Drinking Buddies

      Ближе к городу его все же подобрал дальнобойщик. Приняв за бездомного, поделился гамбургером и пивом. Буллок не стал отказываться, благодарно смеялся над шутками и сошел возле протестантской церкви в квартале от дома. У полыхающих баков грелись бродяги: вдрызг пьяный старик хрипло выкрикивал что-то про второе пришествие, про вавилонскую блудницу и зверя о семи головах. В ответ ему развязно гоготали шлюхи с изъеденными сифилисом носами. В морозном воздухе витал запах горелого мяса и лука. Мимо шли чернокожие, блестя желтоватыми белками глаз, – у них остро топорщились карманы курток, и Буллок был уверен: там прячутся стволы.       Но какое дело ему?       Какое дело до этих бродяг, и шлюх, и мелких преступников со стволами за пазухой? Они – паразиты на теле Готэма. Они живы, пока Готэм позволяет им жить. Но однажды город разинет гнилую пасть, набитую речными стоками, фабричными отходами и разложившимися мертвецами, и пожрет их всех. Сожрет и самого Буллока – очередную мелкую крысу, воровато питающуюся крохами со стола истинных хозяев Готэма, будь то Брюс Уэйн или Пингвин. Только они знают, как заручиться милостью города. Только они скармливают ненасытной утробе человеческие жизни, чужие нереализованные мечты и рухнувшие надежды, и главное – деньги, деньги, деньги.       Такие как Харви Буллок всегда будут расходным материалом.       Таких как Харви Буллок город переварит и выплюнет на обочину жизни.       Он кое-как добрел до квартиры, путаясь в мыслях, на ходу стаскивая пальто – шляпу, конечно, потерял, – и, не сняв даже штанов, повалился на постель и проспал долго, очень долго, не реагируя на телефонные звонки и сирены на улицах. В не зашторенное окно падали косые лучи реклам, и спальня время от времени окрашивалась то в красные, то в белые тона, поэтому снились Буллоку ревущие пожары и заснеженные арктические утесы. И откуда-то сверху, подергивая острым клювом, смотрел пингвин, и левый его глаз был живым и зеленым, а правый – стеклянно-голубым. Приоткрыв клюв, пингвин издал неприятный, режущий барабанные перепонки клекот.       – Пшел нахрен! – сипло, спросонья пробормотал Буллок.       И в то же мгновенье квартиру сотряс страшный грохом.       Подскочив, Буллок ударился затылком об изголовье и, засипев от вновь вспыхнувшей боли, повалился обратно на подушки.       – Харви! Какого черта?!       Кто-то, закутанный в плащ, с пистолетом наготове, ворвался в квартиру и принялся наступать на постель, стряхивая с ворота и рукавов налипший снег.       – Что здесь… происходит? – едва ворочая языком, потребовал объяснений Буллок.       Его слегка мутило, голова казалась чугунной, болезненно-гулкой, но, сфокусировав взгляд, он узнал стоящего у кровати Джима Гордона.       – Это ты мне скажи! – с раздражением ответил комиссар, опуская пистолет и с присущей ему брезгливостью разглядывая бутылку из-под виски. – Двое суток от тебя ни слуху, ни духу. На звонки не отвечаешь, в участке не появляешься. Мы почти прочесали все забегаловки, стрип-клубы и игорные дома!       – О, Джим, меня всегда поражала твоя забота! – саркастично отозвался Буллок и на всякий случай потрогал затылок – под волосами прощупывалась шишка. Этот проклятый коротышка не пожалел сил!       – На этот раз ты перешел все границы! – отозвался Гордон и вытер ладони, словно прикосновение ко всему, что находилось в комнате Буллока и принадлежало ему, вызывало кожную аллергию. – В Готэме орудует террористы, а ты двое суток не просыхаешь?!       – У меня вообще-то тачку угнали, имею право залить горе. Какие претензии, Джимбо? Мы разве женаты?       