Дверь исполнителя желаний

8 января 1964 года среда

Каникулы закончились, и жизнь снова подчинялась школьной рутине: уроки, дополнительные занятия, задания, тренировки, контрольные. В первых числах января Гарри заставил себя написать Юфимии Поттер. С вымученной вежливостью он извинялся за свое поведение и просил о возможности еще раз спуститься к источнику родовой магии. Теперь ждал ответа. Он больше не соблазнял Риддла мантией невидимкой, не садился рядом на уроках, не подлавливал в коридорах. В лабораторию Гарри тоже больше не заглядывал, хотя это не избавило его от неприязненных взглядов Регулуса Блэка. Пятикурсник продолжал ревновать к нему своего обожаемого мастера. Черт знает по каким причинам, ведь Риддл не проявлял интереса к бывшему любовнику. Должно быть Поттер занимал в его жизни так мало места, что вечно занятому темному магу не составило труда заткнуть образовавшуюся дыру. Гарри чаще рисковал в небе, за что получил двусмысленную похвалу от Ранке: с таким отчаянным ловцом кубок у нас в кармане. Джильда добавила, если он не убьется раньше, и улыбнулась Поттеру той самой слизеринской улыбочкой, которая походила на тщательно свернутую записку. Гарри ее развернул и прочитал: Риддл все же разбил тебе сердце. На самом деле нет. Поттер сам разбил свое сердце и сам должен был собрать его заново. Пялясь ночью в потолок, он гадал, станет ли ему легче, если родовая магия сумеет извлечь из него осколок чужой души. Занимал мозги этой ментальной дрочкой, которая приносила не больше удовлетворения, чем дрочка физическая. Альтернатив у него не было. Возможно Риддл был бы не прочь еще поразвлечься, но Гарри решил обрубить привязанность на корню. Так честнее, так правильнее, так проще. Хотя насчет последнего он сильно сомневался. Будильник зазвенел в шесть. Противный дребезжащий звук взялся за Поттера всерьез, как злобный дантист за больной зуб, он дергал, крутил, тянул, пока, наконец, не вырвал колдуна из сна. Кое-как Гарри поднялся, с полузакрытыми глазами пополз в душевую, спать хотелось больше чем жить. В такие моменты он жалел, что не оставил Кошмара дома. Но он проспал утреннюю прогулку вчера и позавчера, и было нечестно снова злоупотреблять добротой Хагридов. Снаружи было темно и тихо. Колдун машинально переставлял ноги по утоптанной тропинке, досыпая на ходу, и не сразу сообразил, что его зовут. — Гарри! — Хагрид бежал ему на встречу, широко размахивая руками. — Что случилось? — желудок нервно сжался от предчувствия беды. Рубеус нарочно долго успокаивал дыхание, тянул время, подбирал слова, видимо дело было совсем плохо. — Кошмар что-то натворил? Удрал? Устроил беспорядок? Неужели кого-то укусил? Хагрид беспомощно покачал головой, и Гарри все понял. Он рванул к хижине лесника, взлетел на скрипучее крыльцо, распахнул дверь. Не глядя, проскочил коридор и остановился только в кухне. Кошмарик лежал в своем любимом углу, накрытый старым стеганным одеялом. Обе его миски были на месте в одной вода, в другой остатки каши. Поттер опустился на колени, откинул одеяло с неподвижного бока, того, на котором шерсть скаталась в вечный колтун. Глаза пса были закрыты, пасть наоборот безвольно приоткрылась. Гарри подержал руку на холодной шее, будто рассчитывая на чудо. Внутри все одеревенело: ни заплакать, ни заговорить, ни обернуться на шум шагов за спиной. — Вчера с ним было все в порядке, а утром мы нашли его уже таким. Ночью он не шумел, ничего такого и видимо не мучался. Алфорд говорил тихо, вина уже присела ему на плечи, согнула, придавила. Гарри этого не хотел: — Кошмар был старым псом. Я подобрал его уже взрослым, лет девять назад может десять... «Еще до рождения Ронни, до переезда Самохи, до моего очередного падения по карьерной лестнице», — Гарри погладил верного друга, за столько лет это движение стало не просто привычкой, а неотъемлемой частью языка телодвижений. — Мы поможем тебе его похоронить… — Не надо, я сам, — Поттер