22-23 октября 1963 Вторник-среда
Практические по астрономии проходили с двух до трех, разрывая ночь напополам. Еще в сентябре Клепсидра заявила, что шестикурсники достаточно взрослые, чтобы вести наблюдения самостоятельно. Для профессионального астронома она слишком любила поспать. В результате получилось следующее: перед уроком слизеринцы собирались у подножья лестницы и тянули жребий. Тот, кому доставалась короткая спичка, выполнял задание, остальные потом списывали. Пока их невезучий товарищ трудился, счастливчики страдали херней, болтали, а то просто таращились в темноту. Было непохоже, чтобы они что-то выигрывали от своего жульничества. Возможно, таким образом слизеринцы отдавали дань уважения богу студенческой лени. Нехорошо проявлять усердие тогда, когда можно сачковать. Гриффиндорцы на своей половине башни выполняли работу все вместе: шумно и весело, но то были грифы. Том в жеребьевке не участвовал, не желая ни делать одолжений, ни одалживаться самому. Слизеринцы же не подсаживались к нему, не обращались без веского повода, не помогали складывать телескопы после урока. Клепсидра назначила Риддла и Шоттинга ответственными за уборку. Однако грифы товарища не бросали, разделив его обязанности на всех. Недавно Гарри поймал себя на мысли, что со стороны знаменитая взаимовыручка красно-золотых выглядит показухой, отдает нарочитостью. Жизнь в Слизерине искажала восприятие: искренность, верность, дружба казались дешевкой, зато холодность, эгоизм и стремление возвыситься, принижая других, становились вещами не просто правильными, а естественными. Без этого человек не человек — недоразумение. Поэтому теперь Гарри старался лишний раз не смотреть на гриффиндорцев. Он пошел к последнему свободному телескопу. Сел, радуясь, что учится среди людей, которые не лезут друг другу в душу. Там у него было муторно. Местами даже очень. Риддл уже приник к окуляру, хотя его тетрадь и астрономический практикум лежали на школьной сумке. Что он там высматривал? А что вообще им сегодня надо высматривать? Кажется, свой практикум Поттер забыл в комнате. Ну и ладно. Все равно Фенсрой все сделает за него. Так что можно целый час пялиться на «запертую дверь». Бешенство выгорело еще на мосту, тогда же Гарри понял, что сам по собственной дурости отшвырнул единственный шанс попасть домой. Опрометчивые слова нельзя было призвать назад или забросать извинениями, как кот забрасывает наполнителем говно в лотке. Том принадлежал к тем людям, которые принимают лишь поступки. Да и честно говоря, Поттер не чувствовал себя виноватым. Разве он сказал неправду? Риддл — тварь. Вот только некоторые твари выглядят очень человечными, когда смотрят в звездное небо. Но что же его так заинтересовало? «Пойду и спрошу», — решил Гарри. Он подхватил громоздкую треногу, а магия подцепила табуретку. Три дня Том игнорировал доставучего однокурсника, будто мерился равнодушием с каменной стеной. До этого момента стена сосала. Стоило Поттеру пристроиться рядом, Риддл сморщил нос. «Злится», — отметил Гарри весело. Ему нравилось прошибать стены. Интуиция ли присоветовала заговорить на парселтанге или черт, колдун не понял, но послушался. — Нашел что-нибудь любопытное? Змеиный язык не перепутаешь с обычной речью, слова скользили и шелестели, даже если в них не было шипящих или свистящих звуков. — Нашел то, что указано в задании, — Риддл ответил едва слышным шипением, шероховатым от грубости. — Прости меня за то, что я тогда сказал, я не имел ввиду… — Гарри думал, что на парселтанге лицемерить легче и ошибся. «Хочешь увидеть детей, так доводи дело до конца», — приказал он себе. — В общем, я не считаю тебя тварью. — Мне без разницы, — Том склонился над телескопом. Слабые Люмусы не причиняли ущерба темноте, она стояла на крыше Астрономической башни, как черничное желе в блюдце. Тем не менее, Поттер вдруг почувствовал себя на ярко освещенной сцене. За ними наблюдали. Грифы, конечно, не сообразили, что происходит нечто из ряда вон и продолжали щенячью возню, а вот слизеринцы украдкой поглядывали на американца и старосту. Подтверждали старые предположения, строили новые, взвешивали выгоды, оттачивали колкости для будущих «непринужденных» бесед. «Я только что дал Риддлу еще один повод меня прибить», — Гарри нервно взъерошил волосы. Впереди