Drinking Buddies

      Они сбежали, едва заслышав завывания полицейских сирен, оставив Барбару на попечение ее охраны.       Мотор ревел.       Бесновался на заднем сиденье Пингвин.       Беспрерывно названивал кому-то, но слышал только нервирующие гудки. Ругался. Плакал. Угрожал расправой и плакал снова. Едва выслушал отчет своих людей: Судью не поймали, а взрывы были следствием заложенных бомб с часовым механизмом – террорист обещал начать шоу ровно в десять, и свое обещание сдержал, пусть все происходило без его непосредственного участия.       Пингвин не хотел ничего слушать. Пингвин требовал, чтобы прочесали весь Готэм. Чтобы отправили группы перехвата на вокзал, причал, на все выезды из города! Проверить каждый притон! Каждый укромный уголок! Но чтобы к рассвету найти мальчишку!       Буллок гнал сквозь мокрый снег – туда, где из белого марева выступали крыши, шпили и кованые ворота психиатрической лечебницы «Аркхэм».       Там им преградили ход.       Сбив на затылок шляпу и подбоченясь, Буллок заорал на опешившего охранника:       – Ты что? Ты кто?! Я полицейский! У меня ордер! А это, между прочим, бывший мэр! Ты хочешь лишиться работы, сынок?!       Рация в руках охранника что-то скрежетала. Видимо, дали добро.       «Аркхэм» – опухоль на теле Готэмы. Пока еще доброкачественная, но лучше держать под наблюдением, пока она растет, пускает корни, зреет уродливыми клубнями чужих психозов и фобий.       «Аркхэм» – грязная, вонючая дыра. Место, где подыхают самые отбитые безумцы, убийцы и социопаты.       Даже Буллоку было здесь некомфортно, не говоря о Пингвине: опустив нос в воротник пальто, он почти не глядел по сторонам, будто желал поскорее проскочить сырые отсеки, однообразные кабинеты, зарешеченные камеры и узкие коридоры, тускло освещенные и наполненные странными запахами – смесью лекарств, подгоревшей каши, плесени и неуловимого звериного духа, как бывает вблизи зоопарков.       – Мы все еще могли бы найти другого эксперта, – попытался в последний раз воззвать к голосу разума Буллок.       Пингвин дернул плечом и бросил невнятное:       – Нет времени, Харви. И Эд знает Мартина почти так же хорошо, как я.       Он замешкался перед закрытой дверью, охраняемой амбалом в униформе санитара, тронул карман пальто, где лежал мешочек с отрубленным детским пальцем внутри. И Буллоку показалось, что Пингвин боится войти: боится этого места, пребывание в котором изрядно пошатнуло и без того нездоровую психику, боится столкнуться лицом к лицу с человеком из прошлого, боится узнать правду о страшном послании Судьи, боится чего-то другого, о чем шептались сплетники Готэма, и, возможно, в чем он боялся признаться сам себе.       – Жди здесь, – наконец, выдавил Пингвин.       – Что?! – не веря своим ушам, поразился Буллок. – Да нихрена! Напомню, что ты идешь к психопату! Я не хочу получить тебя обратно с вилкой в глазу!       Пингвин странно хохотнул и ответил:       – И правда. Осколка гранаты было достаточно. Идем.       И санитар распахнул дверь.       Нигма не изменился, разве что сильнее похудел, а синяк на переносице поблек. Взгляд был почти не различим сквозь грязные стекла. Но при виде вошедших спина Нигмы дрогнула, звякнули наручники, и с разбитых губ сорвалось хриплое:       – Освальд…       Пингвин остановился на пороге, будто споткнулся о невидимое препятствие. Проговорил взволнованно:       – Рад встрече, Эд. Снова.       