оглянулся. Лесничий стоял у крючков с кухонной утварью, Хагрид в дверях. Уже сейчас сын был выше отца, на лице темнела щетина, парень не успел побриться. За какие только мелочи не цепляется глаз, когда душе больно, но отвлекалочка никогда не работает. — Мне это нужно. — Хорошо, — Алфорд мягко улыбнулся, — только не забирайся в лес. — Не буду, — Поттер снова закутал пса в одеяло. *** Гарри думал, что скорбь — застенчивая девушка, которая опасается посторонних, и стоит ему остаться в одиночестве, она тут же вылезет наружу. Он ошибался. В его теле что-то разладилось, оно не могло плакать. Поттер пошел вдоль берега озера, неосознанно выбрав любимый маршрут Кошмара. В руке он сжимал лопату, тело пса несла магия. Их последняя прогулка была очень тихой, ни шумного дыхания, ни отрывистого лая, ни шутливых угроз или выговоров. Одна цепочка следов на снегу вместо двух, слишком прямая и ровная. Больше некому было уводить Гарри в сторону ради игры или незатейливых приключений: пойти за недавно пробежавшим зайцем, исследовать подозрительный куст, разрыть сугроб, чтобы потом с радостным лаем опрокинуть туда хозяина. Поттер отдалялся от школы. Он говорил себе, что ищет хорошее место, красивое спокойное, а на самом деле хотел одного, проснуться дома с мыслью «это всего лишь странный сон». Старый дуб, росший на склоне холма, даже с голыми ветвями походил на шатер. Гарри прислонился к узловатому стволу, оперся на лопату. Тело Кошмара опустилось рядом. Люмус ускользнул куда то наверх, потерялся в густой кроне, серая утренняя хмарь обступила колдуна. Застыла. И он, чтобы не чувствовать себя облитой клеем мухой, заставил тело двигаться. Рука вытянулась, взяла на прицел небольшой кусочек земли, подальше от дерева и его корней. Согревающие чары были просты, Гарри обычно обходился без палочки, но в этот раз с пальцев не сорвалось ни одной искры. Что-то перекрыло путь магии, может чувство вины или одиночества или невосполнимой безвозвратной потери. Он хоронил друга, он терял единственную ощутимую связь с прежней жизнью, он опять сделал слишком мало, был слишком зациклен на своих проблемах, пренебрегал обязанностями, не позаботился, не успел. Рука опустилась. Ветви над головой недовольно зашелестели, посыпался снег, а вместе с ним на землю потоком хлынул холодный вихрь, прихватив собой беглый Люмус. Воздух задрожал, заколебался, засеребрился, но не метелью, магией. Вихрь обернулся тенью, смутным силуэтом, и, наконец, превратился в человека. Том Риддл небрежно отряхнул плащ. Гарри давно приметил, что темный маг нежно привязан к этому куску волшебной тряпки. Не черному, как казалось на первый взгляд, а темно коричневому, Риддл несколько раз, специально для него, уточнял этот факт. Рот дрогнул в усмешке, и обмусоленная на морозе нижняя губа треснула. — Что ты здесь делаешь? — Гарри скривился. — Пришел помочь. — Зачем? Ты не любил моего пса. — Не любил, но считал его не слишком плохим, для пса, — Том достал из внутреннего, наверняка бездонного кармана термос с лягушками. — Держи. — Там виски? — Нет, бодрящий травяной декокт. Горячий. Ты весь посинел от холода. Гарри взял термос, но не смог открутить крышку, руки дрожали, тогда Риддл все сделал за него: открыл, налил густую темную жидкость, пахнущую смолой, поднес к его рту и держал так, пока Поттер пил мелким глотками. Декокт прожигал внутренности совсем как алкоголь, колдун и не думал, что настолько замерз. Его затрясло, но он прижался к дереву, не к Риддлу. Ведь так правильно: следовать принятому решению, а не искать легкого тепла? Перед тем как заговорить, Гарри подержал во рту последний горький глоток, будто отогревая язык: — Мне не нужна твоя помощь. — Где ты собирался его похоронить? — спросил Том, игнорируя его протест. Поттер посмотрел на него, спокойного, собранного, уверенного, и понял, что не пересилит. — Вон там, — колдун ткнул наугад, ведь мертвым по сути все равно, да и эта