его ждал тонкий лед, позади… позади не было ничего. — Мне не без разницы, — отсутствие пути для отступления приободрило. Голос вскинулся, будто кобра, смело надул капюшон. — И я это докажу. Я верну тебе палочку. — Видимо ты уже в курсе, что расстаться с трофейной палочкой можно, лишь отдав ее в качестве платы за долг жизни. — Я готов рискнуть. — Я не буду рисковать своей жизнью ни ради куска дерева ни тем более ради тебя. Так что лучше иди полечи голову, у тебя с ней проблемы. Обрубив разговор, Том пристроил тетрадь на коленях, а практикум подвесил в воздухе на Левиосу. Перо с помпоном из Люмуса, тот был размером со светляка, забегало по бумаге. Гарри отвернулся и раздраженно уставился в темноту. Он переживал отказ так, будто мучительно долго собирался с духом прежде, чем предложить эту идею. Угрюмая сосредоточенность окутала Риддла плотным коконом — не пробьешься, не привлечешь внимания, хоть матом на него ори. И все же что-то подсказывало, напоминание об утраченной палочке задело Томми. Именно за эту ниточку нужно было тянуть. Гарри не знал как. Он уже составлял разные сценарии, но все они могли сработать только в тех иллюзиях, которыми управляли законы дешевых любовных романов. Его же собачий вирт ставил строгие условия: нельзя вытащить готовое решение из ниоткуда, нельзя взять и заставить темного мага за здорово живешь рискнуть своей драгоценной шкуркой, нельзя отменить последствия своей глупости. Щиты отгораживали учеников от стылого воздуха. В тепле клонило в сон, и всякие космоса с их вечными тайнами отступали на задворки сознания. Бывало, за весь урок Гарри ни разу не заглядывал через узкий медный телескоп в звездное небо, всегда чистое и ясное благодаря чарам. Но сейчас его не оставляла злая бодрость, больше похожая на вымученную через силу трезвость. И он вертел колесики настроек, поворачивал трубу, смотрел на блестящие крошки света, но больше в черноту между ними и думал. Те, с кем Поттер разговаривал еще во время первой охоты за риддловским прошлым, с неохотой вспоминали шестьдесят третий-четвертый учебный год. Бывшие ученики независимо от факультета или курса называли его плохим годом, но только потому, что принадлежали к тому поколению, которое избегало пафосных слов. Ужасный, страшный, темный, жуткий, проклятый — этой лексикой свободно пользовались те, кто родился лет на двадцать позднее. Осенью выполз василиск, а чуть позже в Запретном лесу появилась мелонея, та еще погань. Ее часто путали с дигастией, другой пожирательницей детей, но в отличии от мерзкой сестрицы мелонею хотя бы можно было убить. Ну и вот… Гарри прекратил терзать телескоп и скосил взгляд на главную проблему. «Да только Риддл правда не почешется тебя спасать, — подала голос тихо тлеющая злость. — Это ты у нас совестливый. Даже с ублюдками. Даже с фальшивками. Даже когда это не имеет никакого смысла. А надо не стесняться, надо как он: облажался — наколдуй обливиейт, подчисти человеку память, и нет проблем». Злоба просочилась во взгляд и будто кольнула Риддла. Темный маг оторвался от своих записей, уставился на Поттера с холодным равнодушием человека, которому не впервой чувствовать на себе ненависть окружающих. Злость сдулась, взгляды расцепились легко, как чужие. Том взялся за перо, Гарри передвинул телескоп без цели, просто, чтобы чем-то занять руки. Подошел Сильвен и, зевнув, сунул Риддлу тетрадь. Урок заканчивался, Поттеру бы тоже следовало подсуетиться. Он оглянулся на однокурсников. И тут, наконец, явилось озарение, точнее влезло в поле зрения, будто проситель уставший ждать, когда на него обратят внимание. Оно чуть ли не кричало, да вот же решение твоей проблемы — слабо светится по правую руку, будто вмерзший в ночное небо водоворот снежной пыли. Исчезающая башня. Башня, которая едва не убила Тома Риддла. Башня с двумя дверями, точнее всего с одной. Вторая была лишь отражением. ***23 октября 1963 Среда
