***
Ми — українці. Ми вистоїмо. Владимир Зеленский
Утро в резиденции началось с жизнерадостного пения птиц. Для Василия, который привык жить не то чтобы в центре, но и не на окраине Киева, это было чертовски непривычно. С минуту пошарив рукой по тумбочке, он наконец-то нашел телефон. Шесть утра. Ну, неплохо. В бытность учителем иногда приходилось вставать и пораньше. Персонал, по видимому, еще спал. По крайней мере, он не нашел никого ни на кухне, ни по дороге к выходу из Хонки*. На улице было чуть прохладно, пахло свежестью и хвоей. Голобородько набрал полную грудь воздуха, прикрыв глаза. Ему было хорошо. Пожалуй, должность президента давала определенные… Он тут же оборвал себя. Нет, нет. Обладание властью не должно давать исключительные привилегии. И уж тем более, оно не должно менять мышление. Если он пойдет по этому пути, по пути наименьшего сопротивления, то станет просто очередным паразитом, высасывающим последние соки из народа. Украина — страна богатая, а народ ее бедный как церковная мышь. За исключением нескольких десятков жирных хомяков, которые гребут за щеку все, что видят. Нет, так дело не пойдет. Он всё изменит.***
— …и, прошу вас, Василий Петрович, без импровизаций. Это очень важное мероприятие, о нем будут говорить еще очень долго. В каком тоне, зависит только от вас. Голобородько согласно кивнул, нервно поправляя галстук. Конечно, он все это знал, ну, по крайней мере, догадывался. Как бы не хотелось сказать что-то от себя, это совершенно мальчишеское желание подавлялось осознанием возложенной на него ответственности. — Как у вас с зубрежкой речи? — Я в процессе. — Хорошо. Кажется, это все. Сегодня у вас более-менее свободный день. Какие-нибудь вопросы? Чуйко производил впечатление человека, который знает всё. Вообще всё, начиная от того, почему поют птицы и заканчивая тем, на что идет каждая гривна из бюджета. Президент окинул комнату беглым взглядом, и, на секунду задумавшись, спросил: — А где здесь телевизор? Я вижу пульт, но не то, чем он мог бы управлять. На лице премьера вдруг промелькнуло презрение, брезгливость даже. — Пульт… Я бы вам его не советовал трогать. И он не от телевизора. — От чего же тогда? — Гх. Как бы вам это объяснить… Голобородько терпеливо ждал, приподняв брови. — Вашим предшественникам иногда было несколько… Одиноко. И тогда они вызывали себе… Первую леди.***
Телефонная трель раздалась как раз вовремя. Василий извинился и взял трубку, краем глаза отметив, что Чуйков вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь. — Здравствуйте, пане президенте! — звонил Мухин, как всегда, радостный, наверняка, с улыбкой до ушей и бутылкой чего-нибудь высокоградусного. — Привет, актер. Как твои съемки? — Да шо будет этим съемкам? Идут. Вась, ты лучше скажи, сам ты там как, освоился на новой должности? Небось, всех лучших девушек уже облапал, — Серёга коротко гоготнул и, хоть это было ни черта не смешно, Василий невольно улыбнулся. Друг был из той части его жизни, которая никогда не менялась. Стабильность в положительном смысле. — Нет, как-то было не до того, да тут и женщин-то практически нет, в основном только Юрий Иванович… — Значит, лапаешь мужчин? Ну, осуждать не могу, ты, всё-таки, гарант Конституции… — Тьфу на тебя! Все мысли только об одном. Работаю я, а не занимаюсь непонятно чем. — Да очень даже понятно… Ладно, гарант, работай! Страна ждет. Он повесил трубку и, бросив взгляд на недоученную речь, вышел из кабинета.***
Василий всегда любил школу. Эту непередаваемую атмосферу, сочетание спокойствия и адреналина, индивидуальности и сплоченности. Запах дерева, внимание учеников, да даже их галдеж (но исключительно на переменах!) Чувство свободы. Да, на своих уроках он был свободен, несмотря на поурочные планы, отчеты, инспекции и так далее. Дело было… Дело было даже не столько в детях, хотя, конечно, и в них тоже. Но все-таки больше в прошлом, мертвом и мертвых, то есть в истории. Был ли он романтиком? Пожалуй, да. Но если учителю истории такие вольности были позволительны, то вот президенту — нет. Политика была игрой на выживание, большая политика была похожа на банку с ядовитыми пауками. Выживет сильнейший… Или хитрейший, тут уж, как повезет. Какая-то мысль ускользала от него, крутясь где-то совсем рядом. Но нужно было возвращаться в реальность, где в каком-то смысле уже родной 10 Б столпился вокруг него, образовав круг. 