реальность рано или поздно исчезнет. Выбранный клочок на глазах потемнел, чары Риддла растопили снег, обнажив бурую прошлогоднюю траву, и впитались в землю. — Пошли, — в руках темного мага появилась лопата. «Ты не обязан, это мой ритуал», — хотел сказать Гарри, но промолчал. Работа спорилась, как и всегда рядом с Риддлом, тот не терпел пустых сожалений, рассусоливаний и жевания соплей. Они опустили Кошмара в яму. Поттер стоял у края и смотрел на стеганное одеяло, когда то веселенькое, теперь выцветшее до однообразного серого. Нужны были красивые слова. Сгодилось бы стихотворение прочитанное Викторией, но Гарри запомнил оттуда лишь одну строчку «любовь моя, вещей печалью в глазах твоих вечных распят». Он сглотнул кислую слюну: — Я вижу красную дверь и хочу, чтобы ее покрасили черным. Больше никаких других цветов, я хочу, чтобы все вокруг стало черным… — голос пресекся, фраза переломилась, будто сухая ветка. — Продолжай, — подбодрил его Риддл. — В этой песне вроде бы даже есть смысл. Поттер покосился на него, утешение от Тома Риддла было горьким, как и его декокт, но помогало окончательно не замерзнуть. — Вчера утром я не отвел его на прогулку и позавчера тоже… — Ты гулял с ним днем и вечером. Сколько ни ной, «я мог бы сделать больше», значение имеют лишь факты. Твой пес был счастлив с тобой, он знал, что его любят и выглядел так, будто никогда в жизни не желал для себя другого хозяина. — Наверно, ты прав, — Гарри взялся за лопату и подцепил горсть земли. Вместе с ней он бросил в могилу заклинание, ничего серьезного, просто немного тепла. Пусть это было глупо, но Кошмар никогда не любил холод. Когда они закончили, небо уже посветлело. — Мы опоздали на зелья, — сказал Поттер. — Я предупредил Слагхорна, — Том отвинтил крышку от термоса и налил туда отвар, протянул Гарри, тот отпил немного и вернул Риддлу. Напиток притуплял не только холод, но и голод, а оба колдуна не завтракали. Крышка переходила из рук в руки. Можно было нашаманить чашки, но никто этого не сделал. Их плечи соприкасались, близость вызывала напряжение, которое возможно ослабело бы, отодвинься они друг от друга на пару шагов. Однако они упрямо испытывали свою выдержку. Вот только победителя в этом поединке не было. *** Цветок шлепнулся на парту, профессор Синрикен азартно схватила его и поднесла к лицу, ее карие, чуть раскосые глаза, расширились: — Thelymitra jonesii, — провозгласила она и оглядела класс, но ни слизиренцы ни гриффиндоры не разделили ее восторга. Меньше всех радовался Риддл, потому что именно его преследовали проклятые цветы. На чарах его поставили в пару с хафом Кудельски, а тот неправильно скомпилировал заклинание рассеивания с замораживающим. В результате на свет родилось нечто вроде маленькой золотистой тучи, которая повисла над Риддлом, хитро просочившись через его щит. Кратковременные случайные магические сгустки вообще были очень юркими, но безвредными. Кудельская тучка не делала ничего кроме цветов. Сначала она осыпала Риддла обычными розами, ромашками, нарциссами, васильками, потом шестикурсники пошли на травологию. Каким то образом распознав в профессоре Синрикен настоящую ценительницу, тучка перешла на экзотические редкости. — Орхидея Солнечная, — пояснила ведьма, все еще надеясь на отклик, — растет только на острове Тасмания и открывается лишь на короткое время в солнечную погоду. Чуть выпуклый лоб нахмурился, будто в отчаянии, и студенты наконец изобразили понимающий восторг. Профессор травологии была молодой симпатичной ведьмой, ее в школе любили. Синрикен улыбнулась им краешком губ, не поверив, но оценив старания, и вернулась к теме занятия «Календарь сбора растений, раскрывающих пророческий дар». Теплица, в которой занимались шестые курсы, делилась на две части: в одной стояли парты, в другой горшки и кадки с разного рода растительностью. Оттуда тянуло тяжелым душком перегноя. Магический свет щедро лился из-под полукруглой