим братом, но для этого требовалось много трудиться, переступать через себя, через собственные прихоти и слабость. Для нее никогда не существовали слова «не могу», «не получается» и «позже». Озай постарался устранить их на корню, а с Зуко такого не удалось только из-за Урсы, что, словно курица-наседка, постоянно гоношилась вокруг любимого сыночка и утирала ему сопли.       В зале воцаряется тишина, когда Озай начинает тихо и жутко смеяться. Он поднимает голову, одаривая Урсу пронзительным, жутким взглядом, в котором читаются ирония, насмешка, осуждение и ненависть. Десятки камер тут же стремятся запечатлеть его дикое выражение лица.       — Идиотка, — с нескрываемым пренебрежением выплевывает Озай. — Лучше бы сидела тихо и не показывала носа в этой стране. Своими поступками ты развалила всю семью. Молодец, ничего не скажешь!       — А сам-то, — усмехается Урса, — ничуть не лучше. Использовать детей ради своей выгоды, подвинуть брата, смеяться на похоронах отца, убить стольких людей, а затем практически уничтожить целую страну. Браво! Преступника легендарнее за всю историю не найдешь!       — Заткнись, паршивая сука! — вздувается от гнева Озай. — Ты не смеешь перечить мне! Ты! Ты сделала меня таким! Ты принадлежишь только мне и не имеешь права идти против меня!       — Ошибаешься, — с улыбкой отвечает Урса. — Я никогда не принадлежала тебе. И то, что творится вокруг — полностью твоя вина. Не стоит перекидывать свои неудачи на чужие плечи, мой дорогой супруг. ***       Вернувшись на родину, Урса решила отыскать наемника. В знак благодарности и неоплаченного долга, ведь, зная характер Озая, он бы никогда не оставил в живых того, кто однажды посмел помешать его планам. Она удивилась, когда услышала, что ее спаситель вполне сносно устроился в резиденции влиятельной семьи Бейфонг, и была рада этим известиям. Однако до поры до времени, потому как после вскрылся еще один неприглядный факт о нем: Канто продолжал принимать участие в незаконных делах, периодически выполнял заказы и, к тому же, использовал дочь Лао Бейфонг в качестве связующего звена с его клиентами, с которыми мог контактировать только на подпольных боях.       Канто был ее менеджером. Маленькая наивная девочка даже не подозревала, что являлась жертвой его манипуляций, и слепо доверяла, следуя за ним по пятам. Урсе хватило сполна насмотреться тем хитрым уловкам, коим наемник подвергал Слепого бандита. Тоф очень сильно напоминала ей Азулу, пусть и не скверным нравом, но свободолюбием, упрямством, порой жестокостью и непринятием многих авторитетов. Для нее существовала только сила, которой Тоф могла подчиняться, если признавала ее, и проявление этой силы она нашла именно в Канто.       Урса использовала Джун ради того, чтобы та подставила своего друга перед Лао Бейфонг, подсунув ему фотографии с подпольных боев, где сражалась его дочь. Ярость главы Бейфонг была соизмерима с разрушительным гневом дикого кабана, у которого кто-то вдруг неожиданно отнял или обидел его детеныша. Урса этого и добивалась. Таким образом она ослабила влияние Лао на Канто, лишила его защиты, а после сама предложила покровительство. Взамен на беспрекословное выполнение заданий. Канто был ей необходим. Он был лучшим из лучших, знал многих из правительства и влиятельных семей, пользовался уважением в определенных кругах и никогда не совершал ошибок.       — Я просчиталась, — произносит Урса. — Канто был не только сильным, но и жутко хитрым, и умным. Он мог использовать все, за что брался, и всех, кому помогал. В ночь, когда наследницу клана Бейфонг похитили, он хотел уйти на дно и скрыться, но привязанность к этой девочке остановила его. Канто сам угодил в ловушку, расставленную мной, и умер от руки Джун. Что? — усмехается она. — Удивлен? Эта наемница вовсе не спасать их пришла. Такого задания я ей не давала.       — Что?       