«Главное, все провернуть по уму», — твердил себе Гарри, поднимаясь в гриффиндорскую башню. Перед дверью в апартаменты Дамблдора он остановился, поправить очки и мантию. Времени эти мелкие действия заняли немного, в пересчете на единицы самовнушения вышло две «главноевсепровернутьпоуму». Кабинет профессора встретил его, как родного, теплом и мягким светом. В центре ждал стол, накрытый для неизбежного чаепития. Фоукс покинул свою жердочку и угнездился на спинке стула. Похоже, он был рад гостю. Гарри улыбнулся фениксу, а потом уже поздоровался с Дамблдором. — Присаживайся, мой мальчик. Надеюсь, Фоукс тебе не в тягость. Я могу наколдовать еще один стул. — Спасибо, не надо. Все нормально. Стулья у Дамблдора были солидными, большими с длинными спинками. Места всем хватало. Поттер погладил огненное крыло, по ладони побежало тепло, успокаивая и придавая сил. Посуда на столе засуетилась, круглый чайник наполнил чашки ароматным чаем, блюдца со сладким придвинулись к Гарри и, хотя на них не было рисунков, колдуну казалось, что на него смотрят несколько пар умоляющих глаз. Он взял песочное печенье. — О чем ты хотел поговорить, мой мальчик? — Мне нужна ваша помощь, сэр, — пальцы завертели несчастное печенье, но Гарри не видел смысла скрывать волнение. — Почему ты не обратился к профессору Слагхорну? Поттер посмотрел на собеседника, свою задерганность он тоже не стал прятать. Все это: нервозность, усталость, отчаяние звучало в лад. — Не смог, — горечь подоспела, как раз вовремя. Короткая фраза брала за душу, с него не стали требовать пояснений. — Тогда расскажи мне, что случилось, — профессор смотрел с искренним участием. Однако его сочувствующий вид лишь усиливал впечатление, что они не разговаривали, а скорее играли в карты, используя эмоции вместо трефов, пик, бубнов и червей. Это не значило, что за всеми их репликами стояло одно сплошное лицемерие, дело было в другом. В осознании себя человеком, который способен, когда ему нужно, превратить собственные переживания в обыкновенные инструменты. От невеселых мыслей внутри паскудно кислило, но что поделать. На языке остался неприятный привкус, как от черствого хлеба, Гарри зажевал его песочным печением, глотнул теплого чая. — Я влюбился. В своего однокурсника, в Тома Риддла. Я понимаю, что мне ничего не светит, но это все не важно. Главное — Риддл. Мне страшно за него. Я боюсь, что его сила навредит либо ему, либо другим. — У тебя есть конкретные поводы для беспокойства? — лицо Дамблдора омрачилось. — Нет, только ощущение, что если я не буду постоянно за ним присматривать, то случится беда. Но одних ощущений не достаточно, чтобы убедить профессора Слагхорна. — Какая именно помощь тебе нужна? — профессор сложил пальцы домиком и посмотрел на Гарри поверх острой «крыши». Время «мудрого доброго дедушки» еще не пришло, и за манерами волшебника проще было разглядеть расчетливость. Профессор пас свою выгоду. — Я хочу знать, чем занят Ридлл в Исчезающей башне, но без формального разрешения мне туда нельзя. — И ты хочешь получить это разрешение от меня? — Да. Дамблдор отпил чай, задумчиво посмотрел на Фоукса. Поверил ли он странноватому слизеринцу? Отчего бы и не. Ради этого Гарри и выставлял свои чувства на показ. Легилименты ведь были способны уловить общее настроение человека, даже не залезая ему в голову. Влюбленность — штука яркая, когда смотришь на нее в упор, то не замечаешь многого другого. Во всяком случае, Поттер на это надеялся. — Гарри, я должен быть уверен, что ты не наделаешь глупостей. — Я не могу вам обещать, сэр, но я буду стараться. — Я бы тебе поверил, если бы лучше представлял, кто ты на самом деле. У вас с Риддлом была дуэль, и ты забрал его палочку. — Не очень умный поступок, знаю. — Как я понял, ты сумел одолеть его при помощи магии, объединяющей палочки-сестры. — Да, в сердцевине моей палочки — перо феникса. — Не просто феникса, Фоукса. Иначе магия бы не сработала. Но видишь ли, есть всего лишь две палочки с его пером. Одну мастер Одивандер продал Тому Риддлу, вторая до сих пор ждет хозяина. Как ты это объяснишь? Дамблдор сумел огорошить собеседника, как снег в середине лета. Гарри сглотнул, скосил глаза на огненную птицу. Колебался он недолго. Если тебя загнали в угол, — отбивайся правдой. — Меня сюда пристроил Исполнитель желаний. Я наткнулся на него случайно и воспользовался случаем. Теперь пришла очередь Дамблдора удивляться, профессор вскинул брови, уставился на Поттера и несколько секунд не мог вернуть лицу привычное всезнающее выражение.