крыши, полностью перекрывая серость тяжелого зимнего неба. На доске висело несколько таблиц, о которых профессор просто позабыла. Она все еще стояла рядом с партой Риддла, умудряясь одновременно читать лекцию и караулить новый цветочный подарок. Ее азарт передался ученикам, они постоянно переводили взгляд от своих конспектов на золотистую тучку. Том был единственный, кто, не поднимая головы, записывал каждое слово. Его нарочитая отстраненность выглядела дешевой маской. Когда из тучки вывалился очередной сюрприз, профессор по-девичьи взвизгнула: — Эхиноцереус, — она бережно взяла в ладони бледный цветок, — Чудо пустыни, раз в год в полночь он раскрывается, чтобы затем навсегда закрыться с восходом солнца. Мистер Аркетт, вам плохо? Гриффиндорский ловец корчил страдальческую рожу, как малолетка, которому срочно приспичило в туалет. — Муки творчества, — плутовская ухмылка проступила сквозь показное страдание. — Мне пришла в голову отличная первая строчка для стихотворения «Симпатичный студент Слизерина…» И есть неплохая рифма с ромашками и георгинами, но куда во имя магии мне впихнуть эхиноцереус… Грифы загоготали, слизеринцы промолчали, опасаясь, что мстительный Риддл отыграется и на них тоже. Том повернул голову, но посмотрел как бы сквозь насмешников, будто они были не более чем кучкой бестолковых кур. Старшие коллеги сняли бы с Гриффиндора баллы. Да и Аркетт не стал бы выделываться на зельях или трасфигурации, но Синрикен держалась со студентами проще и закрывала глаза на те шалости, которые на ее взгляд были безобидными. — Мистер Акретт, не забывайтесь. Вы пока еще на уроке, — она наколдовала баночку с водой и поставила туда эхиноцереус. Баночка перелетела по воздуху и присоединилась к шести другим, выстроившимся на краю преподавательского стола. — Да, профессор, — Питер захлопал ресницами, свою милую мордашку он эксплуатировал, как продажная девчонка. Непонятно, как такое могло кому-то нравиться, однако Синрикен смягчилась и неосознанно перекинула через плечо длинные золотистые волосы. Гарри вертел в руках перо. С самого утра его не покидало ощущение, что желудок набит комьями мерзлой земли. Если бы он хоронил Кошмара в одиночку, то сейчас бы гадал, не случился ли у него припадок, во время которого он нажрался земли, а потом забыл. Вот таким реальным было это ощущение. Тучка выплюнула темно красный бутон, озадаченная травница покрутила его, будто головоломку. Тем временем милашка Аркетт опять начал паясничать, веселя товарищей. К концу дня он точно сочинит свой опус, и тогда история, которая забылась бы через день другой, будет мусолиться до конца года, а то и станет частью школьного фольклора. Гарри оглянулся на Риддла, какими ощущениями сейчас был набит желудок этого гордеца? Кусачими змеями? Едкой желчью? Поттер взял перо, и даже не сделав отступа после неоконченного описания жизненного цикла лаванды, накарябал абракадабру из семи слов. Буквы заблестели черным глянцем и маленькими юркими букашками перебежали на ладонь колдуна, затаившись там до поры до времени. Мир, где верные псы умирали слишком рано, а всякие Аркетты скалились во весь рот, прямо таки напрашивался на то, чтобы его малость исправили. Перед самым звонком Синрикен ухватила еще одну ботаническую диковинку и забыла задать домашнюю работу. Довольные ученики поспешили наружу, узкие двери их немного затормозили, поднялся неизбежный галдеж, но Синрикен, слишком увлеклась загадочными цветами, чтобы делать замечания. Аркетт и его компания задержались, перебирая различные варианты «симпатичного студента Слизерина» теперь уже в полный голос, хотя профессор все еще была рядом, да и симпатичный студент никуда не делся. Гарри делал вид, что ищет потерявшийся карандаш, искоса выцеливая свою жертву. — Что ты затеваешь? — Риддл обогнул его парту и оперся кулаком о столешницу. Вопрос он задал почти не слышно, одними губами. — Небольшую шутку, Аркетт должен