***
Белоснежный зал. Словно убежище маленького принца, всё такое из себя замкнутое. Словно комната для отдыха – большое пространство, панорамное окно во всю стену, открывающее просторный взор на застеколье, паркетный пол, наполированный сотни раз, красивые белые, ровные стены, а также размашистое зеркало напротив стоящего парня. Белоснежное убежище для своих собственных эмоций – негативные или нет – уже не важно. Будто просторные объятья близкого человека, что хочется летать. Чувство нежной эйфории толкает тебя в воздух, поддаваясь под твои повадки для большего комфорта. Ты поддаешься эйфории, начиная жестикулировать всем телом, переходя в плавный танец. Парень видит себя в зеркале. Он наблюдает танцующего себя с открытой душой в зеркале. Наблюдает, как плавные движения сменяются резкими и наоборот, как это все делается с легкостью, вызывая в груди желание ощутить такую же свободу. Он почти подхватывает ритм, ощущая, как же тянется тело танцевать самому. Но фигура в зеркале останавливается, пружинисто дергаясь ногами на месте и неспешно подняв голову, заглядывая глубоко в глаза реальному парню, вызывая у второго чувство страха и желание сорваться и убежать. Но не получится. Он не двигается, будто стоя в парализации. Зазеркальный человек идет вперед, вытянув свою руку – теперь можно понять, что это не отражение, глаза очень темные, кожа светлее, а взгляд, угрюмо уставившись, пробирал до каждой частицы тела своей холодностью, как открытое окно в зимнюю погоду, когда холодный февральский ветер бил ледяными иглами по открытой коже. Но это не ходячее воплощение природы и ее погоды, нет, это – что ни на есть настоящий кошмар; кошмар, пытающийся своими тонкими, изящными пальцами дотянуться до застывшего замертво юноши. И он касается, накрывая своей ладонью поверх чужих глаз, словно закрывая обзор на кошмар этого мира. Перекрывая негативные воспоминания. Удаляя отрицательные эмоции. Аморальные мысли. Ужасных людей. Но что-то пошло не так, и удалять начали живого человека…***
– Всё равно, – на выдохе снимает с языка розоволосый парнишка. Он выглядел каким-то подавленным. – Не «всё равно», Чимин. А что, если я знаю его в лицо? Ты уже четыре года промываешь мне мозги своей кислой миной, ты себя-то хоть видел? Когда приходишь ко мне после очередной истерики, я ничего не могу сделать. А знаешь почему, Чимин, знаешь? Потому что ты больше «соулмейта» ничего не говоришь, – подавленным был не только он. Хосок. Хосок ощущает себя ужасно, да настолько сильно, что тихий монстр внутри почти срывается на крик, потому что правды ему никто не говорит. Он падает лицом на диван, завалившись с турецкого на «самый уставший человек в мире» свободно распластавшись на диване. Почти. Странно было видеть Хосока с задранной головой, лёжа на диване, и трясущимися руками у лица. – Почему тебе так тяжело? – Пак говорит как-то приглушенно, будто через полузакрытый рот и куда-то в подушку. Но он не кидается к дрогнувшим голосовым связкам, пустота внутри поглощает даже это, лишь бы быть не пустой. А Чимин не хочет молчать – одновременно и хочет, так-то – потому что вот-вот и его снова поглотит истерика. – Потому что я не могу тебе помочь, – опуская с лица обе руки, выдыхает старший. – Я не хочу, чтобы ты страдал из-за меня, хён... Тёмноволосый стягивает свою футболку пальцами рук и, кажется, шипит вслух. – Так позволь же, блять, тебе помочь! – Он переворачивается, быстро поднявшись с дивана, – Слышишь, Чимин? Ты меня воспринимай, как друга, а не как подушку для соплей, мелкий. – Х-хосок.. Я-я не говорю, что ты ужасный друг! Хосок, Хосок, я не хочу тебя в это втягивать… – ком в горле предательски заседает, вызывая дрожь в голосе. Пустота начинает быстрее хватать в себя пищу, заглатывая и голос, и воздух. Но даже это не мешает выдавить слова, которые больно колют в сердце, которые сушатся в горле и бьют пульсом в висках. – М-ми— Слова Пака теряются в горле, а Хосок испуганно оборачивается на дверь в коридор. В входную дверь кто-то стучит. Да причем так сильно, что не скажешь, будто бы рукой. Темноволосый юноша прошёл вперед, чтобы глянуть в глазок-капельку на двери, для распознания направления неизвестных ему звуков. Но камень спокойно катится с души вниз и Чон тянется к дверной ручке, но его в миг обгоняет ладошка поменьше, которая наложилась сверху. Оборачиваясь, он замечает отрицательный взгляд младшего, явно взволнованный, но больше, всё же, нахмуренный. Его взгляд никак не