Но волшебник не был бы собой, если бы не нашел в этой ситуации нечто ироничное. — Случайно наткнулся на могущественную магическую сущность? — глаза насмешливо прищурились. — Ну да, — Гарри улыбнулся с рассеянным видом, мол, больше вы с меня ничего не возьмете — Исполнитель желаний согласился помочь мне разобраться с моей судьбой. Он же дал мне все необходимое, все с чем я пришел в школу. Кроме Кошмара. Пес — мой. — Твоя судьба связана с Томом Риддлом? — Пожалуй. — И твои чувства к нему серьезны? — Без понятия, — резко ответил Поттер, почти огрызнулся. Что-то в нем протестовало против того, чтобы он торговал своей первой влюбленностью, как шлюхой. — Когда ты думаешь о человеке, больше чем о своих близких, это серьезно? В этот раз Дамблдор молчал дольше. Гарри не брался гадать, что же он получит в итоге: мудрый совет, плохо прикручивающийся к реальной ситуации, напоминание о правилах приличия или новую порцию вопросов. Колдун закрыл глаза, греясь в тепле, которое шло от феникса и отличалось странным, каким-то вневременным спокойствием. Вот бы сохранить частицу этого тепла, но Поттер знал, оно рассеется очень быстро, едва он выйдет из кабинета. — Я помогу тебе, мой мальчик, — наконец сказал профессор. *** Гарри не мог загнать Ридлла в Запретный лес и заставить вступить в бой с чудовищем, зато он мог сделать так, чтобы геройствовать стало выгодно. Бросить на чашу весов не только тис и перо феникса, но и то положение, которое завоевал Том, перспективы, расположение преподавателей, худой мир с остальными слизеринцами, симпатию самой школы. Дальше оставалось лишь верить, что этого хватит. Поттер остановился на маленькой площадке. Разрубленная лестница, что спиралью поднималась к верхушке Исчезающей башни, не была к нему дружелюбна. Помотала нервы, попугала черными провалами и крошащимися ступенями, едва не сбросила в темноту. Гарри требовалась короткая передышка. Он глубоко вдохнул, растопыренной пятерней взлохматил волосы, не догадываясь, что еще не скоро сможет повторить привычный жест с такой же легкостью и непринужденностью. И, наконец, сделал последний шаг. Круглое помещение пустовало. Какие бы ритуалы Риддл здесь не ворожил, он тщательно убирал за собой. Бледные огоньки крученой спиралью вмерзли в темноту под потолком. Две двери были на своем месте. Двухстворчатые. Бордовые. С ромбами. Горло сжалось. Гарри с трудом продавил в легкие глоток воздуха. Память подло лисила: сначала колдун готов был поклясться, что в прошлый раз двери выглядели по-другому, потом засомневался. Он подошел к правой, положил ладонь на шершавое дерево. Интенсивность бордового цвета, будто бы и не зависела от освещения, от силы серебристых огоньков от количества теней. Двери выделялись, приманивали. — Ты настоящая или отражение? — от волнения Гарри заговорил вслух. — Ты мой путь домой или ловушка? Он оглянулся на другую дверь, та казалась менее четкой. — Значит, будешь ты, — ладонь переместилась на ручку. Он не собирался поворачивать ее сейчас, ведь главное действующее лицо еще не явилось, но хотел призвать тактильную память. Может она окажется сговорчевее. Нет. Сравнить ощущения, от этой львиной головы и от той другой из лавки Исполнителя желаний не получилось. Пальцы разжались, Гарри потер лоб. Мысли скакали, как лягушки: вдруг Исполнитель его услышал и стоит лишь открыть дверь… Как же тогда Кошмарик, переместится ли пес вместе с ним … А если это игра с его разумом… По хрен он ведь пришел сюда за смертельным риском. Риддл почему-то не торопился. Гарри отправил ему записку, предупредил, что наведается сегодня в башню, упомянул о Дамблдоре, чтобы Томми понял – просто так от смерти придурка-американца ему не отмазаться. За своей территорией Риддл следил, как кот, и не мог проигнорировать записку. Гарри нервничал. Хватит ли у него духу открыть дверь в одиночку? Может это проверка? И полумерами не отделаешься: или пан или пропал. Сухой язык облизнул шелушащиеся губы. Ладонь снова легла на холодный металл, погладила. Не повернула ручку, но дверь приотворилась. Дыхание зачастило, желудок сжался. Поттер потянул дверь на себя. Там и правда был дом. Его кабинетик со старыми журналами, потрепанным диваном, знаменем «Пушек» на стене. Колдун вздрогнул. Каморка больше не ощущалась родной, просто уголок какого-то сорокалетнего чудилы. Он коснулся холодного воздуха, пальцы будто утонули в чем-то похожем на прозрачный гель. Гарри их больше не видел. Чудо не