оценить, — Поттер попробовал спрятать волнение за улыбкой, но только наоборот выставил его напоказ. Холодные пальцы дотронулись до запястья. Странно, ведь в теплице было жарко, еще больше сбивало с толку то, что прикосновение этих холодных пальцев обжигало. Гарри вздрогнул, но нет, с ним не флиртовали. По коже пробежал быстрый магический импульс, прочитал заклинание, вплелся туда юркой змейкой. — Замедляющее, — пояснил Том, отодвигаясь. — Если твоя шутка сработает ближе к ужину, связь будет менее очевидна. Гарри проводил сокурсника взглядом до двери, грифы тоже направились к выходу. Поттер опомнился, набросил на плечо ремень сумки и последовал за ними. Все получилось, как надо. В сутолоке перед дверью он как бы случайно задел Аркетта, заклинание перескочило с его ладони на ладонь милашки-ловца. Грифы повозмущались, что всякие змеи вечно прут напролом, но подвоха не заподозрили. Снаружи ноги, не спрашивая разрешения у разума, бросились догонять Риддла. Темный маг шагал широко, и через каждые два его шага тучка выплевывала цветы, они пятнали снег жалкими пестрыми кляксами. Когда на уроке Том попытался развеять сгусток, Флитвик указал ему, что магические образования подобного рода крайне устойчивы к контрчарам, единственный выход ждать пока они не рассеются сами. По лицу Риддла было видно, он все это знал, но не мог не попробовать. Тучка в ответ одарила его ландышами. Позади засмеялись грифы, слов было не разобрать, Поттер и Риддл порядком опередили красно-золотых. Скорее всего Аркетт добавил в свое стихотворение еще одного симпатичного студента Слизерина. — Чего молчим? — поинтересовался Том, не поворачивая головы. — А... ну... — Знаешь, Поттер, ты как маленькая девочка, которая никак не может решиться съесть шоколадный торт. Она ходит вокруг него, возьмет кусочек, лизнет и тут же отбегает в другой конец комнаты, смотрит оттуда на торт голодными глазами, нудно спорит с собой, потом возвращается к столу, снова кружит, снова цапает кусочек и снова бросает, боясь выговора строгой няньки. Правда, я не знаю, какие у тебя причины так развлекаться... У него была только одна причина — бессмысленность. Рано или поздно чары Исполнителя желаний развеются, и он вернется к семье. Нельзя начинать то, что может оборваться любой момент. Это нечестно. Это больно. А голос Риддла щекотал как мягкая травинка. В других обстоятельствах Гарри бы поддался, улыбнулся, поддразнил бы в ответ, «пусть я маленькая девочка, зато ты у нас — шоколадный торт». Невозможность всего этого ездила по нему, как каток. — В общем, — Том остановился, его тон изменился с насмешливого на серьезный, — ты либо срешь, либо танцуешь. Выбирай. Тут и выбирать было нечего, Поттеру следовало честно сказать, прости, ничего у нас не будет, но он стоял и смотрел в серо-голубые глаза. Мимо прошли грифы, гыгыкнули что-то обидное, хлопнула школьная калитка, упало несколько ирисов. Риддл поймал один, не отводя взгляда: — Поттер, если ты и дальше будешь тупо стоять, раскрыв рот, я засуну туда этот чертов цветок. — Прости, Риддл, у меня нет выбора. — Как скажешь, — Том смял ирис и швырнул на землю. Открывая калитку, темный маг чуть не толкнулся с тощим сутулым колдуном. Бедолага почти по самые глаза замотался гриффидорским шарфом, поэтому Гарри не сразу узнал своего деда. — Привет, — Флимонт Поттер неуклюже помахал рукой, — Прости, что не предупредил заранее. У тебя есть немного времени? Мы можем прогуляться и поговорить в неформальной так сказать обстановке? — Почему бы нет, — ответил Гарри без энтузиазма, день уже казался ему слишком долгим. — Не замерзнешь? Теплицы находились рядом со школой, и не было ни одного старшекурсника, который, идя на травологию, надевал бы плащ. А Гарри, акклиматизировавшись в Слизерине, вообще мало обращал внимания на холод. — С начала года я напрактиковался в согревающих чарах. — О, это неплохо, — волшебник держался скованно, будто на самом деле