сочетается с покрасневшими глазами, чуть тёмными кругами под ними и с минутой ранее произошедшей ситуацией. – Хён… нормальные люди так не стучатся, – говорит Пак шёпотом, последовательно дёргаясь от вновь произошедшего стука о дверь с другой стороны. Хосок хочет возразить, пока с той стороны не звучит громкое «Хосок!» — вот тогда он откидывает с своей руки чужую и незамедлительно открывает дверь. В коридор с дверного проёма вваливаются двое парней, от чего Чимин со сбитым дыханием и круглыми-круглыми глазами отпрыгивает в сторону. Он не понимает, почему Хосок открыл им дверь. Он не верит, что тот сейчас им помогает. Не верит, что Чон Хосок знает этих парней, которые выглядят как уличные злые старшекласс… Почему у одного из них все лицо обильно истекает кровью? Его нос разбит и кровь стекает чуть ли не целым водопадом, перекрывая своим цветом наверняка в хлам разбитую губу. Что у него с руками? Руками, Чимин смотрит на руки и думает, почему они в крови. Откуда столько крови в глазах Пака за этот несчастный раз и всего лишь раз? – Чё с вами опять случилось?? – громко говорит Хосок, растеряно наблюдая за суетой этих двоих остолопов. – Не сейчас, Хоуп, блять… – пепельноволосый парень хрипит, а потом повторно матюкается, пытаясь удержать едва державшегося на ногах блондина. – Помоги… чёрт.. – Не помогу! У меня помимо ваты и перекиси нет ничего! – Он уже собирается закрывать дверь, но сразу меняет свой план, подняв суровый взгляд на испугавшегося Чимина. А Чимин, кажется, понимает всё одним взглядом, нервно сглатывая и коротко кивая. – Пошли в аптеку, – низким тоном бурчит Чон, снова открывая дверь и выходя, потом кликает этого пепельноволосого. Но Пак не понимает, что за кличка, даже внятно не разобрав её по буквам. Этот высокорослый парень смотрит на Чимина, да ещё с таким взглядом, будто бы чего-то опасается. – Пожалуйста?.. – говорит он, тогда Чимин снова коротко кивает – еще очень чего-то боясь – и подходит к нему и блондину. Хосок с пепельноволосым другом (он все ещё хочет отрицать то, что это его друзья...) уходят, предварительно закрыв за собой дверь. Ещё немного за нею слышались буйные обсуждения. Но, впрочем, Чимина сейчас это волнует не сильно. Сильнее он беспокоится за стоящего у стены – как он держится – блондина, что высоко поднял свой разбитый нос. Кровь уже медленнее пускалась вниз, прямо с подбородка на шею и футболку. Паку очень неловко находиться в этой щепетильной ситуации, потому что ни один ни второй друг друга видят впервые. – Давай я помогу… – розоволосый чуть протягивает руку, а потом резко вздрагивает из-за чужого тёмного, холодного и безразличного взгляда. Но этот парень не протестует и не шлёт нахер. Чимин наконец усаживает на кухне кровавого гостя – как жутко звучит – и думает, что делать. Пак вспоминает о ранее сказанных словах его другом Хосоком про вату и спиртовку. Он оставляет блондина сидеть с коробкой салфеток у стола, чтобы большую часть крови можно было протирать не своими руками с ватой. Лазая с табуреткой в руках, двигая её то туда, то сюда (иначе мини-Чимини не достанет до шкафчиков, зуб даю), ища в шкафах над столешницами эти не многочисленные медикаменты, параллельно перебирая мысли в своей светлой головушке. Первое, Хосок общается с какими-то бандитами, которые имеют, видимо, бесконечный запас крови и смелости в шкуре. Второе, эти двое вроде не выглядят очень злыми ребятами. Третье, он сейчас находится один в квартире с незнакомцем и не в своей квартире. – «Несмешная шутка,» – фыркает мысленно юноша, находя какие-то ватные шарики в шкафчике и перекись. Пак стоит напротив хмурого блондина, держа в одной руке большие ватные шарики, предварительно смочив в перекиси. Даже спирта чисто растворённого нет, че у Хосока с головой. Левой ладонью голубоглазый убирает светлую чёлку назад, наблюдая теперь тёмно-карие глаза незнакомца. А ещё кровоточащую бровь и начиная легко тыкать шариком по месту кровотечения. Парень, напротив, дышал глубоко, но не дёргаясь, через рот: по-видимому, крови ушло много – прикрывая свои глаза. – Как тебя зовут? Что? Пак, ты серьезно сказал это вслух? А если сейчас тебя пнут ногой в живот, а потом вскроют его кухонным ножом или, даже, обычными, чёрт тебя, руками? Розоволосый неслышимо сглатывает ком в горле, опускаясь чистым плюшевым шариком, но не успевает коснуться им переносицы носа, как в ответ хриплый голос даёт ответ, а губы Чимина почему-то растягиваются в короткой улыбке. – Август.