удивило. Он смотрел со стороны на покинутую рутину и думал, почему я позволил своей жизни свестись вот к этому? Возможно, привычка к бессмысленному самоедству спасла колдуна от смерти. Его швырнуло на пол, очки свалились и стукнулись о каменную плитку. Правая ладонь взорвалась болью, которая закоротила мозги. Ослепила. Оглушила. Отступила, и в брешь влетел резкий приказ: — Не смотри в дверь! Воздух встряхнулся, напитался жаром. Башню заполнил яркий свет. Гарри опомнился, и стиснув зубы, взглянул на правую ладонь туда, где тоже горело и пульсировало. У трех пальцев: безымянного, среднего и указательного было отгрызено по две фаланги, мизинец лишился одной. Текла кровь. Вместо того, чтобы испугать вид раны наоборот успокоил, она будто бы говорила, это боль большая, не я. А с болью можно сладить. Нужно сладить. Отрывистый смешок оцарапал горло. Колдун кинул на рану кровеостанавливающие чары. — Держи! — он вытащил из кармана трофейную палочку, ее даже бросать не пришлось, она сама вырвалась из пальцев и понеслась к хозяину. Гарри скосил глаза, ухватил темный силуэт перед стеной света и тут же зажмурился. Но под веками затаилось нечто алое чуждое. Глаза жгло. Алая пелена состояла из мелких червей, которые ввинчивались в глазные яблоки и глубже, разъедая сознание. Если бы не боль в искалеченной ладони, Поттер бы не понял, что пытается отползти. Он скулил, раскрытая дверь гудела, будто огромная труба или чудовищная глотка, Риддл орал что-то неразборчивое. Злое и рычащие. Все сплелось в один клубок: лихорадочный жар магии, то, что алым напирало на стену из света, эти ее искры, эти капли ядовитой слюны, вызывающие желание разодрать глаза, не пускать, боль в руке… Гарри продолжал ползти, паника гнала прочь от схватки. Здесь нельзя оставаться, здесь не жизнью за глупость расплачивались, а чем-то большим… Да. Да, правильно. Пожалуйста, пусть только чуждое уйдет из головы. Риддл… Риддл был где-то там, стоял как к столбу привязанный, а ветер усиливался, и полы мантии бешено хлопали. Или все уже кончено? Эта мысль будто мечом разрубила тугой клубок. Гарри замер. Конечно, Риддл еще бился. Как всегда — один. Потому что он, Поттер, распустил сопли. Колдун поднялся, злость на себя работала, лучше пинка. Обрубками пальцев выудил из кармана палочку, левой рукой прикрыл глаза. За каждый шаг приходилось платить. Ветру, что схлестал, будто крылья огненной птицы. Страху, ноющему под грудиной. И магии. Ее не нужно было видеть, она притягивала его, как север притягивает клятую стрелку компаса. Или не она, а чертов Риддл? Плевать. Главное, осилить задачу. Поднять палочку, поделиться, влиться своим сиянием в яркий свет. Ему помогли. Направили. Нарисовали в голове дверь. Требовалось лишь поверить в ее надежность, воплотить в реальность. Вера и магия, ну это он может дать. Сердце шандарахало, будто накаченное бодрящими отварами. Этакие мини-взрывы в грудной клетке. Зубы ломило и в ушах звенело. Палящий свет доставал глаза сквозь руку, сквозь плотно сжатые веки. Держался Гарри только благодаря злости и Риддлу. Несмотря на весь жар, тело начало мерзнуть, слишком много магии тратилось слишком быстро. Внезапно свет погас. Вместе с ним исчезли зной и трескучая колючая сила. Гул стих. Поттер уронил руки. Перед глазами плавали цветные пятна. Внешнее опустошение наложилось на внутреннее. Он подумал, что если сейчас сделает шаг, то непременно грохнется и разлетится в пыль, как киношный вампир, которого достали осиновым колом. Но дверь была на месте, непоколебимая и материальная, только теперь Гарри заметил, что она похожа на дверь Главного зала. Риддл покачнулся, к счастью он стоял близко к двери. Лоб уткнулся в гладкое дерево. — Ты как? — голос дал петуха, тело нашло горючее для того, чтобы преодолеть несколько футов, но не на красивые речи. Ответ у Тома занял не больше секунды. Раз — темный маг повернулся. Два — его кулак врезался Гарри в челюсть. Поттер шлепнулся на пол, выпустив палочку. Чудом не приложился затылком об камень. Однако в глазах на один момент потемнело, а в затылке все равно заболело. Рикошет, мать его. Казалось, в момент удара череп отделился от позвоночника. Напомнила о себе рука. Челюсть двигалась с дискомфортом. Зубы были на месте, но где-то кровило. Гарри не стал тыкать языком, изучая