поверил, что Гарри — его сын, — тогда я покажу тебе свое любимое место. — Хорошо, но я не ваш сын, если что. — Я знаю, — сквозь шарф голос звучал глухо, но старший Поттер вроде бы не ощущал неудобства. — Я не такой бабник, каким меня считают. Гарри кивнул. Его выдержки хватило, чтобы, уходя, не оглянуться на Риддла, который застыл у калитки и следил за ними с холодным любопытством. — Твой друг? — темно-карие глаза, темнее, чем у Джеймса прямо таки кричали, ох уж эти долбаные слизеринцы, их вообще можно понять? А младший Поттер в свою очередь не мог не задаться вопросом, почему взрослый колдун продолжает делить людей на четыре разных вида, в зависимости от расцветки их шарфов. — Староста. Филмон кивнул, будто получил исчерпывающее объяснение. Он повел Гарри к озеру и тот, мрачно подумал, наверняка, по иронии суки-судьбы любимым местом деда окажется раскидистый дуб, рядом с которым они с Риддлом похоронили Кошмара. Но вместо того, чтобы свернуть в сторону леса, колдуны прошли чуть вперед и спустились к Горячему камню, черной глыбе, наполовину ушедшей в воду. Щербатая поверхность была покрыта, красной коркой похожей на запекшуюся кровь. Даже в самые студеные морозы вода в этой части озера не замерзала, и под толщей воды вертко передвигались мелкие и более крупные тени. Флимонт перескочил на камень, Гарри после секундного колебания — тоже. Они устроились поудобнее, сидеть на кровавой глыбе было приятно, как на кресле с подогревом, хоть и не так мягко, а вот пялиться на скованное льдом озеро — не очень. Оно напоминало о долгих одиноких зимних днях впереди. Гарри притянул колени к груди и перевел взгляд на воду. — Говорят, на этом камне умирал дракон, смертельно раненный Гриффиндором, — Флимонт беспечно шаркнул пяткой по темному боку глыбы. — Да, я слышал. — Юфимия хотела пойти со мной, точнее она хотела, чтобы ты пришел к нам. Но она слишком требовательна к людям, даже если они ей нравятся. Особенно если нравятся. Насчет источника, ты — Поттер, и двери Годриковой лощины всегда для тебя открыты. — Но вы хотите знать, кого пускаете в дом, — Гарри уткнул подбородок в колени, созерцание темной воды его тоже задолбало. —Альбус рассказал Юфимии, что ты использовал магию Исполнителя желаний, чтобы попасть сюда, а Вик намекала, что для нашего времени ты чужой. Этого мало для каких-то весомых предположений, но есть еще моя интуиция. Она говорит, что ты мой потомок. Звучит безумно, но я ей верю. Скажи честно, родовая магия нужна тебе, чтобы изменить прошлое? — Скорее изменить себя, — изворачиваться хотелось не больше, чем вслепую бродить по комнате, заставленной хрупкими предметами. И Гарри рубанул правду. — Я — хоркрукс. — Что? — лицо Флимонта вылезло из плена шарфа. Ох уж эта великая сила удивления. — Но живой человек не может быть хоркруксом! — А еще люди не могут путешествовать в прошлое. Но я — в прошлом и я — хоркрукс, — тон, каким были сказаны эти слова, будто поменял собеседников местами. Гарри стал взрослым колдуном, а Флимонт — неопытным юнцом. Хотя по факту они были ровесниками. Гарри стоило бы чаще напоминать себе о своем реальном возрасте. — Как это случилось? — волшебник смотрел на него во все глаза, заставляя ерзать и стесняться. — Это долгая и трудная история. «И если уж рассказывать ее, то лишь Тому Риддлу», — добавил Поттер про себя. Флимонт с трудом удержал любопытство на привязи, погрузил взгляд в воду, будто остужая. — Что ты знаешь о хоркруксах? — спросил он. — Их придумал Гриндевальд, — младший Поттер подковырнул ногтем красную чешуйку на камне. — У этого ублюдка было мерзкое чувство юмора. Он рассказывал какому-нибудь бедолаге сказочку про бессмертие, не упоминая о побочных эффектах: зависимости, безумии, потере магического дара, а потом веселился, наблюдая последствия. — Нет, ритуал разделения души появился еще в Темные века. Гриндевальд просто обнаружил более быстрый способ дробить душу на части. — Можете