Глаза Гордона побелели. Поиграв желваками, он процедил:       – Вижу, отгула недостаточно. Отправлю тебя во внеочередной отпуск, Харви.       – Сейчас? – не поверил Буллок. – Когда в городе…       – Сейчас, – перебил Гордон, и голос его оледенел. – И попрошу сдать свой значок.       – Что?!       Дыхание перехватило. Буллока будто взяли за волосы и окунули в прорубь. И вместо лица комиссара перед внутренним взором почему-то оказалось насмешливо кривящееся лицо Пингвина.       «В глазах Джима Гордона ты ничем не отличаешься от меня!» – говорил он.       Буллок знал, что это правда. И хотел выть от этого осознания. Но он стиснул зубы и зашарил в карманах, хрипя:       – Подавись!       Но вытащил только крышку от пивной бутылки. Она звякнула о пол, и Гордон брезгливо отпихнул ее ботинком.       – Ни значка, ни совести, – резюмировал он и отошел от постели. – Этого стоило ожидать…       – Джим! – прохрипел Буллок и подался вперед, словно одним этим движением мог что-то исправить.       Гордон не обернулся: он все уже решил. И этот его чеканный шаг, и эта прямая спина, и ровные складки плаща, и аккуратно подбритый затылок – все вместе вдруг стали так отвратительны Буллоку, что он затрясся точно в лихорадке, скомкал одеяло и прошипел:       – Пшел ты нахрен, Гордон!       – И тебе доброго дня, – бросил через плечо комиссар и захлопнул дверь. Сорванный замок жалобно звякнул.       – Ты мне дверь сорвал, мудила! – проорал Буллок и в бессилии швырнул подушкой.       Смешно и нелепо.       Гадко.       За окном серенький день истлевал в такой же серый вечер.       Буллок хотел подняться, но от слабости не смог сделать и шага, и опять рухнул в постель.       Он открывал глаза – и видел неоновые сполохи на потолке. Где-то гремела музыка, где-то раздавалась грязная ругань и выстрелы – Готэм не спал.       Буллок брел до сортира, цепляясь за стены и ругаясь от бессильной злобы и боли – и ночь сменялась тошнотворно-розовым рассветом, похожим на вывернутое рыбье брюхо. От речных доков несло гнилью.       Буллок проснулся рядом с незнакомой женщиной не первой молодости, и она обвила его за шею дряблой рукой и назвала бегемотиком, а на полу валялось скомканное белье и использованные презервативы. Она ушла так же незаметно, как и появилась, прихватив бумажник Буллока с парой сотен – хорошо, не последних.       Он очнулся от сотрясения, как обычно просыпался с похмелья. И как после похмелья его обуял невыносимый стыд и желание деятельности. А еще больше – желание найти Пингвина и вытрясти из него всю душу. Этот мерзкий гангстер – виновник всех бед Буллока, – крысой затаился где-то в подполье Готэма. Пора было начать дезинфекцию.       В холле Буллока поджидал домовладелец: сощурив подслеповатые глаза, он по-собачьи повел носом и гнусаво заметил:       – Жалуются на тебя, капитан. Третий день грохот и крики.       – Работа у меня такая, – огрызнулся Буллок, на ходу надвигая шляпу на самые глаза.       – Обязательно работу домой тащить? – продолжил брюзжать домовладелец. – И что насчет долга? Когда выплатишь?       – Когда прикроешь свою лавочку по продаже травки. Благодари, что не арестовал. И кстати, замени замок к моему возвращению.       С ноги открыв дверь, Буллок вышел в серую слякоть.       Он знал, откуда начать поиски.       С клуба «Черная жемчужина»: менеджер, потирая влажные ладони, подобострастно глядел снизу вверх и клялся здоровьем бабули, будто знать не знает и видеть не видел мистера Кобблпота, однако наотрез отказался позволить обыскать заведение (Это не понравится владельцу, хи-хи. Впрочем, если у вас есть ордер… Ах, нет? Позвольте тогда удостоверение… забыли? Незадача! В таком случае, пожалуйте, завтра).       