повреждения. Боли и так хватало, и вся она стягивалась в голову, давя на глаза, виски и затылок. Колдун невнятно выругался. — Чары наложи, у тебя кровь идет. Риддл сидел, прислонившись спиной к двери. Глаза — холодные. Взгляд — пустой. Поттер посмотрел на него, соображая, в чем подвох, потом нашарил палочку. В левой руке она ощущалась, как чужая, но чары сработали, кривенько залепив обрубки пальцев. Рана до сих пор не пугала, тоже ощущалась, как чужая. А что-то свое у него еще осталось? Гарри погонял во рту слюну с привкусом меди, сглотнул. Потом. На такие вопросы ответ ищут потом, когда от взгляда на собственную искалеченную руку возникает желание выть и материться. А пока… пока он поищет очки. Они валялись недалеко, но Поттер все делал медленно. Когда он нацепил очки на нос, Риддл уже отодвинулся от двери, притянул колени к груди и уронил на них голову. — Нам надо как-то спуститься вниз, — при мысли о лестнице по спине Гарри пробежал холодок. — Не стоит ночевать здесь. Вдруг еще… — Не бойся, тебя быстро хватятся, — равнодушно бросил Риддл. Возможно, от Поттера ждали, что он сядет, отвернется к стене и про себя будет считать минуты до прибытия помощи, но упрямец опять пошел, точнее поковылял, поперек. Опустился на колени рядом с Томом, прижался щекой, левой, чтобы не тревожить наливающийся синяк, между его лопаток и накрыл наколдованным теплом, хотя это было совсем не по уму. *** Когда суета утихла, и больничное крыло погрузилось в темноту, Гарри прилежно закрыл глаза, сдаваясь на милость усталости, но та повела себя, как сука. Ночь вроде бы уже перевалила за середину, а Поттер все еще пялился в потолок. Челюсть пощипывало, ингредиенты заживляющей мази делали свое дело: восстанавливали кровеносные сосуды, съедали гематому. К утру и следа не останется, зря Риддл силы растрачивал, нерасчетливо, обиженно. Видно, на короткий миг магловский мальчишка взял верх над темным магом. Хотя, надо отдать засранцу должное, вломил по-взрослому. Гарри улыбнулся и тут же скривился. Правая рука вытянулась вдоль тела, перчатка из кожи мертвеца плотно обхватывала ладонь. Лекарь потратила два часа, восстанавливая его пальцы. Поттер отстраненно следил за ее манипуляциями: кончик палочки выписывал замысловатые загогулины вокруг руки, тонкая кисточка наносила на призрачные пальцы золотистую пыль, пипетка капала на них чем-то красным. Магические формулы, произнесенные звонким девичьим голосом, напоминали переливы колокольчиков. В них грезилось что-то весеннее: вылезающие из земли ростки, распускающиеся почки. Внутри призрачных пальцев тоже пробуждалась жизнь: формировались кости, коричневатые и на вид шершавые, проступала мелкая сетка кровеносных сосудов, налаживались суставы. В перерывах между заклинаниями ведьма говорила о разном. Самоха называл болтливых женщин или щебетуньями или же щебетухами. Лекарь определенно была щебетуньей. Молодой приятный голос, молодая веселая улыбка, молодые сияющие глаза, под которыми уже появились неглубокие морщины, еще не достаточно заметные, чтобы бросить против них тяжелую артиллерию вроде крема «Контр Ви». Им пользовалась Джинни, то и дело жалуясь на высокую цену и на то, что с ведьмами магия обходится жестче, чем с колдунами. Они стареют быстрее. Гарри был уверен, что большая часть сказанного женой пролетает мимо его ушей, а вот надо же вспомнилось ни к месту, ни ко времени, ни к чему. Пальцы двигались нормально, но чтобы это проверить, нужно было на них смотреть. На уровне ощущений не было никакой обратной связи. С таким же успехом внутри перчатки мог быть воздух. После завершения ритуала Поттер осмотрел ее со всех сторон, даже понюхал, свыкаясь с мыслью, что ему целый месяц придется носить кожу мертвеца. Столько требовалось зыбким наметкам, чтобы стать настоящей плотью. Пахла перчатка очень старой книгой, долгое время хранившейся в сыром месте. Лекарь сказала, мол, не бойся, выветрится. Выцветшие линии складывались в едва различимый узор — головоломку для тех, у кого много времени и нечем заняться. Вот тут лекарь его разочаровала, объяснив, что линии лишь повторяют рисунок вен и жил на обычной ладони. Улыбнулась и напоследок рекомендовала принять снотворное. Гарри решительно помотал головой. После дуэли с Волдемортом, его каждую ночь накачивали