~~~
Каждое Рождество Клеменс испытывал странную тоску от всего, что наблюдал вокруг: от иллюминации в городе, гирлянд на окнах домов, суеты с приготовлением кушаний. Так всегда было. Только в семнадцать лет Клеменс понял, в чём же проблема. Он разбирал старые школьные тетрадки и прочую макулатуру, и среди хлама он наткнулся на письмо, которое в семь лет написал какому-то Маттиасу. Отдельные элементы, события и имена, воспоминания, подавленные и вытесненные, встали перед ним и сложились в простую картинку. У него был двоюродный брат, Матти. Брат сошёл с ума и зарезал своих родителей. Его оставили в психушке, и один раз Клеменс приезжал к нему с мамой и папой. Клем, тогда ещё маленький мальчик, обещал приехать снова. Но родители Клема постарались сделать всё, чтобы он забыл о существовании Маттиаса, и у них получилось. Они отбирали у Клеменса письма, которые он писал кузену в психушку. Они сделали так, чтобы он побольше общался с другими детьми. Они переехали из Бостона в Салем, подарили сыну собаку, навязали ему новые увлечения, и вот — постепенно про двоюродного брата он забыл. Осознав всё это, Клеменс сначала хотел устроить скандал, но потом остыл и понял, что всё было правильно. Родители делали то, что должны были — оберегали психику своего сына. Как иронично, что Клеменса с детства тянуло к психологии и психиатрии, и теперь он понимал, что было источником этого интереса. Смутные образы заторможенных людей, бродящих вокруг ёлок, поселились в его мыслях, когда ему было шесть лет, и всю жизнь ему было любопытно, что это, кто это, почему и чем они были больны. В итоге, окончив школу, он поступил на психолога. Он слышал, что психически больные люди не живут долго, и надеялся, что брат давно уже отмучился и пребывает в лучшем мире. Он спокойно учился в университете. У него появилась девушка. Вместе они снимали маленький дом в хорошем районе. Когда в конце семидесятых по стране прокатилась весть о маньяке, проникающем в дома людей в костюме Санта-Клауса, Клеменсу ни разу не пришло в голову, что это — новый паззл в картинке.Терапия
25 декабря 2019 г. в 20:17
Двадцать пятое декабря для Маттиаса всегда было самым странным днём в году. Этого дня он больше всего ждал, в канун Рождества он пребывал в радостном предвкушении. Он надеялся, что родные сдержат обещание и приедут. Или хотя бы пришлют милую открытку. Но родственники приезжали в дни посещения к кому угодно, только не к нему. Год за годом мальчик попадал на один и тот же крючок. Он неизменно разочаровывался. Этот прекрасный день каждый раз заканчивался разбитым сердцем и задушенными слезами в подушку.
В Брайрклиффе Маттиаса считали безнадёжным маленьким маньяком и параноиком. Лишь в первый год своего пребывания в лечебнице он считался «буйным». Он требовал, чтобы к нему пришли мама, папа, тётя и кузен, забывая, что родители убиты, а тётя его ненавидит. Позже он успокоился. Под воздействием «лечения» доктора Ардена, которое заключалось в коверкании и без того больного мозга, его поведение стало предсказуемым: длинный сутулый парнишка жался по углам и пытался заговорить с кем-нибудь, и иногда ему удавалось построить нормальный диалог о чепухе и порадоваться этому.
Но однажды Маттиас смог всех удивить. Когда ему доверили месить тесто в подвале, как одному из благонадёжных пациентов, способных на такую ответственную работу, в один прекрасный день в нём что-то переклинило. Он сопел, вымешивая тесто, болезненно кривился, что-то травило его изнутри. В конце концов он схватил скалку и набросился на стоящего рядом товарища. Его оттащили прежде, чем он успел выколотить всю жизнь из своей жертвы. Прибежал охранник, и Матти, обнаруживший в себе невероятную силу, умудрился вырваться и кулаком разбить ему лицо.
Его водили на беседу к сестре Джуд. Строго глядя на пациента с высоты своей святости, монахиня громко и ясно спрашивала, что заставило юношу бросаться на людей. Маттиас не мог ответить.
— Мне казалось, что лечение действует на тебя и к тебе возвращается сознание, — говорила она, щурясь на него с отвращением и разочарованием, будто бы ей действительно было до него дело. — Я ошибалась. Ты вечное дитя, Маттиас, ты так и останешься больным ребёнком, и Бог не поможет тебе, потому что ты не просишь его. Ты же не просишь? Ты не молишься, так ведь?
Маттиас сидел и вжимался в жёсткую спинку стула, не выдерживая шквала её обвинений. Он просил, он верил в Бога, он молился. Но при чём тут это. Какая разница, если он уже никогда не будет, как нормальные люди, если никогда не выберется из психбольницы, если никто не вернёт ему маму и папу, если ему говорят, что он их убил, а он этого даже не может вспомнить; если ни одного родного лица он не видел уж несколько лет; если доктор в белом халате исколол его мозг иглами и тонкими ножиками; если он уже привык к скотскому обращению…
Он ничего не мог ответить на вопросы монахини, которые она выплёвывала сквозь зубы. Она встала и распахнула дверцы шкафа. Маттиас уже давно не видел этих плетей и розог и надеялся никогда больше не увидеть. Он всхлипнул. Он ведь даже не понимал, зачем он хотел убить того парня скалкой, за что его будут сейчас пороть.
Сестра Джуд провела ладонью по довольно толстой палке и покачала головой. Ей больше не хотелось иметь с Матиасом дела. У неё таких, как он, грешников и нарушителей покоя, были сотни. И за каждого она должна была болеть душой, наставлять и исцелять. Это отнимало много сил.
Маттиас просто сидел и ждал её приговора. В кабинете было страшно и пахло ледяным холодом. Он хотел как можно скорее вернуться в гостиную, забиться в угол и перевести дух.
— Значит так, — промолвила сестра Джуд, захлопывая дверцы шкафа. — Ты не будешь праздновать Рождество вместе со всеми в этом году. Останешься в своей комнате. Я знаю, как это для тебя важно. Мне жаль, но я надеюсь, что это послужит для тебя большим уроком.
Лицо Маттиаса из красного превратилось в белое. Он не поверил её словам, её жестокости. Боже, да лучше бы она просто отлупила его, хоть тысячу раз, хоть до чёрных синяков, но это было бы не настолько жестоко.
— Иди. — Сестра Джуд сверлила его своими водянистыми глазами, и Маттиас не разбирал, было ли сострадание за её напускной строгостью или нет. Ему просто хотелось разорваться на куски.
Совершенно раздавленный, Маттиас вышел из кабинета. Санитар грубо подхватил его под руки и довёл до комнаты.
Следующие несколько лет Маттиас проведёт в одиночной камере, потому что станет ясно, что он действительно уже никогда не выздоровеет. Наутро после того разговора с монахиней он напал на нескольких других пациентов, одного из них убил, другому выколол глаз. На его одиночном заключении почему-то настаивала сестра Мэри. В крохотной темнице он будет тихо сходить с ума, по-прежнему одержимый своим прошлым и теперь охваченный жаждой убивать.