С психиатрической лечебницы: Буллок говорил небрежно, витиевато, ни словом не обмолвившись, что Пингвин на свободе, но этот проклятый Нигма все равно догадался (Я так и знал! Прекрасная новость! А комиссар знает? Уверен, что нет… Я не знаю, где он может быть. А если бы и знал, то не… оу! Мой дос! Охдана! Заключеддых бьюд… оу! Ну вод, опять раздбиди одчки…)       С сиротского приюта, некогда носившего имя Фальконе, а теперь финансируемом империей Уэйна (Мартин… а фамилия? Как-как?! Не может быть! Ах, однофамилец… Нет, у нас нет мальчика по имени Мартин Кобблпот. Сожалеем, мистер…)       Автобус медленно полз по грязным улицам, рассеивая сумерки светом оранжевых фар. По левую руку потянулись доки – корабельные краны гнули шеи над подмерзшей водой, у дальнего берега кружили чайки, из-под моста медленно выплывал баркас, пахло тиной, гниющей органикой, птичьим пометом, трухой.       Буллок спрятал подмерзший нос в ворот пальто. Он был голоден, раздражен и устал. Наверное, ему стоит сойти за остановку от дома, прикупить на оставшиеся деньги продуктов и пива, и отрешиться от проблем за просмотром футбольного матча…       У нового причала, выстроенного после восстановления мостов, сгрудились полицейские машины. Доносились надрывные крики, плач, моряк в белой фуражке размахивал руками перед полицейским, в котором Буллок узнал офицера Хиггинса.       Буллок привстал с места.       – Что случилось?       – Перестрелка была, – через плечо бросил водитель. – На вечернем рейсе до Метрополиса, а вы не слыхивали?       – Нет, – буркнул Буллок, плюхаясь обратно и отводя взгляд.       Первая мысль – не дело ли это рук Судьи? – сменилась оправданием: это Готэм, дружище, здесь каждый день происходят перестрелки. Буллок обязательно выяснит, что произошло, но не сейчас – не когда на месте происшествия так много полицейских, а он сам – без значка и с непомерным желанием совать нос, куда не следует. Наткнется на Гордона – и пиши пропало.       – Надеюсь, никто не пострадал, – сказал Буллок, пробравшись к выходу и ожидая, пока автобус не сбавит ход.       – Двое раненых, – ответил всезнающий водитель. – Третий, говорят, скрылся. Говорят, это были люди Пингвина.       Он со значением глянул из-под кепки, и Буллока продрало морозом.       Расплатившись, он вышел.       У дома не горели фонари. Буллок пробирался наощупь, подсвечивая путь мобильником. Грохнув дверью, он снова обратил на себя внимание домовладельца, который высунулся из-за двери и крикнул:       – Пробки выбило! Электрик приедет в течение часа!       Буллок рассеянно кивнул и тяжело взобрался по лестнице. Годы и пробежка по городу давали о себе знать: в колене постреливало, поясницу ломило, да еще и затылок ныл от недавнего удара.       По привычке вытащив ключи, Буллок толкнул дверь. Та к его удивлению легко распахнулась.       – Придурок! – сердито выругался Буллок, убирая ключи обратно в карман. – Просил же починить замок!       Он вошел, опять же по привычке щелкнув выключателем: свет не загорелся. Буллок сплюнул и вдохнул привычный запах спиртного, ржавых труб и застоявшейся воды, к которым примешивался еще один, тревожащий и едва уловимый – запах железа.       Буллок сощурился, привыкая к темноте. Как уловил рядом с собой тяжелые шаркающие шаги, а потом что-то острое и холодное ткнулось в его шею и тихи голос произнес:       – Спокойно, Харви. Не кричи. Иначе, дружище, мне придется перерезать тебе горло.