снотворным. Медсестры в бело-голубой форме приносили одинаковые зеленые баночки, маленькие, не больше перепелиного яйца. Зелье горчило, и еще до того, как вкус растворялся во рту, сознание накрывало плотной темнотой. Просыпался Поттер с ощущением, что ему на голову надевали полиэтиленовый пакет и душили, а потом в последний момент отпускали и так снова и снова. Утром воспоминания о снах съеживались, исчезали, но одно он знал точно. Именно в те ночи предсмертная боль Волдеморта чувствовалась до безумия остро. Какие видения пришли бы к нему сегодня? Дверь, из которой как кровь из перерезанной глотки хлещет красное марево? Бодрствование не давало спокойствия. Гарри не был настолько наивен, чтобы верить: инфернальный ужас существует только где-то там за дверью. Главный ужас тянулся за человеком как тень, люди отгоняли его неверием или верой, рутиной, страстью. Они слепли, они глохли, когда ужас напоминал о себе, а тот тем временем сужал круги, пока от жизни не оставался крошечный пятачок. Там лишь ты и твой ужас. Не отвернуться, не сбежать, не оттолкнуть. Поттер выругался и сел. Лазарет хорошо отапливался и все же холод от каменного пола куснул пятки. Гарри выдали тонкую пижаму, а вот тапочек почему-то не полагалось. «Ладно, перетерплю», — он встал, не очень хорошо представляя, куда пойдет. Магические занавесы расчленили длинную палату на четыре изолированные части. Гарри провел рукой, развеяв дымку и, едва сунувшись в другую секцию, замер. Риддл скрючился на своей койке, пальцы сжимали одеяло, дыхание выходило короткими хрипами, будто сквозь крупозные пленки. Плечи вздрагивали. Поттер рванулся к нему, заглянул в лицо. Риддлу дали снотворное, оно хорошо работало с восстанавливающими зельями, усиливая их эффект. Оно же отрубало пути отступления, если сон превращался в кошмар. Как мышь, попавшая в клейкую ловушку, Том дергался, силился вылезти, готов был оставить в кошмаре ошметки своей души, лишь бы проснуться. Отцу троих детей не нужно было долго раздумывать, что предпринять. Гарри примостился рядом с подушкой, положил левую руку на холодный влажный лоб Риддла. Мягко, почти на распев проговорил: — Прилетела сова укрыть тебя своими крыльями, прибежал волк разорвать твой кошмар острыми зубами, принесся ветер забрать остатки дурного сна и развеять его над темными оврагами и над глубокими водами, над знойными пустынями и над холодными льдами. Истлеет твой кошмар, захлебнется, испарится, зачахнет. И не останется от него ни следа ни воспоминания. Дыхание выровнялось, Том обмяк. Поттер рискнул погладить его взъерошенные волосы. Деревенской магии он научился от старших Уизли: многочисленных двоюродных бабок и прабабок. С виду нелепые их заговоры тем не менее действовали, а большего и не требовалось. Гарри еще дважды повторил формулу. Можно было уходить, но он продолжал сидеть, руки не убрал. Забытье Риддла предполагало разные возможности: хочешь лапай, хочешь души подушкой. Ни то ни другое не привлекало. Гарри хотел просто посторожить на случай новых кошмаров, которые… которые сам же и вызвал. Ведь не устрой он ту дуэль, не отбери палочку, не было бы… Резкий шорох оборвал мысль. Колдун повернул голову. Серая дымка занавесы едва заметно колебалась. Какую-то долю секунды назад там кто-то стоял. — Эй! — Поттер торопился, но все же опоздал, в следующей секции было пусто. Больные не задерживались во владениях Костоправа. А вот в последней кто-то лежал. Худая фигура свернулась калачиком под одеялом. Одеяло не шевелилось, и все же интуиция подсказывала, человек не спит. — Эй, прости за вторжение. Ты ведь не спишь, да? Гарри немного подождал, затем подобрался поближе, несмотря на враждебное молчание. — Мне кажется, я тебя только что видел. Тоже бессонница? Я думал, если проторчу еще немного на этой узкой койке в тишине и темноте, то взвою, — тему Риддла колдун решил пока не трогать, — Слушай, у тебя сигареты не найдется? Чисто интуитивно он угадал, что под одеялом прячется парень. Собеседник, наконец, высунулся наружу и затеплил Люмус. Чары осветили русые всклокоченные волосы, продолговатое лицо, нахмуренные брови. Глаза большие и вроде бы светло-карие пытались вымучить грозный взгляд и шугануть незваного гостя. Поттер знал молчуна. Вороненок Коллум Брок. Повязка на рукаве с ромбовидным