рассказать об этом? — Гарри придвинулся, наседая. — Если это тебе поможет… — Флимонт прокашлялся, поправил шарф, но не стал опять натягивать на пол-лица. — Иногда человек получает слишком сильный магический дар, я бы даже сказал непосильный… Нет не так… — его тяжелый вздох попытался заполнить собой весь мир. — У некоторых детей магический дар проявляется слишком рано и слишком мощно. Не у всех хватает воли, чтобы его контролировать, чтобы контролировать себя… И если родители видят, что их ребенок опасен для себя и для окружающих, то они могут прибегнуть к ритуалу. Детские души они более… легче восстанавливаются. Взрослый, когда у него вместе с магией забирают кусок души, считай, обречен. Он будет делать новые и новые хоркруксы, разрушая себя, но ребенок, наоборот, сможет жить нормальной жизнью, для него это как избавление от бесов. — Вы серьезно? — рот двигался как надо, и с мышцами лица все было в порядке, но Гарри казалось, что дотронься он сейчас до губ или щеки, они не почувствуют прикосновения. — Иногда это единственный способ не позволить магии разодрать хозяина на части, сломать его, выжечь изнутри. В прямом смысле слова. Или, что еще хуже, превратить в убийцу. — Вы бы сделали это со своим сыном? — голос не дернулся вверх, наоборот упал вниз, ближе к шипению. — Это сложный… — А я бы нет, — отсек Гарри. — Некоторые ритуалы пугают… — Меня пугают не ритуалы, а люди, которые не сомневаются, что всегда знают, когда с человеком нужно сделать то, что потом нельзя отыграть назад. — Это решение не одного человека, изначальный ритуал требовал присутствия семи магов, и проводился в месте силы, которое поглощало осколок души и магию. Гриндевальд и это изменил… Я хочу сказать, что душу разделяли не по чьей то прихоти, а только из-за крайней необходимости, — Флимонт сморщился, ему самому не нравился оправдывающийся почти заискивающий тон. — Ага, — младший Поттер не видел смысла упоминать, как часто люди называют необходимым то, что для них проще, комфортнее, привычнее. — У Аберфорда, брата Альбуса Дамблдора, в детстве забрали часть души. Это его спасло. — Спасло, — повторил Гарри. Он будто крутил из этого слова нитку, на которую нанизывались факты. Убийство Миртл раскололо душу Риддла, Том сумел подставить Хагрида, но кто-то обо всем догадался и подкинул настоящему виновнику информацию о хоркруксах. Должно быть этот «кто-то» верил, что дает мальчишке последний шанс на спасение. А Том, испугавшись мелонеи, создал первый хорукс и превратил себя в монстра. Немногим раньше Флимонт упоминал интуицию. Видимо, она была фамильным качеством Поттеров, потому что Гарри тоже чувствовал, как что-то привлекает его внимание к определенным фактам, словам, недосказанностям, а главное к конкретному человеку, только он не всегда откликался. Притворялся глухим, чтобы окончательно не опрокинуть свой шаткий никчемный мирок. И если честно не правды он хотел, а Риддла. С самого начала. — Каково это быть хоруксом? Гарри нахмурился, собственные мысли были топкими, но вопрос Флимонт совсем не походил на протянутую крепкую ветку. — Я не чувствую в себе ничего чужого, да и осколок проявил себя лишь раз, спас мне жизнь. — Твои родители умерли, да? — волшебник не спрашивал, а просил об отрицательном ответе. Любой слизеринец счел бы его жалким. Гарри же разозлился. Он сам нуждался в утешении, а не в том, чтобы раздавать его другим. — Простите, я не хочу об этом говорить. — Ты сын Джеймса? Почему то вдвойне горько видеть чужую беспомощность. Она будто в очередной раз подтверждает, все вокруг варятся в одном и том же дерьме. Никто не знает, как быть хорошим отцом, как уберечь своих детей, как делать правильные выборы, как сохранить тех, кто тебе дорог. — Мистер Поттер, этот разговор не делает лучше ни вам не мне. Я предлагаю его закончить. Грусть и понимание не самое лучшее сырье, но из него все таки можно справить улыбку. Иногда даже теплую. У Флимонта это