Зуко поражен. Он не верит ей. Не может. Всеми силами стремится отрицать услышанное. Его мать, Урса, та самая добрая и нежная женщина из детских воспоминаний, может быть таким монстром? Как? Когда? При каких обстоятельствах она превратилась в такое чудовище? Это неправда. Она ведь лжет? Шутит над ним. Пытается всеми силами выгородить Озая или Азулу. Да, неважно, кого именно она хочет защитить. Зуко никогда не поверит.       — Канто перешел мне дорогу, а затем хотел также спрятаться, — тем временем отвечает Урса, — но ему этого не удалось. В итоге Джун пришлось застрелить его. Тоф была ребенком, напоминающим мне мою дочь. Задеть ее как-то у меня рука не поднялась.       Ее тон слишком отрешенный от этого мира. Кажется, Урса сама не понимает, что несет и перед кем. Зуко нервно проводит рукой по волосам и развязывает галстук. Ему не хватает воздуха. Словно весь мир вокруг сжался в крохотный гелиевый шар, из которого постепенно выпускают кислород.       — Ты… — еле ворочая языком, выговаривает Зуко. — Только не говори мне, что и к той аварии ты тоже причастна? — Урса молчаливо скрещивает руки на груди. — Серьезно? — усмехается он и отводит голову в сторону, лишь бы не смотреть в ее глаза. — А что насчет Азулы? Как она прознала о твоей второй личности?       — Копала под меня, как это всегда и делал Озай, — выдает Урса. — Только у нее это получилось чуточку лучше. Азула догадалась о том, что таким образом она могла манипулировать, и связала мне руки. Однако…       — Именно ты все это время дергала ее за поводки, — заканчивает за нее Зуко.       — Поверь, все, что я бы ни сделала — все это было только ради детей, — оправдывается Урса, и в ее стеклянном взгляде впервые читаются нотки сожаления и заботы. — Ради вас.       — Ложь! — вскрикивает Зуко, ударив ладонью по столу. Он приподнимается со стула, приблизившись лицом до прозрачного ограждения, и одаривает Урсу гневным, преисполненным злобой и разочарованием, взглядом. — Не нужно этих жалких отговорок. Ты поступала так, как тебе вздумается. Ты не заботилась о нас, не думала ни на минуту о нашем будущем. Я, — голос его внезапно срывается, — я не могу поверить в то, что передо мной та самая женщина из детских воспоминаний: заботливая и хорошая мать, любящая своих детей…       — Я любила тебя, Зуко, — ласково отвечает ему Урса. — Я действительно люблю вас с Азулой.       — А я не верю! — вновь кричит Зуко. Он в отчаянии и не знает, что делать. — Хоть раз в жизни, — он опускает голову, чтобы подавить подступившие слезы, и сжимает пальцами края столешницы, — хоть раз в жизни ты была хорошей матерью? Хотя бы для одного из нас? Для меня? Для Азулы? — Зуко поднимает на Урсу взгляд ровно в тот момент, когда она вздрагивает. — Бедная моя сестра. Отец был прав. Наша семья никогда не была настоящей только благодаря тебе. Азула всеми силами стремилась обратить на себя внимание, но ты отторгала ее. Почему? Она была невинным ребенком! Маленькой девочкой, которой хотелось любви собственной матери! За что ты так с ней?       — Я лишь хотела защитить ее, — срывающимся голосом шепчет Урса.       — От кого? — допытывает Зуко. — От себя? Или от чокнутого папаши? Ты хоть знаешь, через что нам двоим пришлось пройти? — Он силится сдерживаться, однако слезы продолжают обжигать его раненые скулы и глухо падать на железный стол. — А Кэйт? Она ведь даже не знает своего настоящего происхождения. Не знает родную мать, с которой прожила шестнадцать лет. А, — усмехается Зуко, вспомнив, что большую часть жизни она провела в чужой стране, видя приходящую родительницу только по праздникам, — точно. Ты умудрилась обделить и ее. Мать года! Ты хоть представляешь, что с ней будет, когда она узнает правду? Если уже не узнала. Ты не подумала даже о той, кого родила по любви, а что говорить о детях, взращенных в семье, которую ты ненавидела?       Урса сглатывает тяжелый ком и закрывает глаза. Глядя на слезы Зуко, на его разочарование и безумную боль, она, наконец, понимает, в кого превратилась. Слишком поздно. Утраченного, как и былого, уже не вернуть.       — Ты не любила никого вокруг себя, — тихо произносит ее сын, которого она любила больше всех на свете. — Только себя. Ты следовала своим прихотям, ничем не отличаясь от моего отца. Ты такая же. Взгляни же теперь на то, что ты натворила своими руками, мама.       Зуко давит на последнее слово, чем окончательно втаптывает Урсу. Это правда. Она не была для него настоящей матерью. Никогда. И не станет. Зуко больше не признает ее.       — Надеюсь, наказание будет максимально строгим, чтобы вы оба вкусили сполна расплату, которую заслуживаете, — бросает он напоследок, раня ее своими словами. — Я ухожу. И больше не вернусь. Не хочу иметь ничего общего с вами.       — Прошу! — умоляющим голосом останавливает его Урса. — Позаботься об Азуле. Ей, как никому, нужна помощь. Все эти годы я сдерживала ее, но сейчас не могу сказать, что может случиться после такого.       Зуко не поворачивается к ней. Внимательно выслушивает ее просьбу, а затем, не сказав ни слова, удаляется из комнаты, оставив Урсу наедине с демонами, пожирающими ее душу. Теперь она точно может не притворяться. Все ее руки по локоть в крови. В приглушенном свете ей кажется, будто они и вправду заляпаны кровью. Урсу трясет, и она впервые за все это время плачет по-настоящему. Впервые за эти долгие шестнадцать лет, с тех самых пор, как отказалась от самой себя и приняла личину кровожадного монстра. ***       Он разочарован, потерян и разбит, и никогда не сможет принять эту правду. Такую правду. Это слишком жестоко, неправильно. Слова матери раздробили его душу на осколки. Ее чистосердечное признание выбило всю почву из-под ног. Зуко так сильно идеализировал ее чистый и светлый образ, что даже и не заметил, как сильно были схожи манеры и повадки той Урсы, скрывающейся под маской Наоми Асакусы. Когда-то он мог узнать ее из многотысячной толпы. На этот раз Зуко был слеп и отказался принимать правду на подсознательном уровне.       Дверь в комнату для свиданий с громким лязгом закрывается за спиной. Этот звук выводит Зуко из прострации, но он еще больше сжимает кулаки и прикрывает веки, глубоко вздохнув. Ему необходимо успокоиться. Будет не очень хорошо, прознай кто из караулящих на улице журналюг, в каком состоянии вышел сын важной политической фигуры за ворота тюремной организации после встречи с ней.       Зуко вздрагивает и поворачивается в сторону Кэйт. Она встает со скамьи и неуверенно ступает один шаг, тут же одернув себя, да так и замирает на месте, вопросительно и испуганно глядя на него.       — М-моя мама, — тихо выдавливает из себя Кэйт.       Она выжидает. Как и сам Зуко. Несчастная, бедная девочка. Ей больше всех не повезло узнать, к какой семье она принадлежит. Кэйт сильно привязана к матери. Для нее эти известия станут настоящим ударом, даже большим, чем для Зуко или Азулы.       — Это… правда? — со слезами на глазах переспрашивает она. — Моя мама… действительно могла творить такие вещи?       Зуко не решается что-либо сказать в ответ. Да, это так. Их общая мать причинила людям много зла и разрушила человеческие судьбы. Она уничтожила всех своих врагов, помешалась на власти и деньгах, а итогом ее деяний стали десятки душ, отдавшихся на растерзание дьяволу. Что Зуко может сказать? Он не вправе судить Урсу, ибо это был ее выбор. Пусть неправильный и жестокий, но она сделала его, а значит, на то были причины. Конечно, Зуко никогда ее не простит. Не в этот раз.       А Кэйт? Сможет ли когда-нибудь она принять это?       Зуко сжимает ее в своих теплых объятиях. Кэйт плачет, цепляясь за него, точно за спасительный круг. Ей больно и как никогда одиноко, ведь в этом огромном мире с населением в восемь миллиардов людей Урса была единственной, кто мог зваться для нее родным человеком.       — Что с ней будет? — всхлипывает Кэйт. — Она же там совсем одна. А я… я, — она округляет глаза и шмыгает носом, — я же… в собственного брата…       Зуко улыбается и гладит ее по макушке. Кэйт боится. Сейчас у нее не осталось людей, готовых поддержать в трудную минуту и защитить в случае опасности.       — Не бойся, — произносит Зуко. — Я рядом. Теперь у тебя есть старший брат. Вместе мы справимся.       Он не оставит ее. Не откажется. Пусть у них разные отцы, но кровь все равно одна, а это решает многое. Кэйт для Зуко изначально не чужой человек. Она действительно похожа на его младшую сестру, и Зуко не ошибся, когда что-то на подсознательном уровне подсказывало ему это. ***       Если бы он только мог справиться сам с собой. Со своими внутренними демонами. С этой болью и разочарованием. И с огромной виной перед той, кто, даже узнав правду, не отказывается от него. Тоф уперто скрывает залегшие мешки под глазами, и с тех самых пор ни разу не обмолвилась о Канто и его прошлом. Она прозрела, возможно, разуверилась даже больше, чем Зуко, в дорогих людях, но не потеряла стойкости духа. Так ему кажется.       Тоф скрывает собственные эмоции, вновь надевая на лицо непробиваемую каменную маску, и продолжает жить в повседневной рутине. Но не потому, что не хочет показать слабость. Ради Зуко. Не хватало еще, чтобы они оба расклеились в один момент, размазывая сопли по лицу. Переживет. Ничего страшного. За эти десять лет Тоф доводилось терять и обмануться по поводу Канто гребаную тучу раз, так что данное обстоятельство уже не так сильно задевает струны в ее душе. Больше всего волнует именно Зуко, ибо, зная его характер и манеру стряпать драму на ровном месте, он точно начнет убиваться от гложущего чувства вины и тревоги.       Тоф разделяет его боль. И старается неощутимо быть рядом, ненавязчиво, так, как умеет. Даже если порой получается не очень хорошо.       Сигарета выскальзывает изо рта в тот момент, когда Зуко появляется на балконе посреди ночи. В незастегнутом халате, с растрепанными волосами и тяжелой поступью, он выходит наружу практически бесшумно и садится на деревянную лавочку. Молча и отрешенно. И сидит так несколько минут кряду, задумчиво глядя в летнее небо, на мерцающие звезды.       Тоф тушит сигарету в руках и выбрасывает ее в мусорное ведро, затем открывает холодильный контейнер с напитками, берет оттуда две банки пива и садится возле Зуко, протягивая ему одну. Поначалу он бросает на нее удивленный взгляд, мол, не ожидал увидеть здесь кого-то еще или не заметил, после берет в руки холодную банку, делает пару глотков и весь скукоживается от пробравших его мурашек. Самое то для жарких летних ночей в Японии. Главное, простуду не заработать.       Зуко задумчив и недосягаем, совсем как та далекая планета, появляющаяся первой на небосводе рядом с полумесяцем.       — Завтра очередное слушание? — спрашивает Тоф, и он безучастно кивает. — Мне пойти с тобой?       — Не стоит, — коротко отвечает Зуко.       — А почему бы и нет? — пожимает она плечами. — Я могу. Мне совсем не сложно.       Пальцы Зуко с силой сдавливают края банки.       — Не хочу, чтобы ты видела это. Чтобы ты вновь пережила эти события. Не хочу…       — Причинять мне боль? — спрашивает Тоф. — Это ведь не ты сделал. Не нужно так убиваться, правда. Ты не должен нести ответственность за всю свою семью. Я ведь не отвечаю за проступки моего отца, и ты не обязан.       Зуко отворачивается от нее, вытянувшись вперед, и глубоко, рвано выдыхает весь накопившийся воздух из легких. Он пытается скрыть от нее свои эмоции. Жаждет запрятать их так глубоко, насколько может. Потому что считает себя виноватым. Перед ней, перед сестрой, перед ребятами из бюро. То, что натворили его родители, по мнению Зуко, непростительно для него самого.       — Я не могу, — с горечью в сердце шепчет он, чувствуя, как грудная клетка начинает разрываться. — Не могу не взять на себя ответственность, Тоф. Прости… прости меня… мою мать. Сестру. Отца…       Она испуганно соскакивает с места и присаживается на коленях рядом с Зуко.       — Эй, — нежно произносит Тоф, вытирая ладонью его мокрое от слез лицо, и заглядывает в глаза, — ты не виноват, слышишь? Мне не за что прощать тебя, Зуко. Это ведь я втянула тебя во все это дело. Я сама поверила Канто и поддалась его манипуляциям. Никто не заставлял меня быть Слепым бандитом и привлекать внимание твоей сестры и матери. Никто из нас не знал, чем могло все обернуться. Ты ведь и сам это понимаешь. Ты сильный, Зуко. Никогда и никому не позволяй сломить себя. Не позволяй усомниться в своей правоте. Только ты сам можешь решать, что тебе стоит делать, а что — нет. Ты никому ничего не обязан. Даже собственной семье.       Зуко притягивает ее к себе, зарываясь лицом в ее плечи, и просит посидеть так пару минут. Ему нужно выпустить пар, выплакаться, позволить себе проявить слабость перед ней. Ощутить ее тепло и поддержку. Тоф обнимает его и терпеливо ждет. Ночь длинная. Ее хватит для них двоих сполна. А уж утешить ценного и любимого для нее человека только в радость, пусть это и не совсем легко.       — Не бросай меня, — едва слышно просит Зуко. — Я так боюсь однажды проснуться и не обнаружить тебя рядом. Если я потеряю еще и тебя — я этого не вынесу.       — Не думаю, что когда-нибудь смогу это сделать, — с улыбкой отвечает Тоф и целует его в висок.       Она слишком сильно любит его. У Тоф и в мыслях не возникнет ничего подобного. ***       Мэй решила для себя больше никогда не связывать судьбу с этой страной. Этим утром она отправляется в Австралию, где и проведет весь остаток жизни, и, видят боги, никогда не вернется туда, где получила столько боли. Мэй заслуживает лучшего. Более она не будет подчиняться указам родителей, в частности матери, и станет по-настоящему свободным человеком с собственными желаниями, целями и мечтами. Отбросит навязанный образ в сторону и раскроется новому миру. Настала пора снять безэмоциональную маску из театра теней и обрести себя.       — Спасибо, что вызвался проводить меня, — с благодарностью улыбается Мэй, и на ее щеках проступают ямочки, а на нижних веках появляются мелкие морщинки.       Теперь-то Зуко видит в ней живого человека, а не того бесчувственного робота, с которым ему когда-то довелось иметь дело. Он улыбается в ответ и протягивает ей чемодан на колесах.       — Надеюсь, в новом месте тебя будет ждать все только хорошее, — произносит Зуко. — Ты, как никто другой, заслуживаешь этого.       Мэй оглядывается вокруг, словно стараясь запомнить каждый закуток аэропорта и проплывающие мимо образы снующих туда-сюда людей. На ее лице впервые в жизни рисуется неописуемый восторг и легкая надежда на светлое будущее. Предвкушение. Словно Мэй впервые вдыхает вожделенный аромат свободы и наслаждается им.       — Будь счастлив, Зуко, — говорит она. — Ты прошел такой длинный путь, и я надеюсь, не остановишься на достигнутом. Никогда не забывай, кто ты есть на самом деле, и следуй своему предназначению.       — Ты о компании отца? — переспрашивает Зуко, и Мэй кивает.       — Кому, как не тебе, следует взять все в свои руки? В конце концов, именно ты достоин занять кресло председателя.       Единственный в своей семье. Мэй права, однако Зуко тяжело дается эта мысль.       — Я должен буду пойти против сестры, — выдает он, — бросить ей вызов.       — Азуле сейчас необходима вовсе не компания, поверь мне, — убеждает Мэй. — Известия сильно потрясли ее. Стоило бы проявить чуточку внимания и к ней. Присмотрись к своей сестре. Еще с зимы я наблюдаю за ней странную тягу к воде и успокоительным.       Зуко напрягается. Неужели снова наркотики? Азула не увлекалась ими уже очень давно, а ее зависимость от воды говорит только о том, что она переключилась на более тяжелые препараты.       — Хорошо. Я прослежу за ней.       — Не подумай, — отзывается Мэй, — я вовсе не хочу вставать между вами. Я беспокоюсь за Азулу и не хочу, чтобы с ней что-то произошло. Она сумасшедшая, но долгие годы являлась моей лучшей подругой.       Зуко мрачнеет, но кивает в ответ. Затем вновь смотрит на нее и неловко обнимает на прощание. По-дружески, ненавязчиво желая счастливой дороги и отпуская ошибки из прошлого.       — Береги себя, Мэй. И будь счастлива. Не держи на меня зла.       — Надеюсь, — улыбается она, — в этот раз ты не упустишь того, кого по-настоящему любишь.       — Непременно. Спасибо тебе. За все. ***       — Он отнял у меня все. Сначала мать, после — отца. Даже компанию. Перетянул целый совет на пару с этим противным пузатым старикашкой, явился на собрание акционеров и буквально опустил меня головой в пол. Сравнял с землей. Растоптал. Превратил все мои старания в пыль. Как после этого верить в семью? Как жить дальше, понимая, что тебя выкинул за борт собственный брат? Знаешь, что он сказал мне на собрании, при десятках пар любопытных глаз, которые тут же пойдут и разнесут новости, как самая продажная и дешевая газетенка на прилавке? Что мне нужна помощь! Психологическая! Он из меня психопатку сделал! Скажи, я похожа на сумасшедшую? Я выгляжу как тот шизофреник из фильма про серийных убийц?       — Как давно ты наблюдалась у невролога? — спрашивает Урса.       Азула усмехается и нервно накручивает серебряную подвеску на палец.       — И ты туда же? — с досадой произносит она. — Почему каждый в этой проклятой семейке пытается засунуть меня на прием к врачу?       — Потому что мы переживаем за тебя.       — А мне это не надо! — прикрикивает Азула и резко смягчается. — Я в полном здравии и в трезвом уме, матушка. Не понимаю, что именно вас всех смущает?       — Твое состояние, — с грустью произносит Урса.       Азула сильно исхудала. На ее глазах проступили синеватые отеки, скулы осунулись, а одежда на плечах превратилась в мешковатые тряпки. Совсем недавно она самостоятельно отстригла волосы, потому как, по ее словам, не доверяла парикмахеру, который обслуживал ее бывших подруг. Этот мастер мог быть с ними заодно, посему Азула опасалась, что он сделает что-нибудь страшное на ее голове специально, только ради того, чтобы насолить. А еще она за эти десять минут разговора выпила практически всю бутылку с водой, и это было бы здоровым увлечением, если бы не трясущиеся руки.       Азула и до этого проявляла некие сдвиги в поведении, переходя с эмоционального возбуждения до холодности и отрешенности. Но сейчас ее симптомы стали проявляться все чаще. Урса опасается, как бы не произошло чего плохого.       — Послушайся брата, — просит она. — Он не пожелает тебе зла. Сходи на прием к врачу, пропей курс назначенных препаратов, отдохни пару месяцев. Ты не обязана отвечать за наши с отцом грехи. Ты свободна, и вправе решать все самостоятельно, но, Азула, пожалуйста, не губи себя.       Ее дочь смеряет Урсу высокомерным и уничижительным взглядом. Азула наклоняется поближе к матери и с легкой насмешкой на устах говорит:       — А кто сказал, что я хочу отвечать за ваши грехи? Мой путь теперь расчищен, осталось только подвинуть брата. Он отнял у меня все. Мой смысл жизни, мою компанию, мой совет и моих друзей. Я же хочу вернуть это обратно. Как думаешь, кто теперь может мне помешать? — Она сдавленно смеется. — Я не отступлю до тех пор, пока не верну то, что по праву принадлежит мне. И пока не отомщу всем, кто воткнул мне нож в спину. А вы двое можете продолжать гнить в этой казарме. Жаль, конечно, что не так долго, ведь совсем скоро приговор о казни будет исполнен. Спасибо тебе, мама, за посильную помощь. Ты не вытаскивала меня из дыры. Я бы в нее никогда не попала. Ты сама плюхнулась туда, так тони же под тяжестью своих ошибок в этом кровавом болоте!       — Азула! — ошарашено повышает на нее голос Урса. — Как ты смеешь…       — Заткнись! Кто ты такая, чтобы разговаривать так со мной? Моя мать умерла шестнадцать лет назад, разбившись со скалы, а кто ты? Самозванка, решившая поиграть в злодейку? Или стать хорошей мамочкой для нас? Кто ты такая, черт тебя подери!       — Твоя мама…       Азула снова смеется. Злобно, сдавленно и до ужаса омерзительно. Точно сумасшедшая. У Урсы пробегает холодок по спине от этих страшных звуков, и ей хочется закрыть уши и закричать. Так громко и сильно, чтобы больше ничего не слышать вокруг.       — Мама? — неверящим голосом переспрашивает Азула. — А. Ну да. Ты так долго была Наоми Асакусой, что я даже не могу смотреть на тебя иначе. ***       Зуко явился на собрание акционеров как раз в тот момент, когда решался вопрос о следующем преемнике корпорации. Озай лишился поста, Айро занять его уже не мог, а, так как власть передается по наследству, следующим кандидатом была именно Азула. Определенно она, и никто более. Зуко не подходил на эту роль, ни в коем случае. По крайней мере, так Азула и полагала до тех пор, пока не увидела, как практически все акционеры подняли руки и отдали свои голоса за ее бесхребетного брата, недостойного звания председателя.       — Тебе необходима помощь, — сказал он ей тогда. — Я найду хорошего лечащего врача. Просто доверься мне. Я твой брат, и сильно волнуюсь за твое состояние.       — Да пошел ты к черту! — кричит Азула и замахивается кулаком по стеклу.       Собственное отражение в зеркальной раме трескается и обагряется кровью. Под воздействием вещества Азула даже не сразу чувствует боль. Все это притупляется в ее мозгу, а сама она мнит себя сильной и здоровой. Вот только кровь, стекающая по костяшкам на мраморный кафель, почему-то не останавливается.       — Чтоб тебя, — шипит Азула и тянется за бинтами в ящике. — Он думает, что я слабая и беспомощная. Черта с два! Я еще задам вам жару. Я всем покажу! Будут знать, как связываться со мной. Себе дороже!       Небрежно завязав узел на кровоточащей руке, она выходит из ванной, усаживается на кожаный диван, затягивается самодельной трубкой и откидывает голову, выдавив из себя легкий смешок.       — Придурок, — произносит она, замутненными глазами глядя на светлый потолок. — Думает, что сможет тягаться со мной? Он-то? Мой брат? Ха! Какой бред! Я ведь не так проста, как кажется.       Азула хищно ухмыляется, когда в домофон звонят, и плавной, вальяжной походкой направляется к двери. На пороге тот, кто поможет отвоевать корпорацию и ее законное место на главной мировой арене. Ее жених сейчас — сын важной политической фигуры. Если они узаконят брак, то Азула может стать непотопляемой, сильнейшей, и обретет настоящую власть, о которой только могла мечтать.       — Как же я сильно тебя ждала! — выдыхает она, набрасываясь на Чана со страстным поцелуем и уводя его за собой. — Нам столько нужно обсудить, но сперва давай займемся более насущными делами.       — Погоди, — отстраняется от нее Чан.       С весьма хмурым выражением лица он проходит внутрь помещения, осматривается вокруг и мрачнеет еще больше.       — Что за запах? — тут же спрашивает он.       — Один… знакомый шаман посоветовал, — отмахивается Азула. — Помогает от всякого рода нечисти.       Чан снова принюхивается и поворачивается к ней.       — Я знаю, как пахнут курильницы, — произносит он. — И это совсем не похоже на то, что обычно жгут шаманы на ритуалах.       — Полно тебе, — смеется Азула, проведя пальцами по его плечам. — Ты слишком сильно накручиваешь себя. Обсудим лучше предстоящую церемонию бракосочетания. Я хочу, чтобы все было выполнено в красно-золотых тонах, как у императорской семьи. Это покажет нашу силу, а красный цвет символизирует судьбу и власть. Как тебе лозунг: «Нам суждено пройти вместе путь, через тернии к звездам»?       — Свадьбы не будет, — прерывает ее речь Чан. — Мой отец решил, что твоя семья может стать помехой для его продвижения по службе, поэтому попросил отложить церемонию.       Азула замолкает и на полном серьезе смотрит ему в глаза.       — Вот как, — тянет она. — Значит, переносится? И до какого? Мы можем провести закрытую церемонию, без посторонних глаз.       — Ты меня не поняла, — небрежно бросает Чан, а затем выдерживает короткую паузу. — Свадьбы не будет.       Повисает долгая, напряженная тишина. Азула нервно поправляет волосы, скрещивает руки на груди и уже довольно сердито высказывается:       — То есть, как это — не будет? Ты что, бросаешь меня?       — Ты перестала волновать меня с тех пор, как потеряла компанию, — отвечает Чан. — Ты утратила свою полезность, поэтому я посчитал правильным разорвать наши отношения. Ничего личного, любимая. Это просто бизнес. Считай, что нам просто не повезло.       — Куда это ты собрался? — прикрикивает на него Азула.       Чан останавливается и оборачивается к ней, практически на половине пути у порога входной двери.       — Кстати, — произносит он, — по поводу машины, которую я подарил тебе в честь нашей помолвки. Можешь оставить ее себе. Не люблю забирать подарки.       Подарки? Оставить себе? О чем он? Этот олух только что решил ее унизить? Да еще и порвал с ней! Использовал, а после выкинул, как ненужный мусор. Только потому, что Азула утратила для него всякую выгоду и интерес? Невероятно! Он, видимо, слишком храбр, либо не до конца понимает, с кем связался. Азулу никто и никогда не бросал. Это она использовала всех подряд, по ее указаниям люди творили немыслимые вещи, и только она может решать, где и когда ставить жирную точку в отношениях.       Чан уходит слишком медленно, но так кажется только Азуле. Действие дурмана еще не прошло, а мир так и продолжает вертеться вокруг нее, искажаясь до непонятных размеров. Если уж ей и суждено быть преданной всеми, то последнее слово Азула обязательно оставит за собой. Потому что так с ней поступать нельзя. Никто не осмелился ранить ее чувства, никто не сделает это сейчас. И подавно.       — Это шутка? — спрашивает она у себя. — Страшный сон? Искаженная реальность? Или я и вправду схожу с ума?       Проверить она может только двумя способами: поранив себя, либо того, кто только что вытер об нее ноги. Конечно же, Азула выберет второй вариант. Она ведь хотела сделать это когда-то, только не с ним. В ее голове с каждой секундой настойчиво бьется мысль, закрадываясь под корку сознания, словно, если бы это была ее вторая сущность: «Убей. Ты ведь можешь! Только слабые не могут смотреть смерти прямо в глаза!».       Азула не слабая. Никогда ею не была. И быть униженной тоже не в ее характере. Азула никогда не позволит себе такой «роскоши», ибо она рождена быть лучшей. Азула появилась на этот свет, чтобы править.       Трясущимися руками она хватает со стола бутылку с вином и с разбегу огревает ею по макушке своего неудавшегося жениха. Удар приходится сильным, а стекло разбивается на его голове, превращаясь в красное месиво из крови и пролитого напитка.       — Посмел пойти против меня? — усмехается Азула. — Обмануть решил? Ты играешься с дьяволом, милый, а ему не стоит переходить дорогу. Не стоит злить меня! — Большим и острым осколком в руке она бьет по Чану несколько раз в область живота, оставляя на его рубашке багровое пятно. — И, уж тем более, предавать меня!       Последние слова Азула выговаривает с упоением. Она чувствует власть и силу над ним. Ощущает его скорый конец, как смерть стоит всего в паре шагах и ждет той секунды, когда его сердце остановится. Чан с ужасом в глазах осознает, с кем связался, и Азула видит это, и смеется. Заливисто, счастливо и звонко. Теперь она познала истинный вкус смерти. Теперь она понимает отца, на лице которого однажды застыла маска безмятежного удовольствия, когда он душил своего верного слугу. Не это ли настоящее проявление могущества и вседозволенности? Если это так, то Азула готова провернуть подобное со всеми, кто стал ей помехой.       Чан сплевывает кровью и, размякнув, глухо падает на пол. Азула с отвращением пинает его мертвое тело в сторону, боясь замарать новую одежду. Затем также методично подходит к столу, вскрывает новую бутылку с вином и наливает в бокал.       — Смрад, — бросает она, скривившись, и закуривает впопыхах потушенную и спрятанную в дальний угол трубку.       Сегодня Азуле некуда торопиться. Все будет проходить ровно и планомерно, по точно выверенному маршруту. Сначала она лишит брата привилегий. Или самого дорогого? Что будет лучше? В любом случае, Азула не остановится на полпути и отнимет у него все, а после заставит страдать: долго и мучительно.       Никто не смеет называть ее слабой. Никому не удастся унизить ее. И Азула докажет это всему миру, если понадобится.