глазом, знаком легилиментов, выделяла его среди других синих. — Ты ведь Брок с пятого? Ну а я Гарри Поттер Эс Шесть, — произнося следующую, фразу колдун руководствовался не разумом, а чутьем. — И должен сразу предупредить я — гей, в смысле парней люблю, не девчонок. Так что если ты боишься, что это заразно или что я буду к тебе приставать, то я свалю. — Зачем ты мне это… А понял, — Коллум слабо улыбнулся. Гарри счел это хорошим знаком и сел на соседнюю койку. — Ты хочешь показать, что не думаешь, что я только и жду возможности прочитать твои мысли. — Да, — беззаботный смешок подкрепил общий настрой разговора. — К тому же чего мне боятся. Моя голова — помойка, по своей воле туда никто не сунется. Брок подсунул под спину подушку, устраиваясь удобнее. — Я думал, слизеринцы ни у кого не одалживаются. — Я неправильный слизеринец. Да и обстоятельства вынуждают. Сигареты — плохая привычка, но все лучше, чем очередная дичь. Я сегодня порядком всякого наворотил. — Что ты сделал? — Открыл одну опасную дверь, и нечто отхватило мне пальцы. — Больно? — Не, я вообще ладонь не чувствую, — Гарри скосил взгляд на правую руку, — Говорят потом зудеть будет зверски. А ты из-за чего сюда попал? Коллум снова спрятал глаза и замолчал. — Извини, я… — начал Поттер. Равенкловец отчаянно, так обычно выдергивают осколок стекла, закатал рукава пижамы и показал забинтованные запястья. Гарри выругал свое любопытство. Нужно было что-то говорить, но слова не подбирались. — Да я не всерьез, — признался Коллум. Голос, освобожденный от страха первого шага, звучал бодрее и увереннее. — Когда мне здесь становится совсем невмоготу, я что-нибудь с собой делаю. Флитвик пишет моей матери, и она забирает меня на несколько недель. — Почему она не разрешает тебе учиться дома? — Она считает, что я должен отстаивать свое право на нормальную жизнь, не стыдиться того, кто я есть. Если я не буду прятаться, а бороться, то тогда мир изменится к лучшему. — Тебя сильно гнобят на факультете? — Не в этом дело, — Брок раздраженно отмахнулся, видно парню не раз приходилось выслушивать одни и те же фразы. — Не в моих товарищах по факультету, не в других людях, а в том, что я — это я. Их страх, брезгливость, отвращение, ненависть липнут ко мне, я не могу не воспринимать это. Да, щиты помогают, но когда держишь их постоянно, то чувствуешь себя так, будто стоишь на дне колодца, и дно постоянно опускается, все глубже и глубже. — Со мной тебе нормально? — Гарри пытался унять волнение и не нашел ничего лучше, чем убрать ноги с холодного пола, сев по турецки. — Нормально. Меня разбудила безнадега, но она не твоя, и сейчас ее уже нет. — Это… передалось от Риддла? — Наверно. Ходили слухи, что Темный Лорд владел ментальной магией. Впрочем, если бы все слухи о нем были бы правдой, Волдеморт давно бы уже правил миром: непобедимый, всемогущий и гениальный. — Легилимент может узнать другого легилимента? — Наверняка никто не может, — Коллум теребил край одеяла. — У нас обычно с детства крепкие ментальные щиты, без этого рехнешься, но это защитная ментальная магия, она не всегда сочетается с активной. Еще телепатия может усиливаться, если тебя задело какими-нибудь чарами. Риддла же задело? — Задело. — Ну вот. Так что ничего не докажешь. Кому-то удается всю жизнь притворяться обычными людьми, — Брок замолчал. Невысказанная жалоба будто повисла в воздухе, собираясь торчать над колдунами, пока ее не озвучат. — А кого-то гонят на передовую? — рискнул Поттер. — Что поделать, если это правильно. Тон Коллума щетинился колючками, обороняясь от потенциальных возражений. Гарри не стал переть на ежа, чужая семья — незнакомое минное поле. Он закрыл глаза, так было проще упорядочить мысли. Легилименты. Изгои. Риддл. Три случая, когда он точно мог сказать, что соприкоснулся с разумом Темного Лорда. Министерской комиссии этого бы вряд ли хватило, но Поттер приказал себе готовиться к худшему. Хотя, если честно, чтобы прочитать его замыслы и просечь увертки, абсолютно не требовалось обладать способностями к легилименции. Он обернулся, взгляд прошелся по туманной занавесе. Оттуда не просачивалась безнадега, настоянная на отчаянии и страхе. Риддл спал без снов. — Значит, как в глубоком колодце? — пробормотал Гарри. Брок не ответил, сообразив, что обращаются не к нему.