'Библейские отсылки', — раздалось в голове. Он окончательно сконцентрировался, прогоняя прочь лишние мысли. — Поздравляем! — наперебой твердили подростки. Некоторые жали руку, другие наглым образом делали селфи, третьи лезли обниматься. Впрочем, он и не пытался противиться. Заслужили. Наконец, сделав, кажется, все, что хотели эти маленькие черти, он заговорил, привлекая внимание. — Десятый 'В'! Очень рад вас всех видеть, — это было правдой. — Я благодарен вам за поддержку, за то, что поверили в меня… Мы это сделали. Теперь осталось вас не подвести. Я очень постараюсь. Взгляд выцепил рыжую макушку, обладатель которой скромно стоял где-то в углу. Голобородько тут же подошел к нему, протянул ладонь для рукопожатия. — Спасибо, Глотов. — Василий Петрович, — ученик отдал ему какой-то файл, в котором Василий не без удивления опознал долгожданный реферат. — Что ж, последнюю двойку я тебе исправлю. А дальше постарайся не получать их у следующего учителя истории. — Вы уходите? Подростки начали гомонить, кто-то выкрикнул 'я так и знал! ' — Совмещать не получится, — виновато улыбнулся Василий. — Ну, не грустите. Может быть, я вернусь через пять лет. Готовьтесь к экзаменам, учитесь, живите и обязательно верьте в себя. Все у вас получится. И у него. И у всей Украины.***
В Хонку возвращаться не хотелось. Шикарное место, которое предыдущие президенты использовали… Ну, понятно, в каких целях. Даже думать об этом было как-то мерзко. Речь была выучена и отрепетирована в парке перед голубями (кажется, птицам понравилось), так что он со спокойной душой двинулся в квартиру. Домом это место назвать как-то не поворачивался язык. Конечно, там жили его самые родные, и, кажется, близкие люди, но… Скрипнула дверь подъезда, и навстречу ему выскочил ураган. При ближайшем рассмотрении ураган оказался Светкой, тут же кинувшейся ему на шею. — Васька! — крикнула сестра ему на ухо и он, неловко подхватив её, легонько приобнял. Да, такого он не ожидал. Эта встреча разительно отличалась от их предыдущей, случившейся почти полгода назад. Червь исторический, глиста голозадая! — все ещë стояло в ушах. — А ты как тут? — спросил Василий, когда сестра наконец отпустила его. — Ты же должна была в Польше быть… — Польша? В прошлом эта Польша! Теперь ж всё по-другому, Вась! — Она не прекращала улыбаться, но выглядело это как-то неправильно. — Ну, чего ты стоишь? Пойдем! А в квартире творилось… Нечто. В трехкомнатном, довольно-таки приличном, но, всё-таки, небольшом жилище всюду были понатыканы какие-то картины и статуи, на полу были разложены персидские ковры, и, это что, гравюра девятнадцатого века? А Василий еще думал, что в Межигорье все чересчур? О, да в сравнении с этим с резиденции царил аскетизм. Посреди всего этого стоял отец, внимательно слушающий какого-то неимоверно гордого на вид старика в золоченом халате. — А на втором этаже у нас будет бассейн, — донесся до него обрывок фразы. Таак.***
— Итак, вы поссорились с семьёй. Голос Чуйко не содержал ни осуждения, ни веселья. Он был бесстрастен, этот голос, а лицо премьер-министра, которое Василий привык (когда только успел?) видеть улыбчивым, выражало какую-то усталость. От чего мог устать всезнающий чиновник? — Да, — коротко ответил Василий, потирая ссадину на щеке. Говорить об этом не хотелось, но Чуйко был тем, кто забрал его, озябшего и грустного, из парка, куда он вновь побрел, разругавшись с родственниками в пух и прах, так что премьер-министр заслуживал знать, почему президент Украины чуть было не заночевал на облезлой скамейке, как распоследний алкоголик или бомж. — У нас возникло маленькое… недопонимание. — Что ж, бывает со всеми. Сейчас налево. Машина тоже была дорогая, но все-таки поскромнее и поменьше той, на которой они ездили раньше. Водитель тоже был другой, впрочем, такой же огромный и молчаливый. Насколько Василий понял, это был личный транспорт Юрия Ивановича. — Куда мы едем? — поздновато спохватился Василий. Под его требование 'куда угодно, только не в Межигорье' подходило… Да вся страна подходила. — Ко мне домой. Вы не против? На ум тут же пришли туповатые анекдоты, но он промолчал. Молчание — знак согласия… — Приехали, — через несколько минут произнес Юрий Иванович, и, не дожидаясь, пока ему откроют дверь, выпорхнул из автомобиля. — Свободен, — кинул он водителю, уверенным шагом направляясь к небольшому двухэтажному коттеджу. Василий поспешил последовать за ним.