Буллок не видел его лица, но почему-то подумал, что щеки Пингвина сейчас порозовели так же как и уши. И это было смешно и нелепо, и это немного злило, поэтому Буллок подпихнул гангстера в спину с раздраженным:       – Пингвин, не тормози! Мы по делу пришли, а не на выставку самых отмороженных готэмских придурков!       – О, и вам доброго вечера, капитан Буллок! – подчеркнуто вежливо отозвался Нигма. – В нее верят слабые духом, не верят сильные, но она приходит в руки к тем, кто рискнет. Что она?       – Моя ладонь, превращающаяся в кулак, чтобы начистить тебе физиономию! – прорычал Буллок, но Пингвин шагнул вперед и, отодвинув стул, сказал:       – Удача, Эд. Жаль, что я не могу ею похвалиться.       – Как твой глаз, Освальд? – спросил Нигма, поднимая взгляд.       Пингвин опустился на сиденье и растерянно тронул лицо.       – Почти прижился. Спасибо за заботу, друг.       – А нога? Не подумываешь об операции?       – Какая операция может быть в тюрьме? – невесело хохотнул Пингвин. – Да это неважно. Вот то, что важнее, – он толкнул через стол черный мешочек. Нигма накрыл его ладонью и, ни секунды не колеблясь, заглянул внутрь.       – Действительно, – пробормотал он.       Пингвин повалился грудью на стол и заглянул в невозмутимое лицо Нигмы.       – Это его, да? – сбивчиво заговорил он. – Подбросили пару часов назад… Боже, Эд, это так похоже на похищение моей мамы… Найду суку – спущу шкуру! Только скажи, что это не его...       Голос сорвался на гортанный всхлип. Буллок придвинулся ближе, на всякий случай нащупывая пистолет.       – Когда ты видел Мартина в последний раз? – спросил Нигма.       – Часов пять назад… самое большое семь…       – Этому пальцу трое суток. Трупное пятно у ногтя. В месте обреза, – Нигма перевернул палец и тронул мертвую плоть, – крови нет. Экземпляр изъяли у трупа. – Наклонившись, Нигма обнюхал палец, и Буллок отвел глаза, борясь с накатившей тошнотой. Чертов псих! – Слабый запах формалина, – меж тем, резюмировал Нигма. – Его держали в растворе, прежде чем упаковать и подбросить тебе. Возможно, палец принадлежит кому-то из детей, погибших при взрыве в торговом центре. Это не Мартина.       Пингвин обмяк на стуле. Его взгляд стал опустошенным, будто он за доли секунды сознанием перенесся в другое место, а тело оставил здесь. Наверное, думал о Мартине. А, может, и о матери – обо всех потерях, когда-либо случившихся в его жизни. Буллок вспомнил и о своих родителях – об отце, которого никогда не знал. О матери, растившей его в одиночку. Вспомнил обо всех погибших сослуживцах. О тех, кому он мог бы помочь, но с помощью опоздал…       Шквал воспоминаний омыл его словно морской волной, и Буллок, судорожно вздохнув, вытащил заветную флижку и дважды ее встряхнул, но открыть не успел.       – Как ты узнал, что Судья будет ждать у «Айсберга»? – осведомился Нигма.       Пингвин открыл глаза и рассеянно заморгал. Буллок опередил его с ответом и, вытащив записку, положил на стол.       – Гляди, это принес один из людей Пингвина. Вот время, – ткнул пальцем в римские цифры. – Вот рисунок айсберга. Дураку понятно, о чем речь!       – Именно! – неприятно усмехнулся Нигма. – А Судья далеко не дурак. Сравни те крипрограммы, которые он рисовал вначале, и эту детскую подделку. Он хотел отвлечь вас, идиоты!       – Зачем? – оживился Пингвин, пропустив «идиотов» мимо ушей. – Из-за Мартина?       – Это твое уязвимое место, Освальд, – жестко ответил Нигма. – Твое сердце – твоя слабость. И ты об этом знаешь. И Судья об этом знает. И наносит смертельный удар.       – Моя слабость, – эхом повторил Пингвин.       Его плечи опустились, глаза увлажнились, и Буллок подумал, что только не хватало очередной истерики. Что пора бы прекращать этот балаган. Что время дорого и нужно валить, пока мальчишку действительно не пустили на фарш.       