получилось, а потом он сказал: — Может когда-нибудь ты все нам расскажешь. Мы — твой род, помни об этом. — Спасибо, — Гарри съехал с камня и пошел по воде. Добравшись до берега, он двинулся вперед, без малейшего понятия о направлении. Не важно куда, главное не оглядываться. Не вливать огня в это чувство родства, пусть валяется на дне души окаменевшей саламандрой. *** Чары слетели и ноги тут же увязли в снегу по колено, а все тело — в холоде. Гарри вздрогнул и сделал еще пару неуклюжих шагов, будто покалеченный зверь, который инстинктивно ищет защиту в тени деревьев. Они уже окружили колдуна, не высокие и не такие старые, как в глубине леса. И он увидел в них равнодушную всезнающую толпу. В груди, будто молоток шандарахнул по крупинкам драконьей крови. Жахнуло до потемнения в глазах. На стволе сосны появилась длинная глубокая рана, потом еще одна. В бессильной злобе магия лупила режущим заклинанием, била одно дерево, другое, третье. За кого они принимали удары? За Дамблдора, который решал за других, как их спасать? За Риддла, который устроился в чужой душе, как дома? За всех этих безразличных слизерницев, учителей, воспитателей, детей и взрослых? За глупого ничтожного колдуна, который не знал своих желаний? Летели тонкие щепки, деревья сотряслись, заклинания рассекали воздух с яростным свистом. Гарри ненавидел эту реальность за то, что она так реальна и за то, что у нее нет будущего. Как только все ответы будут найдены, она уступит место настоящему прошлому. И чтобы он тут не делал, его Риддла уже нет, весь вышел, кончился. И жить с этим было нельзя. — Гарри! Прекрати! Им больно! — Алфорд подбежал к нему сзади, обхватил, прижимая руки к бокам. — Не надо! Ноги подогнулись, из горла вырвался всхлип, затем еще один. Рыдания походили на икоту, а слезы жгли, как кипяток. — Тише, тише, — приговаривал лесничий, неуклюже обнимая. «Оставьте меня, лучше вылечите деревья», — хотел сказать Поттер и даже выжал из себя несколько обрывочных слогов вперемешку с жалким скулежом. Хагрид каким то чудом собрал их в одно целое. Из его палочки вылезли длинные серебристые полосы света. Они обвили покромсанные деревья, будто бинты. Однако вторая рука колдуна по прежнему поддерживала Гарри, не давая упасть. Когда рыдания закончились, грудная клетка напоминала почтовый ящик, из которого вынули всю корреспонденцию, скопившуюся там за долгие месяцы, пока хозяева были в отлучке. Гарри смог выпрямиться, и даже улыбнуться, кивнуть в ответ на приглашение отогреться в сторожке. Сам дошагал до этой сторожки. За кухонным столом сидели Хагрид и Миртл. Поттер опять механически улыбнулся. Миртл всхлипнула и обвила его тонкими ручками. Он принял ее сочувствие, перегруженное амулетами на спокойный сон, саше, облегчающими печаль, свечами и успокоительным чаем. Попробовал чай. Приторный, как лицемерная падла. Улыбнулся, а как же. У Миртл радостно заблестели глаза, Хагрид немного расслабился. В школу вернулись вместе: он, Хагрид, Миртл. Болтовня равенкловки оглушала, казалось, уши залиты воском. Гарри кивал и улыбался. В холле кучка студентов наблюдала необычную сцену, Филч орал на Аркетта. Питер растерянно хлопал ресницами, никак не просекая, что у него на лбу написано «Филч — баран». И только когда завхоз ткнул его в лоб, гриф прикрыл оскорбление ладонью. Буквы перебежали на правую щеку, Аркетт хлопнул по ним будто по обнаглевшей уховертке, но надпись вылезла из-под его пальцев и поползла по подбородку. Миртл хихикнула и тут же подавилась смешком. Ведь ее друг потерял собаку и для нее это был повод окрасить весь мир в черное. Милая девочка. Гарри успокоил ее, сказал что-то забавное, но не запомнил что. И забыл улыбнуться, но да ладно. В своем закутке Поттер прислонился к стене, но почти сразу же сполз на пол. Мертвым взглядом он смотрел перед собой, все что ему оставалось это ждать пока усталость возьмет свое и избавит его хотя бы от нескольких пустых часов.