Буллок ничего не успел сказать, потому что Нигма подался через стол и, звякнув наручниками, сжал Пингвина за запястье.       – Ты найдешь его, слышишь? – отчеканил он. – Я в тебя верю. Всегда верил.       – Знаю, – отозвался Пингвин и перехватил его ладонь. – Но где он может прятаться?       – В одном из самых значимых для тебя мест, – пальцы Нигмы скользнули по ладони Пингвина, по запястью, под манжету, и гангстер подался вперед, впиваясь взглядом в лицо напротив. – Была твоя школа, твой дом, твой ночной клуб. Подумай, осталось ли что-то еще?       – Да, – выдохнул Пингвин. – Место, где небо встречает сушу…       – Где течет вода и птицы кружат, – подхватил Нигма, наклоняясь так, что его немытые лохмы почти касались носа Пингвина.       – Я найду его там и отрежу голову. А тело скормлю рыбам.       – Сделай это, Освальд.       Они умолкли, тяжело дыша и пожирая друг друга взглядами. Губы Пингвина дрожали. В зрачках Нигмы, спрятанных за очками, плясали дьявольские искры.       Стало душно и неуютно.       Буллок громко прочистил горло.       – Так, голубки! Свиданку объявляю законченной! Иначе Кобблпота-младшего придется опознавать по частям!       Пингвин вздрогнул и отстранился.       – Не говори так! – огрызнулся он и поднялся с места, отряхивая с пальто невидимые пылинки. – Но спешить действительно надо. Спасибо, Эд!       – Рад помочь, Освальд. И береги себя.       – Я вернусь за тобой.       – О, боги! – завел глаза Буллок. – У меня аж скулы свело от такой сладости! Вы сможете уложиться с прощаньем в ближайшие пять минут, или мне уже начинать самому спасать пацана?       – Я просто беспокоюсь за своего друга, – заметил Нигма. – Это теперь считается преступлением?       – Не стоит задницу рвать! Пингвин большой мальчик и позаботится о себе сам.       – Сказал человек, который даже не голосовал за него на выборах!       – Я голосовал!       – Ты голосовал?! – ошалело воскликнул Пингвин.       Буллок скрипнул зубами и, сграбастав его за воротник и не обращая внимания на ответные колкости Нигмы, потащил к выходу. Пингвин покорился, спеша следом по коридорам и бубня в спину:       – Нет, правда, я не знал… это очень мило, Харви! Какой из пунктов моей предвыборной программы ты считаешь актуальным для Готэма и сейчас? Интересно, а за кого голосовал Джеймс…       – Я голосовал за тебя, потому что мне заплатили! – перебил Буллок и, схватившись за покалывающий бок, замедлил шаг.       Болтовня Пингвина вызывала болезненное покалывание в затылке. Вся эта встреча с Нигмой казалась фарсом. Не могли не быть фарсом их сплетенные пальцы, и короткие вздохи, и взгляды, говорящие об их истинной сущности больше слов.       Буллок хотел убедить себя, что ему плевать, кто с кем спит. В конце концов – это же Пингвин и Загадочник! Два самых одиозных и отбитых психа Готэма! Их постоянная то дружба, то вражда и без говорящих взглядов напоминала бурную супружескую жизнь со всеми ссорами и примирениями. Есть ли кому дело?       Буллоку было. И осознание этого рождало в груди нестерпимое раздражение.       Тем временем, остановился и Пингвин. Замешательство на его лице сменилось пониманием, и он кивнул:       – Конечно! Но, Харви, твой голос, возможно, стал решающим! Поэтому я все-таки благодарен тебе!       – Сочтемся, – небрежно ответил Буллок и толкнул плечом дверь.       Снег мокрой крупой осел на бороде, и полицейский обтерся рукавом.       – Так о чем вы с Нигмой говорили? Что это за место?       – Пирс, – ответил Пингвин, следом выходя за порог и сразу же поднимая воротник пальто. – То место, помнишь? Где вы с Джимом пытались меня убить. Потом Эд пытался меня убить. Потом я его. Потом был взрыв мостов и…       – Да, да! Я понял, что за пирс! – раздраженно перебил Буллок. – Думаешь, Судья потащил мальчишку на пирс?       – Скорее всего, ведь туда должен был прибыть Игнатиус, чтобы потом отправиться на теплоходе в Метрополис. И, Харви! – Пингвин вдруг схватил Буллока за рукав. Буллок обернулся и увидел встревоженный взгляд. – Харви, – повторил Пингвин. – Когда все это кончится… когда мы спасем Мартина… и город. Ты скажешь Джиму, что я помогал тебе?       Раздражение накатило с новой силой. Буллок попытался сбросить пальцы Пингвина, но тот держался крепко. Его лицо – осыпанное каплями подтаявшего снега, – выражало надежду.       – Скажи ему сам! – грубовато ответил Буллок.       Пингвин мотнул головой.       – Нет-нет! Он никогда не слушал меня. А Барбара наверняка уже рассказала ему о моем появление в клубе. Но мне хотелось, чтобы он знал… что я сбежал из тюрьмы не потому, что строю какие-то преступные планы и не потому, что хочу испортить ему жизнь… просто… я ведь тоже люблю Готэм. Ты скажешь ему об этом?       Взгляд у Пингвина – просящий. Словно не было всех этих лет, заключения в Блекгейте, кресла мэра, криминального трона Готэма. Словно Пингвин снова – мальчик с зонтиком, умоляющий пощадить его жизнь. Умоляющий – не Буллока, нет. Гордона. Всегда только его.       – А разве тебе не все равно? – прохрипел Буллок, глядя на него с отвращением сверху вниз. – Ты только что едва не лобызался с Нигмой! Какого черта тебе надо от Джима?       – Я люблю Эда, – быстро сказал Пингвин и столь же быстро поправился: – почти как брата. А Мартин мне… как сын. Но… Харви, скажи, ты помнишь свою первую любовь?       – Что?! – поперхнулся тот, не ожидая вопроса. – Какое это имеет отношение к…       – Может, это была твоя одноклассница или дочь соседки, – поспешно продолжил Пингвин. – Девочка, которая тебе нравилась до беспамятства, до боли в сердце, до нехватки воздуха. Которой был готов носить школьные рюкзаки, защищать от хулиганов, постригать газоны перед ее домом, писать признания в стихах… Даже если она не отвечала тебе взаимностью! Даже если не было ни поцелуев, ни близости. И даже без них – ты все равно продолжал любить ее! Ты помнишь имя?       – Эмма, – медленно ответил Буллок. – Я встретил ее в колледже…       Он умолк, за эти пару минут переживая прошлое – залитые солнцем лужайки, спортсменку, едва касающуюся ногами земли, ее золотистые волосы, убранные в хвост, блестели в утренних лучах…       – Ты помнишь, – голос Пингвина вернул к реальности, в декабрьскую ночь, в снег, в обрюзгшее тело с пивным животом, плохими зубами, мешками под глазами и увеличенной печенью. Что было – поросло быльем. И неизвестно, где теперь та девочка с золотистыми волосами: может, вышла замуж за того бейсболиста из параллельного потока, родила ему троих детей и нянчится с внуками; или сменила пятерых мужей, дважды была в травматологии с побоями, стала налегать на виски и теперь бродяжничает на Нью-Йоркских улицах. Да и жива ли она? Все, что осталось – лишь имя на языке. И теплая грусть на очерствевшем сердце.       – Просто сделай, о чем я попросил, – донесся до Буллока усталый голос Пингвина. – В конце концов, я всегда платил тебе. Заплачу и за это. Но не спрашивай меня больше о Джиме.       И, ссутулясь, захромал к машине.       Полы его пальто вздымались на ветру словно короткие крылья.